Первая часть нашего разговора о драме журнала «Вече» завершилась градом вопросов. Ответить на некоторые из них непросто. На иные, однако, не очень. Возьмем, допустим, такой: как сочетался национал-либерализм Данилевского (и, следовательно, «Вече») с отчетливо реакционной внешней политикой? Ответ несложен. Да, с общепринятой точки зрения, то, что реакционная внешняя политика предполагает и реакционный режим внутри страны — разумеется само собою. Потому, собственно, и трактуют западные историки Данилевского как «тоталитарного мыслителя». Западные историки не подозревают, однако, что наши национал-либералы исходят вовсе не из тех представлений о мире и особенно о России, которые общеприняты.
Например, из таких: «Политические требования русского народа в высшей степени умеренные, он относится к власти с полнейшей доверенностью». И если все-таки существует в России политическая оппозиция, то причина тому чисто внешняя: «Все, что можно назвать партиями, зависит от вторжения иностранных и инородческих влияний». Это все Данилевский. И отсюда рекомендация правительству: закройте страну от иностранных влияний, элиминируйте инородческие — и увидите, что в России «противоправительственный интерес не существует». А раз так, то гласность и гражданские права будут не только безопасны для правительства, но очень даже полезны, ибо «отсутствие гласности и конституционных гарантий прав человека препятствует реализации национальных задач». Ну, кто после этого усомнится в либерализме Данилевского? Смысл, однако, вот в чем: чем больше изоляционизма, тем больше свободы. Скажем так: за железным занавесом правительство сможет позволить себе быть безупречно либеральным. Такая вот разгадка.
Следуя логике Данилевского, политическая вселенная «Вече» состоит из трех элементов. Для него это были Россия, Европа и Турция. Но подставьте на место «догнивающей» Европы Америку, а на место Турции — воскресшего «мертвеца» Китай, и вы получите точно ту же картину, что и столетие назад. Разница лишь в том, что Китай еще хуже Турции: он не только стоит у России костью в горле, но и угрожает затопить своим «людским морем» полупустую Сибирь (у меня нет ни малейших сомнений, что ужас перед этим «людским морем» был у редакции «Вече» абсолютно искренним. Один из авторов журнала признался мне однажды, что китайцы в Сибири снятся ему по ночам).
Какая же вытекала из этой картины мира стратегия? Да примерно та же, что и у Данилевского: не дать второму игроку помешать России прикончить третьего. Но с одной существенной поправкой: Данилевский не ожидал воскрешения Китая (более того, считал его невозможным) и потому забыл об уязвимости российского тыла. А «Вече» не только исправляет его ошибку, но и полагает, что «именно Сибирь могла бы спасти и свободу, и Отечество, и советские амбиции». Каким образом?
Исходная позиция: «нация, запертая в города, обречена на вымирание». В этом смысле у Запада нет шансов. Вымрет. Но для России, где «у каждого, если не мать, то бабушка крестьянка» не все потеряно. Она еще может превратить в гигантскую деревню — Сибирь. Кремлевские вожди пойдут на это лишь при одном условии: в преддверии тяжелейшей в русской истории войны укрепить тыл сражающейся армии. Но при своей бюрократической неповоротливости советский режим не сможет сделать это быстро. И вынужден будет позволить вольную колонизацию Сибири.
И тогда — фантазирует «Вече» — «миллионы энтузиастов, предводительствуемые лишенными должности священниками и лишенными работы инакомыслящими, двинутся на свободные земли». И превратят их в новую славянофильскую Атлантиду. Но и власть тоже выиграет от реставрации на просторах Сибири крестьянской православной России: такая Сибирь не только изолировала бы СССР от влияния западной городской вседозволенности: какой к черту космополитизм в деревне? Она создаст самый надежный тыл, жизненно необходимый России для неизбежной войны против Китая. Вот такую альтернативу предложил «Вече» гипотетическому «примирению» с Западом.
Нет слов, она была столь же наивной, утопической и бесперспективной, как и та, что предложил в «Письме вождям» Солженицын. Но, в отличие от солженицынской, она не требовала от Кремля отказа от идеологии (читай: от власти). Осипов понимал это превосходно. «Советский режим, — писал он, — органически не способен отречься от себя в угоду нравственным принципам. Уступки он сделает только при сохранении власти». При всем том читательская почта обнаружила вдруг, что «патриотическую» интеллигенцию, к которой обращался журнал, не волнуют ни Данилевский, ни гражданские права, пусть хоть за железным занавесом, ни угроза китайского «людского моря», ни сибирская фантазия как альтернатива «примирению» с Западом, ни вообще оппозиция режиму, пусть и лояльная. Ничего из того, что предлагал ему «Вече».
Так и спрашивал читатель: «Разве русский патриотизм несовместим с марксистско-ленинским учением? Разве не просили солдаты считать себя коммунистами перед тем, как отдать жизнь за Родину?». Интерес просыпался только, если дело касалось этнических проблем или ненависти к Западу. «Мы, русские, привыкли пасовать и робеть перед инородными хамами», — писал один. «Европа — неисправимая блудница, а Америка — ее безумнейшая прощальная ночная вахканалия», — писал другой. Были, впрочем, и вполне интеллигентные письма, но, увы, все с теми же обертонами: «Обратили ли вы внимание, что основателем всей западной философии был еврей Спиноза и корни материалистического направления в философии уходят в глубину еврейского характера?»
Короче, читательская аудитория «Вече» либо оставалась равнодушной, либо открыто бунтовала против его национал-либерального курса. Но чего уж редакция и вовсе не ожидала — это обвинения в предательстве нации. Ей даже пришлось нарушить в этом единственном случае свое собственное торжественное обещание печатать все без исключения читательские письма. Называлось отвергнутое письмо
Главный его тезис был такой: «Лакмусовой бумажкой, которая выявляет патриотизм или предательство, является сионизм». Вот как развивает это «русский человек»: «Кто не против сионизма — тот против русских, против славянофилов, против всего честного, что есть на земле. И журналу, если он действительно хотел бы стать русским и патриотическим, а не предбанником инакомыслящих диссидентов, их бесплатным агентом, следовало уяснить, что во всей цепи проблем, стоящих перед русским народом, главным звеном является борьба с сионистским засильем».
А что делает «Вече», этот якобы русский журнал, «предоставляя свои страницы такому заклятому врагу России, как А. Сахаров?». Разве действительно патриотический журнал стал бы «перепечатывать заявления Сахарова, Шафаревича и прочей сиониствующей своры псевдоученых, воющих о свободе слова?». Разве не знают русские люди, что «на Западе, где этой свободы полно, печать монополизирована сионистами? Нет, уж лучше советская цензура, чем такая свобода!». Так кого же обманывает «Вече»? И зачем обманывает?
Совсем другая у «русского человека» программа для патриотического журнала. И он подробно ее излагает: «Публиковать материалы о никчемности научных работ сионистов-псевдо-ученых (такие материалы уже есть, например, физик-теоретик А. Тяпкин доказал, что культ Эйнштейна был создан бездарными евреями). Публиковать материалы о разврате сионистов, об их сборищах у синагог. Требовать процент поступления в вузы еврейской молодежи в соответствии с процентом проживающих в стране евреев (1 %). А главное, выходить под лозунгом “Смерть сионистским захватчикам!” или “Все на борьбу с сионизмом!”».
«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — должен был подумать, читая это, Осипов. Ты днями и ночами думаешь, как спасти Отечество, очутившееся меж двух огней — Западом и Китаем. Проявляешь чудеса изобретательности, чтобы, отмотав семь лет в мордовских лагерях (за организацию «антисоветских сборищ» на площади Маяковского), создать, вернувшись, группу единомышленников в недоступной для тебя как для бывшего зека Москве — пришлось поселиться а Александрове
Владимирской области — и выпускать машинописный журнал. И тут является какой-то анонимный “фраер”, - и учит тебя жить. Больше того, обвиняет в предательстве нации!»
Конечно. Осипов мог — после нескольких внутриредакци-онных стычек (надо же, и у такого вульгарного памфлетиста нашлись в редакции защитники) — отказать «фраеру» от дома. Но мог ли он отмахнуться от читательской почты? Ведь нужно было ослепнуть, чтобы не видеть, что не находят отклика его альтернативы у «патриотической» интеллигенции. Словно ветром каким-то сносило ее куда-то в сторону. Причем именно в ту сторону, от которой он старался ее удержать. От обсуждения государственных интересов и судьбы нации — в сторону этноистерии и черносотенства. В сторону «русского человека». Чертовщина какая-то.
Встреться я в ту пору с Осиповым, я бы, возможно, мог ему объяснить, что никакой тут чертовщины нет. И даже предсказать дальнейшую судьбу «Вече». Опираясь на тот теоретический анализ, с которого начинался разговор о «Вече», сделать это было, согласитесь, не очень сложно. В известном смысле Осипов оказался в ситуации такого же, как он, национал-ли-берала Алексея Навального сегодня, хотя, возможно, и стоял интеллектуально на голову выше (и с той, конечно, разницей, что Навальный Данилевского не читал и от внешнеполитических рекомендаций режиму воздерживается).
Я имею в виду ситуацию, когда власть в стране безраздельно принадлежит имперским националистам и на долю оппозиционного диссидентского национализма ничего, кроме этноистерии, просто не остается. Поясню на пальцах. Правящим имперским государственникам диссидентские внешнеполитические альтернативы до лампочки, а «патриотические» массы относятся к внешней политике власти с полнейшей, как сказал бы Данилевский, доверенностью. Не нужны им никакие альтернативы этой политике. В связи с чем оппозиционность их проявляться может только в одном — в ненависти к инородцам (в этом смысле, скажем в скобках, Навальный практичнее Осипова: он нашел уникальную нишу, в ненависти к которой едины и «патриотические» массы, и либералы — коррупцию. Но долго ли удастся ему усидеть на двух стульях — либеральном и «патриотическом»?).
Так или иначе, в этих обстоятельствах устоять «Вече» мог бы лишь сделав невозможный для него выбор. Он мог отказаться от своего национал-либерального кредо, став обыкновенным без затей органом либеральной оппозиции режиму (как, скажем, «Хроника текущих событий»), либо… либо превратиться в «русского человека». Первому препятствовали православно-монархические убеждения Осипова и большинства редакции. Ко второму склонялось меньшинство. Выход был один — раскол.
Тем более, что при дистанционной, если можно так выразиться, редактуре (главный редактор — в Александрове, а журнал делался в Москве) контролировать ситуацию в редакции мог он скорее номинально. Ни электронной почты, ни факсов, ни принтеров тогда еще не было. А поскольку почтовые голуби тоже вышли к тому времени из моды, осуществлялся контроль исключительно через связных. В таких условиях не нужно было, согласитесь, быть Нострадамусом, чтобы предсказать раскол «Вече».
И предотвратить этот раскол Осипов не мог. Прежде всего, конечно, потому, что — совершенно независимо от вмешательства КГБ — долго усидеть на двух стульях было невозможно и в советские времена. А во-вторых, потому, что раскол уже произошел. Я говорю об этом так уверенно, поскольку тому есть документальное свидетельство, рассказать о котором я и намерен в заключение этой драматической истории. Начать, однако, придется издалека.
«Критические заметки русского человека» были опубликованы в 1975 году в нью-йоркском «Новом журнале». Опубликовал их покойный М. Агурский, советолог, известный уже в силу своей уникальности: он был русским националистом — в Израиле. Как и большинство тогдашних советологов, Агурский был большим поклонником национал-либерализма (они именовали его также христианским национализмом). Публикацию предварил он собственными критическими заметками под названием «Неонацистская опасность в СССР». Заключение его было такое: «Представляется весьма очевидным, что единственной реальной альтернативой неонацизму было бы принятие той гуманистической программы, которая предложена Солженицыным… и иеродиаконом Варсонофием».
Почему Агурский не упомянул о программе Сахарова, понятно: человек из другой команды, космополит. Но почему не упомянул он «Вече», сославшись вместо этого на никому неизвестного Варсонофия, странно. Тем более, что именно «Вече» отказался печатать «русского человека» и именно его автором был упомянутый иеродиакон. В частности, опубликовал «Вече» документ, названный «Прошение Поместному Собору 1971 года» (больше известный, как «Письмо трех», одним из трех был Варсонофий). С этой публикацией и связана история, о которой речь.
Американский советолог Д. Поспеловский в рецензии на первые выпуски «Вече» назвал «Письмо трех» «зловещим документом» и дружелюбно (он, конечно, тоже был поклонником национал-либерализма) предостерег журнал от уклона в «религиозный расизм». И «Вече» ему ответил. Но как! Рецензент был издевательски высмеян: «грамматическая ошибка вызвала весь его гнев — в «гуманистической программе Письма трех слово сионизм, видите ли, соединено союзом “и” со словом сатанизм». Птичий грех! Скандал из-за описки! Пусть, однако, судит читатель, кто был прав в этом споре.
«Нельзя молчать, — говорилось в «Письме трех» — когда общеизвестно, что агенты сионизма и сатанизма создают трения между Церковью и Государством, стремясь отравить общество идеями либерализма и разрушить самые основы нравственности, семьи и страны». Дальше возникала под пером авторов жуткая картина дикого разгула «агентов» как внутри СССР, так и в «сионистских центрах Запада, прежде всего в США, где фунционирует церковь Сатаны». Это, впрочем, мы уже слышали от «русского человека». Но то, что вовлечены агенты также «в распостранение пьянства и умножение абортов», успевая при этом еще и способствовать «небрежности в исполнении семейного и родительского долга», — уже оригинальный вклад иеродиакона и его товарищей. Хорошенькая «гуманистическая программа»! Многим ли отличается эта «описка» от «Заметок русского человека»?
Но опубликовано-то было «Письмо трех», когда на обложке «Вече» еще стояла фамилия Осипова. И при нем же ЗАЩИЩАЛА это письмо редакция так недобросовестно, чтоб не сказать хамски. Можно ли после этого сомневаться, что раскол в редакции «Вече» произошел задолго до вмешательства КГБ, что не смог Осипов удержать от деградации даже собственную редакцию, не говоря уже о «патриотической» интеллигенции, и председательствовал он в последний год издания журнала лишь над развалинами дела, которому посвятил жизнь? Печальный финал.