Сага Форта Росс

ГЛАВА 11 ТРАГЕДИЯ

Следующие несколько дней прошли в лихорадочных приготовлениях к предполагаемой экспедиции внутрь страны. Нужно было о многом подумать, многое предусмотреть. Ротчев, понятно, взял на себя административную часть. Нужно было рассчитать, что взять с собой, сколько провизии, а главное, кого взять, кроме его самого, его жены и обоих ученых. Вся научная сторона экспедиции, естественно, возлагалась на обоих ученых. С ними пришлось побороться, потому что и Черных и Вознесенский, хотели взять с собой массу принадлежностей, чуть ли не лаборатории, никак не понимая того, что средством передвижения для них будут кони и притом верховые кони… никаких телег или повозок!

Ротчев торопился. Он очень хотел совершить это путешествие прежде, чем он получит инструкции из Ново-Архангельска. Он опасался, что следующая почта из столицы русской Америки привезет ему приказ немедленно покинуть Форт Росс и тогда, конечно и вопроса не будет о возможности экспедиции вглубь Калифорнии.

Приготовления подходили к концу и как-то, вечером, все главные участники предполагаемой экспедиции собрались в гостиной Ротчевых, у ярко-пылавшего камина.

Анна, как всегда, сидела у пианино, со своим вышиванием, и почти не принимала участия в общем разговоре, но она, с интересом, прислушивалась к оживленному обсуждению планов поездки.

— Как жаль, что вы, Анна Владимировна, не хотите присоединиться к нам в этой поездке, — обратился к ней Черных, — ведь, кто знает, представится ли нам еще такая возможность побывать в неизведанных местах, быть первыми европейцами на землях, на которые еще не ступала нога белого человека.

— Она у нас домоседка, — засмеялась Елена, — ее никуда не вытащишь!

Анна подняла голову от своего вышивания.

— Да, откровенно говоря, меня совсем не тянет куда-то дальше; у меня, видно, нет исследовательской жилки. Я же не Елена, скажите ей только одно слово, она вскочит в седло и помчится, куда глаза глядят; ей все равно, только бы быть в движении… а я люблю покой… тишину. Так приятно, вот, сидеть на веранде, смотреть на тихий Божий мир и упиваться этим зрелищем. Даже все эти звуки, которые долетают до нас: далекие разговоры, слабый звук молотка или топора на расстоянии, пение птиц, шум волн — все это не раздражает вас, а, наоборот, успокаивает; все эти шумы становятся тихими, успокаивающими, когда они доносятся до нас… не знаю, понимаете ли вы мою мысль!..

— Неисправимая мечтательница, — опять посмеялась над ней Елена.

Становилось поздно и Черных с Вознесенским, откланявшись, ушли в свою казарму. Кокетливая, миловидная Дуняша вошла в гостиную, быстро прибрала комнату, унесла посуду и тихо, незаметно, исчезла в кухню.

Ротчевы и Анна некоторое время сидели молча, не разговаривая. Так приятно было удобно уместиться в кресле и сидеть так ни о чем особенном не думая.

И опять, как ни странно, это была молчаливая Анна, которая прервала молчание.

— Интересно, — вдруг сказала она, ни на кого собственно не глядя, — интересно, как выглядит океан после захода солнца, в темную ночь. Мы здесь, ведь, никогда не видим океана ночью; ворота закрываются и мы отделяем себя от всего остального мира… А океан, ночью, должен быть прекрасным… вероятно испытываешь незабываемое чувство, когда сидишь ночью в неприглядной темноте, на прибрежных скалах и прислушиваешься к дыханию этого чудовища у твоих ног.

— Анна! — укоризненно посмотрела на нее Елена, — ты даже, и думать не смей о том, чтобы выходить к океану ночью.

Елена погрозила ей своим пальчиком.

— Смотри, чтобы у тебя в голове даже и мысли не было об этом. Сама знаешь, приказ для всех здесь живущих — никто не должен выходить за ворота форта, после захода солнца!

Анна, как-будто, даже не слышала ее.

— Я, просто, только мечтаю… закрою глаза и мысленно представляю себе, каков океан в эту темную, безлунную ночь… Там, у берега, темно сейчас так, что, вероятно, руки не видно. В такую ночь сидеть на скалах у воды, в этой абсолютной темноте, смотреть на яркие звезды, которые кажутся еще более яркими на безлунном небе, и следить за падающими звездами, как мы часто делали дома, в России… И все это время можно слышать этот вечный, тихий, ласкающий шепот вечного океана… Или в другую лунную ночь, когда луна бросает свой таинственный, мистический, такой нереальный свет на все вокруг и придает всему окружающему такую романтическую окраску… бросает свои голубые лучи на воду и на скалы у воды… и ваше лицо становится голубым, как лицо русалки только что выплывшей на берег из своего подводного царства. Все вокруг голубое, фееричное и такое необыкновенное и ни с чем несравнимое… так не похоже на то, что мы видим днем, в яркий, солнечный день…

— Ты, в самом деле, неисправимая мечтательница, Анна. Не пора ли тебе спуститься с облаков на землю и стать нормальным человеком, как мы все. — Елена пристально посмотрела на нее и потом добавила: — Я думаю, тебе нужно встретить кого-нибудь и выйти замуж. Это будет самым лучшим для тебя.

Анна улыбнулась в ответ, как будто все это было так старо и знакомо … помолчала, а потом, как в трансе, продолжала…

— Интересно тоже побывать на океане в другую ночь, в бурю, когда ураган налетает у берега океана, бьет и хлещет его своим штормовым ветром, кидается гигантскими волнами, подхлестывает косым дождем … Тяжелые, черные тучи мечутся, несутся по небу, низко-низко, почти касаясь белых барашков сердитых волн. Океан, вдруг, превращается в адский водоворот, волны его внезапно вздыбаются, становятся горами и потом, в следующий момент, с яростью дикого разъяренного зверя, кидаются на скалы на берегу. Вы можете стоять наверху, на утесе, недоступном для волн и громко, властно и вызывающе кричать, бросать вызов природе, океану… — Я здесь… приди, возьми меня, если сможешь!.. — Вскинутся кверху волны, осыпят дождем брызг и побежденные ринутся вспять на грудь океана … Они все еще дерзают, хотят схватить вас; набравшись новых сил, внезапно, вновь бросаются на берег, выше, в этот раз почти достигают верхушки утеса, пытаясь с сверхъестественной силой ударить вас, сбить с ног, унести на дно, но нет — вы недосягаемы, слишком высоко стоите, и с таким же дерзанием еще громче кричите им вызов, дразните их … Тогда яростные порывы ветра вдруг кидаются на вас, хотят сбить с ног, повалить и бросить на растерзание океану. Тогда — берегитесь! Крепче держитесь за скалы, не давайте снести вас вниз и, тогда, ветер сдастся и отступит…

Анна посидела, помолчала немного.

— Пусть ветер силен, дует так, что трудно дышать; воздух, как будто, проносится мимо лица… но как прекрасна природа, какой бы она ни была — тихая и спокойная, или бурная и разъяренная … не правда ли!!!

Она опять замолчала.

— Анна, дорогая, вы действительно мечтательница, как только что сказала Елена, настоящая мечтательница, вы неисправимы, — Ротчев тепло посмотрел на нее. — Нет никакого сомнения, что вы любите силы природы, чувствуете и понимаете их больше, чем другие, обыкновенные смертные, может-быть потому, что у вас поэтическая натура… Знаете, Анна, вы должны быть или поэтом или художником, чтобы вы могли изобразить для нас всех, все что вы чувствуете, изобразить или в рифмах стихов или на полотне ваших картин… ты согласна со мной, Леночка?

Стеснительная по натуре, Анна покраснела от комплиментов, встала, подошла к окну и стала стараться всмотреться, увидеть что-нибудь в кромешной темноте ночи. Пламя в камине стало угасать и комната начала погружаться в полумрак.

Вошла Дуняша и зажгла свечи. Сразу стало светло. Елена встала, подошла к подруге, обняла ее за плечи:

— Сыграй, что-нибудь, для нас на пианино… у меня сейчас настроение послушать хорошую, старую музыку… я уверена, что в твоем теперешнем состоянии, ты сможешь найти выход своим эмоциям в музыке… сыграй, пожалуйста!

Ротчев присоединился к своей жене в просьбах и тоже попросил Анну сыграть для них:

— Ваша игра всегда доставляет нам громадное удовольствие, Анна; в самом деле, садитеть-ка к пианино!

Анна поколебалась:

— Я не знаю, что играть … Сейчас, как-то, не хочется играть что-нибудь веселое… Эти разговоры об океане и красоте природы взбудоражили меня, наводят на мысль о другой музыке, грустной, как легкое дуновение ветерка, рябью пробегающего по верхушкам волн, или торжественно-бравурной, рисующей смелыми мазками бурные порывы ветра, с ревом кидающего могучие волны на скалистые берега…

— Играй то, что подходит по настроению, Анна! — попросила ее Елена, — может-быть, что-нибудь из своего, у тебя это так хорошо выходит.

Анна села на скамью, провела пальцами по клавишам пианино.

Ее пальцы медленно, казалось неуверенно пробегали по клавиатуре, как-будто она искала какую-то одну ноту или тон, на фоне которого начать нанизывать узоры фантазии, создавать свою гармонию звуков. На секунду она остановилась на одной клавише, тихо ударила ее, прислушалась удовлетворенно, казалось это и была та нота, которая сливалась со звуками, которыми была полна ее душа. Она остановилась и потом, уверенно, заиграла. Это не была музыка известного композитора, по крайней мере Ротчевы никогда не слышали этой мелодии, но мелодия захватывала их. Анна играла просто что-то из головы, какие-то аккорды, которые сами лились на клавиши через ее гибкие пальцы… может-быть это было просто попурри разных мелодий, слышанных ею когда-то, а может-быть и своя композиция, рождение которой она даже не сознавала в этот момент.

Анна играла прекрасно и Ротчевы знали это, потому что они оба были хорошими музыкантами. Сегодня, в этот вечер, она играла так, как она никогда не играла до сих пор. Что-то внутри ее, какая-то духовная часть ее отделилась от нее и вылилась в эти чудные звуки, лившиеся от пианино. Анна опять, видимо, оторвалась от земли и была в каком-то трансе, как она была некоторое время тому назад, когда она так мечтательно говорила о ночной красоте океана.

Анна играла полузакрыв глаза и в ее музыке, в этот вечер, было что-то особенное, неземное. Она играла легко, без всякого усилия, как-будто ее душа стремилась вырваться из тесной земной оболочки и оставить этот грешный мир. Своими полузакрытыми глазами она, казалось, читала ноты внутри себя и это делало ее лицо каким-то одухотворенным и необычайно красивым, излучающим ее внутренний, духовный свет.

Ротчевы слушали и смотрели на Анну молча. Они боялись даже пошевелиться, чтобы не разорвать этот магический круг, в котором находилась Анна.

Еще несколько аккордов и затем звуки музыки унеслись в пространство, замолкли. Анна сидела у пианино неподвижно несколько секунд, точно ей взяло время, чтобы вернуться обратно на землю, осознать, что она все еще в маленьком Форте Росс. Смущенно, с горящими щеками, она повернулась к Ротчевым:

— Я что-то тут нагородила, играла сама не знаю что… Это было ужасно плохо, не правда ли?.. Не знаю, что случилось со мной, я просто играла какую-то мешанину из старых забытых мелодий вперемежку с тем, что вдруг приходило мне в голову. Даже не знаю, что это было.

— Анна, дорогая, музыка твоя была божественная… Ты, кажется, никогда не играла с таким чувством, как сегодня. — Елена подошла к ней, обняла ее за плечи и поцеловала в голову. — Было так хорошо, что просто боялись пошевелиться, чтобы не спугнуть, не испортить твоего настроения.

— Только сегодня вечером, я сказал, — добавил Ротчев, — что вам нужно было быть или поэтом или художником. Теперь я вижу, что я ошибался… ваше призвание музыка. Вы прекрасный музыкант и даже композитор. Нет никакого сомнения, что у вас большой талант к музыке и масса чувства. Этот талант просто рвется из вас и вы так прекрасно можете изображать ваши чувства на этих, вот, кажущихся холодными, клавишах пианино. Ваша игра божественно прекрасна. Вот где ваше поле деятельности и вы должны сосредоточить все свое внимание, всю энергию и умение — на одном — на музыке! Я уверен, что в недалеком будущем, может-быть очень скоро, если вы будете работать в этой области, вы станете первой женщиной у нас, в России, а может-быть и во всем мире, которая прославится в музыке.

— Вы, просто, смеетесь надо мной. — Анна встала и подошла к камину, чтобы скрыть свое смущение. — Это правда, музыку я люблю; я нахожу большое удовольствие в том, чтобы изображать свои чувства в музыкальных звуках, но я не композитор! Никогда в жизни я не написала ни одного листа, ни одной строчки нот… Нет … спасибо за комплименты, но я не то, что вы думаете.

— Скромна, как всегда, — рассмеялся Ротчев.

Елена посмотрела на часы.

— Ого, время-то позднее… будем расходиться.

После того, как Анна пришла в свою комнату, она долго еще, не раздеваясь, сидела в темной комнате, у окна, и смотрела в темноту ночи. Ей не хотелось еще спать. Слишком возбуждена она была разговорами и игрой. Ей, просто, хотелось посидеть некоторое время у окна, сидеть и смотреть на темное небо с его мириадами ярких звезд. Звезды, в эту безлунную ночь, были более яркими, необычно яркими. Анна уперлась локтями в подоконник, положила лицо на свои ладони и, просто, смотрела в даль, в пространство. Странно, что она чувствовала себя немного нервной и, конечно, даже и думать не могла о сне.

Она сидела долго без движения. Сколько времени прошло трудно было сказать, полчаса, может-быть час. Дом совершенно затих, не доносилось ни звука. Шум и обрывки разговоров в доме, во дворе и у казарм давно замолкли. Все, очевидно, было в объятиях сна, настоящее сонное царство.

Анна пристально всмотрелась в темный двор форта. Она заметила, что сидя в неосвещенной комнате она могла, пристально всматриваясь, разобрать кое-что во дворе и даже могла различить очертания больших ворот форта. Кругом не было видно ни души. Даже часовых не видно… может-быть дремлют в своих башнях. Она посмотрела еще раз пристально и, вдруг, дикая мысль пришла ей в голову: — все спят теперь… почему не выйти тихо из дому, выйти за ворота форта и на скалистый берег океана, на эти утесы над водой, где можно сидеть и слушать этот вечный, неумолчный говор океана! Сидеть там, наверху, над берегом и слушать и смотреть, как волны набегают и лижут острые скалы на берегу!

Чем больше она думала об этом, тем более привлекательной ей казалась эта мысль, тем больше и больше она ее захватывала. Никто даже и не заметит ее отсутствия. Она посидит там час или два, а потом вернется и крепко заснет. Нет… ей нужно, она должна сходить на берег. Пойти, посидеть там и посмотреть, как выглядит океан, как выглядят мокрые скалы в такую темную, безлунную ночь, освещаемые только светом мерцающих звезд…

Анна знала, что она не должна этого делать. Она помнила строгий наказ Ротчева, никому из обитателей форта не выходить за ворота ночью, но искушение было слишком большим. Она не боялась. Никакого страха ночи, и того, что она будет одна в этой кромешной темноте, у нее не было. В такую темную ночь, если она не могла видеть никого, то и ее никто не увидит, если она наденет, что-нибудь темное. Зато, какое будет наслаждение сидеть там, на берегу и прислушиваться к шепоту океана. Каким еще более величественным и могучим должен быть океан в такую темную ночь!

Анна была как лунатик, которого какая-то неведомая сила тянет наружу, на воздух. Какая-то непонятная сила подталкивала ее и заставляла ее пойти и посидеть у океана, в эту особенную ночь.

Ничто не могло остановить ее. В этом царстве сна не было никого, кто мог предотвратить ее от этой сумасшедшей мысли… ведь это было только на час или два..!

Анна, осторожно, не шумя, встала, накинула большую темную шаль на плечи… Она знала, что на берегу будет прохладно… Так же осторожно, медленно, она открыла двери своей спальни, тихо прошла через гостиную и также бесшумно открыла дверь в передней. Ей везло. Все двери были хорошо смазаны и ни одна из них даже не заскрипела. Она вышла на веранду и потихоньку прикрыла дверь. Постояв неподвижно минутку на веранде, она пристально посмотрела в сторону ворот и блокгаузов. Там не было слышно ни шороха. Часовые, видно, отдыхали внутри блокгаузов.

Медленно и бесшумно Анна подошла к громадным воротам, запертым болтами и большим замком. В воротах, однако, была небольшая дверь или калитка, тоже из таких же тяжелых бревенчатых плах, и эта дверь была заперта только на задвижку. Остановившись у ворот, Анна еще раз оглянулась… как-будто никто ее не видел. С сильно бьющимся, от возбуждения, сердцем она медленно, стараясь не шуметь, отодвинула задвижку и также тихо и медленно стала открывать дверь. Плохо-смазанные шарниры двери слегка заскрипели и Анна замерла. Она прильнула к темному дереву ворот, чтобы ее не было видно и прислушалась. Нет, как видно, никто ее не слышал. Еще раз, она медленно стала открывать тяжелую дверь. С каждым, малейшим, скрипом шарниров, она останавливалась, прислушивалась и потом опять все больше и больше открывала отверстие в двери. Скоро она смогла протиснуться сквозь узкое отверстие и оказалась снаружи, за воротами. Так же осторожно Анна прикрыла дверь, чтобы внезапный порыв ветра вдруг не стал бы хлестать и хлопать ею и не вызвать тревоги в крепости.

Очутившись снаружи, Анна осмотрелась крутом. Теперь ее должны бы были видеть из маленьких амбразур блокгаузов, если бы ночь не была такой темной. Кроме того, на ее плечах была темная шаль, под прикрытием которой она совершенно сливалась с темной стеной форта. Было так темно, что она не могла даже различить этих маленьких отверстий в угловой башне и поэтому часовые там, тоже вряд ли, могли видеть ее в такой кромешной темноте.

Анна медленно направилась к берегу по узкой тропинке, так хорошо ей знакомой по почти ежедневным прогулкам у океана. Ночью, однако, пришлось идти почти ощупью… с трудом можно было различить очертания тропинки; итти можно было скорее по догадке и больше по привычке.

Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, Анна, уверенно, шла по тропинке вдоль высокого берега океана, нависшего над песчаной, прибрежной полосой у самой воды. Ее влекло, как-будто, таинственной силой к тому удаленному месту берега, в самом южном конце залива, где она так часто сидела, высоко над скалами и водой и так любила наблюдать за бесконечной, никогда не прекращающейся борьбой между силами воды и земли. В этом месте, острые прибрежные скалы представляли препятствие для волн, которые стремились накатиться на берег и затем, пенясь, лениво откатиться назад в лоно океана. Острые, почерневшие от воды, скалы мешали волнам, раздражали их, и разъяренные волны здесь бешено кидались на них, стараясь сокрушить их, снести с пути, чтобы можно было без помех накатываться на покорный берег и упорно подтачивать высокую стену утеса. Эта извечная борьба океана со скалами продолжалась день и ночь, без передышки, и сидя высоко на утесе можно было наблюдать вспенившиеся воды, сердито пробивающиеся между скалами, дождем брызг взлетающие высоко в воздух и обдающие ими утес. Внизу вода бурлила водоворотами, кипела, пугая и маня к себе своей суровой красотой и мощью.

Анна уверенно шла к своему обычному месту на утес, над острыми скалами и водоворотами. Она шла, как завороженная или зачарованная, настолько иным и различным было все то, что она видела и осязала теперь по сравнению с тем, что она так часто видела днем. Тропинка вела вдоль берега от лестницы, ведущей вниз к верфи, по направлению к любимому месту Анны. Она извивалась следуя очертаниям высокого берега и Анна шла больше подчиняясь инстинкту, чем своим глазам. Она чувствовала себя возбужденной и ей казалось, что она плыла вдоль берега, вместе с облаками, высоко над водой, которой не было видно в темноте, кроме пенистых барашков набегавших волн. Можно было только догадываться о присутствии воды, если остановиться и внимательно прислушаться. Тогда можно было услышать тихий шепот воды, ленивыми всплесками, накатывавшейся на берег.

Вот скоро и то место, где она так часто любила сидеть. На момент она приостановилась, потому что ей показалось, что она услышала легкий шорох позади, на некотором расстоянии от нее. Анна боязливо прислушалась, но нет… ни звука, ни шороха … все было тихо и спокойно. — Может-быть птица или зверек зашевелился во сне, — подумала она. Самообладание вернулось к ней. — Что-то мне сегодня все чудится, пугает меня. — Она решила идти дальше, больше не оглядываясь и не останавливаясь. — Не будь трусихой, — старалась она уверить себя, — ничего со мной случиться не может в таком месте и в такое время. Темно, хоть глаз выколи.

Уверенно, Анна продолжала путь. Совсем близко, около знакомых камней, ей опять показалось, что она услышала шорох, напоминавший легкие, осторожные шаги. Остановившись, она замерла и стала прислушиваться. Опять ни звука, ни шороха, ничего, кроме глухого, неумолкаемого рокота океана, внизу, у берега. Каждый раз, как она делала несколько шагов вперед, ей казалось, что она опять слышала несколько приглушенных шагов позади, но стоило ей остановиться, как шорох замирал.

— Что это, воображение?.. Чепуха, какая-то!.. — подумала она. — Никогда не думала, что я буду такой пугливой в темноте. Она сделала попытку рассмеяться, чтобы убить в себе довольно возраставший страх.

Вот, наконец, и место, где она так часто сидела, любуясь могучим океаном. Анна нащупала рукой плоский камень, на котором она всегда сидела, постелила на него уголок шали и, сев на камень, закутала плечи остальной частью шали, опираясь спиной на другой камень позади. Как хорошо здесь! Она одна, совершенно одна, и весь мир природы у ее ног!

Шагах в двух-трех перед ней, утес круто обрывался и заканчивался где-то далеко внизу, футах в ста от верха, среди острых скал и бурлящей воды. Можно было чувствовать и слышать, как разъяренные волны кидались там к подножию утеса, так как они кидались веками, пытаясь сокрушить монолитную силу каменного берега.

Ночь была особенно прекрасной. Было прохладно, как обычно, на берегу океана, но не холодно. Чистое, безоблачное, чернильно-черное небо было покрыто миллионами блестящих звезд, которые казались особенно яркими в эту безлунную ночь. Иногда можно было слышать тяжелую волну, ударявшую в берег и скалы, которая затем шипя и пенясь откатывалась назад. Волн не видно в темноте, но пристально всмотревшись можно было различить, а, может-быть, догадаться, вспененные белые гребни волн.

Анна сидела на камне совершенно неподвижно и внимательно прислушивалась к говору океана, к шепоту ветра, дующего с океана, и ко всем звукам и шорохам, которые доносились до нее. Это была настоящая, ночная симфония приглушенных ночных звуков. Казалось, что Анна сама была частью этой ночной картины. С темной шалью на плечах, неподвижно сидящая на камне, она, как-будто, была частью этих скал. Единственной частью, выдававшей ее присутствие, были ее светлые, золотистые волосы, свободно развевающиеся на ветру.

Она жадно, открытым ртом, глотала воздух, глотала порывы соленого воздуха, вдыхала его свежесть, как будто пила магический нектар. Эта первая калифорнийская ночь, которую она проводила вне стен форта, была незабываемой картиной и незабываемым впечатлением.

Минуты шли и вскоре глаза Анны настолько привыкли к темноте, что она могла, как ей казалось, проникнуть взором на расстояние и даже различить очертания береговой линии внизу — или это было только ее воображение!

Через несколько минут она смогла яснее различать звуки ночи и восторженно прислушивалась к ним. Опять ее заостренный слух как-будто различил какой-то посторонний, подозрительный шорох позади; она несколько раз оглянулась, но там ничего не было видно. Как-то, бессознательно, она стала ощущать чувство приближающейся опасности, но что было это и где, она не могла определить. Просто, какой-то непонятный страх начинал медленно сжимать ее сердце. Каждый раз она старалась отогнать это чувство страха, пристыдить себя, остановить инстинктивное чувство подняться и немедленно вернуться домой, в форт. Она просто не могла поддаваться этой слабости и отказаться от такого редкого удовольствия быть наедине с природой, с океаном, в такую чудную, теплую ночь.

Упрямо, Анна преодолела чувство страха, и решила остаться там и посидеть еще, по крайней мере, час, прежде чем вернуться домой. Слишком прекрасна была ночь, чтобы вдруг прервать это очарование и вернуться в форт. Кто знает, когда она еще сможет попасть сюда ночью.

Анна задумалась, унеслась мыслями в прошлое, к своему нареченному Константину, чья молодая жизнь была прервана так рано и ненужно. Как счастливы они были вместе, те несколько коротких моментов, когда они могли бывать вместе! Все, что они хотели, это быть вместе, всегда, быть счастливыми. И, в этом счастье ей было отказано какой-то темной, непонятной, злой силой…

Опять, мыслями, она перенеслась к событиям сегодняшнего вечера. Было что-то живое, положительное, светлое в жизни их в форте Росс, передовом посту русской цивилизации. Вся эта работа и борьба с силами природы были частью их человеческой натуры. Какие цельные, стремительные, негнущиеся под ударами судьбы, все эти люди, даже самые простые. И верхушкой этих людей были Ротчевы, знающие, что они делают большое дело и любящие это дело. Как трогательно-внимательны были они сегодня вечером, в гостиной, когда она играла там на пианино, устроила неожиданный концерт. Даже здесь, в темноте, она покраснела от одной мысли, как глупо было с ее стороны унестись так далеко на крыльях звуков пианино. Глупо было играть эту смешную мешанину своих собственных композиций, «ее композиций», сказал Александр Гаврилович. Странно, но она никогда не думала называть композициями свои слабые попытки выразить в музыкальных звуках свои чувства. Во всяком случае, было приятно слышать такие комплименты от Ротчевых, даже если это были просто комплиментами. Может-быть они, просто, посмеялись над ней!..

Ее мысли были вдруг прерваны… Ей показалось, что она ясно услышала безошибочные звуки, шорох медленных, приближающихся шагов, позади ее. На этот раз сомнений не было… Это не было ее воображением… Она слышала шорох; слышала чьи-то легкие, почти беззвучные шаги, осторожно и медленно приближающиеся к месту, где она сидела.

Анна, резко, повернулась и стала пристально всматриваться в темноту, все еще не совсем доверяя своим ушам. Она, со страхом, вглядывалась в тропинку, по которой она пришла. Вскоре ее глаза различили что-то, что заставило ее похолодеть. Там был кто-то! Сперва она различила только руки, белые руки, которые, казалось медленно плыли по воздуху по направлению к ней. В тот же момент она различила темные очертания человеческого тела. Кто-то медленно подвигался вперед, останавливаясь на каждом шагу; шел медленно, очень медленно, очевидно стараясь подойти незамеченным. Он осторожно ступал по тропинке и приближался все ближе и ближе. Анна оглянулась кругом, но бежать ей было некуда. За ней был только океан, далеко внизу… С этого места был только один путь и этим путем была тропинка, по которой медленно приближался человек. Теперь он был на расстоянии только нескольких шагов и, вероятно, все еще не видел ее. Не было сомнений, что через момент, он различит ее светлые волосы на темном фоне ночи, увидит ее.

Анна не в состоянии была ждать. Она вскочила и, испуганная, хриплым голосом, закричала:

— Кто там? Что нужно?..

Человек остановился от неожиданности. Он даже отпрянул назад, так неожидан был испуганный голос Анны, прервавший молчание ночи. Он постоял немного, как-то странно расставив ноги, как-будто не совсем уверенно держась на ногах. Было такое впечатление, что ему трудно было балансировать свое тело. Потом, он вдруг сделал шаг или два вперед, и опять остановился.

Казалось, что он был в каком-то трансе… Перепуганная Анна, почти потеряв от страха голос, крикнула опять:

— Иди прочь! Не подходи ко мне!

Человек пошевельнулся, еще раз ступил вперед, и опять остановился:

— Анна! — вдруг произнес он глухим голосом, в котором не чувствовалось никакого выражения. Это был глухой, монотонный, «деревянный» голос ненормального человека.

— Анна! Теперь ты… не уйдешь от меня!

Анна, на этот раз, узнала его. Это был Николай. Смелость вернулась к ней, и она, строго, закричала на него:

— Николай! Уходи прочь отсюда!

Он, как-будто, не слышал ее, сделал еще шаг вперед и опять остановился…

— Нет… — сказал он тем же глухим, бесцветным голосом, — теперь ты не уйдешь от меня.

Он протянул руки вперед…

— Ты теперь моя …

Анна отступила шаг назад.

— Ты с ума сошел, Николай! Оставь меня и уходи прочь или я доложу Александру Гавриловичу о твоем поведении… Уходи вон!

На этот раз, даже имя Ротчева не испугало Николая, как видно совсем помешавшегося. Он выглядел сумасшедшим, в особенности при виде Анны, стоявшей там одной перед ним. Все остальное, все кругом него теперь не имело значения. Он видел и ощущал только Анну.

Очевидно, его больной ум совершенно оторвался от действительности, от реальности. Он потерял представление о Форте Росс, о Ротчевых, о всем, что было позади. Все, что он видел теперь, было это видение Анны перед его глазами. Он даже не знал, была ли это она сама, или только ее прекрасное видение, которое он так часто видел перед своими глазами и в своих мыслях. Даже его речь была ненормальной, замедленной, как-будто ему было трудно подыскивать слова. Тяжелый язык с трудом поворачивался, стараясь произнести ворох мыслей и слов, которые у него просились на язык. Он старался сказать что-то, о чем он думал в течение многих бессонных ночей, но слова так трудно было вытянуть из больного мозга.

Вытянув руки вперед, он только мог сказать:

— Анна… Анна!.. — Опять и опять он повторял ее имя, в то же время медленно подходя к ней. Так трудно было тянуть отяжелевшие ноги, точно нужно было вытаскивать их из тяжелой липкой грязи, или в подошвах был тяжелый свинец.

Анна могла видеть теперь его лицо, дергавшееся от конвульсий. Она ясно видела, что это было лицо ненормального человека.

Сперва она попыталась опять отступить назад, но потом решилась и бросилась было мимо него, в узком месте между камнями. Быстро, цепкой рукой, он схватил ее за плечо. Анна рванулась, оставила шаль в его руках и отскочила назад. Убежать от него было невозможно.

Теперь она стояла на самом краю обрыва. Без темной шали, в светлом платье, с развевающимися золотистыми волосами, она представляла картину неземной красоты. Николай стоял и смотрел на нее, как зачарованный. Он не мог видеть ее испуганного лица. Все, что он видел это тонкую, прекрасную, белую фигуру существа, которое он боготворил.

— Уходи прочь! — прохрипела, почти прошептала Анна, совершенно потеряв голос от страха.

— Анна … Анна!.. — тем же монотонным, бесцветным голосом все повторял Николай. С большей уверенностью, на этот раз, он опять ступил вперед, все еще простирая руки вперед. Страшно испуганная от вида его искаженного лица и его длинных, цепких рук, протягивающихся к ней как щупальца осьминога, Анна опять сделала шаг назад, чтобы избежать его. Она знала, однако, что для нее спасения не было. Одного она не знала, это того, что отступая назад, она подошла вплотную к краю обрыва. Еще один шаг — и позади нее пустота, темнота, ничто!

Николай опять сделал шаг вперед и вытянул руки вперед, почти касаясь ее. Анна, в ужасе, отступила назад; один фатальный шаг и, с душераздирающим криком, она рухнула вниз, в кромешную темноту ночи и победного океана, рокотавшего в ста футах внизу, упала на скалы и потом в бурлящие воды океана, который она так сильно любила.

Ее тело, с тупым звуком ударилось об острые скалы внизу, скатилось вниз и в тот же момент пенящаяся волна подхватила ее и унесла прочь.

Николай подбежал к краю обрыва и один момент казалось, что он готов был броситься вниз, следом за Анной. Он остановился и стал пристально всматриваться в белые гребни волн, стараясь различить темный предмет на волнах. Лицо его было страшной маской страдания; больное, искаженное лицо с испуганными глазами, которые только теперь осознали весь ужас того страшного поступка, который Николай совершил.

— Анна… Анна… — кричал он в отчаянии, сознавая теперь, что все было бесполезно. Ни звука, ни стона снизу, только тот равномерный и как-будто равнодушный ко всему рокот удовлетворенного океана. Так же набегали волны на острые, черные скалы, так же струйки воды сбегали вниз, торопясь присоединиться к океану и так же, по-прежнему, рокотал океан, как он рокотал сотни и тысячи лет.

Николай оглянулся, посмотрел кругом… еще раз сипло произнес: — Анна… — точно стараясь позвать кого-то, надеясь, что кто-нибудь придет на помощь.

Он увидел, что Форт Росс вдруг осветился огнями. Вероятно, часовые услышали страшный крик Анны и подняли тревогу. На расстоянии можно было слышать встревоженные голоса людей и около стен форта забегали огни фонарей. Он понял, что начнутся поиски и что ему нужно бежать. Еще раз бросив взгляд на темные скалы внизу, Николай бросился бежать по тропинке обратно. Его тощая, согнувшаяся фигура исчезла в темноте. Ночь, казалось, поглотила его…