Русские предания

Стенька Разин

Еще до Разина, услышите на Волге, Ураков разбойничал, только давно уже это было. Стенька совсем мальчишкой, лет пятнадцати, в шайку к нему пришел из Ярославля, и в кашевары поступил. Скоро не поладил он с атаманом. Идет раз судно купеческое, Ураков и хотел его остановить, а кашевар кричит: — Брось! Не стоит: бедно! Тот и пропустил. Идет другое судно. Стенька опять кричит: — Бедно! Брось! Пропустил атаман и это судно, только озлился на Стеньку и ударил в него из пистолета, а Стенька хоть бы пошатнулся, вынул пулю да назад и подает: — Возьми, — говорит, — пригодится в другой раз. Ураков со страху наземь упал, а шайка — врассыпную, потому как такого чуда ей видеть не доводилось. После того Стенька Уракова разряженным пистолетом застрелил и сам атаманом стал. И пошел Стенька разбойничать да вольничать…

Разин-еретик

Разин и воитель был великий, а еретик — так, пожалуй, и больше, чем воитель!.. Бывало, его засадят в острог. «Здорово, братцы!» — крикнет он колодникам. — «Здравствуй, батюшка наш Степан Тимофеевич!» А его все знали! «Что здесь засиделись? На волю пора выбираться». — «Да как выберешься? — говорят колодники. — Сами собой не выберемся, разве твоими мудростями!» — «А моими мудростями, так, пожалуй, и моими!» Полежит так маленько, отдохнет, встанет. «Дай, — скажет, — уголь!» Возьмет этот уголь, напишет тем углем на степс лодку, насажает в ту лодку колодников, плеснет водой: река разольется от острога до самой Волги; Стенька с молодцами грянут песни — да на Волгу! Ну и поминай как звали!

Разин и султанская дочка

Степан Разин.

С английской гравюры XVII в.

Захватил Стенька Разин себе полюбовницей дочку самого султана персидского… Облюбил эту султанскую дочку Разин, да так облюбил! Стал ее наряжать, холить… сам от нее шагу прочь не отступит: так с нею и сидит! Казаки с первого начала один по одном, а после и круг собрали, стали толковать: что такое с атаманом случилось: пить не пьет, сам в круг нейдет, все со своей полюбовницей-султанкой возится! Кликнуть атамана! Кликнули атамана. Стал атаман в кругу, снял шапку, на все четыре стороны, как закон велит, поклонился да и спрашивает: «Что вам надо, атаманы?» — «А вот что нам надо: хочешь нам атаманом быть — с нами живи; с султанкой хочешь сидеть — с султанкой сиди! А мы себе атамана выберем настоящего. Атаману под юбкой у девки сидеть не приходится!» — «Стойте, атаманы! — сказал Стенька, — постойте маленько!» Да и вышел сам из круга. Мало погодя идет Стенька Разин опять в круг, за правую ручку ведет султанку свою, да всю изнаряженную, всю разукрашенную, в жемчугах вся и в золоте, а собой-то раскрасавица! «Хороша-то хороша», — на то ему отвечали казаки. — «Ну теперь ты слушай, Волга-матушка! — говорит Разин, — много я тебя дарил-жаловал: хлебом-солью, каменьями самоцветными; а теперь от души рву да тебе дарю!» Схватил свою султанку поперек, да бултых ее в Волгу! А на султанке было понавешано и злата, и серебра, и каменья разного самоцветного, так она, как ключ, ко дну и пошла!

Разин и воевода

Приехал Стенька в Астрахань. Пошел к воеводе… тогда губернатор назывался воеводой. «Пришел я, — говорит, — к тебе, воевода, с повинною». — «А кто ты есть за человек такой?» — спрашивает воевода. — «Я, — говорит, — Стенька Разин». — «Как это ты, разбойник? Который царскую казну ограбил? Столько народу загубил?» — «Я, — говорит, — тот самый». — «Как же тебя помиловать можно?» — «Был, — говорит Разин, — я на море, ходил в Персию, вот столько-то городов покорил; кланяюсь этими городами его императорскому величеству; а вот его воля: хочет — казнит, хочет — милует! А вот и вашему превосходительству, — говорит Разин, — подарочки от меня». Стенька приказал принести подарочки, что припас воеводе. Принесли, у воеводы и глаза разбежались: сколько серебра, сколько золота, сколько камней дорогих! Хошь нудами вешай, хошь мерами меряй! «Примите, — говорит Стенька Разин, — ваше превосходительство, мои дороги подарки да похлопочите, чтобы царь меня помиловал». — «Хорошо, — говорит воевода, — я отпишу о тебе царю, буду за тебя хлопотать; а ты ступай на свои струги и дожидайся на Волге царской отписки». — «Слушаю, — говорит Разин, — а вы, ваше превосходительство, мною не побрезгуйте, пожалуйте на мой стружок, ко мне в гости». — «Хорошо, — говорит воевода, — приеду». Стенька раскланялся с воеводой и пошел к себе на стружок, стал поджидать гостей. На другой день пожаловал к Степану Тимофеичу — Тимофеичем стал, как подарочки воеводе снес, — пожаловал к Степану Тимофеичу сам воевода!.. Как пошел у Стеньки на стругах пир… просто дым коромыслом стоит! А кушанья, вина там разные подают не на простых тарелках или в рюмках, а все подают на золоте, как есть на чистом золоте! А воевода: «Ах, какая тарелка прекрасная!» Стенька сейчас тарелку завернет да воеводе поднесет: «Прими, — скажет, — в подарочек». Воевода посмотрит на стакан: «Ах, какой стакан прекрасный!» Стенька опять: «Прими в подарочек!»

Вот и воевода, этот князь, глаза-то бесстыжие, и давай лупить: стал часто к Стеньке наведываться; а как приедет — и то хорошо, и то прекрасно; а Стенька знай завертывай да воеводе: «Примите, ваше превосходительство, подарочек». Только хорошо. Брал воевода у Разина, брал, да и брать-то уж не знал что. Раз приехал воевода-князь на стружок к Стеньке в гости. Сели обедать. А на Стеньке Разине была шуба, дорогая шуба, а Стеньке-то шуба еще тем дорога, что шуба была заветная. «Славная шуба у тебя, Степан Тимофеевич», — говорит воевода. — «Нет, ваше превосходительство, плохинькая!» — «Нет, знатная шуба!» — «Плохинькая, ваше превосходительство», — говорит Разин. Ему с шубой-то больно жаль было расстаться. «Так тебе шубы жаль?» — закричал воевода. — «Жаль, ваше превосходительство, шуба у меня заветная!» — «Погоди ж ты, шельмец этакий, я о тебе отпишу еще царю!» — «Помилуй, воевода! Бери что хочешь; оставь только одну мне шубу». — «Шубу хочу! — кричал воевода, — ничего не хочу, хочу шубу!»

Привстал Стенька, снял с плеч шубу, подал воеводе, да и говорит: «На тебе, воевода, шуба, да не наделала бы шуба шума! На своем стружке обижать тебя не стану: ты мой гость, а я сам к тебе, в твои палаты, в гости буду!» Воеводу отвезли на берег; не успел он ввалиться в свои хоромы, как Стенька Разин со своими молодцами, казаками-атаманами, нагрянул на Астрахань. Приходит к воеводе Стенька. «Ну, — говорит, — воевода, чем будешь угощать, чем потчевать?» Воевода туда-сюда. «Шкура мне твоя больно нравится, воевода». Воевода видит: дело — дрянь, до шкуры добирается! «Помилуй, — говорит, — Степан Тимофеевич, мы с тобой хлеб-соль вместе водили». — «А ты меня помиловал, когда я просил тебя оставить мне заветную шубу? Содрать с него с живого шкуру!» — крикнул Разин. Сейчас разинцы схватили воеводу, повалили наземь да и стали лупить с воеводы шкуру, да и начали-то лупить с пяток! Воевода кричит, семья, родня визг, шум подняли. А Стенька стоит да приговаривает: «А говорил я тебе, воевода, шуба наделает шуму! Видишь, я правду сказал, не обманул!» А молодцы, что лупили с воеводы шкуру, знай лупят да приговаривают: «Эта шкура нашему батюшке Степану Тимофеичу на шубу!» Так с живого с воеводы всю шкуру и содрали!

Вся Астрахань за Стеньку Разина встала, всю он Астрахань прельстил. Астраханцы, кому что надо, шли к Стеньке Разину: судиться ли, обижает ли кто, милости ли какой просить — все к Стеньке. Приходят астраханцы к Разину. «Что надо?» — спрашивает Разин. — «К твоей милости». — «Хорошо, что надо?» — «Да мы пришли насчет комара: сделай такую твою милость, закляни у нас комара, у нас просто житья нет!» — «Не закляну у вас комара, — объявил Стенька, — закляну у вас комара, у вас рыбы не будет». Так и не заклял.

Безбожник был Стенька: грабил он со своей шайкой и обители святые — монастыри. Все Бог Стеньке попускал, только раз остановила его Казанская Божия Матерь. Подошел он к Усть-Медведицкому монастырю и стал требовать с него откуп. — Не дадите откупа, разорю, — говорит, — и вас, монахов, всех перебью. Просил монастырь Стеньку повременить до утра. Ночь накрыла; шайка вокруг стен стоит. И явилась ночью Стеньке во сне чудной красоты женщина, явилась и сказала: — Отойди от этого места! Утром Стенька пришел в монастырь и требует, чтобы все иконы ему показали, какие есть. Показывают Стеньке иконы — все не та. Наконец нашли одну греческого письма, — икона была Казанской Божией Матери, — взглянул Стенька и в ней узнал ту женщину, что ночью во сне видел. Зазрила Стеньку совесть: помолился он Владычице, монастырь наградил и ушел, ничего не тронул. После он опять Бога забыл и много погубил христианских душ.

Как Богородица город спасла

В октябре 1670 года напали на г. Цывильск (Казанской губ.) казаки, бунтовавшие под предводительством Стеньки Разина; жители стали защищаться и увидели с ужасом, что мятежники скоро завладеют городом. В ночь приступа вдова Ульяна Васильева задремала и узрела видение, как Богородица Тихвинская, образ которой находился в соборной церкви города, велела объявить жителям, чтобы осажденные крепко сидели и сопротивлялись воровским казакам, которые, по предстательству Святой Девы, потерпят неудачу и не возьмут города. Когда же минуют гроза и опасность, удалятся мятежники, граждане в благодарность должны построить монастырь во имя Пресвятой Богородицы между реками Большим и Малым Цывилями, между болотом и стрелецким лугом. Действительно, предвещание вдовы сбылось: казаки ушли от города — и жители, движимые чувством спасения от убийств и разграбления, соорудили каменный мужской монастырь на указанном месте. Они поручили снять копию с иконы Богородицы, стоящей в соборном храме, и поставили в монастырь.

Симбирск Стенька потому не взял, что против Бога пошел. По стенам крестный ход шел, а он стоит да смеется:

— Ишь, чем, — говорит, — напугать хотят! — Взял и выстрелил в святой крест. Как выстрелил, так весь своею кровью облился, а заговоренный был да не от этого. Испугался он и побежал.

Когда Стенька Разин ночью напал на Симбирск, страшно стал стрелять и старался зажечь город, тогдашний воевода послал просить духовенство выйти на Венец (гора со стороны Волги, около собора). Вышел протоиерей со всем духовенством под самые выстрелы; начался молебен о спасении града от врагов, и когда дьякон читал Евангелие, вдруг ударила пуля в самую середину серебряного креста, который держал в руках священник. С этого времени враги точно ошалели, струсили, бросились к берегу Волги и стали садиться в суда. Таким образом Симбирск был спасен.

Чювич

Один из атамановых полковников, — передает народная намять, — но имени Чювич, был разбит наголову на том самом месте в Симбирске, где теперь находится Макин сад. В отчаянии, не зная, как спастись от неприятеля, он кинулся в реку и утонул. С того времени проток между островом и берегом стал называться Чювичем.

Под Василем напали стрельцы на удалых молодцов Стеньки Разина. При шайке был сам атаман с есаулом. Вот начали они биться, и не берут разбойников ни железо, ни нули, потому что они все заговорены. Один сержант и догадайся: зарядил пищаль крестом (с шеи снял), да в есаула выпалил. Тот, как сноп, свалился. Стенька видит, что делать нечего, крикнул ребятам:

— Вода! (спасайся, значит).

Подбежали к Волге, сели на кошму и уплыли, а есаулово тело тут на берегу бросили, и три месяца его земля не брала, ни зверь не трогал, ни птица. Вот раз кто-то из прихожих мужиков подошел да и говорит:

— Собаке, — говорит, — собачья и смерть!

Как только эти слова сказал, мертвый есаул вскочил на ноги и убежал Бог весть куда.

Стенька начальству раз сам дался, руки протянул, и заковали его в железо. После положили и начали пытать: и иголками кололи, и кошками били, — ничего не берет. Стенька знай себе только хохочет. Вот выискался один знающий человек и говорит:

— Да вы чего бьете-то? Ведь вы не Стеньку бьете, и не он у вас в кандалах, а чурбан. Он вам глаза отвел да и хохочет.

Сказал этот человек такое слово: глядит начальство, айв самом деле не Стенька лежит, а чурбан. Ну, после Стенька уже не мог вырваться; положили его при том человеке, стали бить, — пробрали. А то бы он вовсе глаза отвел.

Стенька прежде был умоленный, а теперь его двенадцать раз в год проклинают. Он одних церквей двенадцать штук построил, а потом, значит, своих стал обижать, — за это его и прокляли.

Марина-безбожница и Стенька Разин

В Орловском кусте обитала атаманша Марина-безбожница, а в Чукалах — Стенька Разин. Местности эти в то время были покрыты непроходимым лесом. Марина со Стенькой вели знакомство, и вот когда Марина вздумает со Стенькой повидаться, то кинет в стан к нему, верст за шесть, косырь, а он ей отвечает: иду-де, и кинет к ней топор. Марина эта была у него первой наложницей, а прочих, — до пятисот, и триста жен.

И не могли Стеньку поймать. Поймают, посадят в острог, а он попросит в ковшичке водицы испить, начертит угольком лодку, выльет воду — и поминай, как звали! Однако товарищей его всех переловили и разогнали, а он сам ушел и спрятался на берегу между Окой и Волгой, и до сих пор там живет: весь оброс мхом. Пе умирает же он оттого, что его мать-земля не принимает. И оставил этот разбойник клад, под корнями шести берез зарыл его. А узнали про это вот как: сидел один мужичок в остроге вместе с товарищем разбойника. Вот тот и говорил ему: «Послушай, брат, в таком-то месте лежит клад, мы зарыли его под корнями шести берез, рой его в такое-то время». Стало быть, уж он не чаял, что его выпустят на белый свет, а может быть, раскаялся и дал зарок. Вышел этот мужик из острога, пошел на указанное место, а березы уж срубили и корней не видать; рассказал он про это всему селу: поделали щупы, однако клада не нашли, а клад-то, говорят, все золото да серебро, целые бочки.

Бугры Стеньки Разина

В Царицынском уезде, недалеко от Песковатки, курган небольшой стоит. В нем, говорит народ, положен заколдованный клад, — целое судно, полное серебра и золота. Стенька в полую воду завел его на это место. Когда вода сбыла, — обсохло судно, он курган над ним и наметал, а для приметы наверху яблоневую палку посадил. Не простой человек посадил ее: стала палка расти. Выросла палка в большое дерево, и яблоки с него были, сказывают, только бессеменные. Все доподлинно знали, что в кургане клад лежит, да рыть было страшно, — клад не простой был положен, из-за кургана каждый раз кто-то выскакивал страшный-престрашный. Нечистые стерегли Стенькино добро.

Есть еще на Волге Настина гора. Не клад в ней схоронен, а Стенькина полюбовница; сам он в одно время жил здесь, и Настасья при нем жила. Берёг атаман Настасью пуще глаза, да не уберёг от смерти. Умерла девка. Зарыл ее Стенька на бугре и закручинился: не знает, чем место заметить, чем помянуть. А с бугра все видно: и обозы, и степи, и суда на реке. Вот видит Стенька — едут три воза со стеклами: — Стой! Опрастывай! Тащи наверх! В степи взять больше было нечего; на Волге, как на грех, тоже не видать ничего, — высыпал на бугор кучу битого стекла, тем место и заметил, а возчикам на память отвалил не одну меру серебра да но разным дорогам их отпустил. Вот какой был Стснька! Битого стекла и сейчас там много находят. На Дону у Стеньки камень был, а на Волге — бугор. Атаман на кошме своей то и дело перелетал с Волги на Дон, с Дона на Волгу.

По правому берегу последней реки показывают много Стенькиных бугров. Чуть покруче, — глядишь, и его. Народ сам забыл, где настоящий бугор Стеньки Разина, и крестит его именем то один, то другой. — Тут Стснька станом стоял, — говорят, — вот здесь шапку оставил. Так и зовут это место: Стенькина шапка. На том бугре он стольничал, там клад положил и заклял.

У всех этих бугров есть общие сходные черты: все они одной крутой стеной обрываются в Волгу, а от соседних возвышенностей отделяются глубокими ущельями. Недалеко от д. Банновки, между с. Золотым (Саратовской губ.) и устьем Большого Еруслана, обрыв на Волге носит название Бугра Стеньки Разина. Народ показывает в бугре яму, где была у Стеньки своя канцелярия. — Костей в ней много находят, — добавляют рассказчики. По преданию, Стенька долго жил на этом бугре, жилье у него было богатое: все дорогим бархатом обито, а на самом шихане кресло стояло с насечкой из кости слоновой; с него он суда высматривал и расправу чинил. Только платком, бывало, махнет, — судно сейчас, что надо, и высылает. Большой клад в бугре зарыт, только взять его до сих пор никто не может, а один человек не так давно пропал через него. Вот как дело было:

Заночевало у Стенькина бугра судно. Один бурлак стал у товарищей спрашивать, согласен ли кто с ним идти на бугор — посмотреть, что там есть. Сыскался охотник, пошел. А бурлак-то был из дошлых, хотелось ему клад добыть. Вышел с товарищем на берег, да и говорит ему: — Молчи, знай, что бы тебе ни померещилось. Ну, ладно. Влезли на самую вершину, видят: яма не яма, а словно погреб какой, с дверью. Спустились туда — в землянку попали. В переднем углу пред иконой лампадка горит, и так хорошо устлана землянка, что не вышел бы из нее. Посередине гроб стоит; на гробу три железных обруча, а рядом молоток большой лежит да пучок прутьев железных. А по степам чего только нет: и бочки с серебром, и бочки с золотом; камней разных, золота, посуды сколько!.. И все как жар горит.

Помолились бурлаки иконе, и дока поднял молот и сбил обручи с гроба долой. Крышка у гроба отскочила, вышла девушка-раскрасавица и спрашивает: — Чего вам, молодцы, надо? Берите всего, чего хотите! Красавица эта была Маришка-безбожница. Дока, ни слова не говоря, схватил железные прутья и давай ее полосовать что есть силы. Товарища даже жалость взяла: — Что ты, — говорит, — делаешь? Побойся Бога! Только он эти слова сказал, как в ту же минуту все пропало; подняло его невидимой силой и вынесло наверх. Нет ни ямы, нет ни двери, только слышал из-под земли, как крикнул кто-то «девятого!». Клад был заклят на много человечьих голов. От страха бурлак обеспамятел, через силу сполз со Стенькина бугра и три года немым был после этой оказии. С той поры не выискивалось охотников клад добывать: кто его знает, на сколько он голов положен.

Выше Камышина, верст за сорок, показывают бугорок Стеньки Разина, а верст на восемь выше слободки Даниловки лежит ущелье Стенькина тюрьма; в старые годы, говорят, оно было окружено таким густым лесом, такой чащей, что пленному выйти некуда было, оставалось только кинуться в воду.

Ниже Камышина, возле Караваинки и у Дубового посада, стоит еще по бугру, и они — Стенькины. Весной в глубокие ущелья первого из них заливается полая вода, и бугор высится над рекой, как скалистый остров.

И Уракову гору укажут вам недалеко от колонии Добринки. Это высокий, сажень в семьдесят, бугор, из которого убитый Стенькой Ураков, говорит предание, еще семь лет после смерти кричал зычным голосом, проходившим но Волге, судам: — При-во-ра-чи-вай! Где только не жил Стенька, — но рассказам! Пещеру его показывают и в Жигулях; толкуют про подземный ход в несколько сажень, вырытый им. Про Стенькины ходы говорят и в Симбирске. Народ помнит про своего неумирающего атамана, и ни о ком здесь нет столько преданий, как об этом удалом разбойнике — чародее-богатыре.

Стенькина трубка

За Волгой на Синих горах, при самой дороге, трубка Стенькина лежит. Кто ту трубку покурит, станет заговоренный, и клады все ему дадутся, и все будет словно сам он — Стенька. Только такого смелого человека не выискивается до сих пор.