Сага Форта Росс

ГЛАВА 1 ПРИЕЗД КНЯЖНЫ ЕЛЕНЫ

Обрывки черных туч, подгоняемые штормовым ветром, мокрыми лохмотьями проносились над вымокшим берегом Тихого океана и немного задержавшись над горами, скрывались на востоке. Черные, тяжеловесные, свинцовые волны яростно набегали на серпообразный берег и пенистыми брызгами разбивались у подножья высокого плато.

Наверху, в центре плато, насупился под хлесткими ударами насыщенного влагой морского ветра, Форт Росс, укрывшийся за высокими бревенчатыми стенами, как будто прячась от яростных наскоков косого дождя иногда вдруг каскадами низвергавшегося из расхлябанных небес и заливавшего потоками воды размякшую почву одинокого, заброшенного на неприглядную землю, форта.

Ранняя весна 1841 года… Типичная калифорнийская весна, с ежедневными дождями, с низко-нависшими над океаном, тяжелыми свинцовыми тучами, с туманами, подгоняемыми яростными порывами ветра, неприятно забивающегося под пальто, мокрыми цепкими щупальцами проскальзывающего под воротник, чтобы затем пробежать по спине и заставить человека зябко поежиться.

Такой типично-калифорнийской погодой ранней весны был встречен утлый корабль Российско-Американской компании, рано утром прибывший на рейд Форта Росс из столицы Русской Америки, Ситки, и теперь сиротливо трепавшийся на якоре в открытой бухте форта, совершенно не защищенной от набегов тяжелых волн с океана или от порывов штормового ветра. Закончен, наконец, тяжелый переход из Аляски, во время которого не было ни одного дня, когда корабль не трепало бы как спичечную коробку или щепку на волнах.

Прибытие корабля в Форт Росс, расположенный на калифорнийском берегу Америки, было большим событием для этой маленькой русской колонии, потому что на корабле, кроме обычного пополнения персонала форта: русских «промышленных» — охотников и зверобоев, а также алеутов, специалистов по охоте на морского зверя, также приехала новая хозяйка форта, молодая жизнерадостная Елена Ротчева, жена недавно назначенного коменданта этой русской колонии, Александра Ротчева.

Неприветливо встретил форт молодую Елену; неприглядный берег, мокрые, побуревшие от непогоды, тяжелые, массивные стены форта, окружавшие квадратом несколько низеньких насупившихся, намокших домиков — все это нагоняло тоску и могло сильно охладить энтузиазм новоприбывших «пионеров» русской цивилизации, приехавших на пустынные берега Калифорнии, чтобы продолжать дело, начатое несколько лет тому назад, ставшими теперь легендарными, основателем Русской Америки Барановым и его ближайшим помощником Кусковым, построившим Форт Росс двадцать девять лет тому назад, в 1812 году.

Не так то легко, однако, было погасить или притушить огонек жизнерадостности, бурливший в Елене. Слишком много было в ней жизни, энергии; неиссякаемый источник смешливости и веселья не мог позволить ей быть в подавленном настроении долгое время. И даже угрюмый вид форта, неприветливо глядевшего с высокого берега на маленький корабль, даже косые полосы дождя, даже бесконечная качка во время многодневного перехода из Ситки в Форт Росс — ничто не могло убить в Елене ее естественной жизнерадостности, веселости, чувства юмора, всегда поддерживавшего ее даже в самые трудные дни, в трудные моменты жизни, которых, к счастью, было немного в жизни юной Елены.

Нужно сказать, что с приездом красавицы «принцессы» Елены в Форт Росс, жизнь форта совершенно преобразилась, закипела ключом. Угрюмый, неприветливый до того, форт вдруг ожил, расцвел, развеселился; неразговорчивые алеуты, неприветливые русские промышленные, совершенно переменились. На каменных, неподвижных лицах алеутов вдруг стала внезапно появляться улыбка; русские тоже стали чаще улыбаться — и, если прежде работали молча, сосредоточенно (тяжелая работа не вызывала веселья), то теперь часто то там, то здесь вспыхивала над широкими просторами полей и над водами обширного океана задорная живая русская песня, совсем не похожая на песни Сибири, которые они до этого угрюмо пели за стаканом крепкой водки, вспоминая кандальный звон и бесцветную тайгу. Теперь это были песни необозримых русских полей, могучих рек, и взлетов сокола и жаворонка.

Белокурая, синеглазая, жизнерадостная, но часто вспыльчивая, Елена сразу после приезда внесла живую струю в монотонную жизнь форта, сделала жизнь более интересной, стала душой колонии, вокруг которой стали вращаться интересы всего населения колонии вообще и каждого отдельного члена этого селения в частности, начиная с ее мужа, коменданта форта, и кончая самым молодым подмастерьем, работающим в закопченной кузнице форта, или помощником мельника, постоянно напудренным тонкой белой пылью пшеничной муки.

Александр Гаврилович Ротчев, муж Елены, принадлежал к той категории молодых решительных людей начала и середины девятнадцатого века, которыми был богат этот век во всех странах Европы и в Америке. Как английские созидатели империи, как служащие Гудзоновой компании или Ост-Индской компании, или как пионеры северо-американского материка, упорно и бесстрашно продвигавшиеся на запад к берегам Тихого океана, русские пионеры также, не взирая на опасности и стычки с туземными племенами, двигались из Аляски на юг, стараясь закрепить за Российско-Американской компанией богатые берега тихоокеанского побережья Америки. Им удалось дойти до бухты, на берегах которой в настоящее время раскинулся город Сан Франциско.

Новый тип русских конквистадоров, к которым принадлежал Ротчев, был совсем другим, иным от типа пионеров, открывавших и закреплявших за Россией американские берега. То был тип отважных, смелых людей, в большинстве случаев людей не образованных, часто неграмотных. К ним принадлежали Баранов, Кусков и другие. Они прокладывали пути и ставили вехи по которым следовали пионеры другого типа, пришедшие на новые места, как администраторы и «культуртрегеры» не столько для того, чтобы захватывать новые места, сколько для того, чтобы закрепить захваченное, принести законную администрацию и показать туземцам русскую цивилизацию и русскую культуру. Ротчев принадлежал к этой, второй категории людей, среди которых было много офицеров военно-морского флота, перешедших на службу Российско-Американской компании, привлеченных на службу на американской окраине империи духом приключенчества и предприимчивости, и, что было немаловажной причиной, хорошими окладами.

Одним из таких людей был и Ротчев. Хотя он и не принадлежал к титулованной аристократии, но по какому-то неписанному закону, его жена Елена Павловна, сразу же после ее приезда стала известной среди русских и также среди испанцев, иногда приезжавших в русскую колонию с юга, как «Принцесса Елена», может быть потому, что она была урожденная княжна Гагарина.

Нужно сказать, что «принцесса» Елена сильно выделялась среди простых, работящих русских людей не только своим происхождением, привычкой властвовать (приехав из страны, где все еще существовало крепостное право), и своей необычной красотой, но также и своей тактичностью, вниманием к нуждам простых людей и своим особенным обаянием, которое невольно привлекало всех к ней.

В хмурый, дождливый день, когда Елена сошла на берег с маленького суденышка, привезшего ее из Ново-Архангельска, бывшего тогда столицей Русской Аляски и всех русских владений в Америке, рабочие форта долго носили с корабля на берег и таскали вверх по грубо-сколоченной лестнице с пристани на высокий берег, чемоданы и ящики с личным имуществом молодой жены коменданта. Что это было за имущество очень скоро узнали местные калифорнийские модницы, красавицы-испанки, синьоры и синьориты из испанских миссий, раскинувшихся вдоль побережья Калифорнии, на юг от Форта Росс.

Елена привезла с собой невероятно большой гардероб новейших парижских туалетов, на зависть испанским модницам. К чему, казалось бы, везти в такую глушь, как Форт Росс, такую массу туалетов, зная, что там не будет людей ее круга, что едва-ли представится возможность надевать и носить туалеты подстать Петербургу или Парижу! Может быть это было неумно, может быть даже жестоко по отношению к другим женщинам, женам простых рабочих и «промышленных», живущих и работающих для компании в колонии Росс!

Однако, так вышло, что люди, живущие в Россе и вокруг него, меньше всего завидовали блестящим туалетам своей «принцессы». Как русские, так и алеуты, и те и другие, простые рабочие люди смотрели на Елену, как на существо другого высшего порядка, так не похожую на все обычное, до сих пор окружавшее их. Смуглые, загорелые алеуты, привезенные в Калифорнию с Алеутских островов, никогда в жизни не видели такой женщины, так не похожей на их черноволосых, смуглых, узкоглазых женщин. Белокурая, голубоглазая Елена казалась им воплощением божества. Так же смотрели на нее и русские промышленные. Многие из них большую часть своей жизни провели в глухих местах Сибири или на Алеутских островах. Женщин было мало в тех местах и это были женщины того особенного пошиба, которых можно всегда встретить в рабочих поселениях; большей частью это были опять алеутки или индианки и, в лучшем случае, креолки. Нет, Елена для них была таким же высшим существом, каким она казалась и алеутам.

Эти люди не завидовали Елене, они считали, что все что она имела, принадлежало ей по праву, все это соответствовало ее рангу «принцессы» и общественному положению супруги коменданта форта. Если кто и завидовал обилию парижских туалетов Елены, так это испанские красавицы, приезжавшие из миссии Св. Франциска на какие-нибудь торжества. Испанкам трудно было соперничать с Еленой в нарядах. Корабли редко посещали калифорнийские берега, под влиянием старого запрета испанского правительства. В результате, только случайная поездка в Испанию могла обогатить их гардероб. Правда, за последнее время, обстановка изменилась в связи с революционным движением в испанских колониях Америки и их отделением от метрополии. Иностранные корабли стали посещать Калифорнию, особенно корабли предприимчивых «бостонцев»… Но… все это было впереди…

Первые впечатления от форта, когда Елена вошла в ворота и увидела, сквозь сетку мелкого, моросящего дождя, низкие приземистые домики административной части колонии, были далеко не обнадеживающими. Ее сердце упало… Правда, она ожидала самого худшего здесь, вдали от родины, она видела непритязательные домики «столицы» русской Америки, Ново-Архангельска, но там уже виден был растущий, с каждым днем становящийся лучшим, город. Здесь же, это даже не была деревня… Только несколько домиков, окруженных с четырех сторон громадной бревенчатой, напоминающей тюремную, стеной из вековых деревьев, да двумя угрюмыми, нахохлившимися под своими мокрыми крышами, сторожевыми башнями.

Это был передовой пост, пограничная крепостца, жизнь в которой была в постоянной опасности от возможных набегов индейцев, которые в это время были еще совершенно дикими и часто совершали набеги на испанские миссии. До сих пор, однако, Форт Росс избежал атак дикарей, может быть потому, что русские поселенцы старались поддерживать с соседними индейцами хорошие отношения, а кроме того и потому, что в форте поддерживалась суровая военная дисциплина, введенная еще основателем форта Кусковым. Все время у ворот форта, у небольшой пушки, день и ночь стоял часовой, а кроме того, в каждой башне, тоже постоянно дежурил часовой. Неожиданная атака на форт была почти невозможна.

День приезда Елены был дождливым, как уже было сказано раньше. Она с тоской посмотрела на несколько домишек и мельницу, снаружи стен форта, и вошла во двор. Слякоть, ветер, дождь встретили ее за воротами. Впереди, в сумраке наступающего вечера, она увидела цепь невысоких гор с зацепившимися за них грязно-серыми тучами. Там, позади, где-то за горами, была девственная, нетронутая, солнечная Калифорния, а здесь между океаном и горами, на небольшом плоскогорье прицепился и потонул в омерзительной слякоти небольшой бастион самого дальнего проникновения русских на восток, в Америку, в Калифорнию, носящий гордое название — Форт Росс. Поселок около форта закутался не то в дымку тумана, не то спрятался за сеткой мелкого, моросящего дождя.

Угрюмые горы, черные тучи набрасывали какую-то тяжелую тень на все домики форта, приютившегося у стен форта, вокруг огромной площади в центре крепости. Видно было, однако, что дома и склады сделаны добротно, на десятки лет; каждый дом скобочен из тяжелых, массивных бревен гигантского красного дерева, которого было так много в прибрежной полосе Калифорнии. Бревенчатые избы давно потеряли свежесть и аромат свежесрубленного леса и под влиянием непогоды, дождей и брызг приносимых соленым морским воздухом, почернели, побурели и приняли вид домов, как будто стоявших там не десятилетиями, а веками. Двадцать девять лет существования форта казались здесь в этом мокром, дождливом климате, веками.

Дом коменданта выглядел не лучше, чем другие дома внутри форта; такой же низкий с небольшими окнами; бревенчатые, коричневые стены и крыльцо с небольшой верандой. Это был дом, в котором Елена ожидала провести месяцы, много месяцев и даже годы, провести вдали от знакомой ей обстановки Петербурга, вдали от такого чистенького, подстриженного, хорошо содержащегося подмосковного имения. Контраст был, конечно, большой и невыгодный для ее нового дома. Какими-то узкими показались ей двери, узкими и низкими — окна. «Наверно, совсем темно и сыро внутри», невольно подумала она.

Комендант, молчаливо шедший с ней, взглянул на Елену, понял ее грустные мысли и, потрепав ее руку, тихо сказал:

— Не очень-то привлекательный вид здесь, дорогая, да еще в такую омерзительную погоду. Я тебя понимаю и понимаю твои чувства.

Елена взяла его под руку и прижалась к мужу. — Я не боюсь и готова на все, — тихо прошептала она, стараясь сама себя подбодрить. — Ведь я знала куда я еду и чего здесь ожидать. Не думай, пожалуйста, Саша, что жизнь здесь пугает меня.

— Молодец, Леночка, крепись. А главное, не думай, что Форт Росс всегда выглядит так, как он встретил тебя сегодня. Может быть завтра утром проснешься, выглянешь в окно и сама удивишься перемене. Здесь, ведь, часто так, идет дождь всегда с ветром, косыми струями хлещет в окна и, кажется, конца ему не будет. И вдруг, ветер разрывает тучи, гонит их разорванные клочья за горы, выглянет солнце и сразу все повеселеет, оживет.

— Спасибо, Сашенька, мне уже хорошо, ты меня как-то ободрил своими словами. Конечно, вид форта сегодня далеко не обещающий, но я ведь знаю одну вещь: здесь твоя работа, твоя жизнь и я хочу быть с тобой, помогать тебе делать большое русское дело. С тобой я буду жить везде, не жалуясь на условия, куда-бы тебя не послали! — Она помолчала немного: — Я ведь доказала это тем, что приехала к тебе в это забытое Богом место…

Ротчев с Еленой медленно подходили к крыльцу комендантского дома, увязая в мягкой намокшей земле. Требовалось некоторое усилие чтобы вытаскивать из грязи увязавшие ноги. Каждый раз, когда нога поднималась, слышался чавкающий звук отделяющихся от грязи сапог. Елена сосредоточенно поднимала и опускала свои ноги, стараясь не ступать в лужи. Теплые, высокие сапожки предохраняли ее от мокрой земли и она даже с удовольствием прислушивалась к этому сочному, звучному чавканию грязи.

— Ты сам здесь человек еще новый, — добавила Елена, после небольшого молчания, — и я уверена, тебе одному было не легко, но мы, теперь, будем вместе бороться и я не сомневаюсь, что вдвоем, вместе, мы преодолеем все невзгоды. Постараемся, по мере сил, сделать нашу жизнь здесь как можно более приятной, несмотря на всю неприглядность обстановки, которую я видела сегодня. Сказать тебе правду, я ожидала здесь всего, ожидала самых примитивных условий, но то, что я увидела, когда сошла с корабля, сначала сильно меня удручило, но… теперь это чувство прошло. Теперь мне хочется вот, идя вместе с тобой, бросить вызов — мы не сдадимся… не правда-ли?

Может быть Елена хотела подбодрить себя этими словами, показать, что первые впечатления не были такими уж плохими.

— Мы, ведь, Саша не боимся лишений. То, что я перенесла во время путешествия по Сибири, весь год скитаний вдали от дома, наконец путешествие по бурному морю от сибирских берегов до Ново-Архангельска — все это приучило меня к лишениям, а главное — не бояться опасности. Скажу тебе откровенно, жизнь в Ново-Архангельске, до отъезда сюда, была не сладкой. Эту зиму, там опять был недостаток в пище и все, что мы ели — это рыбу: рыба свежая, рыба соленая, рыба копченая и рыба испорченная… Все это меня не пугало, но… — и она опять прижалась к Ротчеву, — вид этого дома, где нам нужно жить, пугает меня, нагоняет на меня тоску.

Ротчев молча взял ее руку и прикоснувшись губами к перчатке на руке, пожал ее. Он не хотел заранее убеждать ее.

— Ты, у меня, смелая, — улыбнулся он, — и мы, с тобой, не пропадем. Главное не суди ни о чем по внешнему виду. Вот сейчас войдем в дом и ты увидишь, что у нас внутри дома все устроено не совсем уж плохо. Разденешься, согреешься, подкрепишься горячим, душистым чаем — и расскажешь все о твоем длинном путешествии. Я, ведь, тебя не видел почти два года… А завтра, если будет солнце, ты увидишь, как хорошо здесь и забудешь все твои сомнения и тревоги.

Увлекшись разговорами и друг другом, осторожно обходя лужи, Ротчев с женой почти забыли третьего человека, шедшего с ними. Это была молодая женщина, тоже хорошо одетая, как и Елена, с такой же грациозностью поддерживавшая свое длинное платье, чтобы оно не загрязнилось. Что более всего было поразительно, эта молодая женщина была такая же золотоволосая и голубоглазая, что казалась сестрой, если не близнецом, Елены. Ее манера держать платье, ее маленькие руки, которых не могли скрыть даже длинные, красные перчатки — все это ясно показывало, что она была представительницей того же класса, той же группы общества, к которой принадлежала и Елена.

Елена вдруг вспомнила о ней, виновато оглянулась на молодую женщину. Сходство между ними в этот момент стало еще более поразительным. Вся разница была, вероятно, в темпераменте. Веселая, жизнерадостная, вся какая-то солнечная, Елена была полнейшим контрастом по характеру с Анной, спокойно-сосредоточенное лицо которой казалось маской, скрывавшей какие-то потаенные мысли. Видно было, что что-то беспокоило ее, что-то волновало, что заставляло Анну вдруг сурово сжать губы и задумчиво смотреть вдаль, куда-то далеко, дальше, чем этот форт, дальше океана, может быть в далекую Россию.

— Как тебе нравится наш новый дом, Анна? — спросила ее Елена, — не пугает?

Анна вскинула свои длинные полуопущенные ресницы, посмотрела прямо в глаза Елене и потом, как-бы, проснувшись от своих далеких дум, тихо сказала низким вибрирующим голосом:

— Ничто меня не пугает, дорогая Ленуся; мы сами создадим здесь условия и жизнь к которой мы стремились. Скажу откровенно — я рада быть здесь, рада быть чем-то полезной и рада быть как-можно дальше от Петербурга, которого, я надеюсь, никогда больше не увижу.

Анна была подругой Елены. Они подружились еще в школьные годы, много лет тому назад и с тех пор почти никогда не расставались. Когда Елена предложила Анне, в шутку, поехать с ней в далекую, дикую Америку, не ожидая того, что Анна согласится поехать в такую глушь, ее подруга вдруг согласилась. Это сначала страшно поразило Елену, но потом она поняла, зная настоящие причины такого решения Анны. Никого из родных у нее не осталось в живых, жила она одна сиротой. Хотя средства у нее были и довольно большие, но шумная жизнь в Петербурге или в Москве потеряла для нее всякий интерес; запереться же в деревню, в свое имение, она не могла, чувствуя, что там она будет медленно и ненужно растрачивать свои годы. Поэтому-то Анна с радостью приняла приглашение поехать со своей подругой в девственную, еще почти нетронутую Калифорнию и может-быть там на далекой окраине империи делать какое-то полезное дело.

И, конечно, Елена была несказанно рада, что у нее будет подруга и компаньонка, с которой она сможет обмениваться впечатлениями, делиться секретами и попытаться создать жизнь, как-нибудь похожую на жизнь в далекой России, создать сносные условия для мужа Саши и чем-то облегчить тяжелую, однообразную и бесцветную жизнь промышленных форта. Она была рада, что перемена обстановки может быть поможет Анне заглушить боль и тяжелые воспоминания о неизвестной судьбе ее нареченного Константина, воспоминания мучавшие Анну со дня его внезапного исчезновения на Кавказе три года тому назад.

Анна помолчала немного и потом тихо добавила в ответ на вопрос Елены:

— Я уже влюблена в это место… а самое главное, чем дальше от дома, чем глубже в дичь, в глухие места Калифорнии, тем лучше. Ты знаешь, даже в такую дождливую погоду, форт совсем не кажется мне неприглядным…

Она помедлила и потом добавила:

— Мне кажется, что даже густой туман или эта сетка дождя, которую мы видим вдали, имеют свое очарование; эта мокрая зеленая трава и даже этот вечный, не останавливающийся, неумолчный рокот океана, который сопровождает нас все время, все это для меня создает иллюзию экзотики и романтики, Лена. Нет, в самом деле, это место чудесное.

Ротчев искоса посмотрел на нее: — Рад, что вам уже нравится здесь, Анна. Подождите, когда вы увидите форт в ясный, солнечный день, когда вы почувствуете аромат теплых, душистых цветов, доносящийся сюда с предгорий, когда вы взберетесь на эти горы и посмотрите далеко на океан, вы почувствуете истинное чувство восторга от вашего соприкосновения с этой благодатью Божьей.

Небольшая терраса у входа в комендантский дом выглядела совсем не плохо и даже уютно, когда Ротчев с обеими дамами и следовавшей за ними горничной Дуней, взбежали вверх и нашли наконец небольшую защиту, прикрытие от надоедливого дождя. Елена оглянулась, окинула взором двор и уже одно то чувство, что у них была над головой крыша, что дождь больше не бил в лицо и не забирался за ворот, все это сразу подняло настроение и она совсем весело постучала ногами, стряхивая налипшую на сапожки грязь.

Ротчев заметил, что Елена повеселела и с загадочным видом, пройдя вперед, медленно открыл перед ними дверь, ведущую с веранды в прихожую дома.

Елена первая вошла внутрь и… вскрикнула от приятного изумления. Прихожая или скорее приемная была довольно большая комната с сравнительно большим светлым окном налево от входной двери и с большим массивным зеркалом в рост человека на задней стене комнаты прямо против входа. Несколько мягких кресел и скамей, покрытых пушистыми коврами, стояли по стенам и посреди комнаты.

— Боже мой! Саша, ведь это же дворец! — проговорила наконец Елена. — Анна, дорогая, посмотри — кресла, диваны, зеркало; неужели такие вещи существуют!..

Анна вдруг улыбнулась и ее суровое, серьезное лицо сразу преобразилось, точно луч солнца внезапно скользнул по нему и показал всю скрытую, внутреннюю красоту девушки.

— Да, Лена, — тихо и опять тем-же неожиданно низким голосом, сказала она. — Мы совсем забыли об удобствах и комфорте — после всего этого ужасного путешествия в тарантасе, через всю Сибирь, после остановок в знаменитых сибирских рассадниках клопов, которые почему-то называются гостиницами и постоялыми дворами, после самых примитивных условий на корабле и, вдруг, мягкие кресла и диваны. Александр Гаврилович, вы просто волшебник.

Ротчев широко улыбнулся.

— Ну, уж если вам нравится здесь, то, что вы скажете о нашей гостиной, — и он широко распахнул перед ними дверь направо.

Елена ахнула и схватила руку мужа.

— Саша, что это? Сказка из «Тысяча и одной ночи» … феерия. Это же ведь настоящая гостиная и… даже пианино! Анна, смотри, пианино в джунглях! Где мы? Саша, где ты достал все это?

— Не важно где, дорогая. Нравится ли тебе теперь наш дом? Я хотел устроить и обставить его до твоего приезда так, чтобы ты не чувствовала себя слишком заброшенной в глушь. Посмотри-ка, как загорелись глаза Анны, когда она увидела пианино!

— Музыка, моя первая и единственная страсть, Александр Гаврилович и, пианино самый лучший подарок, который вы могли только придумать для нас.

Обе молодые женщины быстро подошли к пианино; Анна с наслаждением прошлась своими тонкими пальцами по клавишам инструмента… звук совсем не плохой, но конечно пианино нуждалось в настройке. Елена любовно провела рукой по верху пианино, ярко блестевшего и отражавшего на своей полированной поверхности свет нескольких свечей стоявших, в больших, массивных серебряных подсвечниках, на полке над камином.

— Здесь даже есть камин … ковры …, — лишившись голоса, могла только прошептать Елена, со слезами на глазах. — Саша, дорогой, откуда все это? Все эти мягкие ковры, этот роскошный камин… где мы? Неужели на краю света, в дикой неприветливой Калифорнии… и это наша, так-называемая глушь! Да, здесь лучше, чем в некоторых имениях в центре России.

Действительно, контраст между всем тем, что пришлось испытать двум избалованным, изнеженным, молодым женщинам в Сибири, где им нужно было месяцами трястись в неудобном тарантасе по ухабистым, сибирским дорогам, с мучительными остановками в «гостиницах» маленьких сибирских городков; после не менее мучительного морского путешествия на утлом суденышке Российско-Американской Компании по бурному Охотскому морю, по опасным водам Алеутских островов, с редкими остановками на редких островных станциях компании; после нескольких недель жизни в Ново-Архангельске, столице Русской Америки, где все еще чувствовался острый недостаток в пищевых продуктах и особенно в свежей пище; и наконец — после долгого плавания от Ново-Архангельска до Форта Росс, вдруг эта картина: камин, мягкие ковры, пианино и удобная мягкая мебель.

Елена крепко прижалась к Ротчеву и потом, также быстро, подбежала к большому камину и чисто по-детски, протянула свои немного озябшие руки к теплу, излучавшемуся от весело потрескивавших громадных поленьев, освещавших то один, то другой угол большой гостиной. Контраст с тем, что было раньше, что они испытали до приезда сюда — был ошеломляющим. Особенно приятным было чувство уюта, которого обе женщины были лишены так долго.

Анна тоже была сильно взволнована и поражена всем тем, что она увидела в этом доме, который, снаружи, сначала, показался им такой хибаркой. Она, однако, была сдержаннее Елены, спокойнее, и только наблюдала за своей подругой, которая, как ребенок, как маленькая девочка только что получившая хороший подарок, радовалась всему, что видели ее глаза в этом неожиданном «дворце», Анна села на скамью у пианино и тихо, легко провела пальцами по клавишам… почувствовалась рука артиста, потому что струны, вдруг, тихо, но уверенно заиграли, как будто к ним прикоснулась магическая палочка. Тихие звуки какого-то сонета полились по комнате, придавая атмосферу еще большего уюта, большего комфорта.

Несколько легких аккордов и Анна, встав с сидения, подошла к Ротчевым. Комендант, довольный, посмотрел на обеих женщин. Ему было приятно видеть какое сильное впечатление произвела на обеих дам обстановка дома и то чувство комфорта и уюта, которого они были лишены.

— Что, Леночка, приятно удивлена, найдя здесь комфорт, который, как ты думала, оставила в Петербурге?

— У меня, просто, нет слов… все это так неожиданно!

— Я не хочу, чтоб ты думала, дорогая, что все это я привез и устроил сам. Многое из того, что ты видишь здесь, было в этом доме до меня. Это пианино, например, и эти ковры в гостиной были привезены сюда еще Кусковым, основателем этого форта. Он построил Форт Росс двадцать девять лет тому назад, в 1812 году. Кусков был первым комендантом этого форта… — Ротчев задумчиво посмотрел на камин, как-будто роясь в памяти и стараясь представить себе человека, сумевшего построить и создать русский форт в далекой Калифорнии, человека, своими руками рубившего эти массивные бревна и складывавшего стены дома, ставшего теперь таким обжитым, жилым и уютным.

— Кусков был замечательный человек, ближайший помощник и сотрудник Баранова, ставшего теперь такой легендарной личностью. Помнишь, еще до отъезда из Петербурга, я тебе много рассказывал о Баранове, создавшем русскую колонию, обширные русские владения в Америке, буквально из ничего, — голыми руками, он и горсточка его людей, голодные, холодные, часто без вести и без припасов из России, месяцами и даже годами. Как-нибудь, потом, представится случай, я тебе расскажу больше о Баранове и Кускове, этих замечательных людях, память о которых должна вечно жить в сердцах русских людей.

Он потрепал руку Елены.

— Ну, как, согрелись немного? Может быть теперь сходим в нашу маленькую часовенку; это недалеко, в углу форта, и помолимся Господу Богу там, поблагодарим Всевышнего за ваше благополучное прибытие.

— У вас даже церковь есть? — поразилась Елена.

— Ну, это не совсем так. Просто, маленькая часовня. У нас, здесь, ведь, даже священника нет.

Ротчев накинул плащ на плечи Елены.

— Пойдемте, Анна! — Он также накрыл ее плечи плащом. Ротчев знал Анну, как и Елену с детства и поэтому еще с тех пор называл ее только по имени, редко именуя ее по отчеству. Он знал ее еще совсем маленькой девочкой.

Они вышли во двор. Дождь перестал, но весь форт затянуло густым, холодным туманом. Было очень прохладно и особенно еще потому, что погода на дворе была таким контрастом с теплом и уютом комендантского дома. Погода, как-то, невольно давила и заставляла молчать. Три умолкших фигуры зашлепали по мокрой земле по направлению к часовне, которую с трудом можно было разглядеть сквозь туман, в юго-восточном углу крепостного четыреугольника.

Часовня была построена таким образом, что две ее стены, в сущности, были частью крепостной стены и поэтому нужно было пристроить только две стены. Наверху, над притвором часовни высилась небольшая колокольня, которая в случае необходимости могла служить наблюдательным пунктом. Вообще, постройка часовни была рассчитана таким образом, что в любой момент она могла превратиться в боевой блокгауз форта, если этого требовала необходимость.

Нужно сказать, что Калифорния в это время была еще далеко не мирной и совершенно пустынной страной. Вся страна была еще в руках индейских племен и только русский форт, да цепочка испанских фортов и католических миссий по побережью южной Калифорнии — были единственными представителями европейской «цивилизации». Нередко бывали нападения индейцев на эти миссии, часто сопровождавшиеся большим кровопролитием. Не так давно, до приезда Елены в Форт Росс, было большое восстание индейцев против испанских насильников, поведение которых часто было далеким от носителей и проповедников цивилизации. Все эти восстания происходили главным образом на юге, в районе испанских миссий, вдали от Форта Росс. По какой-то причине, маленький русский форт, за всю историю своего существования, избежал кровавых столкновений с индейцами, хотя защитники форта все время, день и ночь, были наготове, всегда помня жестокие расправы индейцев с захваченными ими белыми. Нужно отметить, что отношения между русскими и индейцами всегда были довольно мирными; иногда очень дружелюбные, иногда холодные, но никогда не были враждебными.

Ротчев вынул из кармана ключ и отпер большой висячий замок, висевший на двери часовни. Войдя в притвор, он зажег большую свечу и затем провел Елену с Анной внутрь маленькой часовни. Это действительно была крошечная часовенка с тремя окнами, смотрящими во двор форта. Вся часовня внутри была просто одна комната, с маленьким притвором у входа. В часовне не было алтаря, только по стенам висело несколько икон, да впереди, прямо перед глазами молящихся, висел на стене большой образ Спасителя, старинного письма. Ротчев поставил свечу прямо перед образом и Елена, с каким-то молитвенным экстазом, посмотрела в удивительные глаза Его, с теплотой смотревшего в ее душу, сквозь полумрак часовни. Казалось, Он хотел обнадежить ее и придать ей силы в этом, новом для нее, месте.

Икона, видно, была очень древнего письма, вероятно написанная одним из тех безвестных, древних иконописцев-монахов, которых было много в русских монастырях-убежищах и имена которых были утеряны в сумерках ушедших столетий. Письмо было изумительной работы, очевидно труд большого и талантливого художника самоучки, самородка-иконописца. Ни годы, ни, может быть, века, ни силы природы, ничто не изменило выражения доброты и теплоты, излучавшихся из глаз Спасителя, необычайно ярких глаз на потемневшем от времени Лице. Эти глаза, с любовью, казалось, смотрели на три коленопреклоненных фигуры, молчаливо молившихся у Его ног. Затем Ротчев поднялся, достал со столика молитвенник и прочел вслух несколько благодарственных молитв, которые, как он думал, были подходящими для момента; молитвы благодарения о благополучном окончании путешествия Елены и Анны.

В маленьком селении Росс не было своего священника. В распоряжении главного управляющего Российско-Американской компании в Ново-Архангельске было только несколько священников и он не мог уделить ни одного из них для такого маленького и удаленного селения, как Форт Росс. Обыкновенно один священник назначался на целый район с несколькими селениями и несколькими церквами. Он регулярно совершал объезд своих приходов и по своим обязанностям, был скорее благочинным или викарным архиереем, чем простым священником. Эти священники были разбросаны по Аляске и Алеутским островам от Ситки до Кодьяка и Уналашки и даже дальше — территория раскинувшаяся на полторы тысячи километров в длину, что в то время, при тех способах передвижения, было огромной территорией.

В результате, в виду отсутствия священника в Форте Росс, его комендант получил специальное разрешение от церкви отправлять все необходимые религиозные нужды населения форта, как временный представитель церкви. Он крестил, венчал и хоронил, пользуясь для этого молитвенником, находящимся в его распоряжении. Только в очень редких случаях, когда этого требовали обстоятельства, из Ново-Архангельска в Форт Росс приезжал священник, откомандированный высшими церковными властями, который в массовой формальной церемонии узаконивал обряды крещения и брака, а также производил общий обряд отпевания на кладбище по всем умершим за время прошедшее между посещениями священников. Такие наезды священников, однако, были чрезвычайно редкими, иногда только раз в пять лет или больше.

Был уже поздний час, очень поздний для Форта Росс, было вероятно около полуночи, но окна комендантского дома все еще были ярко освещены. Все остальные дома форта, все избы промышленных около форта, были уже давно темными. Усталые промышленные давно уже спали крепким сном после дня работы; рабочие внутри форта тоже спали, закончив свой трудовой день; усталые русские, алеуты и креолы — все спали, набираясь сил к завтрашнему дню той же тяжелой, ежедневной работы. Только Ротчевы и Анна сидели в своей уютной гостиной у камина, потрескивавшего смолистыми, сосновыми поленьями, и вели долгие разговоры обо всем — о России, путешествии, о Сибири, о Ново-Архангельске, о морском путешествии, и о планах на будущее в Форте Росс.

Камин в доме коменданта большой, горят в нем чуть-ли не бревна… громадные языки пламени бегают по стенам камина, освещают то один, то другой угол гостиной, все время играя в какую-то фантастическую игру теней на стенах комнаты. Стены, нужно сказать, были со вкусом оклеены веселыми обоями самых новейших расцветок. Кроме камина и его фантасмагории меняющихся настроений огня и теней, освещение, не очень яркое, давали две больших свечи, стоявшие в массивных серебряных подсвечниках над камином, те подсвечники и камин, которые так приятно поразили Елену, когда она в первый раз вошла в комнату. Смотря на эту картину уюта, тепла и света, трудно было себе представить, что на дворе в это время была промозглая, мокрая погода — то густой туман, то моросящий дождь, сопровождаемый холодным ветром, постоянно дующим с открытого океана.

Единственные люди, бывшие в такую ночь на дворе, были часовые в блокгаузах на углах крепости, все время следящие за окружающей местностью, все время следившие за тем, чтобы индейцы, вдруг вышедшие на тропу войны, не воспользовались оплошностью жителей форта и не атаковали его, чтобы полакомиться и поживиться богатствами мехов, провизии и амуниции, находящихся в складах форта. Правда, нападений на форт до сих пор не было, но комендант, тем не менее, по установившейся еще Кусковым традиции, поддерживал суровую военную дисциплину, всегда помня зверскую расправу индейцев над первыми поселенцами Ситки, позже названной Ново-Архангельском, в 1802 году.

— Да, дорогая, жизнь здесь будет совсем другой, не той к какой ты привыкла дома, в Петербурге, — сказал Ротчев, поправляя дрова в камине и подбросив туда свежее полено, — мы здесь авангард русской нации, землепроходцы и ушкуйники, как в былые времена называли людей нашего типа, или, если хочешь, конквистадоры, продолжающие большую работу, начатую еще покорителем Сибири Ермаком в шестнадцатом столетии. Его последователи и затем их потомки продолжали его дело и шли все вперед и вперед, неизведанные земли впереди их притягивали их и борясь с препятствиями природы, с местным населением, они наконец увидели перед собой просторы Тихого Океана и его морей …

Он помолчал и посмотрел на них:

— Я еще вам не наскучил своим описанием героических подвигов наших русских исследователей и завоевателей? — Ротчев виновато улыбнулся. — Вы знаете, я так много читал об этом, так увлекался описаниями их подвигов, что эта тема никогда не утомляет меня. Мне кажется, что я могу об этом говорить и говорить, особенно еще и потому, что я сознаю, что и мы здесь, в этой глуши, делаем такое же большое дело, что и мы стараемся не посрамить памяти Ермака и достойно продолжить его дело.

Елена с Анной рассмеялись. Они с таким интересом слушали его.

— Ты, наверно, шутишь, если думаешь, что для нас этот предмет скучный, — сказала Елена. — Ты же знаешь, как мало мы знаем обо всем этом. Мне, откровенно говоря, стыдно, что я ничего не знаю обо всех этих открытиях, все это для меня белое пятно, и я хотела бы узнать больше.

— Спасибо, дорогая, — Ротчев благодарно поцеловал ее руку. — Какое счастье иметь такую хорошую, понимающую жену… Ну, если хотите, я добавлю еще несколько слов. Много говорить сегодня не будем, уже поздно, да и спать пора, особенно вам, после тяжелого, мучительного путешествия… Я уже сказал, что наши землепроходцы наконец добрались до огромного, бескрайнего Тихого Океана, не зная, что лежит дальше, за ним. Позади же их лежали огромные пространства покоренной Сибирской империи, незнакомые и неисследованные, кроме тех нескольких троп, которые привели их к океану; тысячи верст густейших и богатейших лесов, величайшие в мире реки, горы богатые рудой и драгоценными камнями. И наконец, впереди них — обширный океан. Казалось, путь вперед закрыт. Но… вышло, что и океан не остановил их. Не так давно, почти в наше время, русские промышленные, как называют всех этих охотников на зверя, и искатели новых земель, решились на большое дело, настоящий подвиг — они на своих утлых, грубо-сколоченных суденышках, часто простых ладьях, вышли в неизвестность этого огромного океана, не зная, что ждет их впереди, кроме бесконечной массы воды; преодолели холод, голод и жажду, каким-то образом пересекли бурный океан и «открыли Америку» с Запада…

Ротчев помолчал, точно стараясь собраться с мыслями, посмотрел задумчиво на потрескивавшие в камине дрова, на веселое, играющее по стенам комнаты, пламя…

— Баранов, о котором я уже с тобой говорил несколько раз, был одним из таких бесстрашных исследователей неизвестного, вероятно самый смелый и самый энергичный из всех этих людей. Он был поставлен во главе Российско-Американской компании, как управляющий отделениями и имуществом компании на Алеутских островах и Аляске. Конечно, все это громко говорящее название в то время ничего не значило потому, что у компании ничего не было кроме разрешения на поиски добычи там и кроме голых рук и мускулов у Баранова и его промышленных. Ну, да о Баранове можно говорит ночи напролет, я об нем поговорю как-нибудь потом, когда представится случай. Пока-же, я хотел бы рассказать вам о человеке, имевшем прямое, непосредственное отношение к Форту Росс, о самом способном и верном помощнике и сотруднике Баранова — Кускове, о человеке основавшем и создавшим Форт Росс, о человеке, который построил эту маленькую колонию, который устроил здесь этот небольшой комфорт, уют и даже относительную роскошь, которыми мы теперь имеем возможность воспользоваться …

Ротчев взглянул на большие часы, висевшие на стене гостиной.

— О-о! Смотрите-ка, который час! Не пора-ли укладываться спать, а то мы так и до утра проговорим.

Он провел Елену в спальню, а также показал Анне комнату, приготовленную для нее. Обе спальни были скромно, но уютно обставлены и стены комнат тоже оклеены веселыми светлыми обоями, чтобы скрыть темные, тяжелые брусы красного дерева из которого был построен дом. В обеих комнатах хлопотала живая, энергичная Дуняша, привезенная Еленой из своего петербургского дома. Она с детских лет была приставлена служить Елене и хорошо знала все привычки своей молодой барыни, которую она продолжала, по-прежнему, величать «княжной». Ей помогала черноволосая, босоногая девушка со слегка суженными разрезами глаз, очевидно креолка, дочь русского охотника и индианки или алеутки.

— О, это Маша. Леночка, дорогая, я выбрал Машу в помощь твоей горничной Дуне. Она хорошая, опрятная девушка и, надеюсь, вместе с Дуней, справится со своими обязанностями служить тебе и Анне. Маша — местная девушка, родившаяся здесь в Форте Росс. Отец ее, русский промышленный, умер несколько лет тому назад. Я думаю, Маша была одной из первых, родившихся в этой колонии. Сколько тебе лет, Маша?

Приятное, красивое, немного кругловатое лицо девушки расплылось от улыбки, сморщив ее немного широкий нос и сузив и без того узкие глаза.

— Мне уже шестнадцать лет, Лександр Гаврилыч, — и девушка опять блеснула своими ровными, белыми, жемчужными зубами.

— Ну, Леночка и Анна — Маша будет служить вам, я уверен, верой и правдой. Она смышленая и быстро научится. Так что от вас зависит, как сделать из нее хорошую горничную. Маша, это твоя барыня…

Маша, осторожно переступая босыми ногами, подошла к Елене, и, низко нагнувшись, поцеловала ей руку. Она так же церемонно, очевидно заранее наученная, чмокнула руку Анны.

Дуня с Машей уже успели распаковать чемоданы и сундуки Ротчевой и Анны и разложить и развесить горы чудных туалетов, которые казались таким анахронизмом в этой калифорнийской глуши, где, казалось, нужно было носить грубую простую одежду и грубые сапоги, вместо нескольких дюжин красивых, модных и изящных туфелек, привезенных сюда обеими женщинами.

Ротчев, критически, посмотрел на горы платьев и рассмеялся:

— Боюсь, что вам не придется часто носить этих платьев. Ведь, здесь-же нет людей вашего круга, кроме нескольких простых женщин, жен наших промышленных, а из иностранцев — тут недалеко, верстах в двадцати живет «бостонец» Макинтош, по правде сказать, жуликоватая особа, да несколько испанских семей еще дальше, верстах в ста. Так что, ближе, чем сто верст от нас вы не найдете ни одной семьи. Хотя, нам не мешало бы завести более дружественные отношения с испанцами. Вот, с вашим приездом, мы займемся дипломатией, сможем ездить в испанские миссии, да и они теперь будут охотнее ездить к нам, зная, что у меня есть теперь жена…

— Я не собираюсь модничать здесь, Саша, — запротестовала жена, — будет случай, оденемся, а нет — так и в простых платьях походим. Мы с Анной не приехали наряжаться, а работать и помогать тебе, чтобы ты мог гордиться русской женщиной.

— Как можно не гордиться моей красавицей! — Ротчев крепко обнял Елену.

— Пожалуйста, Саша, не старайся развлекать нас. Твой долг — делать свое дело, делать большое русское дело и делать так, чтобы наша страна гордилась тобой, чтобы тебя помнили так же, как помнят Баранова и Кускова. Я же буду всегда с тобой, около тебя, помогать тебе в этом деле. Все, что мне нужно здесь, это твое общество.

Ротчев влюбленно посмотрел на нее и крепко поцеловал, потом взял обе ее руки и осыпал их поцелуями. — Золотко мое… — все, что он мог сказать. Елена наконец с улыбкой, отняла от него руки.

— Ну, хорошо, Саша. Выйди, пока, из спальни. Дуня поможет мне раздеться… Пора и спать!..