Русский спецназ. Трилогия в одном томе - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Александр Владимирович Марков (4) #37

4

За двадцать лет, что он стоял во главе империи, Николай совершил много ошибок. Война с Японией – одна из них, но войну на стороне Антанты он ошибкой не считал.

«Наши друзья те, кто нам сейчас выгоден», – он хорошо помнил эту пословицу британцев, все же еще в юности много общался с Георгом – нынешним британским королем. С первого взгляда, от Германии ему и стране ничего было не нужно, ни африканские колонии, ни что‑то другое. Да если бы он захотел, то еще пятнадцать лет назад у России появились бы колонии в Африке, когда пондо умоляли его взять над ними опеку. Но Африка так далеко. Ее не удержать. Как бы не подавиться ею.

Германия могла помочь в противостоянии с извечным врагом – Британией. Николай Второй сейчас очень жалел, что не использовал шанс ослабить Британскую империю, который представился ему пятнадцать лет назад, когда она завязла в войне с бурами. Он попытался, но добился слишком малого.

Однако Германия поддерживала Австро‑Венгрию, а вот к ней были счеты. Да и пока русские воевали на одной стороне с британцами, те не посмеют возмущаться, когда к России отойдут турецкие проливы. Впрочем, и у Германии можно отхватить приличный кусок земли.

Армии Самсонова и Ренненкампфа, потерянные в самом начале войны, были разменной картой. Благодаря тому, что они вошли в Восточную Пруссию и оттянули на себя германские войска, не дошедшие до Парижа всего 70 километров, французы смогли стабилизировать свой фронт, а британцы – перебросить на континент подкрепления. Иначе германцы взяли бы Париж и выбили Францию из войны, британцы же, эвакуировав свой экспедиционный корпус, отсиживались на острове, а России пришлось сражаться на континенте одной против всего союза Центральных государств. К тому же не исключено, что тогда к союзу присоединились бы колеблющаяся Италия и Румыния. Чтобы тянуть на себе в одиночестве всю лямку этой мировой войны, потребовались бы огромные затраты.

Потеряв две армии, Николай Второй смог изменить ход войны и не допустить более тяжелого положения для своей страны.

Но даже сейчас, будучи союзником по Антанте, Британия предоставляла прибежище так называемым политическим эмигрантам из России, которые другого слова, кроме как «отъявленные мерзавцы» или даже «изменники», не заслуживали, потому что они выступали за поражение своей Родины, то есть России, в этой войне, всячески проповедовали свои идеи и пытались провозить на территорию Российской империи подрывную литературу.

Во время войны на Дальнем Востоке на японские деньги они закупили в Швейцарии и Британии оружие, провезли его контрабандой и вооружили рабочих и студентов в Москве и Санкт‑Петербурге, устроив массовые беспорядки на улицах этих городов. При подавлении беспорядков Николай Второй был вынужден действовать жестко. Жаль, что он еще тогда не уничтожил под корень революционные организации. Теперь они окрепли.

На какой‑то миг он вспомнил свою поездку на Дальний Восток, когда японский самурай в Осаке чуть было не убил его и лишь чудо спасло его. Кто‑то, кто наблюдал за ним с небес и хранил его, заставил цесаревича оглянуться в тот миг, когда самурай занес над его головой катан. Он промахнулся, лишь чуть задел Николая, а потом цесаревич вместе с князем Барятинским повалили японца, а подоспевшие полицейские связали его.

Он вспомнил бескрайние сибирские просторы: кубанских лейб‑казаков в ярко‑алых бешметах, сопровождавших его в дороге; резную ярко раскрашенную избушку посреди тайги возле водораздела Амура и Лены, где ему прислуживала дочка окружного начальника, разодетая в сарафан и кокошник; молокан, радовавшихся его приезду как дети; ламаистских монахов, видевших в нем божественное воплощение; бурят, орочонов и тунгусов, подаривших ему невиданные по красоте собольи шкурки. Как же давно это было! Четверть века назад. Он тогда понял, какая огромная, какая красивая и великая страна ему достается и какая ответственность на него ложится. Как же давно была эта сказка…

Мысли его вернулись в настоящее.

Агентурная сеть начальника разведки Игнатьева давно уже выяснила, где живут эти неблагонадежные лица. Именно живут, а не скрываются, потому что, даже узнав их адреса, британские спецслужбы палец о палец не ударили, чтобы арестовать их, а уж тем более они не собирались выдавать преступников России, приберегая эту пятую колонну для мирного времени. Они будут опасны. Не нужно этого допускать. Придется ликвидировать их на британской территории. Пока война все еще идет, британцы не станут возмущаться, замнут это дело, да и выглядеть все будет как убийство на бытовой почве или даже самоубийство. Агенты Игнатьева способны и не на такое.

САСШ намереваются в ближайший месяц вступить в войну на стороне Антанты, – доложил ему министр иностранных дел.

– Этого следовало ожидать, – сказал император в раздумье.

«Американцы, нажившиеся на военных поставках, поняли, что приходит время дележа пирога. Они боятся не успеть. Но такие союзники сейчас нам не нужны. Старый пиратский закон – „Чем нас меньше, тем больше на каждого достанется“. Делиться с американцами не стоит».

– Что можно сделать, чтобы они не вступали в войну так скоро?

Министр иностранных дел ловко скрыл удивление. Он‑то думал, что принес добрую весть.

– Попробуем задействовать наших людей в сенате. Без его одобрения вступать в войну нельзя, а если затянуть обсуждения, то можно выиграть немного времени.

– Да. Да. Пусть поразмышляют на темы, что вступление в войну принесет жертвы и стоит ли воевать так далеко от родины за абсолютно непонятные идеи. Это ведь не прогулка, такая, как была у них на Кубу.

Министр кивнул.

– Такой ход может пройти. Последняя война, в которой участвовали американцы, была с Испанией, но та давным‑давно подрастеряла свое могущество. Ее броненосный флот походил на сборище антикварных редкостей, место которым в музее, а не в морском сражении. Теперь он на дне и, может, среди каравелл прошлого, облепленных илом и кораллами, смотрится не так архаично, как на поверхности.

САСШ, почувствовав вкус победы, так и стремится продемонстрировать свою мощь в этой войне, и видит бог, если она в нее вступит, у нее это получится, она оттеснит со временем Британию на вторые роли и станет новым соперником России за мировое господство.

Пусть лучше не спешит с этим.

– Демократическое устройство государства, конечно, прогрессивно, – высказал вслух свои мысли император, – но иногда бывают издержки, например, когда обсуждаются важные вопросы, требующие немедленного решения.

В этой войне он уже почти добился всех поставленных задач. Посланный на помощь туркам германский крейсер «Гебен», который однажды решился‑таки обстрелять Севастополь, чем наделал массу шума и вызвал панику среди обывателей, потоплен. В Черном море – подавляющее превосходство, и против двух новейших русских дредноутов «Императрица Мария» и «Императрица Елизавета Вторая» туркам выставить абсолютно нечего, даже чтобы защитить Константинополь, если русским удастся прорваться через проливы, разрушив защищающие их укрепления. Имея два превосходных дредноута – это возможно, а турки будут рады, если Россия в итоге попросит у них только проливы, а не сам Константинополь, над которым и так давно уже должен был развеваться российский флаг, если бы этому не помешали британцы. Он будет там развеваться. В Болгарии формируется ударный танковый корпус. Туркам не устоять против него. Да и Юденич, взяв Эрзерум, скоро дойдет до Босфора по суше.

Со стапелей в Николаеве сойдет третий дредноут, а турецкие суда, хотя некоторым из них не больше десяти лет, – старье, которое им сплавили все те же британцы, превосходно понимая, что с вступлением в строй кораблей класса дредноут все остальные сделаются лишь отличными мишенями для обучения канониров.

Брусилов штурмует Будапешт. Двухсотлетняя мечта всех русских императоров – собрать воедино славянские земли – почти осуществилась. Осталось только закрепить на бумаге присоединение к Российской империи Галиции.

Зачем продолжать войну дальше? Потери и так уже велики, и чего он добьется, если, проведя новый военный призыв, поставит под ружье два‑три миллиона человек и бросит их на Германию? Отдаст сотни тысяч жизней взамен Берлина. Но ведь он не нужен империи.

Пиллау и Кенигсберг – превосходные морские базы, чтобы еще сильнее укрепиться в Балтийском море и властвовать там практически безраздельно. Он их не отдаст, и Данциг – тоже. Это испортит отношения с Германией в будущем. И все‑таки в противовес Британии ему нужна сильная Германия, желательно с сильным флотом, а этого не захотят британцы и потребуют либо передать им германские дредноуты, либо затопить их, но кайзер слишком долго кормил свой народ эрзац‑маргарином вместо настоящего, чтобы построить этот флот, и он с ним так просто не расстанется. Корабли так дорого стоили ему, что он долго колебался, прежде чем рискнул ими. Ютландскую битву выиграли германцы, но сейчас, спустя несколько дней после нее, когда замаячила перспектива потерять корабли без морского сражения, кайзеру вновь придется поставить их на карту, чтобы спасти заблокированный на Рюгхольде «Зейдлиц». России флот стоил тоже недешево, на строительство дредноутов тратились миллионы рублей из казны, которые можно было бы направить на развитие сибирских регионов. Транссибирская магистраль, строительство которой он курировал, когда еще был цесаревичем, это только начало. Она так помогла в войне с Японией. Без нее вряд ли удалось бы победить. Но расширить эту железнодорожную сеть все никак не доходили руки, а ведь там хранятся просто фантастические богатства, которые смогут кормить заводы столетиями. Деньги уходили в военное ведомство, на эту сумасшедшую гонку вооружений, тон которой задали британцы, заложив десять лет назад корабль нового класса, сделавшего все, что было построено раньше, безвозвратно устаревшим. Этот корабль тоже уже устарел, и британцы держали его для патрулирования прибрежных вод. Та же участь постигла и русские корабли времен японской войны. Отправлять их сейчас в сражение с дредноутами – заведомое самоубийство, потому что они не продержатся в бою и получаса, притом не нанеся противнику абсолютно никаких повреждений.

Британцы с французами по‑прежнему высиживали в своих глубокоэшелонированных укреплениях и носа из них не казали, а если и высовывали, чтобы проверить, насколько ослабла оборона германцев, то всех любопытных тут же сметал огонь пулеметов и орудий. То, что наступление затягивается, союзники объясняли нехваткой боеприпасов. Императору эти причитания порядком надоели, и в порыве раздражения он готов уж был разразиться телеграммой, в которой предлагал Ллойд Джорджу и Клемансо поставить так недостающее союзникам вооружение, вот только везти его придется Северным путем, что очень долго и накладно, а по дороге германские субмарины изрядно потреплют караван. Игра не стоила свеч, да и союзники растратят боеприпасы бестолково, как они обычно и делали это.

Сейчас был кульминационный момент войны, и если русским удастся отстоять Рюгхольд, очистить окончательно Восточную Пруссию и взять Данциг, то Германии можно предлагать мир почти на любых условиях. И все же… и все же, хоть Балтийский флот был приведен в полную боевую готовность и шел к Рюгхольду, Николай Второй предпочел бы, чтобы германский флот не вступал с ним в крупномасштабное морское сражение.

– Какие сведения с Рюгхольда? – Император вызвал министра обороны Поливанова.

– Корабли заблокированы.

– Это я и без вас знаю. Что с высадкой?

– Прошла удачно. Но сообщений о захвате орудий пока не поступало.

Император запомнил подполковника, который командовал высадкой. Мазуров, кажется?

– Немедленно сообщайте мне обо всем, что там происходит. Вы поняли меня? Немедленно. В любое время суток.

Мазуров вновь видел бухту. Два эсминца шли к ее выходу. Пока он не понимал, зачем они это делают, ведь пройти через минные поля они не смогут, а в то, что их команда решила покончить жизнь самоубийством, но только не сдаваться русским, конечно, не верилось. Такое можно было ожидать только от японцев. Германцы не настолько преданы своему императору, как японцы, и обладают более прагматичным умом, а поэтому их действия предсказуемы, но то, о чем подумал Мазуров, ему очень не понравилось, особенно когда он получил подтверждение своей догадки.

Носовые оружия эсминцев поднялись градусов на двадцать. До предела. К тому времени штурмовики, обложив дверь в форт взрывчаткой, разбежались, попрятались кто куда, чтобы их не задело взрывной волной.

Выстрелы эсминцев и взрыв слились в один звук. Пахнуло горячим воздухом, который понесся над головами, как ураган. Форт заволокло дымом. Поначалу было не понятно, удалось ли штурмовикам выбить дверь или нет, но они заложили взрывчатку с запасом, и когда дым рассеялся, обнажая темный проход с обсыпавшимся по краям бетоном, туда полетели гранаты.

Там кто‑то закричал, захлебываясь кровью. Из прохода взрывом вынесло то, что когда‑то было человеческой ногой, которая шмякнулась о землю со звуком, с каким падает кусок мяса, отрубленного умелой рукой от туши. Из обгоревшего сапога торчала обломанная кость.

«Надеюсь, что это тот, кто кидал в нас гранаты», – зло подумал Мазуров.

Штурмовики бросились вперед, вбежали в проход, стреляя без разбора. Едкий дым слезил глаза, да еще они не привыкли к темноте.

На побережье сверкали вспышки. Эсминцы смешивали с землей позиции засевших там штурмовиков. Звуки разрывов доносились до форта.

Мазуров перепрыгнул через человеческий труп, пригибаясь на тот случай, если кто‑то поджидал его в темноте, ведь он‑то был хорошо виден на фоне серой мглы, а тот, кто внутри, – нет. Но никто его не ждал.

Размерами эти укрепления сильно уступали «Марии Магдалене», вот только времени, как обычно, не было. Совсем не было, потому что он должен был их уже взять, а теперь каждая секунда промедления стоила отряду Вейца нескольких жизней, и эта мысль гнала Мазурова вперед и вперед, совершенно не заботясь о том, что он в этих коридорах ничем не защищен.

Каждый новый залп эсминцев отдавался болью в его сердце, схожей с той, что овладела капитаном корабля при штурме Корфу, когда его судно лишилось якоря и не могло поддерживать высадившихся на остров моряков. Адмирал Ушаков дал капитану подзорную трубу и заставил смотреть на то, как под пулями и ядрами противника гибнут русские моряки. После такой картины пустишь себе пулю в висок, а если и нет, если выбросишь новый якорь за борт и опять начнешь крушить батареи врага, то мысль, что твоя ошибка стоила кому‑то жизни, никогда не отпустит, будет глодать тебя ночами, подбираться вместе с темнотой и не давать забыться снами.

«Быстрее, быстрее».

Он опять впадал в транс, сказалась ли усталость, напряженность, которую он так и не смог прогнать после «Марии Магдалены», или что‑то другое, но сейчас он не чувствовал боли, как древний скандинавский воин, объевшийся перед битвой мухоморов. Их звали берсеркерами, на губах у них выступала розовая пена, а враги бежали от них, как от смерти, потому что они и были этой смертью.

Кто‑то падал рядом с ним, затихал. Свои и чужие.

Он слышал только залпы эсминцев, а все остальные звуки слились в непонятный, неразборчивый гул. Хотелось заткнуть уши и ничего не слышать, но руки‑то были заняты. Когда он в очередной раз нажал на курок и не ощутил отдачи, то инстинктивно перехватил автомат за дуло и приклад и дробил твердым деревом такие мягкие и податливые человеческие кости.

Он увернулся от штыка, поднырнул под него, ударив противника в грудь стволом автомата, а потом отмахнулся от него прикладом, раздробив ему подбородок. Со следующим он сделал примерно то же самое и бил по его лицу, которое превращалось в кровавую маску. Германец был уже мертв. Каска его смялась, вошла в череп, но Мазуров все никак не мог остановиться.

– Все, все, господин подполковник, – наконец разобрал он чей‑то голос сквозь гул, – он мертв. Остановитесь. Мы взяли укрепления.

Крепкие руки схватили его и оттащили от мертвеца, как оттаскивают бойцового пса, мертвой хваткой вцепившегося во врага.

Он выпал из времени и сейчас почти ничего не мог вспомнить из того, что происходило всего несколько секунд назад. Мазуров с удивлением обнаружил, что рукав пропитался кровью, которая никак не хотела останавливаться.

«Когда ранили? Не помню».

– Дайте я вас перевяжу, господин подполковник, – кто‑то уже рвал его комбинезон на руке и обматывал глубокий порез бинтом.

Он никак не мог разглядеть лица этого человека, словно попал в некачественную фотографию, где все смазано, все нечетко.

Совладать с этим фортом после «Марии Магдалены» было сущей безделицей, сравнимой с детской забавой.

С десяток германцев сидели на корточках, съежившись, тянули вверх уже начинающие затекать руки, но они боялись, что, стоит им опустить их, русские забудут, что это пленные, и перебьют их. На лицах застыл ужас, превратив их в страшные маски, которые некоторые вешают на стены своих жилищ, чтобы отгонять злых духов.

Злыми духами были русские, и они этих масок не боялись.

Мазурова колотила нервная дрожь, он едва сдерживался, чтобы не залиться безумным смехом. Нервы совсем ни к черту стали. Он чувствовал, что ломается, что не выдерживает напряжения.

– Эсминцы, – прохрипел Мазуров, боль к нему так и не приходила. Он знал, что это из‑за шока, ведь у него не было тех лекарств, которые им давали во время экспедиции в Баварию и с которыми человек будет идти, ничего не чувствуя, даже на сломанных ногах, – поворачивайте крайнее орудие на эсминцы в бухте. Да бросьте с этим бинтом возиться, – он оттолкнул штурмовика, – я сам справлюсь. Радируйте Эссену о том, что мы взяли форт. Его кораблям теперь ничего не грозит.

В горле все саднило, точно по нему наждачной бумагой провели. Мазуров дрожащей рукой отыскал на поясе фляжку с водой, отвинтил крышку, приложился к горлышку губами. Он пил, почти захлебываясь, проливая воду на воротник, на комбинезон, большими глотками, будто провел в пустыне не один день и теперь его мучает смертельная жажда. Кадык ходил, как поршень какого‑то механизма. Потом он вылил остатки воды на ладони, умылся, пробуя стереть с лица грязь и въевшийся в кожу запах дыма, но для этого не хватило бы ни фляжки, ни ведра воды. Для этого надо не раздеваясь броситься в море.

Фантастика. Это просто фантастика.

Эссен, читая расшифровку радиограммы, никак не мог поверить словам, он никак не мог поверить, что несколько сотен человек без тяжелого вооружения смогли сделать то, что никак не удавалось сделать мощным линкорам и дредноутам Балтийского флота на протяжении уже года войны.

Перед адмиралом навытяжку стоял адъютант. Глаза его лучились.

Весь флот находился в боевом состоянии и уже вышел в море. В общей сложности 38 вымпелов. Сделать это незаметно было невозможно, потому что, как ни трудилась контрразведка, раскрывая агентурную сеть германцев, и Либава, и Санкт‑Петербург были просто наводнены шпионами.

Насторожиться они должны были еще накануне выхода российских судов в море. То, что готовится что‑то грандиозное, стало бы понятно, когда на суда загрузили боеприпасы и мазут, когда отменили увольнительные матросам, а офицерам, спускавшимся на берег, приказали быть готовыми вернуться на суда в любое время. То, что русские вышли в поход, известно германцам. И тем не менее пока не поступало сообщений о том, что и флот открытого моря покинул базу в Киле. Он там залечивал раны после Ютландской битвы.

– Радируйте, – бросил Эссен, – радируйте на эскадру. Мы идем на Рюгхольд. Пушки острова безопасны. Пока безопасны.

Конвой дойдет до острова через сутки. Сильнее всего корабли конвоя оберегали даже не дредноуты, а транспортные суда, на которых шли пять тысяч солдат десанта, но высадиться они могли только в бухте Рюгхольда, вход в которую ныне завален минами. Дно вокруг всего побережья острова изобиловало скалами, которые легко могли пропороть брюхо корабля, не защищенного броней. Их могли еще по дороге торпедировать с подводной лодки, но, чтобы подобное не случилось, эсминцы крейсировали возле конвоя.