Рыжий

Эпилог

Письма, письма, письма. Самая нудная и нелюбимая на почте работа на сортировке. Не все могут целый день сидеть и сортировать письма и открытки по направлениям. В соседние районы, в межгород, авиа. Часть уходит в возврат из-за ошибок. Трудная работа, надо уметь быстро читать, соображать и действовать, при этом оставаясь неподвижным на своём стуле.

Револий[143] это мог, через боль, через «не могу», он заставлял себя работать именно здесь и и именно на этой работе. Так как он спасал людей.

В 1941 году, во время блокады, он, пятнадцатилетний пацан, работал на ленинградском рыбзаводе. Стратегический объект, консервы с завода шли прямо на фронт, для защитников. А выбраковкой подкармливали их, работников. Что было существенной прибавкой к 250 рабочим граммам хлебного пайка.

Но у Револия была и семья. Мама и два младших братика, которые питались на иждивенческую норму в 125 граммов хлеба. И ему приходилось подворовывать с завода. Но не продукцию, а соль. Которую он выносил в корпусе чернильной ручки-самописки. Немного, но даже этого хватало на обменять дополнительно хлеба родным.

Неосмотрительно он поделился своим секретом с одноклассником, который работал в его смене и имел такие же проблемы с родными. А кто их не имел в зиму 41/42 годов! Неблагодарный одноклассник написал анонимку-донос. И его взяли с поличным, прямо на проходной завода.

Скорый суд и приговор — 8 лет. Только куда отправить отбывать наказание в блокадном городе? И он, вместе с другими заключенными, весь свой срок и отбыл в родном городе. Как выжил, до сих пор не понимает. Разбирали завалы, скалывали лёд и чистили тротуары и дороги, таскали неразорвавшиеся бомбы и снаряда. А после прорыва блокады и победы, восстанавливали город, вместе с немцами.

А семья погибла. Первой, погибла мама, обессиленная от голода пошла за водой на Неву, поскользнулась на льду и упала в прорубь, а выбраться сил уже не хватило. Осиротевших братьев отправили в приют-накопитель и по весне попытались на самоходной барже вывезти на большую землю. Кораблик с детьми вышел рано утром в бухту «Петрокрепость», но на противоположной стороне так и не объявился.

Эти все подробности он смог собрать воедино только после своего освобождения. А узнав, принял решение бороться с несправедливостью. И спасать людей. Даже ездил в «Коломяги»[144] в действующую церковь. Где перед потемневшими ликами икон неведомых ему святых, дал клятву богу.

И пошел работать на почту. Статья у него была не политическая, мужчин не хватало и он без труда устроился прямо на центральное отделение Смольнинского района. Где и проработал всю свою жизнь. И даже остался работать после выхода на пенсию. Ежедневно спасая людей.

В массе писем, которые ему приходилось обрабатывать, он выискивал анонимки. И уничтожал их.

И вот сегодня, ему попалась жемчужина среди прочих анонимок. Невзрачный самодельный конверт. И только адрес, куда направили письмо, выделял его среди прочих. Литейный проспект, дом четыре, областное управление КГБ. Аккуратно спрятав свою находку на теле под одеждой, он без особого труда отпросился с работы.

И почти бегом направился к своей берлоге. Как он называл небольшую комнату в коммунальной квартире на Полтавской улице. И задыхаясь, поспешил на свой пятый этаж.

Не разуваясь и не раздеваясь, тщательно заперев за собой дверь, надсадно дыша и не обращая внимания на ноющую боль за грудиной, занялся растопкой небольшой печки-буржуйки, что досталась ему вместе с выделенной комнатой. Труба печки выходила в маленькое оконце на глухой стене дома и редкий дым из неё не привлекал ничьего внимания.

Огонь в железной печке разгорелся, сухие доски от ящиков весело потрескивали внутри. Настало время главного. Револий, осторожно достал свою находку и еще раз полюбовавшись ею, сунул конверт в огненную глотку печи. Конверт вспыхнул сразу и весь каким-то потусторонним, синим огнём. И приняв это за знак, старик направил свой взор на висящую в углу икону и почти выкрикнул:

— Бог! Я выполняю свою клятву!

Неожиданно, его сердце пронзила острая боль. Тело мужчины постояв какое-то время на ногах, всей своей массой завалилось на печь. Отчего та не выдержав подобного издевательства, опрокинулась и, ударившись об пол, лопнула по шву, разбрасывая по комнате горящую древесину.