Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века

Глава XI

В палату к тете Колю пустили только после утреннего обхода, часов в десять, он весь измаялся, пока сидел в приемном покое. Лену он не видел лет семь и, когда вошел в палату, испытал облегчение, — выглядела она, в общем, не так плохо, как он ожидал. Палата была на восемь коек, но ее готовили к ремонту и после выписки или смерти больных больше никого не селили, поэтому в большой палате остались только двое — Лена у двери и у самого окна какая-то старуха. Старуха была «ходячей» больной, минут через пять после обхода сунула ноги в шлепанцы и куда-то удалилась.

Тетя Лена почти не говорила, только слушала, водя поверх одеяла рукой. Он рассказал ей все про юбилей, про то, что в свою комнату Нина врезала замок.

Тут вернулась старуха, легла на койку, уставилась в потолок.

Они немного помолчали. Тетя оглядывала племянника странным взором.

— Вино, говоришь, французское приготовил? С сервировкой, чтоб как положено? — Лена слабо усмехнулась, покачала головой. — А ведь какая была, когда в столовой-то работала… Помнишь, я к вам в общежитие-то приезжала?

— Помню, Лена, как не помнить?..

Старуха соседка повернула голову на подушке так, чтобы высвободить ухо для подслушивания. От Коли это не укрылось.

— Вы бы… погуляли, к примеру, — сказал он, — вы ж ходячая… Нам поговорить надо.

Старуха обиделась, но хоть не сразу, а вышла. Лена опять странно смотрела на Колю.

— Не растешь ты, Коля…

— Да как же, Лен, я на курсах паразитологии…

— Да не в этом дело, — перебила Лена, опять покачав головой, — подходов у тебя нет, вместо слов, вон, руками рассуждаешь. Нудный ты небось, Коля… А там у нее начальство шьется. Бизнесмены… Военные чины… Обхождение…

Она умолкла. Глазами показала, чтоб он уходил.

По дороге из больницы Коля свернул на почту, дозвонился до Хрипуновой, сказал, что берет отпуск за свой счет по семейным обстоятельствам. Потом набрал по автомату свой рабочий номер, трубку сняла Сима, он с ней немного поговорил и спросил, не спрашивал ли его кто по телефону. Нет. Никто.

Вечером Коля опять сидел на кухне, ел то, что прикупил в магазине. Вдруг из щели между досок на столешницу заполз таракан.

— Ты тот самый, что ли? Или другой?.. — неуверенно сказал Коля и опять, как тогда, подул на него. Тот сидел не двигаясь. Таракан был сухой, аккуратный, как бы застегнутый в серый сюртучок. Коля вспомнил его латинское название Blatella germanica.

— Вот так-то, германец, — сказал Коля. Он рассказал ему, что они, германцы, самые выносливые и к дихлофосу, и к хлорофосу, и к другим ядам фтористой группы.

— Вы молодцы, к примеру, против химии, — говорил он, — только вот холода вы не выносите, бедняги.

Ночью Коля встал попить воды. Подошел к умывальнику, и, когда включил свет, в раковине полчища насекомых бросились врассыпную, многие в суматохе застряли в фильтре сливного отверстия.

И лишь один остался на месте, не убегал, а как бы на правах знакомца претендовал на милость и общение. Коля быстро открыл баночку зубного порошка, послюнявил палец и макнул. Поднес палец к насекомому (он не шелохнулся!) и легонько пометил спинку. А вечером следующего дня после посещения больницы опять сидел на кухне и караулил, придет ли меченый друг или это были разные тараканы и его догадка не имеет под собой почвы.

Коля встал, включил телевизор. Еще в Москве он привык в ожидании позднего прихода Нины с работы смотреть подряд все вечерние и ночные передачи. И здесь его потянуло к ящику. Он перевел на НТВ.

На экране была диктор Татьяна Миткова. «Добрый вечер», — сказала она Коле. Прямо лично Коле сказала.

— Д…добрый вечер… — запнувшись, чуть оторопело ответил он.

С телевизором у него за недели одиночества сложились особые, можно сказать, трогательные отношения.

— А теперь хорошие новости, — сказала Миткова. — В известном санатории «Жемчужина Сочи» открывается новый корпус. В распоряжении больных будут новая водолечебница и кабинет физиотерапии.

— Да, будут, — вставляет от себя Коля. — Только для кого? Для миллионеров-бизнесменов, конечно, будут. Вон Шибаков из отдела яходими-катов с желудком сколько мучается, а путевка пять тысяч стоит.

— …приступили к выпуску новой модификации «Таврии», — продолжала читать новости Таня Миткова. — Коллектив Запорожского завода…

— «Новой модификации», — передразнил Коля. — А двигатели ни к черту. Вон Колька, сын Никифорова из охраны, купил, а кривошип полетел, он в гарантийную, а там говорят — это теперь иномарка.

Так Коля продолжал разговаривать с диктором, как с живым человеком по обыкновению многих пожилых или очень одиноких людей.

Только на третью ночь Колин эксперимент с тараканом подтвердился. А было это так. Уже перестала работать первая программа телевидения, Коля собирался лечь спать, когда пошел на кухню, включил свет, и все повторилось: насекомые разбежались, а германец, с белой меткой на спинке, остался. Если б кто мог видеть в этот момент Колино лицо, подумал бы, что Коля тронулся умом. Он причмокивал губами, прицокивал языком, таращил глаза, выказывал признаки необыкновенного радостного изумления. Он всячески давал насекомому понять, что сигнал меньшего брата о желании общения принят, что контакт состоялся.

Никогда Коля по своей воле не пил вина больше двух рюмок, а тут подошел к шкафчику, где еще в день приезда обнаружил початую (наверняка на медицинские нужды) четвертинку, и налил половину граненого стакана, выпил в три глотка. С его подбородка в раковину скатилась капля алкоголя. Жидкость, ударившись об эмаль, втянулась в круглое, крепкое полушарие. Таракан подполз к нему, обошел выпуклую каплю лужицу-озерцо, дотронулся кончиком усика до кромки, направил пробу в рот.

Неожиданно для себя Коля запел: «Эх ты, таракан запечный, друг ты мой сердечный!», и ему, уже сильно опьяневшему, ужасно захотелось приласкать и обнять друга, заплетающимся языком он разъяснял ему, что в их судьбе много схожего, что его тоже вроде как дустом травят в последнее время. Коля подождал реакции, естественно, не дождался, махнул рукой и пошел в комнату. Его мутило. Кое-как добрался до телевизора (это был черно-белый «Север»), нажал на кнопку.

Экран с гулом наливался серым мерцанием. Из зыбких мельтешащих всполохов проступил чей-то силуэт… туалетный столик… постель… репродукция «Незнакомки»… Ой, да это же московская комната Нины, в углу, где кровать-то она одноместную поставила. Коля вверх-вниз тряс головой, как хозяйки взбалтывают залежалые банки с компотом. Но алкогольный осадок совсем замутил ему голову, он опустился на пол возле тумбочки, на которой стоял у тети телевизор. С экрана послышались причмокивающие звуки, протяжный гуд голоса — Нина потягивалась, включила бра, хмуро озиралась, как бы недовольная тем, что ее среди ночи разбудили. Коля втянул голову в плечи.

— Нин, а Нин! — позвал он едва слышно. Нина вертела головой, не понимая, откуда голос, застыла взглядом в направлении двери.

— Да не там я, Нин… Я по телевизору…

Только тут она, резко обернувшись, уставилась в телевизор. Коля не видел себя на экране, потому что корпус ящика был повернут к нему боком, но по контрастным отсветам на лице жены понимал, что экран повторяет движения его рук, доносит до Нины его речь.

— Ты, Нин, не бойся, я скоро исчезну, я просто — слышь? — попрощаться, к примеру, хочу.

Коля видит, что она слушает внимательно, даже вроде не злится.

— Я, конечно, понимаю, — продолжал Коля, — что разбитый кувшин не склеишь… Неровней меня считаешь… Ты там с бизнесменами и полковниками, курсы кончила… А ты, к примеру, знаешь, что такое Blatella germanica? А?

Коля привстал с пола, вгляделся в озадаченное лицо жены, сказал наставительно:

— По глазам вижу, что не знаешь. На блесну попалась, Нина, на блесну! — Коля помолчал немного. — Значит, говоришь, муж у тебя полковник. — Нина в этом месте вдруг замахала руками, как бы протестуя, вроде как оправдываясь. Но Коля остановил ее, выставив вперед руку. — Не надо, Нин, я все знаю, не будем об этом. Я с тобой, Нин, прощаюсь. Я съехал с квартиры.

Навсегда. Я с тобой из Реутова говорю, из дома тети своей Лены. Ее в больницу положили.

Нина при этих словах молча закачалась на месте — как от непоправимого горя.

— Ты, Нин, еще устроишь свою жизнь, вон какая стала красивая, дебелая… это я никуда не гожусь, особенно после сама знаешь чего…

Он всхлипнул, а Нина быстро-быстро, как в немых фильмах, тянулась руками к экрану, о чем-то беззвучно умоляла, рвала на себе волосы, металась из стороны в сторону.

— Прощай, Нина, — сказал Коля и растаял на экране. Вернее, сузился до яркой точки и исчез. А когда пришел в соображение, увидел себя лежащим на полу. На экране включенного телевизора бесились всполохи давно закончившего работать канала.

Он расторопно выключил телевизор. Ему даже сделалось не по себе. Экран погас, воспаленная точка еще долго и как-то таинственно угасала в центре экрана, как бы что-то пытаясь напоследок внушить. У него был знакомый механик из московской химчистки (он там работал не по специальности), так этот механик Григорий под мухой любил рассказывать, что знает одну великую тайну. «Вот, Коля, — говаривал он обычно после пятой рюмки (Коля не пил), — если на 666-й секунде после восхода луны включить тот канал, который уже, значит, закончил работать, то ты увидишь — сам знаешь что. Что?»

— Сполохи, белые точки всякие…

— Правильно, — говорил Гриша, наливая шестую. — Электронные эти белые мухи, судороги сигналов — это не просто остывание кинескопа. Это, Коля, — рука его тянулась к следующей дозе, но Коля не разрешал, он как-то смешно накладывал на рюмку сверху свою ладонь и с видом неподкупного и сурового пограничника застывал на месте; механик сквозь дикий сумбур опьянения и бессвязного коловращения отравленного ума нити повествования, однако, не терял и заканчивал свой рассказ про то самое открытие:

— Нет, Коля, экран телескопа — это просто техническая панель, но, когда аппарат выключают, на экран попадают отблески из того света, да, да, Коля, это хоть плохо видно и много-много всяких чинимых помех… Это, Коля, оттуда, и кто умеет читать эти знаки, различать контуры, тот может даже свою судьбу будущую угадать, про умерших родственников узнать и спросить… У тебя много покойных родственников?

— Да вроде нет…

— Да? А то б голоса их мог различать, что-то можно спросить, как и что.

Механик опять тяжелой рукой повел в сторону бутылки (далеко в сторону), но Коля, заворачивая разговор, строго говорил:

— Ну все, Гриша. Не обижайся, а тебе уже хватит.

Так-то они изредка встречались, дружили, тараканов ему Коля пару раз выводил, но Гриша был пьющий, а потому для Коли неинтересный, слишком остроумный, шебутной и предприимчивый а Коля таких не любил.