Русь, Византия и Западная Европа: Из истории внешнеполитических и культурных связей XII—XIII вв.

Введение

Предлагаемая вниманию читателя книга посвящена взаимоотношениям Руси с Византией, а также странами Западной Европы и Римом в конце XII — середине XIII вв. Ключевыми событиями этой эпохи стали падение Константинополя, Второго Рима, захваченного крестоносцами в апреле 1204 г., и последовавшая затем упорная борьба греков за возвращение своей столицы. Небывалая прежде катастрофа Византийской империи вызвала значительные изменения в расстановке основных политических сил на международной арене, привела к разрыву традиционных внешнеполитических и культурных связей.

Отмеченные процессы, носившие для своего времени глобальный характер, разумеется, не могли обойти стороной Древнюю Русь. Их влияние затронуло многие сферы не только внешней, но и внутренней политики, отношений между князьями, положения и роли церкви.

Большое внимание в книге уделяется Галицко-Волынской Руси. На протяжении многих столетий этот регион постоянно испытывал значительное влияние со стороны своих европейских соседей и Византии, а правители Галичины и Волыни стремились играть активную роль в международных делах.

Главными героями нашей книги стали галицко-волынские князья Роман Мстиславич и его сын Даниил, а также «великая княгиня Романовая» Евфросиния-Анна. Выбор этот вполне закономерен, поскольку именно правители Галичины и Волыни в рассматриваемое время становятся основными фигурами русско-византийских отношений, а также участниками важнейших исторических событий, связанных с Четвертым Крестовым походом, борьбой за власть в Священной империи, противостоянием императора с римским папой и экуменическими процессами середины XIII в.

Мы старались сосредоточить внимание прежде всего на тех фактах внутренней и внешней политики галицко-волынских князей, которые вызывали и вызывают наибольшие сомнения и споры у исследователей и от изучения которых напрямую зависит общая оценка результатов политической деятельности этих правителей.

Речь идет, в частности, о предложенном Романом Мстиславичем проекте «доброго порядка», имевшем целью изменить всю существующую на Руси систему взаимоотношений между князьями и очень напоминавшем практику избрания короля и императора, применявшуюся в Священной Римской империи. Сведения об этом проекте содержатся только в «Истории Российской» В.Н. Татищева и не имеют никаких параллелей в древнерусских источниках.

В исторических исследованиях в целом дается высокая оценка политической деятельности Романа и его незаурядной личности (хотя этот князь традиционно остается как бы в тени своего более знаменитого сына — князя и короля Даниила Галицкого). Отмечаются, в частности, энергия и сила характера Романа, его многогранная и результативная деятельность, широкие и активные контакты с русскими князьями и половецкими ханами, польским и венгерским государями, германским и византийским императорами.[1] По словам Н.Ф. Котляра, «исполненная неожиданных изменений судьба Романа, ставившая его в положение то изгнанника, то победителя и завоевателя» придавала князю «черты одного из тех исторических персонажей, которые логически оказываются в фокусе внимания поэтической памяти народа, выражавшейся в форме былин, песен, легенд и преданий».[2]

Действительно, Роман Мстиславич — один из излюбленных персонажей устного народного творчества. Память о нем на протяжении многих веков сохранялась не только на Юге, но и на Севере Руси, а также в Польше и Литве, ее можно сравнить разве что с памятью о Владимире Красно Солнышко или Владимире Мономахе. Это обстоятельство питало еще больший интерес исследователей к личности Романа, заставляя выделять его среди множества прочих князей Древней Руси.[3]

Однако в последнее время наметилась новая тенденция в исторической оценке князя Романа, идущая вразрез со сложившимися представлениями. Тон задают высказывания А.П. Толочко, сделанные по поводу некоторых «татищевских известий», относящихся к истории внутренней и внешней политики галицко-волынского князя. В первую очередь это касается помещенного в «Истории Российской» под 1203 г. сообщения о предложенном Романом проекте «доброго порядка», одним из положений которого была идея избрания киевского великого князя голосами шести старейших князей Руси.

Вероятно, не будь татищевской «Истории», — замечает А.П. Толочко, — Роман Мстиславич фигурировал бы в современной историографии как любопытный персонаж, многолетний возмутитель спокойствия в Южной Руси, внесший свою лепту в общее падение авторитета Киева и киевского князя <…> Татищев же привел несколько текстов, из которых следовало, что Роман был государственным деятелем, мудрым реформатором, незаурядным дипломатом.[4]

Если исключить из научного оборота упомянутые татищевские тексты, то, как утверждает новейший исследователь, Роман едва ли смог бы заслужить ту высокую репутацию, которой он пользуется в историографии. Этот князь — «по преимуществу скандалист и склочник», «князь второго плана», «проживший жизнь бездарно и окончивший ее по недоразумению, погибнув в случайном столкновении».[5]

Подобные оценки представляются нам слишком поспешными. Хочется спросить сурового новейшего критика: а как же быть с той действительно высокой репутацией, которой пользовался Роман уже у своих современников — русских и польских летописцев XIII в., — репутацией, которая никак не могла зависеть от текстов Татищева или мнений новейших историков? Нельзя забывать, что древнерусские летописцы видели в Романе Мстиславиче великого князя, самодержца и даже царя.[6] «Великим князем» называет его новгородский паломник и писатель начала XIII в. Добрыня Ядрейкович, ставший впоследствии архиепископом Антонием.[7] Вовсе не питавший к Роману добрых чувств польский хронист Винцентий Кадлубек, также бывший его современником, признавал, что галицко-волынский князь «в короткое время вознесся так высоко, что стал полновластно управлять почти всеми русскими землями и князьями».[8]

Тем не менее обличительный пафос высказываний А.П. Толочко по поводу «татищевских известий» о Романе Мстиславиче, по-видимому, произвел сильное впечатление на некоторых современных исследователей, пересмотревших свои прежние взгляды в отношении этих известий.

К примеру, можно указать на эволюцию взглядов Н.Ф. Котляра. В недавнем прошлом историк убежденно доказывал вероятность сообщения «Истории Российской» о проекте «доброго порядка», полагая, что источником его была начальная часть Галицко-Волынской летописи за первые пять лет XIII в., содержавшая жизнеописание Романа Мстиславича, не сохранившееся до нашего времени.[9] В дальнейшем Котляр отказался от своих слов, посетовав, что испытывал в свое время сильное влияние идей Б.А. Рыбакова и потому не мог быть объективным в отношении оценки татищевского известия о проекте Романа.

«Вслед за Б.А. Рыбаковым и другими учеными автор этих строк признал документ (проект "доброго порядка". — А.М.) заслуживающим доверия, — пишет Н.Ф. Котляр. — Однако недавно А.П. Толочко подверг его источниковедческому анализу и сопоставил с политическими идеями 20-х — 30-х годов XVIII в., которые вызревали среди передовых кругов дворянства Российской империи. Историк признал его произведением, вероятнее всего, самого Татищева, политическим памфлетом, направленным на пропаганду ограничения самодержавия в России. Его аргументы представляются вероятными».[10]

На этом перемены во взглядах Н.Ф. Котляра не закончились. Через некоторое время историк стал склоняться к своим прежним выводам, полагая, что все-таки «не исключена возможность заимствования» Татищевым Романова проекта из «утраченной начальной части Галицко-Волынской летописи за первые пять лет XIII в.».[11] В последней своей работе, содержащей биографический очерк о Романе, Котляр вообще не упоминает о проекте 1203 г.[12]

Не менее значительным колебаниям подвержены взгляды Котляра и по поводу известия Татищева о посольстве к Роману римского папы, помещенного в «Истории Российской» под 1204 г. В одной из недавних своих работ историк характеризует его как «интересный рассказ», который, «возможно, происходит из какого-то древнего, современного галицко-волынскому князю источника».[13] В новом издании той же работы Котляр преподносит рассказ о папском посольстве в Галич лишь как «забавную историю», происходящую из «легендарного источника». «Некоторые историки считали этот рассказ Татищева заслуживающим доверия, — продолжает Котляр. — Однако, как мне кажется, эта история — не что иное, как реминисценция позднейших переговоров между сыном Романа Даниилом и папским престолом».[14]

Очевидно, в своей переоценке известия о переговорах Романа с папой, как и в случае с сообщением о проекте «доброго порядка», Н.Ф. Котляр поддался влиянию умозаключений А.П. Толочко, доказывающего, что это известие будто бы было придумано самим Татищевым и не имеет к Роману Мстиславичу никакого отношения.[15] Впрочем, взгляды Толочко по данному вопросу не отличаются последовательностью: еще недавно он воспринимал известие о папском посольстве в Галич как отображающее достоверный исторический факт.[16]

Столь же неоднозначно обстоит дело с изучением вопроса о причинах и обстоятельствах последнего похода Романа Мстиславича, закончившегося его гибелью летом 1205 г. у польского города Завихоста. Древнерусские, польские и западноевропейские источники содержат весьма противоречивые сведения на этот счет, что обусловило наличие множества разноречивых и порой взаимоисключающих предположений у исследователей.

Часть современных историков на основании сообщения Хроники Альбрика из монастыря Трех Источников (Шампань, Франция) склоняется к мысли о том, что поход Романа в действительности был направлен в Саксонию и что галицко-волынский князь тем самым намеревался принять участие в борьбе за верховную власть в Священной империи между Вельфами и Штауфенами. Другие исследователи сомневаются в достоверности подобных сведений и отдают предпочтение сообщениям древнерусских и польских источников, в особенности «Истории» Яна Длугоша, объясняя события 1205 г. исключительно в контексте польско-русских отношений.[17]

Особого упоминания заслуживают известия Длугоша и Густынской летописи о бегстве в Галицкую землю к Роману Мстиславичу византийского императора Алексея III из осажденного крестоносцами Константинополя. Эти известия еще не получили всестороннего научного изучения. Аргументы Н.Ф. Котляра и И. Грали, доказывающих, что подобного факта в действительности не могло быть,[18] на наш взгляд, требуют пересмотра.

Также требует более тщательного изучения вопрос о русско-византийском военно-политическом союзе конца XII — начала XIII вв., скрепленном династическим браком между галицко-волынским князем и одной из родственниц василевса. Идентификация «византийской» супруги Романа Мстиславича, оставившей заметный след в истории Руси, представляет, на наш взгляд, важную исследовательскую задачу, решению которой посвящен один из разделов настоящей работы.

«Византийское» наследие Романа Мстиславича и «великой княгини Романовой» находит яркое выражение в политике, титулатуре, атрибутах власти и священных реликвиях галицко-волынских князей, в их совершенно не типичном для Рюриковичей именослове, а также в обширной строительной и учредительной деятельности.

Родственные связи Евфросинии Галицкой предопределили возникновение нового направления внешней политики русских князей — австрийского. Родством с Бабенбергами по женской линии объясняются участие Романовичей в борьбе за «австрийское наследство» и, в частности, попытка Романа Даниловича овладеть австрийским престолом в 1252–1253 гг.

Высокое происхождение и родственные связи «великой княгини Романовой» обеспечили широкое международное признание ее сыновьям и внукам и обусловили их участие в важнейших делах мировой политики середины XIII в. Многие факты такого рода до настоящего времени остаются практически не изученными, как, например, отношения Даниила Галицкого с германским императором Фридрихом II и правителями Никейской империи, а также роль галицко-волынского князя в судьбе австрийского герцога Фридриха II Воинственного.

Без учета «византийского» фактора внешней политики Даниила Галицкого невозможно правильно определить значение его коронации в 1253 г., а также церковной унии с Римом, на которую согласился князь. Эти события явились частью более широких экуменических процессов, инициированных папой Иннокентием IV и никейским императором Иоанном III Ватацем. Сближение с Римом галицко-волынского князя в значительной мере было обусловлено задачами внешней политики Никеи по возвращению Константинополя и возрождению Византийской империи и прекратилось в связи с отказом Никейского двора от курса на компромисс с Западом.

Таким образом, мы видим, что история взаимоотношений Руси, Византии и Западной Европы в конце XII — середине XIII вв. нуждается в дальнейшем изучении. Требуют определенного пересмотра вопросы, традиционно обсуждаемые в литературе, и, вместе с тем, должен быть поставлен ряд новых вопросов, не ставших еще предметом изучения историков.