С двух берегов

14

В списке предприятий, брошенных их владельцами и опечатанных полицией, Доманович подчеркнул красным карандашом строчку, в которой значилась некая «лаборатория неизвестного назначения». Построили ее немцы года полтора назад на окраине Содлака — скучный, одноэтажный, вытянутый в длину корпус, обнесенный забором. Одиноко торчала высокая труба вытяжной вентиляции. На воротах никакой надписи, кроме обычной: «Вход посторонним воспрещен!» Небольшая группа работавших там специалистов съезжалась из окрестных дач, а по вечерам возвращалась восвояси и на территории оставался только вахтер из местных жителей.

С этой лабораторией были связаны те два пушечных выстрела, которые содлаковцы в первый и последний раз услышали за все время войны. Советская танковая колонна, неожиданно оказавшаяся в городе, оглушила обывателей грохотом и лязгом, никакого сопротивления не встретила и так бы и ушла вперед, не выпустив ни одного снаряда, если бы в это же время к лаборатории не подкатывал штабного вида автобус с инженерами или военными чиновниками — никто о них толком ничего не знал. Вместо того чтобы, как делали все другие в таких случаях, бросить машину и бежать, куда подскажут глаза, они понадеялись, что тяжелым машинам их не догнать, развернулись и помчались обратно. С перепугу не учли, что у танков, кроме гусениц, есть еще и пушки и что со снарядами в скорости лучше не соревноваться.

Командир головного танка сделал предупредительный выстрел с перелетом, а вторым снарядом разворотил удиравший автобус, как консервную банку. После этого танки исчезли, оставив на асфальте глубокие следы траков, а в душах содлаковцев — восхищение от мощи русской военной техники.

С тех пор в лабораторию никто не наведывался. Единственный ее страж, допрошенный Домановичем, клялся, что никакого представления о том, что делалось в охраняемом им здании, не имеет. Стефан осмотрел брошенное помещение и пришел к выводу, что там производились какие-то химические опыты, а какие именно — без специалистов не разберешься. Он советовал мне доложить Шамову о загадочной лаборатории, не дожидаясь, пока будет оформлен весь список брошенного имущества, и потребовать присылки экспертов-химиков. Но я никакого повода для спешки не видел.

А несколько дней спустя Стефан явился с внеочередным докладом, когда я еще спал. Он всегда торопился с дурными новостями. Мне даже казалось, что ему не терпелось испортить мне настроение. Но, разумеется, причина была иная. Мы с ним часто по-разному относились к одним и тем же событиям. Я уже начал свыкаться с мыслью, что война для меня кончилась. Стефан же сохранил весь пыл партизанской борьбы и не считал эту борьбу завершенной. Для меня Содлак был временным пристанищем, чем-то вроде пересадочной станции, откуда прямой поезд увезет меня на родину, а Стефан родился в этом городе и готовился в корне перестраивать жизнь.

Почти все горожане еще были для меня на одно лицо, а каждый дружелюбно улыбавшийся человек казался союзником. Стефан не верил улыбкам и словам, не верил, что в Содлаке все примирились с поражением Германии и с действиями советского коменданта. Он был уверен в другом — что враги затаились и скрытно готовят всякие пакости. Он всегда ждал неизбежных вспышек сопротивления со стороны подполья, а внешнее благополучие считал обманчивым, предгрозовым. И когда случалось что-нибудь похожее на козни против меня или установленных мной порядков, он, не теряя ни минуты, развивал энергию — в пересчете на лошадиные силы не меньше, чем в целый табун.

На этот раз он доложил мне, что один из его патрулей во втором часу ночи обходил район лаборатории и заметил в помещении свет непонятного происхождения. Патрульные знали, что здание опечатано, и заинтересовались странным явлением.

Стефан докладывал об этом как о факте, подтверждавшем четкость налаженной им системы охраны порядка. Потом от других я узнал, что патруль состоял из парня и девушки, далеко не равнодушных друг к другу. Для своих обходов они выбирали самые безлюдные места, а уж более пустынный уголок, чем двор лаборатории, найти было трудно. Но как бы там ни было, ребята проявили бдительность. Они бесшумно подобрались к окну, за которым блуждал чуть заметный синий луч, и разглядели силуэт что-то высматривавшего мужчины. Уверенные, что злоумышленник никуда не денется, они постучали в окно и пригласили его выйти. Свет погас, но выходить никто не собирался.

Сколько человек орудует в лаборатории и чем они вооружены, патрульные не знали. Приняли единственно правильное решение: девушка побежала будить Стефана, а парень, взяв на изготовку карабин, остался наблюдать за дверями и окнами.

Когда Стефан с прибывшим подкреплением вошли в здание, никого там не нашли. Самое удивительное заключалось в том, что не только печати на дверях, но и запоры на окнах остались нетронутыми, а те, кто проник сюда, словно испарились. Но перед тем как испариться, они успели разбить вдребезги многие хрупкие приборы.

Стефан ни одним словом не напомнил о своем мудром совете, но я и так почувствовал себя виноватым. Прежде чем докладывать Шамову, мы выехали на место. Хотя с химией я знакомился только в школе, но и мне стало ясно, что занимались здесь не пустяками. Просторные комнаты были уставлены новенькими хитроумными аппаратами, внушавшими уважение простецкому глазу своей непонятностью. И еще я убедился, что побывавшие тут ночные гости разбивали не все подряд, а только некоторые замысловатые узлы. На обычное хулиганство это не было похоже. Никакого другого выхода из здания, кроме тех, что были опечатаны, мы не нашли.

Приказав поставить у лаборатории круглосуточный пост, я обо всем доложил Шамову. «Не бросай трубку», — сказал он и стал разговаривать по другому телефону. Я ждал долго, прислушиваясь к хрипотце шамовского голоса, всегда внушавшего мне и ожидание подвоха и приятную уверенность в поддержке.

— Не заснул? — спросил он. — Сейчас выезжают. Один из них хотя еще не академик, но похоже, что скоро им станет, поэтому встречай, как генерала, и сопровождай.

Будущим академиком оказался щуплый, востроглазый мужчина в штатском, которому я бы и взвода не доверил. Зато сопровождали его майор и лейтенант весьма бравого вида. Как и было приказано, я их встретил по всей форме, представился, доложил. «Академик» вовремя моего доклада почесывал небритую щеку, потом приподнял шляпу, протянул хлипкую ладонь и назвал себя: «Юрий Григорьевич». Я спросил, не хотят ли гости закусить, но они предложили сразу отвезти их в лабораторию.

Пока майор выпытывал у патруля и Стефана подробности ночного происшествия, Юрий Григорьевич расхаживал по лаборатории, приглядывался к оборудованию, нюхал подряд все уцелевшие склянки и все больше мрачнел. Похоже было, что он решал в уме сложную задачу со многими неизвестными. Особенно интересовали его исписанные бумажки, которые мы находили в столах немецких лаборантов и приносили ему. Каждую он внимательно прочитывал, совал в карман и недовольно бурчал: «Не то… Ищите!»

А в это время майор и лейтенант, скинув кителя и засучив рукава рубах, передвигали столы, выстукивали стены. Работали они сноровисто и скоро обнаружили, что внутренняя стенка одного из лабораторных шкафов скрывает спуск в подвальное помещение — хранилище разных бутылей и тяжелых ящиков. Отсюда шел запасный выход за пределы забора, в густо разросшийся кустарник. Замаскирован он был не так уж хитро, но когда «гвардейцы» Стефана опечатывали здание, его не заметили.

Закончив осмотр, Юрий Григорьевич стал распоряжаться по-генеральски. Одного его телефонного звонка оказалось достаточно, чтобы прибыли грузовики с командой солдат из трофейного управления. Началась погрузка оборудования, а мы пошли обедать.

Меня все время беспокоил один вопрос, но прямо задать его я не решался. Начал издалека:

— Разрешите узнать, Юрий Григорьевич, вы довольны находкой?

Он вежливо улыбнулся и высказался не очень резко:

— Я рад с вами познакомиться, милые люди, но не скрою, что моя радость была бы более полной, если бы вы пригласили меня несколько раньше.

— Значит, эта лаборатория представляет интерес? — спросил я, чтобы узнать наконец, чего стоило мое благодушие.

— Определить ее ценность в нынешнем состоянии, — ответил ученый, — я не берусь. Но похоже, что здесь разрабатывался весьма заманчивый технологический процесс. Придется поломать голову, чтобы докопаться до сути.

— Как вы считаете, доктор, — уверенно присвоил ему ученую степень Стефан, — повреждения, которые сделаны в лаборатории, учинили несколько человек, или один?

— Вполне мог справиться один, — сказал Юрий Григорьевич, — ломать дело нехитрое. Важно было знать, что и как ломать. А это он знал. Но… у меня такое впечатление, что ломал он наспех и всего, что поручили ему тут натворить, он не успел. Видимо, его спугнули…

— А если мы найдем злоумышленника, он сможет быть полезным? — спросил Стефан.

— Если захочет, безусловно.

— Найдем! — пообещал Стефан.

— Желаю успеха, — сказал Юрий Григорьевич и стал прощаться.

Он уехал вместе с лейтенантом, должно быть приставленным к нему для охраны. Майор задержался. Мы перешли в мой кабинет. Я ждал взбучки за нерадивость, но речь пошла о другом.

— Нужно выяснить, кто из жителей города был связан с лабораторией или с ее сотрудниками, — сказал майор. — Далеко этот диверсант уйти не мог. Должен иметь надежное убежище или в самом Содлаке, или поблизости. Мы займемся этим по своей линии, а вы, товарищ Доманович, мобилизуйте актив и пошуруйте в городе.

— Будет сделано, товарищ майор!

Они разрабатывали план операции, а я молча перебирал ошибки, сделанные мной на посту коменданта.