С двух берегов

16

Вокруг опустевшего здания бывшей лаборатории заварилась склока. Первой нашла ему применение Люба.

— Сергей Иваныч, — завела она певучим голоском, — гляжу я на здешних ребят, и до чего же мне их жалко.

Ей всегда было кого-нибудь жалко, поэтому я не очень удивился. Разговор происходил за столом, ели мы что-то вкусное, и первая мысль пришла, что ребятам не хватает еды.

— Молока мало?

— Играть им негде. Ни детских садов, ни школ, бегают по улицам как неприкаянные.

— Это, Любаша, не комендантское дело — детишек забавлять. У них родители есть. И школы скоро откроются.

— Почему это не комендантское? Очень даже комендантское.

— Собирайся, пойдем по дворам. Я буду на барабане играть, ты «барыню» спляшешь.

— Вам все шутки, а я о деле говорю. Давайте, Сергей Иваныч, дом устроим… Ну, вроде наших, пионерских. Кружки заведем… Драгичка Павловичева и вправду плясать умеет, ребят учить будет. И баянист есть, очень парень ходовой. Игрушек наберем, книжек с картинками… Вот им весело будет, Сергей Иваныч! Верно ведь?

— Где же мы такую карусель устроим? В комендатуре?

— А я присмотрела. Тот самый, где химики работали. Его если почистить, прибрать — очень даже подходящим будет. Места там — на сто кружков хватит!

Я не знал, что и ответить. Сама идея была как будто и не вредной. Но в том, что организация таких домов входит в мои обязанности, я сомневался. Ответил неопределенно:

— Нужно с Дюришем поговорить, он в городе хозяин.

— А чего с ним, пузатым, разговаривать? Скажите: «Так надо!» — и весь разговор.

— Зря тебя, Любаша, комендантом не назначили, промашку допустили. Ты бы тут быстренько коммунизм навела.

— А ну вас! Я о деле. Вам ребят ни столечко не жалко.

Пока я не пообещал серьезно обсудить ее предложение, она на разные лады пела одно и то же.

А на другой день об этом же здании заговорил сам Дюриш. Этот взял быка за рога:

— Я, Сергей, хотел с тобой проконсультироваться. Вопрос вообще-то несложный… Лаборатория, которую немцы бросили, трофей Красной Армии. Но я думаю, что это не относится к самому помещению, к стенам и потолкам. Их-то вы разбирать не собираетесь?

— До этого не додумались.

— Поэтому, я надеюсь, ты не будешь возражать против того, чтобы я взял его в бессрочную аренду?

— Если оно городу нужно, как же могу возражать?

— В данном случае я говорю не только о городе, но и о своей личной заинтересованности.

В кабинет вошел Стефан, пользовавшийся правом входить когда угодно, спросил глазами, не помешал ли, я показал на кресло и переспросил Дюриша:

— Прости, Яромир, что-то до меня не доходит. О какой личной заинтересованности идет речь? Для чего тебе это помещение?

— При нацистах, Сергей, нас, патриотов, всяко ущемляли, не давали нам никакой возможности расширять дела. Тебе это хорошо известно. Я давно мечтаю дать Содлаку большую современную булочную с кондитерским отделением. Моя пекарня в таком плохом помещении, что стыдно. А если перестроить пустующее здание — это, конечно, будет недешево стоить, но получится великолепное предприятие.

— Нет! — сказал Стефан.

Дюриш изумленно посмотрел на него, потом на меня, словно спрашивая, кто тут хозяин. Мне тоже не понравился категорический тон Стефана, но его громкое «нет» перекликнулось с моим внутренним, и я не очень сердито сказал ему:

— Подожди, пока тебя спросят… А не кажется ли тебе, Яромир, что ты торопишься? Война еще не кончилась, не рано ли ты собрался расширять свое производство?

— Не рано, Сергей, не рано! Каждый патриот уже сейчас должен думать о будущем своего народа. Предприниматели славянского происхождения обязаны все свои средства и силы отдать на пользу общества.

Со своей точки зрения он, наверно, был прав. Но Стефан, не дождавшись приглашения, ринулся в бой:

— Не будет этого!

— Чего именно не будет, Стефан? — спросил я.

— Патриотов-предпринимателей не будет. Да, Яромир, не будет — ни германских, ни славянских, никаких не будет. Один предприниматель будет — народ. Тот, который не капиталы вкладывает, а пот. Йозеф не для того отдал жизнь, чтобы немецких капиталистов сменили славянские.

Стефан уже стоял, откинув кудлатую голову, и, постукивая кулаком правой руки по раскрытой ладони левой, чеканил каждое слово, как будто читал декрет будущего правительства. Дюриш смотрел на него с усмешкой, как на пустомелю, забавляющего трезвых людей неуместными байками. Я не хотел разжигать старый, бесплодный спор между ними и примирительно сказал:

— По-моему, Стефан, ты так же торопишься, как и Яромир. Как у вас тут устроится, мы сейчас обсуждать не будем, не мое это дело. А вот насчет здания не знаю, что и сказать… Есть еще одно предложение — отдать его под дом, где ребята могли бы проводить время с пользой для себя.

Теперь уже они оба с удивлением уставились на меня.

— Детишки-то без всякой заботы растут, — развивал я Любины мысли. — А в таком доме можно кружки завести: танцев, музыки, строить чего-нибудь.

По лицам Дюриша и Стефана заметно стало, что не перебивают они меня только из вежливости, и я сбился.

— Ты очень хороший человек, Сергей, — сказал Дюриш, усмехнувшись точно так же, как он только что усмехался, слушая Стефана. — Но твоя идея нереальна. Не пустят в твой дом детей.

— Кто не пустит?

— Родители… Кто из почтенных людей захочет, чтобы его дети танцевали вместе с босоногими? Кто из католиков пустит своих, чтобы они пели в одном хоре с евангелистами?.. Не пустят, Сергей. Несколько мальчишек соберешь, так для них в любом сарае места хватит.

Я взглянул на Стефана.

— Не пустят, — подтвердил он.

— Ну смотрите, дело ваше… Это я так, в порядке предложения, — сам не зная почему, стал я оправдываться.

— Дом нужен мне! — решительно заявил Стефан.

Я подумал, что он спятил, и эта же мысль, наверно, возникла у Дюриша.

— Тоже предприятие откроешь? Или полицейское управление?

— Какая бы администрация ни образовалась в Содлаке, — объяснил Стефан, оставив без внимания мой вопрос, — здесь будет существовать коммунистическая партия. Легальная и массовая. Уже сейчас ко мне пристают многие, просят помочь создать партийную организацию. Нам нужен дом, в котором мы могли бы собираться и приглашать всех, кто хочет научиться думать. В помещении лаборатории хватит места и для собраний, и для читальни. И типографию небольшую там же можно оборудовать. Будем выпускать газету. Перестроим все своими силами, рабочие согласны. Я уже с ними об этом говорил.

Дюриш слушал, приоткрыв рот, словно выпуская пары. И следа усмешки не осталось на его мясистом лице. А я… Не хотелось мне обижать городского голову, но требование Стефана я не мог не признать справедливым. Так и сказал:

— Против этого предложения у меня нет никаких возражений. Дом просвещения Содлаку действительно нужен. И типография нужна. Как ты считаешь, Яромир?

Он не был упрямым и очень быстро соображал. Он уже понял, что спорить с нами по этому вопросу — значит обострять отношения.

— Ты прав, Сергей. И Стефан не ошибается. Если будет партия коммунистов, то запишутся многие… И я запишусь, — добавил он, немного подумав. — Но не следует забывать, что у нас будет демократия, будут и другие партии. Они спросят: почему дом только для коммунистов?

Стефан, чуть было не расхохотавшийся, когда услышал, что Дюриш тоже собирается стать членом компартии, на последний вопрос ответил со знакомым мне яростным блеском в глазах:

— Потому что только коммунисты говорят народу правду и могут открыть ему глаза.

— А почему ты считаешь, что правда в твоем кармане и только коммунисты могут открывать глаза? На это способны все честные люди, — тихо сказал Дюриш.

— Потому что коммунисты доказали это не речами на трибунах и не бочками вина, а борьбой с оружием в руках, под пулями врагов доказали, в тюрьмах доказали, наперекор смерти доказали!

— Другие тоже боролись, не коммунисты, — напомнил Дюриш. — И в тюрьмах сидели, и погибали.

— Боролись, — подхватил Стефан. — Но нужно еще разобраться, кто за что боролся. Только коммунисты боролись, ничего не отвоевывая для себя лично. Коммунисту не нужно ни своего завода, ни своей пекарни, ни своего поместья. Все, что они завоевывают, все для общества, для народа, Яромир. Вот откуда у них право говорить от имени народа.

Упоминание о пекарне пришибло Дюриша, и он не стал искать слов для ответа. Я воспользовался паузой:

— Хватит. Договорились так: здание бывшей лаборатории отдаем местным антифашистам. Точка!

Дюриш с таким просветленным лицом выслушал мое решение, как будто у него никогда и не было мечты о крупном хлебобулочном предприятии. Стефан никакой радости не выказал, ничего другого он не ожидал.

Но прежде чем стать домом содлакских коммунистов, эта треклятая лаборатория еще доставила нам немало неприятностей.