Рыжий

Глава 19

Взвод! На месте, шагом — марш! Левой! Левой! А раз, а раз, а раз-два-три! Левой! Левой! Взвод — стой! Раз, два.

Сразу после новогодних каникул меня назначили главным и ответственным за подготовку класса, к смотру «строя и песни». Близился сорокалетний юбилей Победы в Великой Отечественной Войне и вся школа лихорадочно готовилась к этому празднику. Хоть смотр и был приурочен к этому празднику, но проводился 23 февраля.

Татьяна Ивановна, видимо малость отошла от головомойки в кабинете директора, и теперь снова искала пути мне отомстить. По-другому назвать моё назначение я не мог. В принципе, школьников должен был бы готовить какой-нибудь военный или отставник, из родителей.

А она специально назначили именно меня. Справлюсь — честь мне и хвала, а нет — вот и повод для наказания. Ну чему я могу научить класс, по её мнению? Сено, солома — опозорится Лисин. А о том, что она сама может опозориться, даже не подумала.

Служил срочную я в городе Панфилов Казахской ССР, инструктором по горному делу в 68 ОМБ. Мой взрослый альтер-эго[97] как раз сейчас и служит. И курс молодого бойца проходит со своим призывом, как и я когда-то. А в советской армии — если что-то вобьют, то это навсегда. Вот и строевую в меня вбили накрепко. Теперь гоняю одноклассников. Ну а что? Тридцать человек в классе — полноценный взвод из трех отделений.

Первый шок для них случился, когда я заставил их рассчитаться на первый-второй-третий. На первый-второй они умели, просто рассчитаться на количество присутствующих тоже. С пятой попытки вроде получилось.

— Первые номера — два шага вперёд марш! Напраа-во! Сомкнуть строй! Вторые номера — шаг вперёд марш! Напраа-во! Сомкнуть строй! Третьи номера — Напраа-во! Сомкнуть строй.

Построить-то я их построил по отделениям, а затем пару занятий они сами учились строиться. И только после этого я приступил к отработке движения в строю. Так как занимались мы после уроков, по полчаса в спортзале в пересменку, то прогресс шёл медленно.

Мои занятия не остались без внимания со стороны параллельных пятых классов. Оно и понятно, полчаса выделяли на все пятые классы. И мы проводили тренировки совместно, и ответственные от других классов пытались копировать меня.

С привлечением взрослых к тренировкам у них тоже ничего не вышло. Разгар рабочего времени, кто же согласится? Вот и косплеили меня. Мне это откровенно не нравилось, и я перенес наши занятия на улицу.

Благо зима кончилась сразу после новогодних праздников. Стало тепло, вместо снега пошли дожди, лед на реке и на катке растаял. Странная местность со странной погодой. То всю зиму дикие морозы и сугробы, а то как сейчас плюс десять и дожди.

На асфальтированной школьной спортивной площадке дела пошли получше. Во-первых, места побольше, а во-вторых, по времени не ограничены и можем час потратить или даже больше.

Строевую песню выбирали голосованием. Я не стал ничего навязывать. О чём потом жалел. Поиграли в прямую демократию. Все предложенные варианты записали на доске и проголосовали за них. Какой вариант набирает больше голосов — тот и победил.

К моему удивлению, победила несуразная песня, из недавно показанного по телевидению фильма «Государственная граница. Мирное лето 21-го года»[98] — «По России слух пошёл». Ну а что? Там основные слова — тра-ля-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля-ля. Вот народ и запомнил. Дети…

Довольно быстро спелись и задорно маршировали под эту песню. «Ой попадет нам, ой, засмеют нас, опозоримся». Правда, деваться мне было некуда, сам же, дурак, предложил им выбирать. «Может притвориться и заболеть? Тогда классуха точно победит! Ничего, прорвемся!»

23 февраля в этом году выпадало на субботу. Конкурс проводился на школьной спортивной площадке, сразу после сокращенных уроков. В качестве судей выступали приглашенные ветераны, представители шефских предприятий и какой-то майор из военкомата, ну и администрация школы. Зрителей было много. Все классы, ожидающие своей очереди на смотр, малышня из начальной школы и просто левые зеваки из близлежащих домов.

Особого разнообразия песен и не было. «В путь», «Катюша», «Три танкиста», десятиклассники протопали под «Нам нужна одна победа».

Строевую, мы отшагали по моей оценке — на твердую четверку. Но когда запели, мне в ужасе захотелось закрыть глаза:

Я был поражён и озадачен. Все судьи, кроме представителей школы, выставили нам пятёрки. И наш класс занял третье место, сразу после старшеклассников. Пятые и шестые классы прям обзавидовались, что не подумали про эту песню. В общем ждал позора, а получился, наоборот, триумф.

Правда, на классном часе классуха и завуч всё допытывались: кто подбил класс на её исполнение. Но тут они обломались, против всенародного голосования — фиг попрёшь. Но завуч все равно прочитал нам нотацию — о том, что все классные мероприятия надо согласовывать со взрослыми.

А на туристическом кружке у нас кабинетно-оформительские работы. После похода мы два месяца сочиняли, писали и рисовали бумажный отчет и создавали фото-отчёт. Половина отснятых нами кадров — просто не получилась. Из-за нехватки опыта, погодных условий и довольно посредственного фотоаппарата. Но и удачных кадров хватило на небольшой альбом.

В январе Владимир Владимирович смог отчитаться и сдать областному МКК[99] наш отчёт и маршрутную книжку. После почти месячного рассмотрения наш поход приняли и зачли прохождение маршрута. По итогам этого зачёта вся команда получила третий юношеский разряд по пешему туризму, значки юный турист, спортивные разрядные книжки и копию справки о зачёте похода.

Пришлось даже провести дополнительное занятие — о пользе накопительных справок и разрядных книжек, и что они могут дать в будущем. Вроде прониклись.

Тем не менее, после того как детишки похвастались дома полученными документами, от греха подальше, все полученные справки и книжки собрал и запер в наш несгораемый шкаф. А то потеряют еще.

Первого марта, придя со школы домой, застал необычайно радостную бабулю.

— Привет. Чего это ты прям светишься?

— Огород нам дали, внучок. Десять соток, — поделилась она со мной радостью. — Возле детской колонии.

— И зачем он нам? — не разделил я её радость.

— Картошку посадим, лучок, помидорки. Там и вода для полива рядом, и вспахали нам его уже. Завтра пойду смотреть, потом расскажу тебе.

— Ба, у нас же инструментов нет. Да и посадочный материал тоже денег стоит. Потратим наверное столько же, сколько за зиму на покупку овощей тратим, — попытался я урезонить её сельскохозяйственный порыв. — Да и подвала у нас нет или балкона. Где урожай хранить будем?

— А ну цыц, лентяй! — недовольно прикрикнула она на меня. — Я лучше знаю, что делать. Сделай мне лучше десяток колышков из своих деревяшек, чтобы я могла наш участок от соседей огородить.

— Не было блин печали, купила баба порося, — проворчал я еле слышно себе под нос и пошел делать ей колышки.

— Чё ты там бурчишь? И покрась их, чтобы было сразу видно наш участок.

— Нет у меня краски. Я выжигателем по три полоски нанесу. Нормально будет, — заверил я её.

— Тю. Да нафига мне твои полоски? Я лучше лоскутков нарежу из обрезков ткани.

— Ну. Хозяин — барин. Мне же проще.

На следующий день я пошёл в школу, а она понеслась на огород. Придя домой, опять её не застал. Впрочем была суббота, а по субботам у неё спевки в хоре. Но когда она не появилась и к шести вечера — я всерьёз запереживал.

С разрешения соседа-участкового, обзвонил её подруг у которых были номера. На занятиях хора она не появлялась. И только звонок председателю совета ветеранов пролил свет на её исчезновение. Выяснилось, что её утром забрала скорая помощь, прямо от участка с огородами. Что именно случилось, он не в курсе. Но скорая была из городской больницы, а не районной.

Находясь на грани полной паники, оседлал велосипед и понесся уже почти по полной темноте в сторону больницы. Методом тыка, нашел приёмный покой, где и выяснил, что Антонина Алексеевна Лисина госпитализирована в терапевтическое отделение.

— Нет, не знаю. И пропустить не могу. Время посещений закончилось. Приходи завтра, — монотонно отвечала мне дежурная медсестра на мои многочисленные вопросы.

Слава всем святым (я чуть не перекрестился) хоть не в реанимации лежит. Что же там с ней случилось?

— Тётенька, а завтра со скольки можно? И на каком этаже отделение?

— Завтра — воскресенье, а значит с девяти можно. Терапия на втором этаже находится. Сменку не забудь и халат белый, а то не пустим.

Ответила и захлопнула у меня перед носом переговорную форточку в двери, видимо посчитала свою миссию выполненной. Я же свою считал еще не выполненной. Надо прорываться в корпус. Чтобы знать, что ей надо. Вещи, документы, деньги, да мало ли что ещё. Да и бабуля успокоится, если будет знать что я в курсе — где она.

Тщательно приковал велик к заборчику на крыльце центрального входа. А то знаю я сограждан, сопрут и не поморщатся. И отправился проверять запасные выходы, в надежде, что курильщики их специально не запирают. Так оно и оказалось, вторая же дверь была незаперта.

Зашёл, поднялся на второй этаж и внаглую стал заглядывать во все подряд палаты, даже не реагируя на возмущение больных. И наконец, нашёл. Бабуля лежала в какой-то неестественной позе — буквой «зю» и плакала.

Кроме неё в шестиместной палате больше никого не было. Но, судя по разобранным постелям, все кровати имели владельцев. Может ушли на процедуры или телевизор где смотрят? Пофиг.

Подлетел к её кровати и рухнув на колени перед удивленно прекратившей плакать бабушкой, сказал:

— Привет ба! Еле нашёл тебя! Как же ты так?

— Женечка! Миленький! Родненький! Нашёл! Солнышко ты моё! — она попыталась дотянуться до меня рукой, но резкое движение видимо вызвало новую порцию боли и на её глаза опять навернулись слезы.

— Ба. Лежи не двигайся. Что врачи тебе сказали?

— Защемление седалищного нерва. Я, дура старая, пыталась камни ворочать, которые трактор из земли вывернул. Ну и вот, — она опять всхлипнула.

— Ясно. Понятно. Ты лучше скажи, что тебе принести надо завтра. А то меня сейчас найдут здесь и выгонят, — попытался я её отвлечь от самокопания и боли.

— Да. Точно. А как ты сюда попал? — оживилась бабуля.

— Пролез через канализацию, — схохмил я.

— На тебя это похоже, — улыбнулась она. — Так, Женя. Мне нужен теплый халат, тапочки, носки, кружка, миска с ложкой, — пустилась она в перечисление ей потребного.

Минут пять еще с ней поболтал, оставил прихваченные на всякий случай трешку и две бумажные рублёвки. Для медсестёр. Может уколы какие ей обезболивающие вколют дополнительно. Да и уход с её заболеванием нужен постоянный. Ту же утку правильно пристроить, или покормить, пока к бабуле подвижность не вернётся. Понятно что помощь и так, бесплатно окажут, но подмазать никогда не вредно.

Успел смыться как раз вовремя. Как рассказала бабуля на следующий день — через пять минут после моего ухода к ней целая делегация дежурных врачей заявилась. Её соседки по палате оказались вполне вменяемыми тётками и постоянно меня жалели — как же я один там бедный живу?

Пришлось даже шёпотом наехать на бабулю:

— Ба, ты чего творишь? Хочешь чтобы меня в детдом забрали?

— Что ты несешь, Женька? — возмутилась она.

— Сейчас до врачей от твоих соседок дойдёт, что я один дома живу, а ты, как опекун, у них в больнице. И меня быстренько оформят куда подальше. Нафига ты этим тёткам про меня все рассказываешь?

— Ой. И правда. Совсем я сказилась. А что теперь делать-то, внучек? — зашептала она в ответ, подозрительно косясь на своих соседок.

— В разговоре скажи, что мол тетка моя ростовская приехала и за мной присматривает. — придумал я на ходу отмазку.

Может ничего и не случилось бы, но я решил перестраховаться, а то и правда окажусь в школе-интернате или детдоме. Через три дня её малость попустило, и она уже вовсю гуляла по больнице. А еще через неделю её выписали домой. Прописав кучу таблеток и длительный курс электрофореза[100] в процедурном кабинете.

Вроде и не так много барахла ей перетаскал в больницу. А назад еле упер на велосипеде — два неподъёмных баула. Саму же больную целый час уговаривал разориться на такси, делая упор на её ещё не слишком поправившемся здоровье. Еле уговорил.

К моменту моего возвращения с баулами, она уже успела принять душ, пообедала сваренной мной ухой и, дождавшись меня, принялась выяснять как я тут жил. Сколько потратил денег? Как учился? Много ли двоек? Чего успел натворить?

Я аж прифигел от подобных наездов. Притащил ей дневник и подробно отчитался о тратах:

— Всего, с тебя бабуля — одиннадцать рублей. С учётом пятёрки, что я тебе в больнице оставил. Только свои тратил, твоих не касался, — выкатил я ей счёт.

— Ишь ты! Деловой! — восхищенно и ничуть не расстроенно воскликнула она. — Всё верну внучек, не сомневайся. Иди сюда, — она призывно подняла правую руку.

Под которую я с опаской и подлез, плюхнувшись рядом с бабулей на диван. Кто её знает, что у неё на уме? Но она только молча меня обняла и притянула к себе.

— Ой, Женька. Ты даже себе и не представляешь, чего я себе надумала в первый день, пока ты не пришёл в больницу! Вроде и родычи есть, и знакомцы, однополчан куча и подружек, а всё равно одна. Лежу и плачу, от боли и от одиночества. И тут ты, как солнышко передо мной появился. И так мне хорошо стало, так покойно, — она взъерошила мою отросшую шевелюру и спросила. — И что теперь делать?

— С кем? — не понял я. — Со мной?

— Нет. Я про огород. Что теперь с ним делать?

Я прям выпал в осадок от её внезапной смены темы разговора. Какой-то прям неземной разум.

— А что с ним делать? Тебе нельзя, а я сам не буду корячиться, — и тут мне в голову пришла идея. — Так сдай его в аренду!

— Аренду? Это как? — бабуля даже высвободила свою правую руку, прекратив меня обнимать и, немного отодвинувшись, заинтересованно взглянула.

— Когда ты была в больнице, — начал я издалека. — Я слышал как ругались дядя Петя и тётя Маша из 83 квартиры, о том что они опять с огородом пролетели. Предложи им наш огород за пару мешков картошки с урожая.

— А так можно? Это не наказуемо? — испуганно заинтересовалась бабуля.

— Почему нет? Может они нам помогают, пока ты болеешь. Что здесь такого? Сама с ними поговори. Я думаю, они согласятся.

— Хм. Интересно придумал. Поговорю с Машкой. Какой ты у меня уже разумник, весь в деда, всё, иди к себе, я отдохну малость.

И уже у себя в комнате, подумал: интересно, какого деда она имеет ввиду? Своего мужа или своего деда? Всё время забываю спросить…