Русские предания

Смоленский лес

В Смоленской губернии есть лес, где-то неподалеку от большой Московской дороги; в самой середине этого леса находится, по рассказам, на большом пространстве широкое топкое непроходимое болото, по которому не только летом, но и в самую холодную зиму нет ни проезда, ни прохода; это болото никогда не замерзает и никогда не пересыхает. На середине болота лежит остров, зеленый и цветущий, как лужайка: тут растут высокие красивые деревья, никем еще не тронутые от начала мира, и водятся различные звери, птицы и пресмыкающиеся, которых давным-давно уже нет в других местах. Многие из любопытства пытались пробраться на этот дивный островок, но напрасно. Это один из тех островов, которые сделаются доступными накануне светопреставления.

Робьягора

Верстах в тридцати от нынешнего города Данкова есть старое Данково городище. Оно лежит против села Сторожевой Слободы. Это городище устроилось на увесистом, береговом крутояре реки Дон, а напротив его возвышается столь же крутая гора Робья, или Рабья, увенчанная курганом.

Вот история этого прозвания: какой-то древний владелец Сторожевой Слободы обещал сто рублей тому, кто, наполнив рот донскою водою, не переводя дух взойдет прямиком на гору. Многим захотелось получить сотню рублей, но никто на себя не понадеялся: гора стояла стена стеной! Наконец, нашлась какая-то молодая раба-девица; она наклонилась к Дону, взяла в рот, сколько могла, донской водицы и, не уронив ни капли, взошла на гору, но от усталости тут же упала и умерла. Боярин похоронил ее здесь и положил с нею вместе сто рублей. В намять ее наметан Рабий курган. В новейшее время крестьяне неоднократно разрывали этот курган. Неизвестно, отысканы ли были там похороненные рублевики, но достоверно только, что в выброшенной земле с кургана найден черен головы человеческой.

Начало Донкова

Построение нового русского городка Донкова также достопримечательно. Рыбаки, вероятно рязанские казаки, идущие с ловли от старого городища но реке Дон, прельстились местом нынешнего Донкова, собрали сети, расчислили добычу и пошли прогуляться по берегу. Какая-то тропинка завела их в лес и потом к пустыне — к отшельнику Романею. Этот отшельник Романей, или Роман, принадлежал к фамилии князей Телепневых, был некогда человеком значительным в кругу дворян; но убитый кознями и суетами мира, он дал обет Богу, в неизвестности житейской, снасти себя. Казаки-рыбаки, укрытые им от темной ночи, предложили ему свою добычу и остались у него. Вскоре они вместе основали Покровскую пустынь, а потом и первый монастырь Донковский; речка Везовня, соединенная с Доном под самыми степами монастыря их, придавала им особую защиту от существовавших еще тогда набегов разбойничьих. И вот они общими силами очень скоро сумели привлечь к себе братию из богатейших казаков: и таким образом к монастырю их переселился и весь древний Донков.

В старинном синодике монастырском живут и до сей поры имена строителей пустыни — донских и рязанских казаков.

Золотая лампада в лесу

В Кирсановском уезде, на землях села Рамзы, что посреди густого леса, около реки Вороны, вам скажут о чудной, необыкновенной иконе, поставленной в дупле одной многолетней белой кудрявой березы. На иконе — прекрасный лик Пресвятой Богородицы. Никакой живописец не писывал подобного! Золото, серебро, камни драгоценные, ослепительного сияния, составляют раму и ризу сокровища. Пред образом теплится неугасимая золотая лампада, унизанная редкими алмазами. Всякий безоружный человек пойдет искать это чудо — находит и видит его; вооружитесь же топором, даже гвоздем, — не увидите. Такова была воля пустынника, христианина-грека, оставившего в пустыне свое сокровище.

Козинская пустошь

Близ Лебедяни есть село Большие Избищи; в нем живут одно-дворцы и помещики: у тех и других долго ниш споры за Козинскую пустошь. Иные говорили, что этот спор завязался не даровым сначала за диких коз, которые здесь велись несметными табунами: и от них-де от коз самая пустошь назвалась Козьей, или Козинскою пустошью. Потом споры шли за охоту на лебедей, а эти лебеди сюда налетали и видимо, и невидимо: то с Лебяжьего озера[3], то с речки Лебедянки, которая тут же, от пустоши, не так чтобы далеко. В заключение: дело продолжалось за распашку и за всякую раздирку земель. Но теперь уже пресловутая Козинская пустошь разведена к одним местам какому-то владельцу, как следовало, в особняк, и вот этим-то жаркое полымя ссор владельцев утушилось надолго. Без всяких пожарных труб его залил какой-то добрый землемер с правдивыми людьми — понятыми: да и козы на Козинской пустоши уже не прыгают, да и лебеди над ней уже не летают. И позабылась бы подлебедянская пустошь Козинская, как и все пустоши другие, прочие; но вот ее памятник гранитный, вот ее могучая пирамида: на этой Козинской пустоши лежит еще камень, так — простой, известковый, белый, а с явными отпечатками следа ноги человеческой и следа копыта конского[4]. И — что это за след, что за копыто? — Чудо!

«То памятник путей богатырских» — говорят жители, да и до сей поры еще частехонько меряют их четвертями. В самом деле, здесь мера следа человеческого ныне неслыханная: она до трех четвертей длиннику и до полуторы четверти поперечнику. А конскому копыту мера: голова человеческая! Каковы ножки?

Такова же была мера ноги богатыря Аники[5] и коня его, мера ступней богатырей киевских, мера копыт коней их.

Вал половецкий

Кто едет из Москвы в Тамбов, тот, наверное, видит вал половецкий. Он, в нескольких верстах не доезжая до города Козлова[6], покажется в праве, да вот и пойдет мелькать: то близко, то далеко от дороги, и потянется он все править, все править далее и — далее к У смани[7]. Посмотришь на этот вал, он правилен, местами он размерен сторожками. Другой скажет, что это бастионы; но у половцев каким быть бастионам? Тогда, как работали этот вечный вал, о бастионах и в голову никому не лезло! Да кто же рыл этот вал: неужели и в самом деле половцы? И когда они его рыли, и для чего, и долго ли, и на какую военную потребу они его рыли?

А коли рыли его половцы, то эти половцы не совсем-то были людьми дикими!

Право, этот вал еще загадка китайская!

Каменная баба в Тамбовской губернии

В Козловском уездном суде, еще в начале нашего столетия, существовало дело помещика Сатина со своими соседями, кажется, с однодворцами, о том, что Сатин перевез самовольно с общего рубежа к себе в сад каменную бабу и тем расстроил живые признаки границы между соседством. Баба эта принадлежала к числу тех статуй, которые весьма нередко встречаются в степях южной России. Она и здесь возвышалась на небольшом курганчике, а по грубой отделке ее почти невозможно было угадывать, точно ли она изображала женщину. Крестьяне и крестьянки, страдающие головной болью, ходили на поклон к этой бабе.

…Весьма бы любопытно исследовать: какому времени и народу принадлежали эти каменные бабы?

Красная горка

Почти во всех славянских землях существуют свои красные, червонные, русые, черные, гремучие, поклонные и святые горы (холмы). Эти эпитеты знаменательны: красная (червонная, русая) и черная гора напоминают нам сейчас указанные названия священных гор: Белбог и Чернобог. До сих пор на красных горках встречается у нас весна и восходящее весеннее солнце с хороводными песнями и приношением хлебов; самый день, в который празднуется возврат Весны (богини Лады), с ее благодатными грозами и ливнями, слывет Красною горкою: это — воскресенье Фоминой недели, время брачного союза неба с землею и обычная пора свадеб в городах и селах.

говорит народное причитание. На такое чествование холмов и гор указывают прилагаемые им эпитеты святых и поклонных; гремучие или гремячие горы прямо свидетельствуют об их связи с богом-громовником и небесными скалами-тучами — подобно тому, как тот же эпитет в применении к горным ключам свидетельствует о сближении этих последних с дождевыми потоками, ниспадающими с облачных гор.

Поклонные горы и красные села

Почти все древние великие города на въезд и выезд от чужбины имеют поклонные горы, а с тем же вместе и красные села.

На поклонных горах жила радость встречи милого друга, дальнего гостя; на поклонных горах резвилась грусть-злодейка при проводах в дальнюю путь-дорожку того же друга, того же гостя. В красных селах отдыхали и веселились цари и князья русские.

Все эти поклонные горы и красные села были и есть в Москве и под Москвою, под Владимиром на Клязьме, под Юрьевом-Польским, под Пронском, под Михайловом и под многими городами, отмеченными печатью славяно-русской!..

Русские слободы и жители слобод

Гораздо позднее красных сел выстроили подле них жилые хаты людей свободных: торговцев, воинов, отставных от княжеской службы, бобылей и прочих. Все эти поселения названы были свободами, может быть, в отличие от крестьян-землепашцев, обязанных в разнос время платить то с сохи, то с земли, то с души положенную подать. Впоследствии свободы изменились в слободы, а из слобожан составились станичники, бортники; а еще позднее: стрельцы, пушкари и прочие тому подобные люди.

Все наши великие древние владения расчислили на станы, и вот станичники, начальствовавшие над этими станами, подразделялись на старых, молодых, жилых и служилых. Бортники назирали за княжескими пчелами, медом, готовили питье медвяное для князя и народа. Стрельцы имели в своем составе Пищальников и копийщиков, и тем и другим придавались еще в помощь шиши, — народная стража, бессрочная милиция, не столько охранявшая свою область, сколько грабившая по дорогам. Об этих шишах осталось еще памятью одно урочище в Москве.

В числе всех шишей, пушкарей, бортников и прочих русский народ много видел шептунов, колдунов и людей со всякой древней ворожбою. Все чудеса, все удальства нашей средней истории конечно же имеют в своих действующих лицах своего пушкаря, своего стрельца, шиша, пищальника. Из них же — опричники, кудеяры, лихаревы и другие. Владимирский удалец Иван Федотыч, ходивший один на сотню подвод обозных, пронский вор Марко, братья Рощины, Перфильич, Краснощекий и Веревкин: все они потомки стрелецкие и казацкие.

Пятница

Это маленькая часовня на столбике, на нем устроена кровелька, защищающая от непогоды полку, иногда убранную фигурною резьбою. На этой полочке ставят икону. Короче: наша часовня Пятница почти то же, что и кресты на землях католических, расставленные по межам владельцев. В древности, у язычников, может быть, в той же силе, был термин. Положительное место для русских Пятниц — перекресток дорог, распутье на две, на три или на четыре стороны. Кто знает Русь, тот видал множество таких Пятниц. В старое, в темное, непамятное время говорят, что у нас на распутьях стояли столбы, чураки, неотесанные болваны и мимо них, как водилось, ни конный не проезжал, ни пеший не проходил без какой-либо жертвы, — христиане это истребили.

Замечательно, что в Рязанском княжении еще и до сих пор некоторые из распутий, более других дорог, установленное Пятницами, почитаются отчего-то таинственными. Назову одну из них: это дорога Комарика — она идет от Рязани полями и, не касаясь ни деревень, ни сел, теряется в борах Радуницких. Подходя ближе к Радуницкому монастырю Св. Николая, вы уже не слышите об этой дороге; но она опять проскочит кое-где по лесам московским и владимирским. Всякий перекресток этой дороги освящен Пятницею.

Такие таинственные пути, как упомянутый Комарин путь, пользовались чем-то особенно священным. На этих путях, как на поклонных горах, обыкновенно торжествовали счастливую встречу с другом, сыном, отцом. Тут же свершалась и последняя минута разлуки человека, уходящего в путь. Ожидания у Пятницы, проводы до Пятницы: общее поверье многих сельских жителей. Здесь только, с благословением небесным, произносилось и сладкое слово: здравствуй! И страшное слово: прощай!

Нередко к Пятнице собирались и красные девицы: они пристально смотрели на синюю даль и угадывали, скоро ли к ним придут, скоро ли прилетят их ясные соколы. Тут и ныне еще услышишь грустную песню осиротелой:

Далее в этой песне обыкновенно девица, покинутая другом, просит его, чтобы он не забывал ее на чужой, дальней сторонке.

Наконец, от места Пятниц и страшные наши воры-разбойники — Каины и Рощины, Кудеяры и Веревкины — отправляли грозных послов своих с тем, чтобы они, повидавшись с окрестными жителями, заявили им предсмертное слово, т. е. если они, жители такого-то села или той-то деревни, не оставят своего жилища по доброй воле и если задумают они воспротивиться, то в тот же миг весь их быт поравняется с землею, их кости погложут псы и растаскает ворон! Редко противились обыватели ужасной силе предсмертного слова, они оставляли свои жилища, свое имущество, своих жен и дочерей — все на добычу разбойников, и тогда смельчаки-разбойники с торжеством распевали:

Ныне уж некому петь этой песни. Но проводы и встречи у Пятницы все еще существуют.

С введением христианской религии у нас на распутьях становят небольшую часовню с изображением св. Парасксвии Пятницы. По, по древнему обычаю, невесты здесь же вымаливают себе женихов…

Москва имела свою Пятницу, обращенную после в кладбище, теперь эта Пятница — приходская церковь!

От чего прозвалась Рязань Рязанью

У славян не было Рязани, — они пришли с юга и срубили Переславль. Этот городок был памятником Черниговскому полуденному Переславлю, и точно так же срублен Владимирский — город Переславль на Плещеевом озере, в память городу Рязанскому, и точно таким же образом переселялись к нам новые города — Владимиры, Перемывши, Звенигороды и многие другие, все они перетаскивались к нам, может быть, из самых дальнейших стран подсолнечных. Это исполины-путешественники, пригревшие себе места; но не знаем, — на сколько столетий, в местах нынешней нашей Руси, на земле черной, в предысторические времена отверженной, может быть, и солнцем. По крайней мере, так тогда о нашей настоящей земле думали.

Имя Рязани произошло от слова ряса, а ряса — то же, что лощинка, болотное местечко, способное для задержания напора вод, — скат, под которым вода накопляется весною и держится посреди ровных полей на долгое время. Таких ряс и под старою, и под нынешнею Рязанью очень много. От этих же ряс получили себе названия (тут же) многие урочища и речки. Таковы, например: Ряса (река), Раковые рясы (селение), Рясск (Ряжский город), Рясанъ (урочище) и проч. Мудрено ли после этого получить нашей Рязани название Переславля Рясанского. Точно это думал некогда народ рязанский, с тем же согласен был известный у нас в свое время писатель П. Ю. Львов. По какому языку принадлежало слово ряса, иногда также означающее шарик, мячик, пузырек (ряска)?

Город Ростиславеи

В Михайловском уезде, на нравом берегу реки Прони, стоит древняя крепостца, известная под именем Ростиславца, или Вышеславца. На площадке внутри этого городища, говорят, есть погреб, прикрытый прочною решетчатой железною дверью. В этом погребе хранятся сокровища непостижимые. Днем решетчатой двери никто не видит; но в полночь многие находили ту решетку, сближались с нею, пытались поднять; да вопль, гам, свист, шум и всякие страхи отнимали руки у людей самых неустрашимых, и — таинственный погреб остается неразгаданным. Впрочем, кто ходил к погребу в полночь, один, безоружным, тот мог видеть сияние драгоценностей, ворохами раскиданных по подземелью. Но что он мог сделать один?

Пронское било

В слободе Плотной, составляющей одно из предместий нынешнего города Пронска, на колокольне тамошней приходской церкви хранится древнее било, южное вече, заменявшее некогда вечевые колокола. Это било неизвестно для чего неоднократно переносили из Пронска, верст за пять, в село Елшино; по било опять уходило в старое место в Пронск. Предание говорит, что оно принадлежало женскому монастырю, ныне уничтоженному, бывшему на том самом месте, где теперь сооружена приходская церковь, сохранившая еще и доселе чудное било. Тут похоронены многие княжны и княгини пронские. Сказывают, что одна из них отдала било кладью в церковь, с тем чтобы оно принадлежало навечно одной и той же церкви; Завещание княжны или княгини исполнено, и никакою силою невозможно себе присвоить било с того места, которому оно завещано. Очень часто видели, как сама завещательница, стройная, высокая, точно птица небесная, летала за перенесенным билом в Елшино и, как сказано, невидимо возвращала его опять на прежнее место.

Проёмный куст

Близ села Старой Дубровы (Пронского уезда), в дачах деревни Студенцы, лет за сорок назад существовал еще толстый, древний дуб со скважиною. Дуб этот назывался проемным кустом и украшался развешанными на нем всякими лоскутьями; ствол его препоясан был во многих местах поясками, кушаками и проч.

Он пользовался в простом народе особым уважением: бедных детей, страдавших грыжею, или, как народ называет, грызью, протаскивали сквозь дубовую скважину раза по три. Уходя от дуба, каждый больной без исключения оставлял и прикреплял на нем часть своего платья, или пояс, или кушак!.. Недавно этот проемный дуб срублен помещиком.

Село Федора Никитича Романова

В Рязанском городе Михайлове недавно еще существовало предание, что он когда-то составлял одну из лучших понизовых собственностей, принадлежащих фамилии бояр Романовых. Лет за сорок народ, старые люди поговорили бы вам еще о селе Федоровском, выселенном из Михайлова на степь Федором Никитичем Романовым. Там в сельской церкви тогда же поставлен образ Феодоровской Богоматери: это верная копия с явленной иконы в Костромской губернии. Тут же указали бы вам и на вырытый по приказанию царя пруд, на котором при особых гнездах долго наживались переселенные из Китая царские гуси.

Алексеевский дворец

Немногие помнят Алексеевский дворец на Троицкой дороге, под Москвою. Теперь он принадлежит уже почти к преданиям; нынче от него нет ни кирпичика, ни бревнышка, ни черепочка от жилого дела, как говорят наши добрые старики. Это было низенькое продолговатое сосновое строение, в котором расположилось только семь небольших покоев с тремя красными выходами при крыльцах. В каждой горнице стояли изразцовые расписные пени; голландская печь, сработанная на изразцовых же круглых ножках, с подпечьями, запечьями и конурками для кошек. На этих изразцах изображались девизы, как, например: купидон обуздывает льва и проч. Вот надпись над подсолнечником: кое место солнце, там и я за ним; а вот еще подпись под совою: вижу и во тьме тьмущей и проч. В иных комнатах, на других печах представлены были в ярко-желтых шапочках голландские рыбаки на ловле сельдей!.. В комнате царевны Софьи Алексеевны под киотом висел на стене шкафчик со стеклами; тут лежали гребень, полотенце, греческое мыло, сурмилы, румяны и всякие разные девические снадобья.

Карамзин много рассказывал об этом дворце, спорном месте о рождении Петра Великого с местом дворца Коломенского. Еще пятьдесят лет назад наши московские старики показывали здесь трону прогулок царских, замечали вам окошко, под которым всегда сиживал добрый царь Алексей Михайлович; он любил посматривать на путь-дорожку Троицкую. Впрочем, Алексеевское, хотя и царское семейное селение, хотя и самое ближайшее к Москве, но оно так же, как и Софьино, как и другие села, немного сохраняет в своих преданиях любопытных семейных картин из жизни Романовых.

Желчинская черничка

Наталья Кирилловна Нарышкина

Упомянув слегка о дворце царя Алексея Михайловича, скажем тут же вместе и о жилище матери Петра Великого; для этого я переношу мои воспоминания в Рязанский уезд на луга и поля Вожские в селение Алешню, еще и ныне остающееся в фамилии Нарышкиных. Там рассказывали, как бедная, молодая и прекрасная барышня Наталья проживала у богатого своего родича Нарышкина. Старый помещик села Желчино, где была приходская церковь Алешни, А. П. Гагин, весьма нередко говаривал мне, как в старину, еще при его дедах, боярышне Наталье Кирилловне богатый его родственник, и его сосед, Нарышкин, поручал ключи хозяйские и присмотр за домом; как, бывало, она в черевичках на босую ножку ходила на погребицу, выдавала еще на всходе солнечном припасы домашние; приглядывала за подпольем, где хранились вина и наливки.

Благодетель и родственник Натальи Кирилловны называл ее просто племянинкою Кирилловною; он любил пошутить с нею, т. е. пожаловать ее своим словом ласковым; и, между прочим, в этих же шутках, как опытную хозяйку, посватать ее за некоторых соседних дворян; но Наталья краснела, отшучивалась и, как бедняжка, навек отказывалась от замужества.

Тот же помещик Гагин сказывал мне, что Наталья Кирилловна с самого детства чуждалась всех игрищ сельских; она замечала в них какое-то неприличие, вела скромную и тихую жизнь девическую, и молодые соседи, дворяне Коробьины, Марковы, Ляпуновы, Остросаблины, Казначеевы никогда ее в свои хороводы не залучали. Зато уж храм Господень всегда составлял главный предмет в жизни будущей русской царицы. Многие молитвы она умела читать наизусть и потому творила их во всякое время, когда только могла; и от того-то самого подруги ее, боярышни, из зависти, или просто в насмешку, прозвали ее Желчинскою черничкою.

В селе Желчине вам покажут и место, где любила стоять и молиться мать Петра Великого. В 1821 году мы сами его видели.

Из села Желчино переселимся в Москву, в слободы Никитские, в приход церкви Вознесения Господня, под крылышко Смоленского монастыря, где был придел, а нынче церковь Св. Феодора Студийского, покровителя Филарета — родоначальника царствующего дома. Тут жил родитель Натальи, уже болярин, Кирилл Нарышкин. В паше время этот дом занят Арбатскою частью; он вошел в казенное ведомство после 1812 года, а до того он был еще все в роду Нарышкиных.

Село Тайнинское

— Страшное было это село! — жил царь Грозный, при нем, царе Грозном, оно было страшным. Так еще недавно говаривал народ московский: — Вот тут видны следы Малюты, — вот тот пруд, где в берегах его были тайные землянки бездонные, — отсюда отправляли на смерть Адашева, святителя Сильвестра…

Вот тут над этим рвом стояла, по словам князя Дмитрия Оболенского-Овчины, содомская палата. Шумно и буйно ликовали в ней вместе с Малютой Скуратовым другие любимцы Иоанновы: Басмановы, кравчий Феодор, Василий Грязный, князь Афанасий Вяземский!

Тут нареклись приговоры Курбскому, Турову, Шереметеву, Бутурлиным, тысячам жертв. Кроме других мук, многих людей здесь сажали живых в мешки и затаптывали около ручьев и Яузы в трясине болотной. Лет за двадцать до начальных годов настоящего столетия об этом здесь народ говаривал как о запрещенной государственной тайне.

При церкви Господней не погребали осужденных, иных живьем отвозили в Москву и заделывали в кремлевскую стену — скелеты их вынули после столетий.

Здесь научили нас татары бить кнутом, — но это говорил народ, а у нас не было инквизиции, и Тайнинское некогда называлось Танинским. Но от чего же бралась такая злая молва именно о Тайнинском?

Сказка о Братовшинах

Село Братовщииа, что на Троицкой дороге, весьма замечательно своим названием: это древний выселок южных славян. Братствами любили селиться муравы (моравцы) и особенно волыняне, или волинцы, везде селившиеся своими братскими слободами.

Вот сказка о начале Троицкой Братовщины. Сыновья не любимые, теснимые отцом, не за родную мать, а за мачеху, поклонившись на все четыре стороны в родной земле, отправились дружно куда глаза глядели; шли они долго и лесами, и пустынями, и пришли, наконец, на берег светлой речки Скаубы, осмотрели место красное и поселились на этой речке Скаубе. Долго это братство удерживало обычаи родины; но время здесь, как и везде, переделало все по-своему — славяне моравские переродились русскими мужичками.

Кроме Троицкой Братовщины у нас есть еще Семибратовщина в Ярославской губернии; где-то еще — Побратовщина и многие другие Братовщины, и каждая со своею сказкою о многих или немногих братьях.

Но что же в Троицкой Братовщинс осталось моравского! Неужели речка Скауба или другие же урочища, возле которых и на которых расселена Братовщииа?

Братовшинский дворец

В запустелом Братовщинском дворце, и потом уже в его развалинах, неоднократно видели в полуночное время какое-то яркое освещение; иногда по аллеям придворного сада протягивались хороводы, но тихие, без песен, без шуму; все игравшие проходили с потупленными очами, и вдруг во дворце открывались и закрывались сами собою ставни; они хлопали громко, рамы некоторые распадались, шумно сыпались из них стекла, и все это исчезало.

Братовщинский дворец был одним из любимых дворцов императрицы Елизаветы Петровны. На пути к Троице и на возврат оттуда она отдыхала тут, занималась семейным бытом, дарила и жаловала богатыми платьями крестьян и крестьянок, женихов и невест.

Императрица Елизавета Петровна.

Художник И. Я. Вешняков

Здесь, в придворной церкви, уверяет предание, в присутствии самой императрицы, были обвенчаны две или три сельские свадьбы. Вся прислуга и все угощение на этих свадьбах были императрицыны. Камергер В. И. Чулков, любимец государыни и большой мастер на сельские выдумки, бывал главным распорядителем при этих полевых праздниках.

Софрино, или Софьино

Близ Троицкой дороги, не доезжая села Рахманово, вы видите село Софрино; оно принадлежит графине Ягужинской, а прежде это была собственность царевны Софьи Алексеевны, точно такая же, как и село Софьино, при берегах Москвы-реки, на зимней Рязанской дороге. Тут росли богатые плодородные сады, разведенные самой Софьей. Дом Ягужинских был дворцом ее, впоследствии он перестроен.

В Софьине недавно помнили дворец царевны. Он был с чистыми сенями, располагавшимися посередине двух больших связей, из коих каждая разделялась на две светлицы. И в том и в другом селе рощи были сажены по распоряжению самой Софьи, а некоторые деревья — и собственною ее рукой.

В селе графини Ягужинской светлеет еще летний пруд царевны, богатый рыбой. Он обсажен деревьями, на которых весьма долго оставались вырезанные литеры, означавшие, каждая, имя Софьи и друзей ее. В литерах этих угадывались имена князя Василия Голицына, Семена Кропотова, Ждана Кондырева, Алмаза Иванова, Соковнина и других.

Народ толкует, что Софрино прежде называлось Софьиным же; но что при пожаловании его в поместье имя Софьино было изменено по каким-то причинам.

Голыгинская гать

Лет за семьдесят до наших дней рассказывали, что под мостом, близ деревни Голыгино (па Троицкой дороге), в каждую полночь жаловались и плакались души Хованских, казненных по домогательству (будто бы) царевны Софьи в селе Воздвиженское и потом затоптанных в гати под Голыгино.

Долго видели, что тени несчастных сына и отца Хованских выходили на Голыгинскую гать, останавливали проезжих и прохожих и требовали свидетельств к суду Божию на князя Василия Голицына, Хитрова, Хлопотова. Говаривали, что один из Хованских, кланяясь прохожему, снимал свою отрубленную голову как шапку.

Потом тени страдальцев под Голыгиискою гатью заменены были стоном лешего; но теперь нет, кажется, уже и лешего…

Мирской памятник св. Сергию

Все знают, кто только бывал у Троицы Сергия, — а кто там не бывал? — все знают, что, не доходя до св. обители (со стороны московской), на самой большой дороге поставлена каменная часовня, а в этой часовне воздвигнут животворящий крест…

Здесь была радостная, торжественная встреча святому праведному игумену Сергию; говорят, что он тогда возвращался с великою вестью о победах Донского. Троицкая обитель долго не видела своего Угодника, и здесь же на радости пели с Сергием: Тебя Бога хвалим, Тебя Господа исповедуем!

Как радостен тогда был народ, как кроток и богообразен был святитель Сергий!

Часовня над Животворящим Крестом (на переднем плане) в Троицко-Сергиевой лавре

Этому же кресту (после того) и Пожарский, и Козьма Минин Сухорукий, и все спасители Православной Руси молились во здравие на победы! Тут они святили воду и принимали окропление благодатью от старца-пустынника. Подле самого креста есть и доныне тесная убогая келья собирателя даяний для святыни. В древности, говаривало предание, сюда в леса дремучие, всегда богатые губителями душ — разбойниками и лютыми зверями, издалека прихаживали мужи праведные, они одним святым словом спасали невинность, они одним благословенным мановением руки останавливали ярость зверя неукротимого.

Кто достигал этого креста, кто удостаивался только взглянуть на предвратника в св. обитель к Сергию, того уже не прикасались ни тать злодействующий, ни зверь лютый.

Вертязин городец

В Переславль-Залесском уезде (Владимирской губ.), почли на границе меж дач села Всртягино и деревень Данилково и Михалево, еще жив городец Вертязин[8], его нет ни на одной карте; но о нем говорили Карамзин в своей Истории, трудолюбивый Зораим Ходаковский в своих Записках.

Я помню еще, как небольшая дубрава существовала на валах и на рвах городца Вертязина, при моих глазах ее сожгли поселяне, и вот Вертязин городец, с остатками признаков, превращен в пашню.

Как теперь гляжу на положение городца: оно было в полугоре; внизу его протекает крутоберегая речка Парша, в эту речку, менее чем в полуверсте от Вертязина, под лесом Сорокина, впадает ручей Вздериножка. Сама Парша течет в Кубрь, очерчивающую, по преданию, владение Курбских. Над городцом, т. е. на самой вершине горы, расположено нынешнее село Вертягино с церковью Рождества Богородицы. Смотрите несколько левее вдаль, там за деревнею Желнино еще городец: он почти висит над Кубрью, его вышина кажется гигантскою — это сторожевое место городца Вертязина! В окрестностях все названия урочищ, сел и деревень вообще славянские. Вот они: Гольцево, Михалево, Морозов враг, Платихино, Романка, Сальково: далее вам укажут на Байнево, на Заболотье, на Хребтово.

Город Берендеев

Невдалеке от Переславля-Залесского видны остатки древнего жилья, признаки дубовых мостовых, закаменевших от древности, мусор, черепки глиняных изделий, обсеченные камни; но все это год от года затягивается более и более болотною топью. Вам скажут, что тут был древний город, называемый Берендеев; это же имя носят и оставшиеся недалеко от руин озеро и болото.

Свадебки

В Суздальском уезде есть урочище Свадебки: это пять или шесть почти засохших сосен, которые остались, может быть, от дремучих лесов, некогда покрывавших, как говорят предания, всю землю Суздальскую.

Свадебки расположены на гладкой высоте, и от Суздаля, от Юрьева, и от Гаврилова Посада видны издалека. На этом месте съехались некогда две именитые свадьбы. Проезд был узкий, — ни те, ни другие не хотели уступить друг другу первого выезда, — передрались, перерезались, и на их крови выросли эти деревья.

Минино Седише

Верстах в трех от Суздаля на большой Владимирской дороге есть место, называемое Минино Селище. Тут был загородный дом и сады обширные Суздальского князя Мины Иоанновича, обручника св. Евфросинии.

Сады Минины украшались всякими травами и древесами болгарскими, греческими и другими. Болгарский князь Ассан, получив приют в земле Суздальской (так ноет древняя песня), эти сады богатил вишеньем да черешеньем.

Князь Мина, занимаясь теми садами, в думе крепкой, под их древесами, совершал свои надежды великие; он тут гадал о денечках красных, счастливых. Да вот накануне дня своего брака положил все ожидания в гроб, — в мать — сырую землю, — а святая невеста Минина обручилась молитвою с женихом вечным — с Господом Богом!

Нынче на месте увеселительного дворца и зеленых садов князя Мины лежит удобренная пашня, и крестьянин, работник на этой земле, едва ли угадает, когда и где именно разгадана небесами судьба той св. угодницы, которой он молился как ангелу небесному!

Три дворца князей Суздальских

— Вот один из них, — говорит суздальский летописец Ананий, — в 1451 году, когда Москву осаждали и громили татары, этот дворец существовал еще в Суздальском кремле, возле самой церкви Св. Афанасия и Кирилла, патриархов Александрийских, именно там, где был дом воеводский.

Первый из этих суздальских гражданских воевод истребил последние остатки дворцовых древностей, — кирпич печатный', он употребил его в фундамент для своих печей.

Ананий заверяет также, что в этом же дворце живали в свое время св. князь Владимир и св. княгиня Ольга', но, кажется, это наша привычная историческая смесь юга с севером, славян с норманнами и проч. — В 1445 году здесь еще думал спасать себя несчастный князь Василий Темный. Ему произнесен там приговор Шемякою: вырезать глаза брату Василью!

— Другой дворец, — продолжает летописец, — стоял на большой площади суздальской, близ церкви Св. Николая Чудотворца, что у креста; там после был старый городской Магистрат. В этом дворце живал князь Георгий Долгорукий, тогда, как он был еще только князем Суздальским. Замышляя о Москве, он, кажется, не забыл и Суздаля: он строил и украшал здесь монастыри и церкви, и отсюда же посылал серебро и золото в Киев на сооружение раки для мощей Феодосия Печерского. Ананий считает княжие деньги гривнами и определяет, что из дворца их было отпущено в Киев золотых пятьдесят и серебряных пятьсот. Народ уверяет, что это составляло наш пуд с четвертью золотом и шесть пудов с четвертью же серебра. Георгий был очень богат и гостеприимен: его терема были дивны. — Поэтому и можно что-нибудь посудить о дворце его; но он истреблен татарами до основания!

Третий дворец князей Суздальских был внутри кремля, близ собора, — думать надобно, что он или тот самый дом, в котором после было местопребывание суздальских архиереев, или же он — то небольшое, старинное каменное здание, которое еще в наше время живет возле ограды соборов. Предание доказывает, что этот дом принадлежал князьям Шуйским… Сюда наезжал пожить, не будучи царем еще, князь Василий Иванович Шуйский. Здесь он постом и молитвою приготовлял себя к любви народной. Дворяне и граждане рязанские, владимирские, нижегородские тут имели с ним свое тайное слово. Духовенство любило Шуйского и, как глава всех тогдашних русских перемен, везде, по всей Руси, работало на пользу будущего царя; но в Суздале совещания этого же духовенства были определительнее, чем где-нибудь в другом месте. Гермоген, Феодорит, Зарайский протопоп Димитрий и многие другие славные люди, желавшие видеть на столе Русском только чистое потомство наших князей древних, писали в Суздаль и сами бывали в Суздале. Народ говорил: Шуйский с ними за едное, и сам метит в цари!

Вместе с Василием Шуйским бывала в Суздале и прекрасная, но несчастная дочь его — жертва неистовства Лжедмитрия, нашей русской железной маски, доселе еще никем не разгаданной!

Лет еще двадцать назад суздальцы передавали своему новому поколению, что Ксения Шуйская была девица набожная, к отцу и к матери почтительная, на лицо прекрасная и не по-девичьи благоразумная. Она хорошо знала книжное чтение, а письма писать не ведала. С людьми посторонними ее видели осторожною, и за то самое чаяли, что горда она.

Царь Михаил Федорович пожаловал дом Шуйских суздальскому соборному протопопу с братией. В 1812 году в остатках этого дома жил известный оператор, ботаник и суздальский медик-философ Д. П. Моренко.

Терема в Суздале

По берегу речки Каменки, где ныне — Красная гора и урочище Теремки — и в самом деле были красивые домики князей Суздальских, и на этих домиках-теремках — теремочки высокие. Не верите, по то же вам скажет и суздальский летописец, старец Ананий.

Настоящий памятник этим теремкам одно только название урочища: Теремки. А народ еще говорит о них: «здесь изволили жить да быть наши князья Суздальские, самые князья древние. Вот тут на этом месте, под светлым, косящетым, красным окном на Каменку, св. Евфросиния, благочестивая дочь св. князя Михаила Черниговского, прибыв обручить себя с князем Суздальским Миною Иоанновичем (за один только день до свадьбы своей внезапно скончавшимся), произнесла обет Богу и спаслась в монастыре Риз положения Пресвятых Богородицы». Святая жена, лишенная предназначаемого ей судьбою друга, хотела уже только жить для Бога и в Боге.

— Плакала она горько, душа ее улетала из тела, — говорит парод о дочери Михайловой, — очи ее синие, как небо, слились с небесами Господними! На грешной, сырой земле ни род, ни племя ее не утешали. Косящетое окно терема было затоплено ее слезами!

Река Каменка в Суздале

Отсюда же, из этих самых теремов и прекрасная Соломония, дочь незнатного сановника Сабурова Георгия (Юрия) Константиновича и супруга великого князя Василия (IV) Иоанновича, венчанная с ним в московском Успенском соборе митрополитом Симоном, осуждена была в опалу, на вечное отлучение от княжьей жизни семейной. Она была бесплодна, она не могла иметь детей, и в этом самом было все ее преступление перед Отечеством и перед силами великого князя Московского; но Василий привык любить ее и, если верить преданиям, как невольник, только по долгу иметь наследника, уступил Соломонию келье монашеской. В этой келье спасалась она, молясь за православных! В инокинях называли ее Софиею.

О ней же, Софии-Соломонии, говорят суздальцы, и то же говорит историограф, что она, Соломония, не хотела добровольно покинуть мир, и тогда сановник великокняжеский Шигона (Ванька) угрожал Соломонии не только словами, но даже побоями. Герберштейн по рассказам народным описал даже то место, где дерзкий Шигона ударил великую княгиню, — в доказательство вот шаг землицы, который называется и доселе заушъем. Есть еще люда, подтверждающие это же предание и обвиняющие игумена Давида: они говорят, что этот монах, как полицейский, исполняя буквально веления Василия, постригал Соломонию, связавши по рукам и по ногам, и что потому сама княгиня Суздальская достойна святого венда Мученицы. Молва добавляет, что даже вторая супруга Василия, урожденная княжна Глинская, уважала святость жизни монахини Софии и особенное имела с нею свидание в теремах суздальских.

— Свидание Елены (Глинской) с Соломонией, — шептали старцы суздальские, — было предлогом политическим; хотели дознать: точно ли Соломония была приведена в Суздаль беременною, как свидетельствовали о том современники, и точно ли она родила сына Георгия? Ответ на это не решен, — он истлел от времени вместе с суздальскими теремами!

Александровская усыпальня

Все знают Александров, любимый стан Грозного. Там с незапамятного времени, говорят жители, при девичьем монастыре устроена усыпальня. Нужно ли пояснять для кого-нибудь, что такое усыпальня? Она, как и все усыпальни, дошедшие к нам от монастырей греческих, а туда с далекого Востока, не другое что, как большая, пространная, глубокая яма. На дно усыпальни становятся с усопшими гроб рядом с гробом, в ряд, наружу, не покрытые землею; до тех пор, пока эти гробы не заставят всего пространства усыпальной ямы; когда же она будет полна, то гробы засыпаются тонким слоем земли, на который, в свою очередь, становится опять новый ряд гробов, что и продолжается, пока уже вся усыпальная яма, в таком порядке, наполнится, по крайней мере, на сажень от верха, покойницами.

Об Александровской усыпальне в народе сохранилось такое предание: что будто бы когда-то одна отшельница, боясь заживо быть зарытою, просила, чтобы гроб ее поставили на дно ямы; по не засыпали бы его землею. Может быть, затворнице, погребенной в стенах монастырских, грустно было думать, что солнце не озарит ее печального, мрачного жилища, и она завещала не лишать ее этой последней мирской радости. По-видимому, были причины уважить волю умершей — и с тех пор за нею хоронят таким же образом и других усопших отшельниц. Так наблюдается, по крайней мере, около трех столетий.

Кожаные ассигнации

Говоря об Александровской слободе, нельзя пропустить также и о том, что тут же, в Александрове, существовала некогда мастерская — для кожаных государственных ассигнаций. Тридцать лет назад здесь можно было видеть еще несколько инструментов из нее у александровских жителей. Проезжая Александров, многие неоднократно видели экземпляры таких кожаных ассигнаций; из них иные называли эти деньги ушками. Бывший в Александрове исправником, тамошний помещик В. И. Барыков, доставил пять или шесть этих бедных экс-монет бывшему во Владимире губернатору князю И. М. Долгорукову. Тут говорили, что кожаные ассигнации — выдумка Грозного. Деньги, доставленные Барыковым, были сделаны из тонкого, потемневшего сафьяна; но подлинного цвета угадать было нельзя; форма их неправильно четырехугольная и больше формы обыкновенных ассигнаций. Одна из них была с бордюром на лицевой стороне, а на другой — с надписью: за рубль плата; прочие слова не разбирались; тут бордюра не было, а полагалось клеймо, вроде печати с двухглавым орлом. Делывались еще и такие ассигнации, на коих плата не означалась, а весь валёр их заключался только в цифрах и клейме с государственным гербом.

Гробы проклятых

Близ Владимира (что при Клязьме) на одном озере с незапамятных времен плавают гробы проклятых; гробы эти видит всякий; но они никогда не подплывают к берегам озера; посредине же воды их осмотреть никому невозможно хорошенько: близко к ним не подплывает никакая лодка. Всех гробов, кажется, семь; они четвероугольно-продолговатые и похожи более на лубочные короба, нежели на обыкновенные гробы. Снаружи покрыты они озерною травой и мохом. Иногда из этих коробов издастся стон, и про все это рассказывают истории ужаснейшие.

В них погибает семейство Кучко, в них стонут сподвижники Малюты.

Убийство Кучковичами князя Андрея Боголюбского.

Радзивиловская летопись

Одна из таких легенд связывается с именем суздальского князя Андрея Боголюбского, устроителя Залесской страны, памятного также по своим благочестивым деяниям. В темную ночь, на 29 июня 1174 года, коварные царедворцы, в заговоре с шурьями и женою князя, изменнически убили его. Брат князя, Михаил, свалил казнсшгых убийц в короба и бросил в озеро, которое с того времени до сих пор волнуется. Короба с негниющими, проклятыми телами убитых, в виде мшистых зеленых кочек, колыхаются между берегами, и слышится унылый стон: это мучаются злобные Кучковичи. Коварная и мало-душная сестра их брошена с тяжелым камнем на шее в темную глубь другого, более глубокого, озера — Поганого.

Трастнинская церковь

Почти на границе Тверского уезда с уездом Крапивинским, в дачах села Трастны и деревни Есенкове, был, а может быть и теперь есть еще, небольшой прудок или озерцо, весьма крутоберегое. Это провал христианского храма, оскверненного человеческими преступлениями: злым расколом, язычеством, грехами неслыханными.

Рассказывают, что однажды в Великий праздник буйные толпы, собравшись в церкви к ранней обедне, подрались в самом храме. Церковники ударили в колокол, и церковь быстро пошла в глубь земли, так что никто не успел спастись. И когда церковь совершенно ушла под землю, то на ее месте выступила темная и мутная вода. Вода эта стоит и теперь еще тут. Народ, не бывший у ранней обедни, долго слышал крики, стоны и скрежет погибших. Уверяют, что звон колокольный и доныне еще слышат накануне Великих праздников.

Провал окружен мелким лесом, заказником, где много волков и леших проказников; но ни волки, ни лешии, — как заметили пчеловоды, — никогда не осмеливаются приближаться к месту исчезнувшего храма!

Поганое озеро (под Суздалем)

Такой же провал церкви, как и Трастнинский, а другие говорят провал целого монастыря, есть и под Суздалем, на так называемом Поганом озере. Но там уже совсем другая поэма. Враги нечестивые бросились грабить храм Господень; земля затряслась, и все они погибли в бездне. Храм также обрушился с ними, и на его месте, то же, как и в Тульской губернии, появилось озерцо, прозванное Поганым, потому что там злодеи иногда выплывают на поверхность озера и заражают воздух нестерпимым смрадом.

Коломенский прудок

В городе Коломне есть прудок, оставшийся так же, как в других местах, на провале церкви. Старожилы коломенские уверены, что и в этом пруду на известные праздничные дни слышен звон колокольный. От нечистоты, выбрасываемой с боен, пруд к одной стороне его чрезвычайно вонючий и грязный: в нем вся вода черно-желтая; по зато с другой стороны, на чистом местечке, в этом же пруду исцеляют от накожных болезней детей, а иногда и взрослых, — и болезни проходят.

Пророчество преподобного Геннадия

Крестьяне Любимского уезда (Ярославской губ.) почти все, за малым исключением, не занимаются земледелием, а если оно и ведется, то весьма в незначительных размерах и при этом не самими владельцами земли, а наемными рабочими, преимущественно крестьянами Архангельской губернии, которые и обрабатывают поля вместе с женщинами — женами и дочерьми владельцев земли. Мужчины же, хозяева дома и подростки, уходят на заработки преимущественно в Петербург или в Москву, где промышляют трактирным делом. Причины тут — и сильное развитие промышленности в Любимском уезде, и «мало-земелица», и плохое качество земли. Парод же смотрит на любимцев, как на людей прежде всего «корыстных», и рассказывает по поводу этого историческое предание: «Преподобный Геннадий, возвращаясь откуда-то в свою обитель, подошел к берегу реки Обноры и попросил перевозчиков переправить его на другой берег реки. Перевозчики потребовали с преподобного Геннадия вперед деньги за перевоз, а так как денег у него не оказалось, то они отказывались переправить его, и Геннадию вместо денег пришлось отдать свои рукавички. Переехав на другую сторону реки, преподобный Геннадий вознегодовал на любимцев за корысть и осудил их: «Мыкаться вам по белу свету, как евреям, и быть не сытым — не голодным». — «Пророчество это, — говорит народ, — до сих пор тяготеет над любимцами: — Мыкаются они по белу свету», и добавляет рассказ о пророчестве еще другим насмешливым рассказом: идет любимец по Питеру в шляпе старинной, а под мышкой несет петуха. Навстречу ему попадается знакомый и спрашивает любимца, куда он идет? — «В трактир. Чайку попить». — «А петух зачем?» — «За чаек-с заплатить».

Город Ледидов

Старинный город Дедалов (Тульской губ.) построен на семи провалах. Один из последних воевод дедиловских Неелов говаривал, что тут провалились поганые капища и дома богачей-корыстолюбцев. Народ же верил в последнее. Каждый провал имел свое время и свое название; нынче они неизвестны; но, однако, в Дедилове недавно были еще жители, ожидавшие вновь провалов.

О начале Нижнего Новгорода

Нижний Новгород в XVII в. Гравюра

На горах то было, на горах на Дятловых: мордва своему Богу молится, к земле матушке на восток поклоняется… Едет белый царь по Волге-реке, плывет государь по Воложке на камешке. Как возговорит белый царь людям своим: «Ой, вы, гой еси, мои слуги верные, слуги верные, неизменные, вы подите-ка, поглядите-ка на те ли на горы на Дятловы, что там за березник мотается, мотается-шатается, к земле-матушке преклоняется?.. Слуги пошли, поглядели, назад воротились, белому царю поклонились, великому государю такую речь держат: «Не березник то мотается-шатается, мордва в белых балахонах Богу своему молится, к земле-матушке на восток преклоняется». Вопросил своих слуг белый русский царь: «А зачем мордва кругом стоит, и с чем она Богу своему молится?» Ответ держат слуги верные: «Стоят у них в кругу бадьи могучие, в руках держит мордва ковши заветные, большие-наибольшие; хлеб да соль на земле лежат; каша, яичница на рычагах висят, вода в чанах кипит, в ней говядину янбед[9] варит». Как возговорит белый русский царь: «Слуги вы мои, пойдите, дары от меня мордве отнесите, так ей на моляне[10] скажите: «Вот вам бочонок серебра, старики, вот вам бочонок злата, молельщики». На мордовский молян вы прямо ступайте, мордовским старикам серебро, злато отдайте». Верные слуги пошли, царский дар старикам принесли. Старики серебро, злато приняли, сладким суслом царских слуг напоили. Слуги к белому царю приходят, вести про мордву ему доводят: «Угостили нас мордовские старики, напоили суслом сладким, накормили хлебом мягким». А мордовские старики от белого царя казну получившие, после моляна, судили-рядили: что бы белому царю дать, что б великому государю в дар от мордвы послать. Меду, хлеба, соли набрали, в блюда могучие наклали, с молодыми ребятами послали. Молодые ребята, приуставши, сели: мед, хлеб-соль поели, «старики-де не узнают». Земли да желта песку в блюда наклали, пошли и белому царю поднесли. Белый русский царь землю и песок честно принимает, крестится, Бога благословляет: «Слава тебе, Боже царю, что отдал в мои русские руки мордовскую землю». И поплыл тут белый царь по Волге-реке, поплыл государь по Воложке на камешке, в левой руке держит ведро русской земли, а правой — кидает ту землю по берегу… И где бросит он горсточку, там город ставится, а где бросит щепочку — там селеньице.

Дятловы горы

Возник Нижний Новгород на месте большого дремучего леса. Высокие холмы по правому берегу реки Оки, прорезанные глубокими оврагами, назывались Дятловы горы. А название, говорят, вот откуда пошло.

Во времена стародавние на том месте проживал мордвин Скворец, друг и помощник Соловья-разбойника, побежденного и связанного Ильей Муромцем. Здесь он женился на восемнадцати женах, и было у Скворца семьдесят сыновей. Все они жили вместе, занимались скотоводством, пасли стада на горах, а по вечерам гоняли их оврагами на водопой к Оке-реке. Тут же, в ущельях горы, обитал чародей Дятел, бывший также некогда в ладах с Соловьем-разбойником.

Вот раз пришел Скворец к Дятлу и спросил его о будущей судьбе своих детей.

И отвечал Дятел:

— Если дети твои будут жить мирно и согласно друг с другом, то долго им владеть здешними местами, а если поссорятся, то будут покорены русскими, которые построят на устье Оки град каменн и крепок зело-зело, и не одолеют его силы вражеские…

Долго толковали они. Под конец разговора Дятел просил Скворца о честном ему погребении. Тот обещал.

Время шло. Умер чародей Дятел, и похоронил его Скворец на горе. И прозвалось то место «Дятловы горы».

Умер за ним и Скворец. Перед смертью он завещал детям своим взаимное согласие и единодушие, но потомки их, перессорившись, стали враждовать между собой, и тогда Андрей Боголюбский изгнал их с устья Оки, а племянник его Юрий Всеволодович, построив здесь Нов-град Нижний, исполнил предсказание Дятла.

Коромыслова башня

Три дня стояли но Нижним разбойники-татары; все православные заперлись в кремле и на новую-то степу надеялись, и татар-то боялись, — никто не смел выйти за ворота кремлевские.

Была тогда в городе одна девица-красавица; имени и отчества ее не помнят. Понадобилось ей за водой сходить на Почайну-реку; не хотелось, видно, нить колодезной. Вот взяла она ведра на корохмысел, а коромысел тот был железный, два пуда весом. И пошла она, девица, за город на Почайну-реку.

Татары заметили ее возле башни и, кто их знает, в полон ли хотели взять, красоте ли ее позавидовали, только кинулись все на нее опрометью.

Вот она, видя беду неминучую, поставила ведра на землю, помолясь на соборы нижегородские и, взяв коромысел в руки, дожидалась первого татарина. Подходили к ней татары не по одному, не но два, а целыми сотнями: и всех тех татар девица уложила возле башни спать непробудным сном. Уж этих татар она била-била, а все еще их много было.

Одолели, наконец, они девицу, изрубили ее в мелкие кусочки и похоронили у башни вместе с коромыслом ее. Князья же татарские Ссит, да Булат, да Камелей подумали-погадали — да и решили от Нижнего убраться подобру-поздорову.

— Если бабы в Нижнем такие сильные, — говорили они, — что же нам будет, если ратные люди на нас выступят.

Вот отчего та башня зовется Коромысловой, возле псе было это побоище.

Мордовские кости

Верстах в восьми от Нижнего Новгорода, в сторону Арзамасского тракта, между деревней Щербинки (она же Новая), стоящей на самом тракте, и деревней Ляхово, в настоящее время пролегает сухой дол — когда-то пойма, теперь пересохшая в этом месте, у бывшего истока речки Рахмы, впадающей в Волгу около села Великий Враг.

На этом месте, по преданию, в 1171 году происходило побоище войск князя Боголюбского Мстислава Андреевича с мордвой. Место этого боя и в настоящее время известно старым жителям Щербинок под названием Мордовские кости.

О речке Рахме говорят, что в старые годы она исчислялась от самой деревни Щербинки, протекала мимо деревни Ляхово, и их жители всегда пользовались ее водой. Но между ляховскими крестьянами в ту пору был один знахарь, который, поссорившись со своими односельчанами, в отместку им пошел и заговорил исток Рахмы, после чего она совсем пересохла в этом месте и теперь начинает свое течение лишь ниже села Константинова. Ляховцы очутились у сухого дола без воды, что причинило им большие осложнения в жизни и бедствия.

Для добывания воды стали рыть колодцы, в которых воды было мало, а к тому же деревня часто страдала от пожаров.

Тогда ляховские крестьяне видят: дело плохо. Дознались, чьих рук это дело, и пошли к знахарю на поклон, а хитрый колдун отвечает им: так и так, говорит, жаль мне вас теперь и самому, да ничего не поделаешь, больно заговор силен положил я — на веки вечные, сам снять не могу, и не течь здесь Рахме до второго пришествия; пустить снова Рахму я не властен, а вот что могу сделать: положу заговор великий на вашу деревню, чтобы не горела вовеки.

И действительно, с 1881 года, когда в Ляхове случилось два пожара — один в деревне, другой — в барской усадьбе, старики не помнят, чтобы когда-нибудь горело оно.

Ардатов

Местное предание вот что рассказывает о начале Ардатова. Когда царь Иоанн Васильевич Грозный в 1552 году шел на Казань через эти места, тогда мордвины, жившие на речке Лемети, вызвались быть его проводниками. Три брата, Ардатка, Кужендей и Таторша, провели русские войска через знакомые им леса и после, с милостью царской, возвратились на Леметь. Ардатка поселился на месте Ардатова, а братья его — на месте села Кужендеева (верстах в четырех от города).

С той поры мордва охотно селилась вместе с проводниками царскими, и вскоре на этом месте выросла деревня, ставшая впоследствии дворцовым селом, а с 1779 года — городом нижегородского наместничества.

Арзамас

Предание говорит, что на месте Арзамаса жили два мордовских князя: на горе — Арза, а под горою — Маза, но когда это было, арзамасцы не припомнят…

При царе Иоанне Васильевиче Грозном в нем была деревянная крепость, устроенная на валу, и особенный воевода (Шетнев). Во время смутных обстоятельств царствования Василия Иоанновича Шуйского Арзамас был разорен мордвою и толпами бродяг, а жители его ушли в Тушинский стан. Вскоре, однако, воевода Пушкин привел город в подданство Василию. Крепость арзамасская сгорела в 1726 году, когда уже Арзамас был провинциальным городом Нижегородской губернии.

Пряничная гора

За Волгою, недалеко от границы Симбирской и Самарской губернии, возле слободы Часовни тянутся небольшие горы; сказывают, на этом месте Пряничная гора была. Шел один великан и захотел ее скусить, взял в рот (а у него зуб-то со щербинкой был), откусил, а щербинкой-то борозду и провел, так она и но сие время осталась.

Логово змеиное

Место это, что хорошо известно веем жителям татарской земли, с давних нор было змеиным гнездом. Жили здесь, в гнезде, разные змеи, и был среди них один змей, огромный и страшный, с двумя головами: одна голова — змеиная, другая — воловья. Одной головой он пожирал людей, и зверей, и скот, а другой — ел траву. А иные змеи разного вида лежали возле него и жили вместе с ним. Из-за свиста змеиного и смрада не могли жить вблизи того места люди, и если кому-либо поблизости от него лежал путь, обходили его стороной или другой дорогой.

Царь татарский Саин много дней смотрел на то место, обходил его, любуясь, и по мог придумать, как бы изгнать змея из его гнезда, чтобы поставить здесь город, большой, крепкий и славный. И нашелся в селе один волхв. «Я, — сказал он, — царь, уморю змея и место очищу».

Казанский кремль. Современный вид

Царь же был рад и обещал хорошо наградить его, если он это сделает. И собрал чародей волшебством и чародейством своим всех живущих в том месте змей — от малых до великих — вокруг большого змея в одну громадную кучу и провел вокруг них черту, чтобы не вылезла за нее ни одна змея. И бесовским действом всех умертвил. И обложил их со всех сторон сеном, и тростником, и деревом, и сухим лозняком, поливая все это серою и смолою, и поджег их, и спалил огнем. И загорелись все змеи, большие и малые, так что распространился от этого сильный смрад змеиный на всей той земле, предвещая грядущее зло окаянного царя — мерзкую тину его проклятой сарацинской веры. Многие же воины его, находившиеся вблизи того места, от сильного змеиного смрада умерли, и кони, и верблюды его многие пали.

И, очистив, таким образом, это место, поставил царь Саин там город Казань, что означает: Котел — золотое дно. После того царя Саина другие цари-кровопийцы, губители Русской земли, царствовали в Казани многие годы.

Бесовское городище

В некоем улусе стоял на высоком берегу Камы опустевший городок, который русские называют бесовским городищем. В нем обитал бес, с давних пор прельщая людей. Еще при старых болгарах здесь было мольбище языческое. И сходилось сюда много людей со всей Казанской земли: варвары и черемисы, мужчины и женщины, жертвоприношения творя бесу и прося совета у живших там волхвов. Таких людей бес как будто исцелял от болезней, всех же, кто пренебрегал им и обходил стороной, не принося ему никакой жертвы, убивал, — у плывших по реке перевертывал лодки и топил всех в реке. Губил он и некоторых христиан.

И никто не смел проехать мимо, не пожертвовав ему чего-нибудь из своего имущества. Тем, кто его спрашивал, он невидимо отвечал через своих жрецов, ибо приезжали к нему жрецы и волхвы. Предсказывал он и долгую жизнь, и смерть, и здоровье, и болезни, и убытки, и земли их завоевание и разорение, и всякую беду. И когда уходили они на войну, то приносили жертвы ему, вопрошая его с помощью волхвов, с добычей или пустыми возвратятся они домой. Бес же все предсказывал им, соблазняя их, а иногда и обманывал.

Башня на Чертовом городище на Каме

И послала царица самого казанского сеита узнать, московский ли царь и великий князь одолеет Казань или казанцы одолеют его. И девять дней лежали, припав к земле, бесовские иереи, молясь и не поднимаясь со своего места, и ели только для того, чтобы не умереть с голода. И на десятый день, в полдень, едва отозвался им бес, и услышали все люди, находившиеся в мечети, его голос: «Зачем досаждаете мне, ведь уже пет вам отныне надежды на меня, ни на помощь мою, ибо ухожу от вас в пустынные и непроходимые места, изгнанный Христовой силой, так как приходит он сюда со славою и хочет воцариться в земле этой и просвятить ее святым крещением».

И вскоре повалил густой черный дым из городка, из мечети, и в изумлении увидели все, как вылетел с ним вместе на воздух огненный змей, и полетел на запад, и скрылся из глаз. И поняли все, что случившееся означает: пришел конец их житию.

Си-Юнь-Бекина башня

Кто погулял по городу по Казани, тот, конечно, знает Си-Юнь-Бекину башню. Бедовая эта башенка. Всплыла она, было, на крови христианской; но вечная память царю-государю Иоанну Васильевичу: он спас слуг христианских своею рукою царскою. Господь поддержал свой венец над ним!

Красивы были в Си-Юнь-Бекиной башеньке окошечки татарские; не косяк вязал их, — клеило солнышко красное. И крепко держалась под теми, под окнами, царица-колдунья Си-Юнь-Бека, лихая чародеица! Ничто вдове той не деялось, ничего с той вдовою не приключалось. Камнем была ее грудь белая, и стрелы христианские ломались о ту белую грудь в крошечки. Лихи были чары царицыны, и гораздил те чары, вместе с царицею, Кощак, любовник царицын, крымский улан, кровопивец, злодей! А молодчина был этот Кощак, каких мало! Своею рукой перерезал он, Кощак, наших воинов. Вот упали пред ним головы князя Лопатина, князя Кашина!..

А светлы были у тех князей сердца христианские!

Башня Си-Юнь-Бекина в Казанском кремле.

Современный вид

В каждую полночь народ еще и до сей поры иногда видит Си-Юнь-Бску. Смотрит она из своей башенки в окошечко бледная, худенькая! Пропало на ней все царское; по огонь летает из больших черных глаз се, и как железо звенят ее белые зубы. С нею же вместе с царицею, в иную пору, и Кощак появится, вертит он страшным богатырским мечом!..

Прежде еще думали казанцы, что придет время, когда Кощак умягчит гнев пророческий, и вот тогда помилует Си-Юнь-Бека пропавших. Башня Си-Юнь-Бекина тогда рассыплется, и взойдет луна над тою башнею, вместо солнышка. Уж не время ли это магометанского светопреставления?