Русский школьный фольклор. От «вызываний Пиковой дамы» до семейных рассказов

А Флорида умерла,

Она сбросилась с обрыва,

Потому что паренька

Очень сильно полюбила.

Вот такие бывают подруги,

Им доверить нельзя ничего.

А подруга её обманула,

Потому что любила его.

1. (А). Звени, звени, бубенчик мой.

Гитара, пой шута напевы.

Я расскажу вам быль одну,

Как шут влюбился в королеву.

В огромном замке короля

С его прекрасной королевой

Жил шут веселый и простой,

Король любил его напевы.

Раз королева говорит:

«Исполни, шут, мне серенаду,

Коль тронешь сердце ты мое,

То поцелуй тебе в награду».

Вот шут запел и заиграл,

И полились его напевы.

И в тот же вечер он узнал,

Как нежны губы королевы.

Король об этом разузнал,

И в гневе топнул он ногою:

«Приволоките мне шута,

Он мне ответит головою»

Вот как-то утром с палачом

Король явился к королеве

И, что-то пряча под плащом,

Он обратился к королеве:

«Шута я вовсе не любил,

А обожал его напевы».

И бросил голову шута

К ногам прекрасной королевы.

«Мой милый шут, мой милый шут,

Тебя я больше не увижу.

Тебя я больше всех люблю,

А вас, король, я ненавижу».

В огромном замке короля

С его прекрасными садами

Стоит могилка там одна

Всегда со свежими цветами.

1. (Б). Звени, бубенчик мой, звени!

Гитара, пой шута напевы!

Я расскажу вам о любви, о любви

Шута с прекрасной королевой.

В старинном замке короля

С его прекрасной королевой

Жил при дворе красавец шут, красавец шут.

Король любил его напевы.

Однажды королева говорит шуту:

«Сыграй мне, шут мой, серенаду,

А коль затронешь сердце мне, сердце мне,

Мой поцелуй тебе в награду».

Упали пальцы на лады,

И полились шута напевы.

И той же ночью шут узнал, мой шут узнал,

Как мягко тело королевы.

Наутро в спальню ворвались

Палач, король в ужасном гневе.

Он что-то прятал под плащом, под плащом

И гневно молвил королеве:

«Шута я вовсе не любил,

Лишь уважал его напевы!»

И бросил голову шута, шута

К ногам прекрасной королевы.

«Прощай, мой шут, мой милый шут!

Тебя я вовсе не увижу!

Лишь одного тебя люблю, тебя люблю,

А короля я ненавижу!»

Вот девять месяцев прошло,

У королевы сын родился.

Он так похож был на шута, на шута

И так же весело резвился.

В старинном замке короля

С его прекрасными садами

Стоит могилка там одна, там одна,

Она украшена цветами.

И каждый день туда идут

Мать-королева и сынишка.

Сын так же весел, как и шут, как и шут,

А мать рыдает, как малышка.

Звени, бубенчик мой, звени!

Гитара, пой шута напевы!

Я рассказал вам о любви, о любви

Шута с прекрасной королевой.

2. (А). В салоне много вина,

Там пьют бокалы до дна

И, разгоняя печаль,

Звенит разбитый рояль.

Дочь капитана Джалиль,

Вся извиваясь, как змея,

С матросом Гарри без слов

Танцует танго цветов.

Однажды в этот салон

Заехал юный барон.

Увидев крошку Джалиль,

Он очарован был ей.

«Джалиль! Как ты хороша!

Джалиль! Люблю я тебя!

Ходить ты будешь в шелках,

Купаться в нежных духах».

Но Гарри очень ревнив,

Услышав тайно мотив,

К барону он подбежал,

Вонзил в барона кинжал.

С минуту салон весь молчал

Барон убитый лежал,

А через несколько дней

Скончалась крошка Джалиль.

В бреду шептала она:

«Барон! Любимый барон!

Ходить я буду в шелках,

Купаться в нежных духах

И средь пестрых ковров

Станцуем танго цветов».

2. (Б). В салоне много вина,

Там пьют бокалы до дна,

По залу бродит печаль,

В углу разбитый рояль.

Дочь капитана Джанель,

Вся извиваясь, как змей,

С матросом Гарри без слов

Танцует танго цветов.

А за соседним столом

Сидел красивый барон.

Увидев крошку Джанель,

Был очарован он ей.

«Ходить ты будешь в шелках,

Купаться в нежных духах,

И средь персидских ковров

Станцуем танго цветов».

Матрос был пьян и ревнив,

Услышав танго мотив,

Вонзил в барона кинжал,

Барон убитый лежал,

А через несколько дней

Скончалась крошка Джанель.

И все шептала в бреду:

«Барон, тебя я люблю.

Ходить я буду в рванье,

Купаться в грязной воде.

И средь коров и быков

Станцуем танго цветов».

И вот два гроба стоят,

Все истекая в крови.

И вот вам танго цветов,

И вот вам танго любви.

3. (А). Мери, черные ресницы,

О Мери, карие глаза!

О, Мери, Мери — знаменитая певица

В один прекрасный летний день

Она Артура полюбила

И в знак согласия любви

Она сирень ему дарила.

Пора уж Мери выступать,

Она Артура не видала,

Толпа устала Мери ждать,

Скорей бы Мери выступала.

Не жди, не жди — он не придет,

Он полюбил уже другую

И под венец ее ведет

И говорит «тебя люблю я».

С зеленой веткой на груди

Ой, Боже мой, как она пела!

Толпа с угрюмою слезой

На эту девушку смотрела.

Толпа кричала: «Мери! Бис!»

Толпа кричала: «Мери! Браво!»

А Мери то посмотрит вниз,

То отведет глаза направо.

Мери, шатаясь, к дивану подошла,

Она уж больше не могла,

Она ведь выпила отраву.

Артур пребледный прибежал

И встал пред нею на колени.

Он бледные губы целовал

И говорил: «Проснитесь, Мери!»

Но не проснется же она,

Как те глаза в пустыне.

Раздался выстрел — он упал.

С любимой девушкою рядом.

3. (Б). Вдали виднелся белый дом,

Вокруг него цвели аллеи,

И у открытого окна

Сидела маленькая Мери.

У Мери карие глаза,

У Мери черные ресницы,

У Мери русая коса,

И Мери — русская певица.

В один прекрасный вечерок

Она Артура полюбила.

И в честь признания в любви

Букет сирени подарила.

Не жди, он больше не придет,

Он полюбил уже другую,

Он под венец ее ведет

И говорит: «Люблю, целую».

Наутро город весь узнал

О том, что Мери отравилась.

Артур к певице побежал,

И совесть в нем как пробудилась.

Он быстро к Мери прибежал

И встал пред нею на колени,

Холодны губы целовал

И говорил: «Проснись, о Мери!»

Но не проснется никогда

И не окинет его взглядом.

Раздался выстрел из ружья —

Артур лежал с любимой рядом.

Вдали виднелся белый дом,

И птички весело порхали.

Но у раскрытого окна

Мы больше Мери не видали.

3 (В). Вдали виднелся серый дом, ша-лала-лула,

Вокруг него цвели аллеи.

А у открытого окна, ша-лала-лула,

Еще сидит певица Мэри.

У Мэри черные глаза, ша-лала-лула,

У Мэри длинные ресницы,

У Мэри черная коса, ша-лала-лула,

И Мэри славная певица.

В один из летних вечеров, ша-лала-лула,

Артура Мэри полюбила.

И в знак признания в любви, ша-лала-лула,

Букет сирени подарила.

Не жди его, он не придет, ша-лала-лула,

Он полюбил уже другую.

Он под венец ее ведет, ша-лала-лула,

И говорит: «Люблю, целую!»

А на другой день узнал народ, ша-лала-лула,

Что эта Мэри отравилась.

Узнал об этом и Артур, ша-лала-лула,

В Артуре совесть пробудилась.

Он сумасшедшим побежал, ша-лала-лула,

Упал пред Мэри на колени.

Холодны губы целовал, ша-лала-лула,

И говорил: «Простите, Мэри!»

Но не проснется никогда, ша-лала-лула,

И не окинет больше взглядом.

Раздался выстрел и другой, ша-лала-лула,

Артур упал перед любимой.

4. Там, где протекает Амазонка

И впадает в Тихий океан,

Выходила на берег японка

И тянула руки к морякам.

Белый домик, словно из фанеры,

В садике давно отвялых роз...

Как-то раз в английской канонерке

Как-то раз туда пришел матрос.

Он пришел туда не по закону,

Как и подобает морякам,

Заказал вина на две персоны

И повел глазами по углам.

А в углу прекрасная японка

Распевала что-то про любовь.

Вспомнилась родимая сторонка,

Заиграла в нем морская кровь.

А наутро что-то приключилось,

Канонерка поднимала флаг,

Почему-то плакала японка,

Почему-то весел был моряк.

Десять лет, как в сказке, пролетело,

У японки мальчик подрастал.

Щурил он лукавые глазенки

И японку «мамой» называл.

«Мама, расскажи, кем был мой папа?»

Держит он в руках измятый флаг.

И ему японка отвечает:

«Твой отец английский был моряк».

Не любите, девушки, матросов,

Не влюбляйтесь в их широкий клеш,

Черный клеш становится пеленкой,

А матроса в море не найдешь.

5 (А). Три красавицы небес

Шли по городу Мадриду:

Донна Клара, донна Рес

И прекрасная Флорида.

На одной из площадей

Мальчик в нищем одеянье

Робко руку протянул,

Протянул на подаянье.

Донна Клара так щедра —

Она дала одну лиару,

Донна Рес еще щедрей —

Она дала лиару пару.

А Флорида так щедра —

Вместо золота она

Паренька поцеловала.

И теперь идет молва,

Что по городу Мадриду

Ходит девушка одна.

Она с русою косою

И печальными глазами,

Но о чем она грустит

Догадаетесь вы сами.

Две красавицы небес

Шли по городу Мадриду:

Донна Клара, донна Рес,

Только не было Флориды.

А Флорида умерла,

Она сбросилась с обрыва,

Потому что паренька

Очень сильно полюбила.

5 (Б). Три красавицы небес

Шли по городу Мадриду:

Дона Флора, дона Рэс

И прекрасная Флорида.

На одной из площадей

Мальчик в нищем одеянье

Молча руку протянул

К девушкам за подаяньем.

Дона Флора так щедра:

Подала ему лиару.

Дона Рэс еще добрей:

Подала лиары пару.

А Флорида так бедна,

Не имеет ни лиары,

Вместо золота она

Паренька поцеловала.

Вдруг, откуда ни возьмись,

Продавец цветов душистых,

И его остановил

Мальчик нищий,

мальчик нищий.

За букет прекрасных роз

Мальчик отдал три лиары

И той девушке поднес,

Что его поцеловала.

И с тех пор идет молва,

Что по городу Мадриду

Ходит девушка одна

И зовут ее Флорида.

Она с русою косой

И с печальными глазами,

А о чем ее печаль

Догадайтесь, люди, сами.

6. (А). К нам в гавани приходят корабли, корабли,

Большие корабли из океана,

В таверну заходили моряки, моряки

И пили за здоровье атамана.

В таверне стоял шум, стоял и гам,

Пираты наслаждались танцем Мери,

А Мери танцевала не спеша, не спеша

И вдруг остановилася у двери.

В дверях стоял наездник молодой, молодой,

Его пираты называли Греем.

― О Грей, счеты я сведу с тобой, с тобой!

Раздался пьяный голос атамана.

Вот в воздухе мелькнули два ножа, два ножа,

Пираты затаили все дыханье,

Все знали атамана как вождя,

Как мастера по делу фехтованья.

Но вот к ногам наездника упал

Наш старый, старый, старый атаман,

И губы Мери тихо прошептали:

― Убит наш атаман, и стонет океан,

И новым атаманом будет Гарри.

К нам в гавани приходят корабли, корабли,

Большие корабли из океана,

В таверну заходили моряки, моряки

И пили уж за Гарри-атамана.

6 (Б). В нашу гавань заходили корабли,

Большие корабли из океана.

В таверне веселились моряки

И пили за здоровье атамана.

В таверне были шум и суета:

Пираты наслаждались танцем Мери,

А Мери танцевала не спеша

И вдруг остановилася у двери.

В дверях стоял наездник молодой.

Он молод и красив был сам собой,

Глаза его, как молнии, сверкали.

Пираты его Гарри называли.

Припев:

― О Гарри, Гарри, Гарри, ты не наш.

О Гарри, ты с другого океана.

Сейчас я рассчитаюсь в этот час с тобой сейчас,

― Воскликнул пьяный голос атамана.

Вдруг в воздухе скрестились два ножа,

Пираты затаили все дыханье.

Все знали, что дерутся два вождя,

Два мастера по делу фехтованья.

Но Гарри был и смел и молчалив.

Он знал, что ему Мери изменила,

Он дрался изо всех последних сил,

А Мери в этот миг его любила.

Вдруг с грохотом свалился атаман.

Пираты что-то тихо зашептали:

«Завоет океан, застонет ураган,

А нашим атаманом будет Гарри».

Припев:

― О, Гарри, Гарри, Гарри, я твоя,

А с атаманом просто пошутила.

Но Гарри отвернулся и ушел

Он знал, что ему Мери изменила.

В нашу гавань заходили корабли,

Большие корабли из океана.

В таверне веселились моряки

И пропивали шмотки атамана.

6 (В). В гавань заходили корабли, корабли,

Большие корабли из океана.

В таверне собирались моряки, моряки

И пили за здоровье атамана.

В таверне шум и гам и суета, суета.

Пираты наслаждались танцем с Мэри.

Не танец их пленял, а красота, красота.

В таверне распахнулись с шумом двери:

В дверях стоял наездник молодой, молодой,

Глаза его как молнии сверкали.

Красив был тот наездник сам собой, сам собой,

Пираты сразу Гарри в нем узнали.

Но Гарри тоже был не из таких, из таких,

Он знал, что ему Мэри изменила.

Он знал, когда он молча дрался у перил —

Она его любила.

Раздался пьяный оклик капитана...

И в воздухе блеснули два клинка, два клинка.

Пираты затаили все дыханье.

Все знали, что дерутся два вождя, два вождя,

Два мастера по делу фехтованья.

Но тут полилась кровь рекой, кровь рекой.

И рухнул наземь мертвый капитан.

А кровь его лилась из головы, головы.

И Гарри разрезал его кафтан...

В гавань заходили корабли, корабли,

Большие корабли из океана.

В таверне собирались моряки, моряки

И пропивали шмотки атамана...

7. В каком-то плохом городишке

Каламбина с родными жила.

До семнадцати лет не гуляла,

А потом себе друга нашла.

Как-то раз на вечернем досуге

К ней подруга ее подошла:

«Что одна, Каламбина, скучаешь?

Джеймс у сада с другой сидит.

О тебе он совсем забывает,

Про любовь с ней слова говорит».

Побежала тогда Каламбина,

Написала записку ему.

В той записке его не ругала,

Написала: «За все отомщу».

Прочитал он записку такую,

К Каламбине скорей прибежал.

И нашел он девчонку молодую

В луже крови — а рядом кинжал.

Вот такие бывают подруги,

Им доверить нельзя ничего.

А подруга ее обманула,

Потому что любила его.

8. В океане средь могучих волн,

Где дельфины нежатся с пеленок,

Раз попался под рыбацкий борт,

Маленький попался дельфиненок.

Все изрезаны бока бортом,

Оставляя след кроваво-алый.

Слишком быстро приближалось дно,

А он кричал: «А где же мама?»

Мать, услышав корабельный звон,

Бросилась сквозь волны рассекая.

И услышала последний стон:

«Мамочка, прощай, я умираю».

Мать решила отомстить за сына,

Гибель, гибель, гибель, гибель сына,

И с своей дельфиньей силой, силой

Бросилась на палубу в корабль.

Ничего теперь она не видит,

Ничего теперь она не слышит,

Только в ее памяти все тише:

«Мамочка, прощай, я умираю».

9. Корабль под названием «Медуза»

Там капитан испанец был Карузо.

Любил играть он в карты,

Любил он пить вино,

Любил девчонок страстно,

Девчонок и вино.

Любил голубоглазых итальянок,

Красивых чернокожих африканок,

Но больше всех любил он

Красотку Энрико,

Что в Мексике родилась,

А это далеко.

Однажды прибыл в Мексику Карузо,

Корабль был его наполнен грузом,

И вышел он на берег,

На берег погулять,

Не знал, что красотку он может повстречать.

Матросы с мексиканками гуляли,

Матросы мексиканок обнимали,

И вдруг ему навстречу

Идет навстречу кто?

Ему идет навстречу

Красотка Энрико.

С матросом шла в открытой блузке

На шпильках из Гаваны в брюках узких,

На талий лежала матросская рука,

И песню напевала, а песня, вот она:

«Мой капитан испанец был Карузо,

Он с корабля испанского „Медуза”.

Сейчас его здесь нет, сейчас он далеко,

А без него мне плохо, с тобой мне хорошо».

В глазах тут у испанца потемнело.

За ножичек схватился он несмело.

Убил свою красотку, красотку Энрико,

Что в Мексике родилась, а это далеко.

Корабль под названием «Медуза»,

Там капитан испанец был Карузо.

Любил играть он в карты,

Любил он пить вино,

Любил девчонок страстно,

Девчонок и вино.

Любил голубоглазых итальянок,

Красивых чернокожих африканок.

Но больше всех любил он Красотку Энрико,

Что в Мексике убил он,

А это далеко.

10. Там за морями,

Где бушуют бураны,

Жила там девчонка

С именем странным.

И часто, бывало,

Она на просторе

В мечтах уплывала

В открытое море.

Припев:

Алые паруса, алые паруса,

Алые паруса, паруса.

А там за морями,

За синей чертою

Жил парень отважный

С открытой душою.

Мечтал он о чуде,

О странствиях дальних,

Мечтал о походах

В далекие страны.

Припев.

Осеннею ночью,

Когда все уснули,

Зажглися на небе

Гирлянды огней.

И этой же ночью

Случилося чудо,

И парень с девчонкой

Влюбились друг в друга.

Припев.

11 (А). Дайте ходу пароходу,

Поднимите паруса,

Дайте мальчику свободу

За красивые глаза.

Я сидела и мечтала

У раскрытого окна,

Вся в оборванных лохмотьях

Ко мне цыганка подошла.

Подошла и просит руку:

«Дай мне руку погадать.

Все, что было и что будет,

Я смогу тебе сказать.

У тебя на сердце тайна,

Ты любишь парня одного,

Ты хочешь стать его женою,

Но тебе не суждено.

Он любит девушек богатых,

Играет в карты, пьет вино,

Тебя, бедняжку, он загубит,

Ему, бродяге, все равно».

И побежала я на поле,

И сорвала букет цветов,

И стала ласково гадать:

Припев:

Любит, не любит,

Нет, не любит он меня.

Цыганка правду нагадала,

Она словам своим верна.

И побежала я в аптеку

Аптека яду не дает.

Такая славная девчонка

Из-за парнишки пропадет.

И побежала я на кухню,

Схватила ножик со стола

И в белу грудь себе вонзила.

И вот такая я была.

Горели свечи восковые,

Гроб черным бархатом обшит,

А перед гробом на коленях

Парнишка молодой стоит:

«Я же не знал, что ты любила,

Хотела стать моей женой».

Припев:

Любит, не любит,

Нет, все ж любит он меня.

Цыганка правду не сказала,

Она обоим наврала...

Горели свечи восковые,

Гроб черным бархатом обшит.

И плачут все его родные,

А в том гробу парнишка спит.

Припев.

11 (Б). Я сидела и мечтала

У открытого окна.

Вся в оборванных лохмотьях

Ко мне цыганка подошла.

Подошла и просит руку:

«Дай мне руку погадать,

Все, что было, все, что будет,

Все могу я предсказать.

У тебя на сердце камень,

Любишь парня одного.

Хочешь стать его женою,

Но тебе не суждено:

Он любит девушек богатых,

Он любит карты и вино,

Ты от тоски уйдешь в могилу,

А негодяю все равно».

И от тоски и от печали

Пошла я в поле погулять.

Я нарвала букет ромашек

И принялась на них гадать.

Припев:

Любит — не любит...

Нет, не любит он меня.

Цыганка правду нагадала,

Она словам своим верна.

Горели свечи восковые,

Гроб черным бархатом обшит.

Рыдают все ее родные,

А в том гробу девчонка спит.

А на коленях, рядом с гробом

Стоял парнишка молодой:

«Ведь я не знал, что ты любила,

Хотела стать моей женой!»

Припев.

Когда в могилу гроб спускали,

Садилось солнце за рекой.

А на аллее, в темном парке

Висел парнишка молодой.

12. На улице дождик и слякоть бульварная,

И мелкими иглами нашу душу метет,

И девушка милая, милая, милая,

Крошка невинная,

В беленьких туфельках по грязи идет.

Те белые туфельки были ей куплены

По маленькой прихоти проезжим купцом.

Она б вышла за него, за него, за него

По-детски доверчиво,

А этот купец был подлецом.

Лежишь ты в постели больная, голодная.

Те белые туфельки стоят возле ног,

Те белые туфельки, туфельки, туфельки,

То белое платьице...

13. На берегу сидит девица.

Она шелками шьет платок.

Работа чудная такая,

А шелку мало достает.

Но вот на счастье парус вьется,

Скользит сиянье ярких звезд,

А шкипер шелку не дает.

«Моряк любезный, нет ли шелку

Хотя б немного для меня?»

«Ну как не дать такой красотке?

У нас есть белый цвет и алый».

«Мне нужен белоснежный цвет».

«Вы потрудитесь поскорее

Взойти на палубу ко мне!»

Она взошла, поднялся парус,

А шкипер шелку не дает.

Под шум волны, под песни бури

Она уснула крепким сном,

А пробудившись, видит море,

Все море синее кругом.

«Моряк, пусти меня на берег!

Мне душно на волне морской!»

«Проси что хочешь, но не это,

А ты останешься со мной!»

«Нас три сестры. Одна за графом,

Другая герцогу жена.

Я лучше всех и всех моложе

Простой морячкой быть должна!»

«Ты не морячкою простой,

А королевой будешь ты,

И если хочешь знать кто я?

Я сын, наследник Короля!»

14. Однажды мне приснился

Тревожный страшный сон,

Что милый мой женился,

Нарушил клятву он.

А я над сном смеялась:

«Не может это быть!

Не может мой хороший

Навек меня забыть!»

Но скоро сон мой сбылся;

Весеннею порой

Мой милый воротился

С красавицей женой.

Я у ворот стояла,

Он мимо проезжал,

Меня в толпе народа

Глазами отыскал.

Должно быть, стыдно стало,

Что он мне изменил:

Увидев мои слезы,

Глаза вниз опустил.

Пойду я в ту сторонку,

Где реченька течет.

В холодные объятья

Меня к себе возьмет.

Пускай меня оденет

Холодная волна,

Пускай злодей узнает,

Насколь любовь верна!

15 (А). Ах, васильки, васильки,

Сколько вас выросло в поле!

Помню, у самой реки

Вас собирали для Оли.

Оля красивой была:

Русые косы плелися.

Из-за ее красоты

В школе мальчишки дралися.

Помню, один паренек

Олю просил покататься.

Оля любила реку

И не могла отказаться.

«Оля, ты любишь меня?»

Оля шутя отвечала:

«Нет, не люблю я тебя,

Быть я твоей не мечтала».

Парень вдруг выхватил нож,

Низко над Олей склонился,

Хлынула алая кровь,

Синий букет покатился.

Утром пришли рыбаки,

Олю нашли у залива.

Надпись была на груди,

Олю любовь погубила.

Ах, молодежь, молодежь!

Не надо так сильно влюбляться.

Любовь не умеет шутить,

А только кроваво смеяться.

15 (Б). Ой, васильки, васильки,

Сколько вас выросло в поле...

Помню, у самой реки

Я собирал их для Оли.

Оля красивой была,

Русые косы вилися.

Из-за ее красоты

Наши мальчишки дралися.

Как-то один из парней

Ей предложил покататься.

Оля любила реку

И не могла отказаться.

Милый вдруг на руки взял,

Долго смотрел в голубые глаза

И без конца целовал

Алые губки худые.

«Оля, ты любишь меня?»

Оля шутя отвечала:

«Нет, не люблю я тебя,

Быть бы твоей не желала».

Милый вдруг вынул кинжал,

Низко над Олей склонился,

Кровь из груди полилась,

С Оли веночек свалился.

Утром нашли рыбаки

Олечку в Финском заливе.

Подпись была на груди:

«Олю любовь погубила».

Не надо так крепко любить,

Не надо так крепко влюбляться,

Любовь не умеет шутить,

С любовью нельзя баловаться.

15 (В). Эх, васильки, васильки,

Много бывало вас в поле.

Здесь возле самой реки

Я собирал вас для Оли.

Оля цветочек возьмет,

Низко головку наклонит:

«Вова, смотри василек

Твой поплывет, мой утонет».

Как-то был сильный туман.

Олю позвал он купаться.

Оля была влюблена

И не могла отказаться.

Вова вдруг вынул кинжал,

Низко над Олей склонился.

Оля закрыла глаза,

Венчик из рук покатился.

Утром пришли рыбаки,

Олю нашли у залива.

Надпись была на груди:

«Олю любовь погубила!»

Разве так можно любить,

Разве так можно влюбляться?

Любовь не умеет шутить,

Любовь не умеет смеяться.

16 (А). Жил мальчишка на краю Москвы,

Был же он такой, как я и ты.

Может, шире чуть в плечах,

Может, сдержанней в речах,

А в глазах побольше синевы.

Полюбил он девушку одну,

Не сказав об этом никому.

Молча взглядом провожал

Девушку, которую любил.

Та девчонка нравилась ему.

Увидал ее в своем кругу,

Отозвал ее от всех подруг.

Подошла она к нему, подошла она к нему,

Он сказал ей: «Я тебя люблю».

А девчонка гордая была,

Не поверила в его слова.

Отвернулась и ушла

И его не позвала,

И пошла совсем-совсем одна.

Тут мальчишка бросился бежать,

Не любил отказов он слыхать.

Тут машина за углом

Тормозить уж не могла —

И упал мальчишка на асфальт.

А девчонка, шедшая за ним,

Увидала парня неживым,

Растолкала всю толпу,

Прямо бросилась к нему

И сказала ласково: «Люблю».

Тут мальчишка приоткрыл глаза,

По щеке катилася слеза.

«Верю я в твои слова;

Верю, любишь ты меня».

И ушел из жизни навсегда.

Вот на кладбище открыты ворота,

Гроб несут, за ним девчонка та.

Больше всех она рыдала,

Но зачем тогда ушла

И его с собой не позвала.

Вот на кладбище открыты ворота,

Гроб несут, а в нем девчонка та.

На груди девчонки той —

Листок, листочек небольшой:

«Милый мой, навеки я с тобой».

16 (Б). Жил мальчишка на краю Москвы.

Может, был такой, как я и ты.

Может, шире чуть в плечах,

Может, сдержанней в речах,

А в глазах побольше синевы.

Полюбил он девочку одну,

Не сказав об этом никому.

У подъезда ее ждал,

Молча взглядом провожал

Эту девушку, что нравилась ему.

Вот однажды осмелел он вдруг,

Подошел к девчонке, юный друг.

Посмотрел он ей в глаза

Закружилась голова.

И сказал ей: «Я тебя люблю».

А девчонка гордая была,

Не поверила в его слова.

Отвернулась от него,

Не сказала ничего.

Причинила себе боль сама.

И мальчишка бросился бежать,

Ведь отказ не мог он ожидать,

Вдруг машина из угла

Стормозить уж не смогла.

И упал мальчишка на асфальт.

Ну а та, следившая за ним,

Увидала парня чуть живым.

Быстро бросилась к нему,

Растолкала всю толпу

И сказала: «Я тебя люблю!»

И мальчишка приоткрыл глаза,

По его щеке текла слеза.

«Верю, верю я в твои слова,

Для меня ведь ты была одна».

Вот на кладбище открыты ворота.

В том гробу лежит девчонка та.

На груди девчонки той

Лепесточек молодой:

«Милый, милый, я навек с тобой».

17. Стояло два дома на горной реке.

Из них каждый вечер навстречу заре

Мальчишка с девчонкой двенадцати лет

В горы бежали, встречая рассвет.

Последние ночи мальчишка не спал,

На днях о чудесном цветке он узнал.

На горной вершине цветок тот растет:

Кто сыщет его, тот и счастье найдет.

Он должен, обязан его отыскать.

Найти, чтобы ей в день рожденья отдать.

Рубашка изорвана, руки в крови,

Но ищет мальчишка счастья цветы.

Вдруг ржавое что-то скатилось к нему.

Он тронул... и взрыв разорвал тишину.

Мальчишку спасли, но с двенадцати лет

Ему уже больше не видеть рассвет.

И дали степные ему не обнять,

По горным вершинам ему не бежать.

Прошло уже пять лет...

И красавицей стала девчонка.

Ее красота всех пленила парней,

Но лишь одного всегда видели с ней.

В коляске, слепой, на лице рваный след,

Укутан заботливо в розовый плед.

Не раз уговаривал он ее: «Брось!

Нет, лучше уж быть нам с тобою поврозь».

Лишь гладила волосы нежной рукой

И говорила: «Ах, глупенький мой!»

Однажды он ее попросил

В горы с рассветом его отвезти.

А внизу все бушевала река

И свирепела в своих берегах,

Как будто хотела сорвать чей-то рейс.

«Пойди и сорви мне эдельвейс».

Хотела сказать, что здесь не рос эдельвейс,

Но все же пошла...

И скоро услышала грохот камней —

И все поняла, оборвалось все в ней.

На месте, где раньше коляска была,

Осталась как пыль примята трава.

И даже деревья затихли в тот миг,

Когда над землей пролетел ее крик.

С тех пор на вершине встречает рассвет

Седая девчонка семнадцати лет.

18. Желтый клен задумался о чем-то,

Подставляя ветру свою грудь.

На перроне плакала девчонка,

Доставляя посторонним свою грусть.

Вздрагивали пухленькие губы,

Но она не верила в обман.

Никогда он не был с нею грубым,

Обнимал и нежно целовал.

Он уехал, даже не простившись,

Грустною домой она пришла,

И не слышно было больше смеха,

Навсегда грустна она была.

А однажды мать пришла с работы,

На столе записка в пару строк:

— Мама, ты прости, что дочь...

Что до смерти выпал малый срок.

— Мать наперерез огня бежала,

Вот как бессердечны поезда!

И, обняв бесформенное тело,

Навсегда из жизни с дочерью ушла.

Но не знал про то старик охотник,

С рельсов снял косынку он в крови,

Что последним рейсом этой ночи

Двое стали жертвами любви.

Желтый клен задумался о чем-то,

Подставляя ветру свою грудь.

На перроне не было девчонки,

Лишь осталась маленькая грусть.

19. Что гроза в степи влюбленной паре,

Разорвись ты, небо, хоть на части.

Убегала девушка, а парень

Догонял хохочущее счастье.

Убегала, ох, как убегала,

А любила — ох, как уж любила,

Но девчонку молния догнала,

Но девчонку молния убила...

Что гроза в степи влюбленной паре,

Разорвись ты, небо, хоть на части.

Убежала девушка, а парень

Не догнал хохочущее счастье.

20. — Что грустишь ты, мой миленький мальчик?

Если болен, врача позову.

― Мама, мне врач не поможет,

Я безумно девчонку люблю.

У нее, мама, модная стрижка,

Голубые, как небо, глаза,

Носит брюки она, как мальчишка,

И веселая как стрекоза.

― Рано, рано, мой миленький мальчик,

Рано, рано ты губишь себя!

― Мама, мама, ты разве не знаешь,

Что любовь так жестока и зла!

―Знаю, знаю, мой миленький мальчик.

Ведь сама молодая была.

Полюбила отца-хулигана

За его голубые глаза.

Разрешаю любить тебе, мальчик.

Это дочь твоего же отца!

21. Жил мальчишка, лет семнадцать было лишь ему,

Полюбил он в эти годы девушку одну.

Но она была чуть старше — в этом вся беда —

И любовь его отвергла навсегда:

«Не ходи за мной, Алешка, время зря не трать.

Не могу любить тебя я — можешь ты понять?!»

Но не слушал Лешка Лену, только ей и жил.

И по следу он за нею, словно тень, ходил.

Вот однажды как-то вышла из дому она,

И увидел наш Алешка: Лена не одна.

Не успел дойти до дома, крик услышал вдруг.

Обернулся он, увидел — парень тот сбежал,

А на Леночку с ножами трое в ряд идут.

Закричал Алешка громко: «Леночка, беги!»

И от злых врагов коварных Лену защитил.

Ну а сам удар смертельный в грудь он получил.

И на белый снег пушистый льется кровь ручьем.

И стоит и громко плачет Леночка о нем.

На Алешкиной могиле, светлой и прямой,

Есть цветы всегда живые, летом и зимой.

Их к нему приносит Лена, Леночка, Ленок;

Не полюбит больше в жизни Лена никого.

22. Там, где море горит бирюзой,

Опасайся шального поступка.

У нее голубые глаза

И короткая серая юбка.

Как увидел ее капитан,

Капитан сразу вышел из рубки.

И в каюту к себе пригласил

Ту девчонку в коротенькой юбке.

Боцман слышал, как скрипнул диван,

И басок, и басок капитана,

А ее голосок умолял:

«О, не надо, не надо, не надо».

А наутро в каюте нашли

Капитаном забытую трубку

И в оранжевых пятнах крови

Всю измятую серую юбку.

«Что ты сделал со мной, капитан?

Все, что было, уже не вернется».

А на белых ее руках

Улыбался черноглазый мальчонка.

Там, где море горит бирюзой,

Опасайся плохого поступка.

У нее голубые глаза

И короткая серая юбка.

23 (А). Они дружили еще с детства,

Когда были еще детьми.

И часто-часто они клялись,

Что не забудут о любви.

Семнадцать лет мальчишке стало,

Пошел в пилоты он служить,

В машине звездной подняться в небо

И счастье там хотел открыть.

Прошло три года, а может, больше,

Минуло двадцать лет ему,

И часто, часто писал девчонке:

― Когда приеду — обниму.

Друзья узнали и написали:

― Она не любит уже тебя.

Они писали со злобной шуткой:

― Она другому отдана.

А под крылом тринадцать тысяч метров.

Пропеллер жалобно журчал.

«Ах, ты не любишь, но и не надо!»

И на себя штурвал нажал.

Машина к низу, удар об землю

Пропеллер сразу замолчал.

Красивый летчик с разбитой грудью —

Губами бледными шептал:

«Ах, ты не любишь, но и не надо,

Зато тебя я так люблю,

Ну что мне стоит подняться в небо

И сделать мертвую петлю!»

Друзья узнали, похоронили.

Пропеллер стал ему крестом.

И часто, часто на той могиле

Девчонка плакала о нем.

«Проснись, проснись, мой милый мальчик!

Не виновата в этом я.

Проснись, проснись, мой милый мальчик!

Все это сделали друзья!»

Прошло два года, а может, больше,

В пилоты девушка пошла

И с самолета без парашюта

На землю спрыгнула она.

23 (Б). Они дружили друг с другом с детства,

Когда были еще детьми.

И часто-часто они клялися,

Что не забудут о любви. (2 раза)

Семнадцать лет мальчишке стало,

В пилоты он служить пошел.

В машине звездной поднялся в небо

И счастье там свое нашел. (2 раза)

Прошло три года, а может, больше,

И двадцать минуло ему.

Он часто, часто писал девчонке:

«Приеду — крепко обниму». (2 раза)

Друзья узнали и написали:

«Она не любит уж тебя».

Они написали с огромной злобой:

«Она другому отдана».

«Ну что ж, не любит — так и не надо,

Ведь я ее как жизнь люблю.

Еще мальчишкой любил девчонку,

Теперь еще сильней люблю». (2 раза)

На высоте трех тысяч метров

Пропеллер весело жужжал.

«Ну что ж, не любит, так и не надо».

И на рычаг рукой нажал. (2 раза)

Машина с визгом вонзилась в землю,

Пропеллер глухо застонал.

Красивый летчик с разбитой грудью

Губами бледными шептал:

«Ну что ж, не любит, так и не надо,

Ведь я ее как жизнь люблю.

Еще мальчишкой любил девчонку,

Теперь еще сильней люблю». (2 раза)

Тут все узнали, похоронили,

Пропеллер стал его крестом

И часто, часто на той могиле

Девчонка плакала о нем. (2 раза)

А рано утром у тихой речки

С обрыва бросилась она.

И так погибли два человека,

Ни в чем не виноватые, друзья,

И так погибли два человека,

И не вернешь их никогда.

23. (В). Они дружили друг с другом в детстве

Когда еще были детьми.

И часто-часто они клялися,

Что не забудут о любви.

Семнадцать лет мальчишке стало,

В пилоты он служить пошел.

И часто-часто домой писал он:

«Приеду — крепко обниму».

Друзья узнали и написали

Ему письмо издалека.

Они писали с ужасной шуткой:

«Она не любит уж тебя».

В огромном небе без пассажиров

Пропеллер весело жужжал.

«А что не любит, так и не надо».

И на себя штурвал нажал.

Друзья его похоронили,

Пропеллер стал ему крестом.

И часто-часто на той могиле

Девчонка плакала о нем.

Семнадцать лет девчонке стало,

Она в пилоты служить пошла.

В огромном небе без парашюта

На землю спрыгнула она.

Друзья ее похоронили,

Пропеллер стал им на двоих.

И часто-часто на той могиле

Пилоты думали о них.

24. ...Не прошло и три годика,

Парень пишет письмо:

«Заболели ноженьки,

Обгорело лицо.

Если любишь по-прежнему,

Не погас огонек,

Забери ты меня

В свой родной городок».

А девчонка ответила,

Что любви больше нет,

Что другого я встретила.

«Вот тебе мой ответ:

Ковыляй потихонечку,

А меня позабудь.

Заживут твои ноженьки,

Проживешь как-нибудь».

Ранним утречком солнечным

Возвращался из армии

Молодой паренек.

И лицо не обожжено,

И вся грудь в орденах.

Шел походкою гордою

На обоих ногах.

Со слезами и радостью

Его встретила мать.

Вот и вышла та девушка

И хотела обнять:

«Ты где, милый мой, был?

Сколько лет пережил?»

А мальчишка отвернулся

И с усмешкой сказал:

«Ковыляю потихонечку,

А тебя позабыл.

Зажили мои ноженьки,

Проживу как-нибудь!»

25. Ушел мальчик из дома в армию служить.

И через месяц машину сам он стал водить.

Водил отлично, на зависть многим из ребят.

Он лихачом был, о нем так и говорят.

Летело время, писал девчонке письма он,

И незаметно для них разлуки год прошел.

День встречи с милой почти что подошел.

Но вот однажды, ведя машину, дал на спуск.

Он увидал перед собой смертельный груз.

Мальчишка малый стоял, ручонки разведя,

Солдат понял, что медлить больше уж нельзя.

Раздался грохот железа, скрежет по камням,

И ЗИЛ помятый, побитый в пропасти лежал,

А он лежал, шептал: «Прости, прощай. Я ухожу.

Не будут птицы песен петь нам поутру.

Пройдет время, весна придет и в те края.

И, отслужив, домой вернутся дембеля».

Ты, мать, не жди, ведь не вернется он домой.

И не увидит он никогда свой край родной.

26. Оршанский тракт проложен до Херсона,

И как-то раз по этому пути

Машина ЗИЛ, груженная бетоном,

Решила «студебеккер» обойти.

А «студебеккер» вез боеприпасы.

Вела машину девушка-шофер.

Не жми на газ, не трать бензин напрасно,

Сильней у «студебеккера» мотор.

И так они гнались до поворота,

Друг друга не решаясь обойти.

А по краям бездонные болота,

И стрелочка на сотенке дрожит.

А встречный МАЗ решил судьбу иначе:

На повороте врезался он в ЗИЛ.

Не слышно больше пения мотора,

Шофер ЗИЛа у колеса лежит.

Зачем, девчонка, резко тормознула?

Снаряды от толчка разорвались.

И у руля навеки ты уснула —

Своей судьбе за это поклонись.

27. Любила девчонка мальчишку,

И он ее тоже любил.

И часто ее братишка

Записки ему приносил.

В записке она писала:

«Сергей, дорогой, извини,

Меня мама не пускает,

Сережа, любимый, прости!»

Вот в тихую ночь однажды

На свиданье шла она,

Встретился он с нею в парке,

С ним рядом красавица шла.

Стало душно и жарко девчонке,

Но та, другая, не пошла назад,

А он улыбался назло,

Смотрел ей прямо в глаза.

И губы девчонки чуть слышно шепнули

«Сергей, ты меня обманул?»

И чтобы не видели люди,

И чтобы не плакать при нем,

До боли кусала губы,

Запекшимся горем — огнем!

28 (А). Однажды в городском суде

Своими видела глазами:

Судили девушку одну,

Она дитя была годами.

Когда вводили ее в зал,

Ей все дорогу уступали.

Она просила говорить,

И судьи ей не отказали.

«Да, я воровкою была

И воровать не отходила,

Но все ворованное мной

Своему милому носила.

Однажды выгнал он меня,

Я отомстить ему решила,

Вонзила в грудь его кинжал...

Ну, в общем, я его убила».

Она сняла с руки кольцо,

Перед глазами покрутила,

И не заметил никто,

Как она кусочек яда проглотила.

Проснись же, девушка, проснись!

Тебя ведь судьи оправдали.

Но не проснулася она,

А в зале все уже рыдали.

28 (Б). В один из дней в московском зале

Своими видел я глазами:

Судили девушку одну,

Она мала была годами.

К суду подъехал «воронок»,

Раздался голос: «Выходите!

Держите руки за спиной,

По сторонам вы не смотрите».

Она просила говорить,

И судьи ей не отказали.

Лишь начала она рассказ,

Весь зал наполнился слезами.

«Любила вора одного

И воровать я с ним ходила.

Тогда он ласков был со мной,

Я за любовь ему платила.

В один из вечеров зимой

К нему с деньгами я спешила.

И что увидела я пред собой,

Когда я двери отворила:

Он, негодяй, уже с другой.

В один момент все поняла

И отомстить ему решила,

Вонзила в грудь его кинжал...

О судьи, я его любила!

Прости, мой милый, дорогой,

Тебя убила я невольно...

Читайте, судьи, приговор,

А то и так на сердце больно».

Она сняла с руки кольцо,

Перед глазами покрутила

И незаметно от других

Кусочек яда проглотила.

Тут пошатнулася она,

Последний вздох в груди раздался

А приговор, а приговор

Так недочитанным остался.

29 (А). Чеснок красивый парень,

Умел фасон держать,

Любил красивых девушек

До дома провожать.

Вот вечер наступает,

Чеснок идет домой,

А уличны ребята

Кричат: «Чеснок, постой!»

Чеснок остановился

Все нашенство кругом.

— Вы бейте чем хотите,

Но только не ножом,

Ромашка, друг, Ромашка!

Вступися за меня! —

Ромашка отвечает:

— Поранен, брат, и я. —

Два парня подступили,

Его свалили с ног,

Два острых кинжала

Вонзили ему в бок.

Вот утро наступает,

На праздник все идут.

А Чеснока с Ромашкой

На кладбище везут.

29 (Б). Двенадцать часов пробило — Арджак идет домой.

Грузинские ребята кричат: «Арджак! Постой!»

Арджак остановился — грузинские кругом:

«Убейте чем хотите, но только не ножом!»

Арджак схватил бутылку,

Хотел он драться ей,

Но вдруг в него вонзилось четырнадцать ножей.

«Извозчик, за рублевку гони, гони, скорей!

Я истекаю кровью от ножей!»

Вот белая больница, вот белая кровать.

Две маленьких сестрички хотели жизнь спасать.

«Спасайте не спасайте — мне жизнь не дорога.

Хоть был я атаманом, но дрался без ножа!»

Двенадцать часов пробило — с работы все идут,

А Кольку Арджакова на кладбище несут.

Когда его спускали — тряслася вся земля,

А мать с отцом рыдали над смертью Арджака.

30. Когда мне было десять лет,

Я от семьи своей скрывался.

Я научился пить, курить

И со шпаною я связался.

Однажды грабили село,

Где люди тихо, мирно спали,

И стали грабить один дом,

Но света в нем не зажигали.

Когда же я зажег свечу,

О, Боже, что я там увидел!

О, Боже, ты меня прости,

Я сам себя возненавидел.

Передо мной лежал отец,

В груди кинжал, и, умирая,

Передо мной лежала мать,

Холодной кровью истекая.

А моя младшая сестра

В кроватке тихо умирала.

Она, как рыбка без воды,

Свой алый ротик открывала.

Вдали шумели камыши,

Судили парня молодого...

Он был красив и молчалив,

Но в жизни сделал много злого!

31. В доме восемь на Тверском бульваре

Было ясно даже детворе,

Что из сто восьмой квартиры парень

Самый симпатичный во дворе.

Тщательно приглаживая челку,

Нарушая вздохом тишину,

Самые красивые девчонки

Сообща вздыхали по нему.

Не играл для них он на гитаре,

И не рвал пионов на заре,

И не улыбался этот парень,

Самый симпатичный во дворе.

И хотя поглядывал на Таню,

Говорил друзьям, кривя душой:

«С Танькою встречаться я не стану,

Я себе красивее нашел».

Много он постранствовал по свету,

Ни одна ему не по душе.

Понял он, что лучше Тани нету,

Жаль, что Таня замужем уже.

Вот с деревьев листья опадают,

Отцвели пионы на заре.

Что же ты со счастьем сделал, парень,

Самый симпатичный во дворе?

32. Когда мне было ровно пять,

Я вышел в садик погулять

И встретил там девчонку молодую.

На вид ей было года два,

Она ходить могла едва,

Но все же мы и маму обманули.

Я ей дарил букеты роз,

Я целовал ее взасос,

Она мне все про ясли говорила,

Что скоро в садик я пойду,

Что одного тебя люблю,

Но вскоре клятву верности забыла.

А через день, и два, и пять

Я вышел в садик погулять.

Она с другим в колясочке сидела.

И я решил, что отомщу,

Коляску с горочки спущу

За то, что ты мне подло изменила.

И вот уже мне десять лет,

И дед купил велосипед,

И я один по дворику катаюсь.

С девчонкой больше не хожу,

С девчонкой больше не дружу —

Я помню с детства женскую натуру.

33. По пути из Гвианы в Гвинею

Очарованный цветом волос

В молодую портовую фею

Как мальчишка влюбился матрос.

Минул месяц, и парусник снова

Бросил якорь у памятных скал,

Свою фею в объятьях другого

Потрясенный матрос увидал.

Два ножа из манчестерской стали

Зазвенели, как выводки ос,

И политые кровью упали;

Тот другой и влюбленный матрос.

Фея низко склонилась над теми,

Тот другою был убит наповал.

А матрос, прошептав ее имя,

Прямо в сердце вонзил ей кинжал.

Он всю ночь просидел возле феи,

А при свете зари, поутру

По пятну возле феиной шеи

Опознал в ней родную сестру.

Через месяц матроса судили,

И почтенный седой прокурор

Настоял, чтоб оставили в силе

Наихудший из всех приговор.

А когда к небесам отлетела,

Из матросского тела душа,

Прокурор, обозрев его тело,

Вдруг узнал своего малыша.

Эти губы и волосы эти

Он не видел четырнадцать лет.

Прокурор заперся в кабинете

И достал из стола пистолет.

В до краев переполненном зале

Возле гроба с пяти до семи

Погруженные в траур стояли

Сослуживцы и члены семьи.

Вдруг монахиня вышла из круга

С выраженьем тоски на лице,

Потому что узнала супруга

В том лежащем в гробу мертвеце.

И, утратив контроль над собою,

С похорон возвратившись назад,

В медный кубок дрожащей рукою

Нацедила припрятанный яд.

...Удивлен был надменный прохожий

Длинным рядом похожих могил.

Вскрыв очешник шагреневой кожи,

Он пенсне на себя водрузил.

Имена прочитал воровато,

И мгновенно пропала вся спесь,

Так как дети его и внучата.

Вперемежку положились здесь.

Коротать безысходное горе

В одиночестве путник не стал.

Он заплакал и бросился в море

С прилегающих к берегу скал.