Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929

16. Коллективизация крестьянства

Весной 1929 года острая озабоченность из-за зернового кризиса прикрывалась убаюкивающей верой в будущее.

Размах посевной сулил хороший урожай. Колхозы и совхозы обещали добиться высоких результатов, и на рынок должно было поступить больше зерна, чем в прошлом году. Были разработаны новые методы проведения хлебозаготовительной кампании. Каждый производитель обязан был теперь в соответствии с заранее установленными нормами сдать на хлебозаготовительные приемные пункты гораздо больше зерна, чем раньше. Новые нормы разослали по всем районам и деревням; основное бремя норм ложилось на кулака. Во время сбора урожая 1929 года из Москвы, Ленинграда и областных центров в деревню хлынули бригады партийных чиновников, рядовых членов партии, рабочих и профсоюзных деятелей для руководства хлебозаготовительной кампанией. Можно только догадываться, сколько людей принимало в этом участие. Но территория России громадная, поэтому кажется вполне вероятным, что в деревню отправилось от 100 до 200 тысяч человек. Кулаки и крестьяне, имевшие в запасе зерно, которое можно было рассматривать как излишки, реагировали на эту кампанию одинаково: либо старались припрятать зерно, либо прилагали отчаянные усилия, чтобы продать его на рынке. Сокрытие зерна считалось уголовно наказуемым, а разница между легальной торговлей и нелегальной спекуляцией была весьма расплывчатой.

Репрессии и произвол приняли широчайший размах. Нехватка зерна для покрытия установленной нормы уже сама по себе считалась наказуемым проступком. Кулаков и всех, кого к ним причисляли, штрафовали, подвергали тюремному заключению или просто высылали из деревни. Стали частыми вспышки насилия и жестокости. Из-за таких мер установленные нормы выполнялись и иногда даже перевыполнялись. Но эти результаты были достигнуты в условиях открытой вражды между властями и крестьянством, между городом и деревней. По сообщениям, бывали случаи, когда бедняки одобряли меры, направленные против кулаков. Но по большей части крестьянство проявляло солидарность; и кулаки, и бедняки вступали в сговор, чтобы помешать сбору зерна. Надежды партии на то, что в деревне удастся разжечь классовую войну, не оправдались.

Именно в этих неблагоприятных условиях все настойчивее раздавались призывы к коллективизации сельского хозяйства, но уже не в отдаленном будущем, а немедленно, поскольку она казалась панацеей от всех тогдашних бед. Успехи коллективизации связывались с трактором. Осенью 1927 года крупному украинскому совхозу имени Шевченко удалось приобрести 60 или 70 тракторов, из которых были сформированы тракторные колонны для обработки полей как совхозов, так и соседних колхозов, а также крестьянских наделов. Эту инициативу подхватили и в других местах; в 1928 году в совхозе имени Шевченко была образована первая машинно-тракторная станция (МТС) с парком тракторов, которые сдавались в аренду колхозам и совхозам района. В июне 1929 года в Москве было образовано центральное учреждение — Трактороцентр для организации и контроля работы уже целой сети государственных МТС. Было очень трудно преодолевать предубеждение крестьян против нововведений такого рода, а возможно, и против того, что они влекли за собой все большее вмешательство государства в крестьянские дела. Поговаривали, что трактор — это порождение Антихриста. Успех механизации, однако, был ограничен главным образом нехваткой самих тракторов: осенью 1929 года на весь Советский Союз приходилось только 35 тысяч тракторов, в основном американского производства. Трактор превратился в своего рода символ индустриализации.

Возрождение колхозов, начавшееся в 1927 году, на первых порах проявилось в быстром распространении небольших малоэффективных колхозов со слабой организационной структурой. В середине 1928 года началось движение за укрупнение колхозов. Крупным считался колхоз с посевной площадью до 2 тысяч гектаров. Такие поля удобно было обрабатывать тракторами. Но в это время бо́льшую популярность приобрели не колхозы, а совхозы. На пленуме Центрального Комитета в июле 1928 года Сталин призвал создавать крупные зерносовхозы, или, как говорили, «фабрики зерна», работающие как промышленное производство. Прототипом новых совхозов стал совхоз, очень уместно названный «Гигантом», которому отвели 41 тысячу гектаров целинных земель на Северном Кавказе. Аналогичные зерносовхозы затем были созданы на Волге, на Урале, в Сибири. Предпосылкой создания «фабрик зерна», которые впоследствии критиковали как проявление гигантомании, было наличие тракторов и МТС. Когда коллективизация началась всерьез и восторги по поводу совхозов несколько угасли, на первые роли вновь стали выдвигаться колхозы.

Что делать с кулаком — это была одна из важнейших проблем, горячо обсуждаемых в партийных кругах. Кулаком власти заклеймили крестьянина, который обычно обрабатывал самые большие и самые лучшие земельные участки, у которого были наилучший в деревне скот и самая лучшая техника, который выращивал и собирал наибольшее количество зерна и представлял собой самую сильную оппозицию советской политике, в том числе и политике коллективизации. Мнения в партии резко разделились. Если кулака вместе со всей его землей и инвентарем включить в колхоз, то, как утверждали некоторые члены партии, именно он сделает хозяйство эффективным. Но он также, вполне резонно предполагали другие, будет иметь в колхозе решающий голос, будет ориентировать колхоз в направлении, враждебном целям партии и государства. Однако если его не допускать в колхозы, что с ним станет? Ему нельзя позволить сохранить землю и собственность, ибо нельзя допустить, чтобы бок о бок с колхозом существовала независимая единица производства. Его придется изгнать из этого района, но о подобных суровых мерах вначале многие даже не хотели и думать. Невозможно было найти приемлемое решение.

Летом и осенью 1929 года в центре решимость вести коллективизацию все более интенсивными темпами нарастала. Но даже самые отчаянные энтузиасты этого дела были убеждены, что, во-первых, какое бы давление ни оказывали на крестьянина местные власти, коллективизация должна быть добровольной и, что, во-вторых, какой бы срочной ни казалась необходимость коллективизации, для ее осуществления в любом случае понадобится несколько лет. К концу года руководители уговорили сами себя, что нет никакой нужды придерживаться этих принципов, и неожиданно оказались готовыми решительно и немедленно форсировать коллективизацию всего сельского хозяйства страны. Эта крутая перемена была, по-видимому, вызвана следующими факторами. Первый — отчаяние, порождаемое ежегодным кошмаром хлебозаготовительной кампании; помимо связанных с колхозами ожиданий на бо́льшие урожаи, их было гораздо легче, чем отдельных крестьян, заставить сдавать зерно официальным органам. Второй фактор — воодушевление, порожденное успехами индустриализации и перспективами пятилетнего плана. В конце концов, сельское хозяйство — это всего лишь один из видов промышленного производства. Ускорение темпов индустриализации превзошло даже самые оптимистичные прогнозы. Отказаться от перспектив форсированной коллективизации значило проявить неверие. Нужна была лишь несгибаемая решимость, чтобы взять приступом намеченные позиции.

По обыкновению Сталин оставался в стороне, выжидая, пока в ходе дебатов вопрос окончательно утрясется и настанет время принять решение. Он молчал с апреля по ноябрь 1929 года, затем к годовщине революции в «Правде» вышла его приуроченная к торжествам статья под названием «Год великого перелома». В ней Сталин пел дифирамбы успехам индустриализации и развитию тяжелой промышленности. Затем он переключил внимание на сельское хозяйство, в котором произошел «коренной перелом в развитии нашего земледелия от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию, к совместной обработке земли». Сталин заявил, что середняк «пошел в колхозы». О кулаке в статье едва упоминалось. Заглядывал он и в будущее: «Если развитие колхозов и совхозов пойдет усиленным темпом, то нет оснований сомневаться в том, что наша страна через какие-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире».

Статья содержала прогноз на будущее и анализ настоящего, но не призывала к немедленным действиям. Поскольку она была написана по поводу праздника, ее тон был осторожным и сдержанным. Партия все еще колебалась, не рискуя принять решение.

Несколько дней спустя состоялся пленум Центрального Комитета партии, и на нем тон уже был резким. Сталин восполнил допущенный в статье пробел, заявив о «решительном наступлении на кулака». Из всех выступающих, которые настаивали на ускорении темпов коллективизации, самым бескомпромиссным был Молотов. Он не согласился с цифрами пятилетнего плана, который скромно предполагал за пять лет провести коллективизацию на 20 % посевных площадей. Молотов считал эти сроки слишком растянутыми; по его мнению, в большинстве районов можно было провести полную коллективизацию к 1931 году, а в некоторых — уже к осени 1930 года. Кулак был объявлен «непобежденным врагом», которому нельзя позволить проникнуть в колхозы. Но ни одно из выступлений не было опубликовано, пока коллективизация не пошла полным ходом, так что напряженный тон речей, требования срочных мер остались неизвестными рядовым членам партии и народу. В резолюции пленума не указывались точные сроки, как в речи Молотова, — в этом, возможно, отразился скептицизм некоторых членов Центрального Комитета. Но резолюция призывала к решительным действиям против кулака, к пресечению всех попыток кулаков проникнуть в колхозы. Вопрос, что делать с кулаком, все еще оставался открытым. Несколько последующих недель шел поток полных энтузиазма отчетов об успехах коллективизации от всех партийных органов основных зерновых областей. 5 декабря 1929 г. Политбюро назначило специальную комиссию, которой поручило через две недели представить проект постановления о темпах коллективизации в различных областях страны. В комиссию входили представители всех этих областей, но в ней не было ни одного члена Политбюро, и это совершенно явно свидетельствовало о сугубо техническом, а не политическом предназначении комиссии.

Отрывки стенограмм заседаний этой комиссии, опубликованные много лет спустя, могут дать представление о царящей на них неразберихе. Комиссия была разбита на подкомиссии, которые вчерне подготовили множество смелых предложений; одна из этих подкомиссий, по-видимому, отчеканила фразу «ликвидация кулачества как класса». Однако проект, представленный комиссией на рассмотрение Политбюро 22 декабря, был гораздо более осторожным. В нем предлагалось провести коллективизацию основных зерновых областей страны в два или три года (отмечалось, что в некоторых районах ее темпы могут быть гораздо более быстрыми), а коллективизацию других областей — за три-четыре года; прозвучало также предостережение против «экстаза диктата».

Было решено, что кулаков в колхозы принимать нельзя, их средства производства, то есть технику и скот, следует передать в колхозы, а им отрезать дальние и менее плодородные земли. Непокорных выселить из района; тех, кто подчиняется властям, можно оставить в колхозе на неопределенных правах и использовать на разнообразных работах.

Накануне, когда Политбюро должно было рассмотреть этот отчет комиссии, в Москве собралась конференция марксистов-аграрников. Сталин воспользовался случаем, чтобы впервые за много месяцев публично произнести речь. Он обрушился на кулачество с небывалой яростью. «Раскулачивание», или «ликвидацию кулачества как класса», он характеризовал как «один из самых решительных поворотов во всей нашей политике». В то же самое время один из членов комиссии Рыскулов, активный партийный деятель, калмык по происхождению, обратился к Политбюро с запиской, в которой критиковал результаты работы комиссии. Это был странный жест, на который он вряд ли пошел бы без одобрения сверху. Рыскулов настаивал на ускорении темпов коллективизации, требовал включить в этот процесс хлопководческие и животноводческие области, о чем в проекте совсем не говорилось, передать колхозам весь скот, включая дойных коров и птицу, которые по проекту оставались в личном пользовании крестьян. Проект был пересмотрен с учетом предложений Рыскулова, и пленум Центрального Комитета, состоявшийся 5 января 1930 г., одобрил исправленный текст.

Постановление, принятое 5 января 1930 г., «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» было ключевым для развития коллективизации. Оно провозглашало «замену крупного кулацкого производства крупным производством колхозов», а также «политику ликвидации кулачества как класса». Коллективизацию основных зерновых областей — Нижнего и Среднего Поволжья и Северного Кавказа — предполагалось завершить, «может быть, в основном» осенью 1930 года или весной 1931 года, а коллективизацию других зерновых районов — осенью 1931 года или весной 1932 года. Необходимо было ускорить поставки деревне тракторов и другой техники, но это не должно было рассматриваться как условие коллективизации. В одном из параграфов довольно косноязычно говорилось о том, что в переходный период основные средства производства (домашний скот и инвентарь, сельскохозяйственные постройки и скот, предназначенный на продажу) должны принадлежать сельскохозяйственным кооперативам внутри колхозов. Судьба кулаков — по-видимому, это все еще оставалось спорным вопросом — пока так и не была решена. Чтобы прийти к окончательному решению, создали еще одну комиссию под руководством Молотова, и 30 января 1930 г. Политбюро приняло постановление, текст которого так и не был опубликован, но суть его достаточно ясна из названия — «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством».

События зимы 1929/30 года определялись не столько постановлениями, сколько характером действий, предпринимаемых для их выполнения. Той зимой на постоянную работу в деревню были посланы 25 тысяч промышленных рабочих (говорили, что их отобрали из 70 тысяч добровольцев). И это было только ядро громадной армии партийных активистов, чиновников, агрономов, механиков и красноармейцев, разосланных по всей стране, чтобы загнать крестьян в создаваемые колхозы. Серьезное внимание уделялось организационным проблемам; в ходу были такие военные термины, как «бригада», «штаб-квартира», «штаб». Всех занятых в этой операции регулярно собирали на инструктаж. В некоторых местах учреждались специальные курсы для крестьян. Но мало кто из тех, на ком лежала ответственность за это дело, имел какой-либо опыт жизни в деревне, знал крестьянскую жизнь и крестьянское мышление. Сами по себе инструкции были путаными и противоречивыми, и чрезмерное усердствование в их интерпретации не считалось непростительным грехом. О провозглашенном вначале намерении не принуждать середняков и бедняков вскоре пришлось забыть. Поскольку не могло быть и речи о жалости по отношению к кулаку, с которым обращались как с врагом советской власти, то и любому крестьянину, сопротивлявшемуся коллективизации, можно было приклеить ярлык кулака или пособника кулачества и на него распространялись те же самые карательные меры. Десятки тысяч кулаков были изгнаны из своих хозяйств и домов и предоставлены на волю судьбы или же высланы в отдаленные районы; их скот, техника и хозяйственный инвентарь были переданы колхозам.

Мало кто из крестьян вообще, независимо от уровня благосостояния, шел в колхоз по собственной воле. Больше всего крестьянам не нравилось требование обобществить скот. Многие предпочитали скорее резать скот, чем отдавать его в колхоз. Во время коллективизации грань между убеждением и принуждением почти стерлась.

Одной из особенностей всей кампании было стремление укрупнять колхозы — проявление той же гигантомании, что и в случае с совхозами. Гигантские колхозы были образованы в основных зерновых областях. Посевная площадь, принадлежащая самому крупному из них, составила 80 тысяч гектаров. Но основной целью создания колхозов, в отличие от совхозов, была не столько обработка целинных земель, сколько объединение уже существующих небольших колхозов и единоличных крестьянских хозяйств в более крупные хозяйственные единицы. Колхозы, охватывающие несколько деревень и несколько тысяч единоличных крестьянских хозяйств, были теми самыми кирпичами, из которых возводился фундамент коллективизации; их создание означало, что вся земля в каком-либо определенном районе сливается в один или несколько крупных колхозов; такие территории объявлялись «районами сплошной коллективизации». Много шуму в печати вызвало обращение Хоперского района в Нижнем Поволжье. Этот район заявил о своем намерении стать районом сплошной коллективизации в течение первой пятилетки. Это решение приводилось всем в пример. Но на пути распространения колхозов стояли два крупных препятствия: их непопулярность среди большинства крестьян, которые цепко держались за свои собственные клочки земли и скот, и нехватка тракторов и другой сельскохозяйственной техники, наличие которых, собственно, и придавало смысл и цель политике коллективизации. Еще одним серьезным затруднением была нехватка людей — членов партии и советских чиновников, поддерживающих связи с деревней либо хорошо знакомых с ее проблемами, а также агрономов, ветеринаров и квалифицированных механиков, совершенно необходимых для осуществления крупномасштабных преобразований.

Неразбериха, порожденная всем этим, а также волнения, время от времени вспыхивающие среди крестьян, поставили под угрозу весеннюю посевную кампанию и напугали власти. 2 марта 1930 г. в газетах появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», которая призывала притормозить дальнейшую коллективизацию. Давление было ослаблено: на протяжении той весны многим крестьянам, которых насильно заставили вступить в колхозы, позволили выйти из них. Опять стали терпимо относиться к мелкому единоличному хозяйству, разрешили держать небольшое количество скота. Команда к отступлению, по-видимому, поступила очень вовремя: весенняя посевная прошла более или менее нормально. Этот удачный шаг в сочетании с удивительно благоприятной погодой привел к тому, что осенью 1930 года был получен рекордный урожай зерна за все послереволюционные годы. Но резкое уменьшение поголовья скота сыграло в будущем зловещую роль. Передышка поэтому оказалась короткой. Удары, нанесенные крестьянству в первые месяцы года, уже переломили хребет крестьянского сопротивления и невосполнимо разрушили старый крестьянский уклад. Кулак был изгнан или сломлен. В районах сплошной коллективизации специальный декрет от 30 июля 1930 г. официально упразднял крестьянский мир, или общину. Когда в конце года коллективизация возобновилась, сопротивление было уже гораздо менее активным и процесс пошел гораздо быстрее. К середине 1931 года уже две трети всех хозяйств в основных зерновых областях страны вошли в состав колхозов, а в течение нескольких последующих лет к ним присоединились и все остальные хозяйства.

За эти преобразования пришлось немедленно и в полной мере расплачиваться. Производство было дезорганизовано. Самых умелых и крепких производителей вышвырнули вон. Хотя поставки тракторов и другой сельскохозяйственной техники постепенно увеличивались, колхозы еще не имели достаточного количества техники, чтобы удовлетворить свои потребности. Однако хлебозаготовительная кампания стала более эффективной; из колхозов удалось извлечь гораздо больше зерна, чем из единоличных хозяйств. Крестьяне начали голодать. Забивали все больше скота, поскольку его нечем было кормить. Катастрофу увенчали плохие урожаи 1931 и 1932 годов. Государство безжалостно требовало зерна, даже с районов, сильнее всего пострадавших от неурожая; и в течение последующей зимы на самые зерновые области обрушился голод, по масштабам превосходящий тот, который стране довелось испытать 11 лет назад, сразу после гражданской войны (см. с. 44). Невозможно подсчитать, сколько людей умерло от голода. Цифры колеблются от 1 до 5 миллионов.

Коллективизация завершила революцию в деревне, которая началась в 1917 году с захвата земель помещиков крестьянами, но которая не изменила традиционных методов обработки земли и не тронула старого крестьянского уклада. Конечная ступень революции, в отличие от первой, не имела ничего общего со стихийным крестьянским бунтом. Сталин метко назвал ее «революцией сверху», но неправомерно добавил, что она «была поддержана снизу». В течение предыдущих 12 лет сельское хозяйство оставалось почти независимым образованием в экономике, действующим по своим законам, сопротивляющимся всем попыткам извне изменить направление его развития. В этом была суть нэпа. Это был нелегкий компромисс, который не продлился долго. Как только могущественная центральная власть в Москве взяла в свои руки планирование и реорганизацию экономики и вступила на путь индустриализации, как только стала очевидной неспособность существующей системы сельского хозяйства обеспечить нужды быстро растущего городского населения, неизбежно последовал разрыв отношений. Обе стороны сражались с одинаковой яростью и ожесточением.

Те, кто занимался планированием, ставили своей задачей применить к развитию сельского хозяйства два основных принципа индустриализации и модернизации. Совхозы были задуманы как механизированные зернофабрики. Крестьянские массы предстояло организовать в колхозы по аналогичной модели. Но нелепые надежды на то, что удастся обеспечить достаточное количество тракторов и другой техники для осуществления этих проектов, потерпели крах. У партии никогда не было твердых позиций в деревне. Ни руководители, принимающие решения в Москве, ни армия рядовых членов партии и их последователей, которые отправились в деревню, чтобы претворить эти решения в жизнь, не имели представления о том, что такое крестьянское мышление, не питали ни малейшего сочувствия к тем древним традициям и предрассудкам, которые лежали в основе крестьянского сопротивления. Взаимное непонимание было полным. Крестьяне видели в московских эмиссарах захватчиков, которые прибыли к ним не только для того, чтобы уничтожить тот образ жизни, которым они дорожили, но и для того, чтобы восстановить те рабские условия жизни, от которых их освободила первая стадия революции. Сила была на стороне властей, и она применялась жестоко и безжалостно. Крестьянин — и не только кулак — стал жертвой почти неприкрытой агрессии. То, что планировалось как великое достижение, обернулось величайшей трагедией, которая запятнала историю Советов. Тех, кто трудился на земле, коллективизировали. Но советскому сельскому хозяйству понадобилось много лет, чтобы оправиться от ужасов, сопровождавших коллективизацию. Только в самом конце 30-х годов удалось поднять производство зерна до уровня, достигнутого до начала форсированной коллективизации, а потери в поголовье скота упорно напоминали о себе гораздо дольше.