Глава 11

На фронте оперативное затишье. Обе стороны накачивают себя резервами. Из России по Транссибу тянутся эшелоны с пополнением, боеприпасами и вооружением. Из Японии по морю идут транспортные суда под прикрытием боевых кораблей, высаживая в захваченном ещё в конце мая Дальнем (Дайрене) новенькие, вооружённые до зубов дивизии.

Идут позиционные артиллерийские дуэли, прощупывания друг друга на разных участках фронта, но в целом, относительно спокойно.

Увы, несмотря на кажущуюся тишь да гладь, у командира разведывательно-диверсионного эскадрона штабс-ротмистра Николая Михайловича Гордеева спокойной жизни не предвидится. Все дни заняты боевой учёбой с прибывшим молодым пополнением.

Я теперь комэск, к моей полусотне добавилась ещё сотня «молодых» — не по возрасту, среди пополнения достаточно и возрастных мужиков и казаков, но так я зову бойцов пополнения в шутку.

Всего у меня под рукой три взвода, не считая ещё четырёх офицеров, пятерых вестовых, двух поваров и трубача.

Насчёт последнего… Трубач оказался, ох, как не прост. С виду, невзрачный худощавый хохол лет 25-ти с малоросскими вислыми усами Микола Нечипоренко не производил никакого особого впечатления — но и амулет в его присутствии колол грудь, и зрение моё, навострившееся на всяческую нечистую силу с помощью выпитой крови японского демона, показывало, что передо мной необычный мужик. Вот только разобраться в хитросплетении его ауры без посторонней помощи никак.

— Нечипорук!

— Я, вашбродь! — Микола тянется во фрунт и ест глазами начальство, то есть меня.

Ни дать ни взять отличник боевой и политической подготовки.

— Трубишь ты знатно, музыкально и громко…

— Рад стараться, вашбродь!

— А ведь ты из нечистой? Обзовись перед командиром, кто ты есть, — внимательно смотрю на трубача, ожидая реакции.

Не каждый признается, что он — не такой как все.

— Блуд, вашбродь, — скромно тупит глазки Микола.

Трахаль-террорист, что ли? Я про таких даже не слышал, хотя, конечно, многие из нечистой силы имеют повышенный сексуальный аппетит. Взять к примеру моего ординарца-домового… Но это отдельный разговор.

— Это как, Микола? Разъясни командиру.

— С дороги людей сбиваю. Заставляю блуждать. Не токмо в незнакомом месте, но и там, где чоловику усё знаемо. Да хоть на собственном дворе.

— И меня можешь сбить?

Микола смотрит на меня внимательным взглядом. Моргаю. И передо мной не Микола, а крупная птица с волочащимся крылом, бежит от меня, а я за нею, словно в тумане, и одно желание в голове — схватить. А птица не даётся. И так хочется её поймать, что аж голова кружится.

— Стоп, вашбродь. Довольно. — Трубач дёргает меня за руку, — Вы уже третий круг вокруг куста наворачиваете.

Наваждение спадает, трясу головой. Эдакий ценный кадр — а его в трубачи! Странно…

— Микола, а ты только одного человека можешь так водить? — загораюсь я.

— До десятка, — я ишо молодой блуд. Дед мой к пятидесяти годам целый обоз под Сумами три дня вокруг ярмарки водил, так и не дал расторговаться.

— И за что это он их?

— Дочку его, матушку мою, хотели обидеть.

Определённо такого ценного кадра надо определить в разведвзвод. А что касается трубы… Найдём того, кто будет из неё рулады выводить. А Микола пусть пользу другим способом приносит.

Ещё один кадр из молодого пополнения привлёк моё внимание — и вновь царапнул грудь амулет и взгляд отметил тёмную ауру.

А так даже странно — высокий мужик, справная амуниция, но… одноглазый.

Сначала замираю — не веря себе. Ерунда какая-то. Не может быть! Интересно, кто это инвалида в строй поставил? Кто взял грех на душу⁈

Останавливаюсь перед ним — сразу наваливается тягостное ощущение. Что-то давит на душу, мутит.

— Фамилия?

— Лявон Горощеня, вашбродь!

— Откуда?

— С под Кричева, Могилёвская губерния.

Белорус выходит… А неплохой такой у меня Интернационал намечается.

— А с глазом что?

— З нараджэння такой[1], — вздыхает солдат.

— И одноглазого в армию взяли? — потрясённо произношу я.

— Так у тым сутнасць мая[2].

— И в чём твоя сущность, Горощеня?

— Я — Лихо Одноглазое.

Оп-паньки… Не буди лихо, пока оно тихо. Машинально делаю шаг назад и мысленно осеняю себя крестом.

И что с ним делать? Он же приносит неудачу всем кто рядом с ним.

— А ты на всех подряд так действуешь, Лявон, или выборочно?

— Да сваіх магу сябе утаймаваць, а супраць ворага стрымлівацца не стану[3].

— Что ещё я должен про тебя знать?

Горощеня мнётся.

— У вас, вашбродь, унтер старшой — лешак?

— Старший унтер-офицер Бубнов — леший.

— Гэта дрэнна. У нас з імі заўсёды варожасць.[4]

— И как с вами быть? Мне только демонической вражды в эскадроне не хватает! — в сердцах восклицаю я.

Горощеня беспомощно пожимает плечами.

— Кузьма! — зову ординарца.

Скоробут тут, как тут.

— А скажи-ка, милый друг, что нам с этим чудом делать?

Ординарец-барабашка смотрит на Лихо и вижу, что и ему не по себе. А нам всем вместе воевать — врага бить.

— У тебя мешок есть, братишка? — мой ординарец внимательно смотрит на Горощеню.

— За плячыма, як мае быць па Статуту[5], — отвечает тот.

— Да не сидор твой, а «тот мешок»?

Одноглазое Лихо кивает, хлопает себя по карману, порываясь продемонстрировать. Кузьма машет руками.

— И не вздумай показывать! Держи при себе. — Скоробут чешет в затылке, поворачивается ко мне, — Вашбродь! Есть способ. Нужно в пару к нему Банника. Ну, и все подразделение, где Лихо служит два раза в неделю парить в бане.

— Весь эскадрон?

— Отделение. Остальным хватит раза в неделю.

Так… Банник у нас Ипполитов, родич Бубнова. Унтер.

— Кузьма, давай сюда Ипполитова. Живо.

Пока ждём Ипполитова, спрашиваю Лихо:

— А что за мешок, который не надо доставать?

— Я туды ўсе радасці і дабрыні складаю, у каго адымаю[6].

Нет, барабашка мой прав, только нам депрессии и не хватало, а вот врагу… Ага, вот и Скоробут с Ипполитовым.

— Вот тебе напарник, унтер, — киваю Ипполитову на Горощеню, — небось, знаешь, как его обуздать, чтобы своим беды не было.

— Есть, вашбродь, — не скажу, что Ипполитова обрадовал мой приказ, но на то я и командир, чтобы выполнять мои распоряжения.

— Особо гляди, чтобы с Бубновым свойственником твоим, у Лиха проблем не возникало. И ещё… — Поворачиваюсь к Лявону, — Горощеня, ты грамотен?

— Никак нет, вашбродь.

— Обучишь рядового Горощеню чтению и письму. И счёту. Свободны.

Ипполитов уводит за собой Лихо Одноглазое. В остальном, пополнение, как пополнение, нечисти больше нет.

Переходим к офицерам — будущим взводным. Трое корнетов и поручик.

Будем знакомиться.

— Поручик Цирус Фёдор Фёдорович, — поручик уже вполне зрелый мужчина с густыми усами по моде нынешнего времени.

— Очки не мешают в бою, Фёдор Фёдорович? — серьёзно интересуюсь у поручика.

— Никак нет, господин штабс-ротмистр, — Поручик смущённо стягивает с переносицы очки-велосипед в круглой металлической оправе.

— Корнет Измайлов Евгений Евгеньевич, — козыряет один из корнетов.

— Корнет Каульбарс Василий Александрович.

— Корнет Трубецкой Андрей Васильевич.

Трубецкие фамилия известная[7]. Даже мне.

Представляюсь в ответ:

— Штабс-ротмистр Гордеев Николай Михайлович. Вечером прошу ко мне, поговорим по душам, поймём, кто чем живёт и дышит, познакомимся накоротке. Нам с вами господа бок о бок врагу головы подставлять. Командовать вам предстоит взводами, но прошу учесть, эскадрон у нас не простой. Специального назначения.

— Готовы принять командование вверенными подразделениями, — Цирус, по старшинству, берёт слово за младших товарищей.

— Господа, вы уже в курсе, что подразделение у нас не простое. Можно сказать, экспериментальное. Задача — разведка и диверсии на территории противника. До вечера присмотритесь, чем занят личный состав. Составьте мнение. Поделитесь со мной. Так и определимся.

Оглядываюсь в поисках своего ординарца.

— Кузьма, проведи господ офицеров по расположению, разъясни, что к чему. Но сперва — обед и баня с дороги.

— Исполним, вашбродь — Скоробут берёт под козырёк. — Господа офицеры, прошу за мной.

Господи, у меня же ещё вольноопределяющиеся! С одной стороны, рядовые, а с другой — добровольцы, многие с высшим образованием, и даже из известных аристократических фамилий.

Подхожу.

Во главе группы вольноперов унтер. Он же первым и представляется.

— Унтер-офицер Трофим Старча.

— Вольноопределяющийся Борис Романов. Выпускник училища Правоведения.

— Вольноопределяющийся Всеволод Аннибал. Выпускник училища Правоведения.

— Пушкину не родственник? — интересуюсь.

— Очень дальний, господин штабс-ротмистр, — с кислой миной отвечает Аннибал.

Чувствую, достали его уже этим вопросом.

— Вольноопределяющийся Георгий Логинов. Выпускник училища Правоведения, — представляется довольно болезненного вида юноша…

А этого-то что в армию, да ещё в кавалерию занесло?

Ладно, разъясним по ходу дела.

— Вольноопределяющийся Кирилл Канкрин[8], — у этого и ещё троих, стоящих за ним на груди знак выпускников Александровского лицея.

— Вольноопределяющийся Алексей Хрипунов[9].

— Вольноопределяющийся Владимир Уваров, — представляется третий лицеист.

— Господа, вас также жду к себе сегодня вечером. А пока, господин Старча, разыщите старшего унтер-офицера Бубнова. Передайте мой приказ разместить вас, накормить и обеспечить баню с дороги. Осваивайтесь господа, все вопросы и ответы — вечером.

Так, с пополнением, вроде разобрались на первых порах.

Возвращается Скоробут.

— Кузьма, — протягиваю ему деньги, — сегодня вечером надо накрыть поляну для новоприбывших господ офицеров вольнопёров.

— В смысле, поляну, вашбродь? — домовой подвисает, — Пикник собираетесь устроить?

— Да, только у нас на квартире.

Видя, что он никак не въедет, поясняю:

— Это такое фигуральное выражение. Справишься или помощь нужна?

— Хозяев подряжу.

— Только смотри, чтобы не переусердствовали с китайской кухней. Это мы уже привычные, а пополнение таких блюд и в столице не видело.

Вряд ли в Петербурге нынче засилье китайских ресторанов. Хотя, может быть, я просто не в курсе местных модных веяний среди рестораторов.

— Да нечто я без понятия, Николай Михалыч? Обедать-то будете?

— С бойцами перекушу из эскадронного котла. Не обидишься? Я, ведь, не твоей стряпнёй брезгую, не подумай. Просто не хочу на тебя лишних трудов взваливать — ты и без того весь в мыле, выполняя мои поручения. А уж вечером, оторвёмся на твоих блюдах.

Готовит, к слову, мой ординарец знатно. Простая, здоровая и вкусная русская кухня: щи, каши — никогда не думал, что перловка может быть так вкусна, даже пироги умудряется печь.

Полевая кухня уже изобретена аж во времена русско-турецкой войны 1877−78 годов, так что мои попаданческие таланты тут оказались не востребованы.

У нас в полку используется двухколёсная кавалерийская кухня системы варшавской фирмы «Кшиштоф Брун и Сын». У неё один недостаток — один котёл, так что приходится готовить либо суп, либо кашу. Но горячая еда трижды в день есть не только в расположении, но и в окопах на позициях.

Сегодня наши эскадронные кулинары расстарались: борщ с настоящим мясом, а не с американскими консервами (сволочи интенданты закупили по дешёвке большую партию с просроченными сроками годности, и я, обнаружив первую вздувшуюся, запретил пускать их в дело), но тут удалось сторговать у китайцев старого вола.

Не знаю, что наши повара сделали, но мясо доварили до вполне сносной стадии — мягкое и в зубах не застревает); гречневая каша с мясом, свежая зелень — лук, чеснок, бок-чой, дайкон и чай.

Мясо в каше меня насторожило — уж больно ровные кусочки и вкус, напоминающий курятину. Но я точно знаю, что кур мы у местных жителей на этой неделе не закупали.

Вот только воровства мне не хватает среди моих бойцов.

Иду разбираться с эскадронным поваром.

— И что это ты в кашу нам уложил, друг ситный? — тычу котелок под нос эскадронному артельщику тридцатилетнему московскому хитровану из купеческих приказчиков Арсению Милованову.

— Мясо, вашбродь. — А глаза-то у приказчика бегают.

— Оно мычало, ржало или кукарекало?

Молчит, мнётся.

— Арсений, я же дознаюсь до правды. В зубы тебе бить не стану, но если какое бесчинство обнаружу, вылетишь с артельщиков и на гауптическую вахту пойдёшь.

Милованов вздыхает.

— Это соевое «мясо», вашбродь. Специй, конечно, добавили, чтобы поароматней и вкусу поболее. Можете по расходным книгам проверить — никакого воровства. Китайцы его делают от говядины не отличить, и нас научили. Запасы от того вола, что мы у них купили уже на исходе. Так мы в кашу через раз кладём — то мясо, то сою. А в первое — исключительно воловятину.

— Смотри у меня, Милованов.

— А вам нешто не понравилось?

— Понравилось.

— Мы тут с поварами покумекали, может, его в рейды брать? Соевое-то? Оно ж весу почти не имеет в сухом виде, а размочили, да приготовили — милое дело.

Хм… Мысль недурна. Совсем заменить мясо соевый бифштекс не сможет, но он съедобен, сытен и питателен, в нём есть и витамин В, и марганец, калий, магний… по-своему, он даже вкусен, а с правильной подливой не всякий заметит, что это продукт растительного происхождения.

Да и в пост его есть не грех. Главное, не заменять им полностью мясные продукты, а дополнять.

— Ладно, Арсений, молодец. Оправдался. Но впредь, ставь меня в известность о таких решениях.

— Есть, вашбродь! — Милованов рад, что всё обошлось.

Будущего маршала я нашёл у местного кузнеца.

Будённый, Жалдырин и Сяо Мин колдовали над новыми тачанками. Тут же крутился примкнувший к ним плотник Хуа Бин.

И если у нашего отряда охотников тачанок было всего четыре, то теперь, когда подразделение стало эскадроном, я решил создать отдельный взвод на тачаночном ходу — ударный мобильно-огневой.

По задумке в нём должно быть восемь пулемётных тачанок, четыре миномётных и четыре ракетных. Правда, для миномётов и ракетных установок тачанки служили лишь средством быстрой доставки на требуемую огневую позицию. Да и самих миномётов и ракетных станков у нас пока не было.

Сяо Мин — кадр проверенный. Я уже заказывал у него для своего тогда ещё взвода арбалеты для бесшумной стрельбы с рычажным взводом, колёсный ход для первых взводных «максимов» и в создании первых тачанок он тоже поучаствовал активно. Всем хорош — только цену ломит безбожную.

Расспрашиваю местных технических специалистов про китайскую ракетную технику. Объясняю задачу и китайцам, и Будённому с Жалдыриным.

Мореман сомневается — у них на флоте про ракеты отзываются пренебрежительно. Ещё бы — при качке-то и из корабельной пушки попасть по маневрирующему противнику непросто, а уж про неуправляемые ракеты, которые бьют по площадям, говорить вообще не приходится. Но у нас, на суше задача малость попроще.

Во-первых, не качает, во-вторых, вражеский окоп или склад никуда маневрировать не может.

Задача — на словах проста: придумать лёгкую и надёжную установку для запуска хотя бы десятка ракет, которую можно крепить на тачанку. Ну и сами ракеты для запуска тоже нужны. Требования к ракетам? Дальность полёта хотя бы на километр и боевая часть, способная вместить не меньше полукилограмма взрывчатки или зажигательной смеси.

— Господина офисера, — Сяо Мин угодливо кланяется, — однако, денег нада. Порох нада. Железа купить нада…

Слава богу, Ванновский спонсировал полутора сотнями рублей. Протягиваю кузнецу десятку.

— Надеюсь, этого хватит? Для начала.

— Для насяла? Конесно хватит, господина штабс-ротмистра…

Забираю с собой Будённого, у нас с ним, по плану, занятия по английскому и написание наставления по использованию пулемётных тачанок в обороне и наступлении.

— Пойми, Семён, нам, людям военным, тонкости произношения не так важны, тем более что сами англичане порой так говорят, что ощущение, будто рот набили горячей картошкой. А американцы, поскольку происходят из разных народностей и того пуще — кто во что горазд. Слушаешь, бывает, такого и не понимаешь, на каком языке он с тобой разговаривает. Главное, нам донести до собеседника свою мысль и разобрать, что он в ответ говорит. А также всё то же относительно написанного — то есть понимать, что написано и уметь свою мысль изложить буквами по белому, — излагаю в завершение нашего первого занятия по английскому языку.

Будущий маршал тяжело вздыхает. Ободряюще хлопаю его по плечу.

— У меня и самого произношение не ахти, так что не тушуйся, казак. Давай поглядим, что ты насочинял по тачаночному наставлению.

Семён протягивает мне исписанную убористым почерком тетрадку. Ну, если не считать орфографических и пунктуационных ошибок и некоторой путаницы в изложении, совсем неплохо.

А это вообще можно в бронзе отлить по граниту: «Мобильная огневая точка (МОТ), каковой является тачанка, служит для доставки пулемёта или иного средства огневого поражения в нужную точку наступления или обороны для создания перевеса в огневой мощи, дабы прорвать боевые порядки противника при наступлении или рассеять их при обороне».

Правлю красным карандашом ошибки, возвращаю тетрадь Будённому.

— Молодец. Перепиши набело. И будешь с нами с Маннергеймом докладывать в офицерском собрании.

— Робею я, Николай Михалыч, — мнётся Семён, — там одни господа офицера будут, а кто я рядом с ними? Простой казак…

— Не журись, Сеня. Не боги горшки обжигают. Ты и сам с твоей головой и талантами выбьешься не просто в офицеры, а в генералы.

— Господин штабс-ротмистр, по вашему приказанию господа офицеры и вольноопределяющиеся прибыли! — рапортует с порога поручик Цирус.

— Вольно, господа. Располагайтесь. Сей момент стол будет накрыт. Кузьма!

А Скоробут уже тут, как тут, накрывает скатертью стол, расставляет обеденные приборы — с бору по сосенке, но хоть что-то. Будённый совсем тушуется, козыряет и уходит.

Рассаживаемся за столом. Я выставляю на стол бутылку «казёнки», Каульбарс — бутылку «Смирновской».

— Неужто с самого Петербурга везли?

— Шутите? В Харбине взяли в вокзальном буфете. Чуть не с боем. Спрос на спиртное среди господ офицеров на высоте.

— Оно и понятно, под смертью ходим, — включается в беседу Канкрин. — В смысле, нам-то ещё предстоит, а вы-то уже который месяц.

Кузьма расставляет на столе закуски: исходящие паром горячие паровые булочки баоцзы со свининой и овощами, маленькие шарики куриного фарша, завернутые в листья лука-латука и обжаренные в масле, паокай — острую маринованную местную капусту с морковкой и сваренные вкрутую яйца, приготовленные в смеси чайных листьев, сахара, соевого соуса и специй. На правах хозяина откупориваю «Смирновскую», разливаю по рюмкам.

— Господин штабс-ротмистр, решили заняться английским в порядке самообразования? — Каульбарс кивает на грифельную доску с нестёртыми нашими упражнениями с Будённым.

— Занимаюсь языком с Будённым, барон. Казак, которого вы застали здесь…

— Я смотрю, вы вообще озаботились грамотой в эскадроне… Стоит ли трудов?

— Стоит, Василий Александрович. Недостаточно бойцу быть просто исполнительным. Он должен понимать боевую задачу и иметь собственную инициативу в исполнении отданного приказа.

— Да вы, никак, социалист? — это уже Канкрин.

— Николай Михалыч — русский офицер, а не вот это вот, что вы сейчас изволили сказать, господин вольноопределяющийся! — гремит от порога голос со знакомым скандинавским акцентом.

Оборачиваюсь — на пороге Маннергейм. Тролль держит в руках бутылку «шустовского».

— Пьёте, господа, и без меня? — Карл Густав — воплощённая укоризна.

Господи, как я ему рад!

— Виноват, господин барон! Исправлюсь!

Выбираюсь из-за стола и заключаю барона в дружеские объятия.

— Кузьма! Ещё рюмку и прибор на стол!

Барон устраивается за столом.

Поднимаю тост:

— За победу русского оружия, господа!

Звон рюмок мне в ответ.

[1] C рождения такой (бел.)

[2] Так в том суть моя (бел.)

[3] Со своими могу себя сдерживать, а против врагом даже стремиться не стану (бел.)

[4] Это плохо. У нас с ними всегда вражда (бел.)

[5] За плечами, как и положено по Уставу (бел.)

[6] Я туда всю радость и добро складываю, у кого отнимаю (бел.)

[7] Князь Андрей Васильевич Трубецкой, сын камер-юнкера Императорского двора, учёба в Лицее не слишком ему давалась, так что юноша перевёлся в военное училище. Характер, по словам, педагогов у князя был не сахар.

[8] Граф Кирилл Канкрин, внук министра финансов России на первой четверти 19 века и сын камергера Императорского двора.

[9] Хрипунов в своём выпуске окончил Лицей с золотой медалью.

Загрузка...