Ротмистр Гордеев 2

Глава 15

Чуть не забыл в горячке известить соседей о вражеском прорыве. Отправляю двух вестовых из числа молодого пополнения, но посообразительнее. Одного в эскадрон к Шамхалову, другого — к Коломнину: дал бог с ним соседствовать. Хотя после того, как я спас ему жизнь, ротмистр ко мне помягчел.

Велю вестовым передать Шамхалову и Коломнину, что велика вероятность, что японцы накапливают силы именно перед моими позициями, чтобы попытаться двинуть прорыв дальше узким клином, не затрагивая соседей. Но всё же пусть оба будут начеку.

— Всё ясно?

— Так точно!

— Тогда с богом!

Последние наставления Цирусу

Бегу догонять свою штурмовую группу: впереди тачанки с миномётами, сзади телеги с полусотней штурмовиков. Рядом с телегами гигантскими шагами меряет дорогу Горощеня — Лихо одноглазое, станковый «гочкис», словно простая винтовка подпрыгивает у него на плече.

— Горощеня! Почему не на телеге?

— Мне пешшу зручней, вашбродь[1].

— Ну гляди… Кузьма! Лукашина ко мне!

— Которого, вашбродь? — чем хорош Кузьма, всегда под рукой и при этом не мозолит глаза.

— Тимофея.

— Бу-сде! (Будет сделано!) — миг и верного барабашки след простыл.

Поправляю на плече подарочек от Маннергейма — датский ручник системы Мадсена.

Ага, вот и Тимофей.

— Вызывали, вашбродь?

— Ты скольким вражинам зараз можешь глаза отвести?

— Это смотря на скольки шагах?

— На полусотне шагов?

Тимофей что-то прикидывает про себя:

— Паре сотен отведу. Больше никак, вашбродь…

Эх, маловато, ну, да за неимением гербовой будем писать на простой.

— Держись рядом со мной. Кузьма!

— Я, вашбродь!

— Вольноопределяющегося Аннибала ко мне!

— Слушаюсь!

Скоробут порскает прочь, только сапоги сверкают.

Пока ординарец выполняет мой приказ, добегаю до тачанок.

— Господин мичман, вы захватили мой бомбомёт?

— Конечно, господин штабс-ротмистр, — Власьев хлопает ладонью по длинному свёртку.

— К нему есть противодемонические заряды?

— Пара штук.

— Давайте сюда…

— Как же вы с двумя э-э… вундервафлями собираетесь управляться? У вас же ручной пулемёт.

— Поделюсь им с одним из подчинённых.

— А мины вы в карманах потащите?

Н-да… Мичман прав.

— Ваши благородия, можно из верёвки справу смастрячить, — встревает в разговор Жалдырин.

— Мастрячь.

Пальцы бывалого моремана вяжут из верёвки что-что вроде морских узлов — этакая верёвочная сбруя, в петли которой общими усилиями укрепляем мины для моего миномётного ружья.

Не знаю, на кого я похож со стороны. Зеркал тут нет и не предвидится в ближайшее время. Разве что в луже на себя смотреть и любоваться отражением.

Подбегают Кузьма и Аннибал. Протягиваю дальнему родственнику Арапа Петра Великого свой «мадсен».

— Справитесь с машинкой?

— Так точно.

— А ну — продемонстрируйте!

Аннибал вполне буднично берёт пулемёт и показывает, что эта не самая сложная техника ему по силам.

— Отлично! Тогда держитесь рядом. Кузьма!

— Здесь, вашбродь!

— Держись рядом с Гиляровским. Головой своей нечистой отвечаешь за него. Уяснил?

— Ясен пень, Николай Михалыч! Нечто я без понятия?

Ха! Это что-то новенькое, по имени-отчеству Скоробут меня впервые, до этого как-то «вашбродием» обходился.

— Господин штабс-ротмистр, до позиций противника полверсты, — это командир мобильного взвода корнет Трубецкой.

— Корнет, тачанки к бою. Мичман, по крику выпи открываете огонь минами. Жалдырин! Как господин Власьев отстреляется, бей ракетами. Цель — вражеские окопы. На всё — семь минут. Трубецкой, по окончании артподготовки выдвигаете тачанки с пулемётами на дистанцию прямой наводки, поддержите нас огнём. Бить по всему, что высунется над бруствером. Кроме белых флагов. И слушайте Будённого с Жалдыриным, Андрей.

— Я офицер, а вы предлагаете подчиняться унтерам? — багровеет потомок знатного рода.

— У этих унтеров, князь, опыта боевого пока побольше вашего. О вас же забочусь.

Трубецкой фыркает, однако берёт под козырёк. Чует моё сердце, в ближайшем будущем могу ещё не раз столкнуться с подобной проблемой. Надо при ближайшей оказии провести «политработу» с молодыми офицерами. Пусть сбавят гонору и не показывают характер, где ненужно.

Тачанки останавливаются, разворачиваются для миномётного залпа. Подробностей не вижу, бегу, к штурмовой группе. Аннибал и Скоробут несутся за мной. Спиной чувствую их горячее дыхание. Загоняю подчинённых, но иначе нельзя. Отдыхать будем после боя.

Штурмовики с приданными разведчиками и добровольцами, среди которых, словно настоящий Тарас Бульба возвышается Гиляровский со своими вислыми усами и в залихватски сбитой на затылок папахе.

Бросаю на моё воинство внимательный взгляд. Спасибо финскому троллю — у всех в руках мощные дробовики. Быстро он с ними подсуетился.

— Корнет, — дымовые шашки готовы?

Командир штурмового взвода кивает. Он очень собран и бледен.

— Не тушуйтесь, Женя. Самурай не боится смерти, потому что уже мёртв.

— В смысле?

— Избрав военную стезю, вы должны понимать, что просто находитесь в отпуску у Смерти. Так понятно?

Измайлов, поразмыслив, кивает. Есть всё-таки что-то в восточной философии.

Ветер на японские позиции.

— Поджигайте шашки.

Густой едкий дым тянет на захваченные японские окопы. В окопах слышны тревожные свистки японских унтер-офицеров, гортанные крики. Дым наползает на брустверы окопов и скрывает их своей пеленой.

Кричу выпью. Надеюсь, у тачанок услышат сигнал.

Тонкий приближающийся многократный свист. Разрывы накрывают японские позиции.

Я точно знаю, сколько мин у Власьева. Загибаю пальцы, считая про себя. Всё, эту часть Марлезонского балета отстреляли.

Измайлов в напряжении смотрит на меня, ждёт отмашки.

Отрицательно мотаю головой: рано.

Приближается ужасающий, выворачивающий душу наизнанку вой ракет. Даже меня оторопь берёт, что уж говорить об остальных моих бойцах. Про японцев даже стараюсь не думать.

Молодцы китайцы — отличные свистелки придумали.

Разрывы накрывают захваченные японцами окопы. Через минуту всё повторяется. Всё. У Трубецкого в распоряжении остался последний комплект ракет. Наш резерв.

— Лукашин, отводи противнику глаза!

— Щас, вашбродь.

Характерник замирает, словно уходит куда-то вглубь себя.

— Командуйте, корнет, — толкаю Измайлова в бок.

Тот мгновенно реагирует:

— Отряд! В атаку!

Вскакиваем и бежим в сторону окопов. Надеюсь, самураям пока не до нас, а то перещёлкают как куропаток.

Но, видать хорошенько их приложили наши мины и ракеты. Ни одного выстрела с бывших наших позиций.

Врываемся в них, спрыгивая на головы ошалевшим от артобстрела японцам. Басовито громыхают помповухи, сметая, словно мётлами своими зарядами врагов. Недаром в моём мире в первую мировую их прозвали «окопными мётлами».

Аннибал держится за моим плечом с «мадсеном» наготове. За нами сгрудились вооружённые сапёрными лопатками и топорами «добровольцы» из бывших хозяев этих окопов.

Добегаем до поворота, где окоп изгибается резким углом. Слышны отрывистые команды на японском. Поворачиваюсь к одному из бойцов Бузулукского пехотного.

— Знаешь, что там?

— Офицерский блиндаж, вашбродь.

— Аннибал, ручные гранаты есть?

— Пара штук, господин штабс-ротмистр.

— Давай сюда.

Аннибал протягивает мне две наших самоделки. Выдёргиваю кольцо и бросаю одну за угол.

— Бойся!

Три, два, один. Взрыв.

Вторая повторяет судьбу первой.

Осторожно выглядываем. Мешанина из тел, земли и обломков досок пред входом в офицерский блиндаж. Дощатая дверь вынесена ударной волной, за ней клубится тьма. Чёрт его знает, что там внутри. Ну-ка, от греха подальше.

Поднимаю миномётное ружьё Власьева. Мину в ствол, передёрнуть затвор, досылая пулю, прицелиться… Жму на спусковой крючок.

Мина влетает в дверной проём и взрывается внутри. Крики боли, проклятия на японском. И нечеловеческий рёв.

Амулет на груди жжёт кожу.

Огромное косматое выше человеческого роста звероподобное существо, покрытое густой шерстью, лезет из глубин блиндажа.

Аннибал жмёт на курок «мадсена». Наши выстрелы чудовищу нипочём — оно разевает клыкастую пасть. И из неё с шипением вылетает огненный сгусток.

Ох, едрит твою мать! Отороси — редкая японская демоническая тварь.

Крик боли, запах горелого мяса — Аннибала отбрасывает назад.

Торопливо снаряжаю своё миномётное ружьё. Вскидываю к плечу. Жму спусковой крючок. Сильный толчок в плечо. Грохот взрыва.

Демона-огнеплюя отбрасывает назад, но большого вреда не приносит. Он снова подымается на лапы, открывает чудовищную пасть.

— Назад! Быстро!

Стремительно откатываемся за изгиб окопа. На лицах бойцов-бузулукцев ужас.

— Сожжёт! Как пить дать — сожжёт!

— Молчать! — рявкаю я. — Ещё слово и я сам тебя раньше сожру с потрохами!

Паникёр испуганно замолкает.

Что делать… Мои руки шарят по самодельной перевязи с минами. Кроме обычных, Власьев сработал пару противодемонических боеприпасов с доброй порцией освящённого серебра.

Ага. Вот она.

Пальцы дрожат. Отороси ревёт за поворотом окопа. Слышно, как он приближается к нам.

Щаз ты у меня получишь, сволочь! Миномётное ружьё снаряжено. Палец на спусковом крючке.

Вот и жуткая морда в прицеле. Пасть раскрывается.

Стреляю. Мина успевает влететь и взорваться в пасти чудовища за секунду до того, как оттуда должен был вылететь очередной огненный шар.

Оглядываюсь на бузулукцев.

— Штаны мокрые, зато сами живые. Собрать оружие!

Сам наклоняюсь над вольноопределяющимся Аннибалом. Готов. Снимаю фуражку, осеняю себя крестным знамением.

Короткая вышла у парня фронтовая биография. Скольких ещё не досчитаемся в этом бою…

— Господин штабс-ротмистр, — измазанный кровью и грязью Романов козыряет, — корнет Измайлов просил передать. Окопы захвачены, японцы отступили.

— Потери большие?

— Не без этого. Где-то до четверти состава.

Два десятка убитых… Многовато.

— Борис, передайте корнету — закрепляемся на позициях. Потом бегом к Трубецкому — пусть перебрасывает тачанки сюда. Уверен, японцы в самое ближайшее время пойдут в контратаку.

Романов козыряет и бежит по окопу выполнять полученное приказание.

Ко мне подтягиваются вооружившиеся трофейными «арисаками» бузулукцы.

Поднимаю с тела Аннибала слегка подгоревший «мадсен». Закоптился, но вполне в рабочем состоянии. Хлопаю по плечу одного из бузулукцев.

— Фамилия?

— Рядовой Богатырёв, вашбродь.

Н-да, Богатырёв, а статей вовсе не богатырских.

— Найди моего ординарца Кузьму Скоробута. Он — домовой. Его с подопечным журналистом — сюда. И кого-нибудь из моих вольноопределяющихся. Понял?

— Так точно, вашбродь.

— Тогда шевели помидорами.

— Чего?

— Бегом!

Бежит, едва не путаясь в полах шинели.

Смотрю в бинокль на линию японских окопов. Там идёт активное шевеление. Точно готовятся к контратаке. Интересно, сколько у нас времени до её начала?

Богатырёв возвращается с моим домовым, Гиляровским и вольноопределяющимся Хрипуновым. Золотой медалист Александровского лицея, между прочим. Сирота. Отец умер, когда Алексею было девять лет. Мать, оставшись вдовой, умудрилась вытянуть четверых детей и всех определить в Лицей.

— Алексей Степаныч, как можно быстрее доберись до эскадрона. Пусть Цирус первым делом пошлёт вестовых — одного в штаб, двух к Коломнину и Шамхалову с докладом обстановки — позиции бузулукцев мы отбили, японцы готовят контратаку. Необходимо подкрепление. Сам Цирус должен немедленно выдвинуться с оставшейся часть эскадрона сюда. И боеприпасы по максимуму пусть захватит.

— Уже бегу, господин штабс-ротмистр.

— Как дела, Владимир Алексеевич? — поворачиваюсь к журналисту. — Целы?

— Цел, Николай Михалыч.

— А это что? — показываю на разорванный пулей рукав его бекеши.

— Вскользь прошла.

Тайком показываю Кузьме кулак. Домой смущённо тупит глаза.

Гиляровский протягивает мне мой наган.

— Спасибо, что одолжили. Очень выручил.

— Подержите пока у себя. Японцы готовятся к контратаке. Наган вам ещё пригодится.

— Ничего, найдётся, чем встретить, — Гиляровский показывает затрофеенный им японский револьвер «тип 26» переломного типа и винтовку.

— Глядите, Владимир Алексеевич, японский револьвер с норовом. Барабан фиксируется только при взведённом курке. В остальное время свободно вращается на оси. Могут быть часты осечки, — предупреждаю я.

— Ничего, разберёмся.

— Господин штабс-ротмистр!.. — Подходит Власьев. — Ваши ракеты — это нечто! Даже я чуть не обделался от их рёва.

— Прибыли?

Мичман кивает.

— Мины все отстреляли? — знаю что все, но на всякий случай.

— Все. Ракет на один залп.

— Подстрахуйте Трубецкого. У вас боевого опыта больше.

— Добро. Только не в ущерб его самолюбию…

— Само собой. В порядке советов более опытного боевого товарища.

Власьев уходит к нашему мобильно-огневому взводу.

Из японских окопов выплёскиваются на поле боя цепи стрелков с винтовками наперевес. С их стороны бьют пулемёты, поддерживая атакующую пехоту.

Где Цирус с подкреплением?

— Подпускать поближе. Огонь по моей команде!

«Банзай» наступающих тонет в ужасающем рёве последнего нашего ракетного залпа. Первые шеренги японцев, как корова языком слизнула. Но задних это остановило разве что на минуту. Крики офицеров, свистки японских унтеров, и шеренги врага снова устремляются на наши окопы.

— Залпом! Пли!

Свинцовый рой находит своих жертв среди наступающих. В шеренгах бегущих на нас японцев появляются прорехи.

— Залпом! Пли!

Ствол «мадсена» раскаляется. Последний снаряженный магазин на сорок патронов идёт в дело.

Палим вразнобой — уже не до залпов.

Свинцовый ливень хлещет по нашим окопам. Еле успеваю пригнуться за бруствер. Пара бузулукцев по соседству оказываются не столь расторопны. Их тела с пробитыми головами сползают на дно окопа.

Осторожно выглядываю. На нас по полю мчатся в японских порядках конные таратайки с гочкисами. Всего пара штук, но… быстро учатся японцы. Ухватили идею тачанок.

Мой ручник выдаёт последнюю короткую очередь. От борта одной из японских тачанок летят щепки. Возница взмахивает руками и валится под колёса, сражённый пулей. Вторую тачанку заваливаю с третьей попытки миной из власьевского миномётного ружья. Но японцы уже в двух шагах. Спрыгивают в окопы.

Пошла рукопашная махаловка.

Краем глаза вижу, как дядя Гиляй, расстреляв все патроны и не успевая перезарядиться, перехватывает винтовку за ствол и орудует ею, словно дубиной, расшибая головы окружающих его японских стрелков.

Скоробут вьётся рядом, прикрывая короля журналистов с трофейным револьвером в одной руке и штыком в другой.

Глазеть по сторонам некогда — на меня с бруствера прыгает низкорослый раскосый противник со штыком наперевес. Отмахиваюсь стволом миномётного ружья. Металл скрежещет по металлу. Пытаюсь двинуть противника прикладом в зубы, но тот ловок и увертлив. Его штыковой выпад проходит буквально в паре сантиметров от моего бока — еле успеваю отскочить в сторону.

Мы с противником замираем напротив друг друга, тяжело дыша. Его штык направлен мне прямо в лицо. Он делает выпад. Успеваю отскочить назад, спотыкаюсь о тело мёртвого бузулукца и падаю навзничь. Штык врага летит мне в грудь. Успеваю прикрыться стволом своего миномётного ружья. Японец падает рядом со мной с размозжённой головой.

Не понял… Кто ж его так⁈

Гиляровский протягивает мне руку, держа в другой свою трофейную винтовку с окровавленным прикладом.

— Чего разлёгся, штабс-ротмистр, подъём!

Хватаю журналиста за руку и рывком возвращаю себя в вертикальное положение.

— Я ваш должник, Владимир Алексеевич.

— Сочтёмся, Николай Михалыч.

Не успели справиться с передовыми шеренгами японцев, накатывают следующие.

В окопах настоящая мясорубка. Рубимся шашками, кинжалами, топорами и сапёрными лопатками. Редкие выстрелы из дробовиков.

Трубецкой пытается нас поддержать пулемётным огнём. С тачанок бьют пулемётами поверх окопных брустверов команды Будённого и Жалдырина. Пули косят бегущих на нас по полю японских пехотинцев. Но врагов слишком много.

Лихо Одноглазое выскакивает на бруствер, ворочая тяжеленым «гочкисом», как ручным пулемётом, бьёт короткими злыми очередями по врагу. Бьёт метко. Противник, хоть и пытается достать белорусскую нечисть своим огнём, но на то Горощеня и Лихо, чтобы забирать чужую удачу себе. Сейчас это работает на нас.

За нашими спинами громкое «Ура!»

Подмога во главе с Цирусом сверху наваливается на японцев в наших окопах. Выстрелы, мат-перемат, взрывы гранат. Пулемёты, получившие новый боезапас, весело плюются свинцом. Вторая атака отбита. Если бы не Фёдор Фёдорыч… Успели вовремя, иначе нас бы тут всех положили.

Спешно рассредоточиваю пополнение по позициям. Цирус выгреб всё — даже кашевары здесь с винтовками наперевес.

Выслушиваю доклад о потерях. Лучше всего у Трубецкого — не потеряли ни одного человека, оно и понятно — прямого соприкосновения с противником у них не было. Хуже всего с бузулукцами — из их дюжины уцелели только двое. Эскадрон потерял пятнадцать человек. Из них десяток — из нового пополнения.

Ответственность — на мне. Оплакивать будем потом, а на будущее делаю вывод: боевую подготовку необходимо усилить.

Вой снарядов. Грохот разрывов. Первый залп японцев изрыл воронками поле перед нашими окопами.

— Ложись!

Второй залп прилетел точнее. Пара снарядов приземлились в наши окопы. Есть и «двухсотые» и несколько «трёхсотых». Да, не зря артиллерию называют богом войны. Если продолжат окучивать нас в том же духе — скоро перемешают всех с землёй.

К счастью артподготовка надолго не затянулась. Ещё пара залпов, один из которых ушёл в перелёт, и новые японские цепи пошли в атаку.

Встречаем пулемётным и залповым ружейным огнём. Нам везёт: японцы идут в наступление цепями, как принято здесь в соответствии с последними веяниями военной науки. Что ж — прекрасная цель для наших пулемётов.

Расстреливаю остаток боезапаса из миномётного ружья. Берусь за трофейную «арисаку». Несмотря на серьёзный урон от нашего огня, японские цепи всё ближе.

Ещё несколько десятков их шагов, и сойдёмся наново в рукопашной.

Громогласное «Ура!» на флангах. Конные лавы соседних эскадронов с шашками наголо берут наступающего противника в клещи. Рубят наотмашь, ожесточённо.

Японцы не выдерживают, поворачивают обратно. Бегут к своим окопам. Спрыгивают вниз, пытаются отстреливаться. Драгуны спешиваются с коней, влетают во вражеские окопы.

Смотрю на своих смертельно уставших людей. Израненных, покрытых своей и чужой кровью грязью…

— Эскадрон! За мной! Бей япошек!

С диким рёвом из глоток бойцы выскакивают из окопов и рвутся вперёд, к окопам противника, где наши спасители ведут бой.

[1] Мне пешком сподручнее, вашбродь (бел.)