Сага Форта Росс

ГЛАВА 2 ЕЛЕНА И АННА

Солнце было уже довольно высоко на небе, поднявшись над холмами, загораживающими Форт Росс с востока, и весело заливало своими лучами сразу как-то подновившийся и повеселевший поселок, когда Елена проснулась и заметила, что уже поздно. Ее мужа уже давно не было в комнате; управление колонией требовало постоянного внимания и неустанного контроля. Обыкновенно, с раннего утра, вместе с рабочими и служащими поселка, он уже был на ногах.

Елена выглянула в окно. Яркие лучи солнца струились в комнату, полный контраст с тем, что она видела накануне. Никакого следа вчерашнего дождя не осталось, кроме, разве, нескольких луж на площади форта, да и те быстро высыхали под безжалостными лучами жаркого солнца. Елене просто не верилось, что этот веселый, живой, солнечный форт был тем же самым фортом, который встретил ее вчера ударами косого, хлесткого дождя и порывами ураганного ветра. От туч не осталось и следа, кроме редких разрозненных обрывков белых облаков, торопливо несущихся с моря куда-то вдаль, на сушу, за горы.

— Дуня, — нетерпеливо крикнула Елена, — давай скорее одеваться!

Хорошо выученная и вышколенная горничная, уже ждавшая в соседней комнате, быстро и ловко помогла Елене встать, принесла теплой воды помыться, помогла одеться, накинула легкие туфли на ноги…

В это утро, Елене взяло одеться не больше часа, настолько ей хотелось скорее выйти во двор, поскорее посмотреть, что представляет собою Форт Росс, где ей суждено будет провести много времени. Даже Дуня удивилась, как быстро ее молодая госпожа смогла собраться и совершенно одеться, когда обычно утренняя церемония одевания, выбора туалетов и прочего, занимала гораздо больше времени. Дамы ее положения в обществе, в это время жили неторопливой жизнью, главной целью их существования было быть украшением дома, быть светской дамой и хозяйкой дома. Очевидно, в месте, подобном Форту Росс, жизнь предъявляла другие требования; здесь на передовом посту российской империи жили другие люди — другие мужчины и другие женщины. Неглупая Елена поняла это и поняла свою роль с первого же дня своей жизни в колонии Росс.

Елена торопилась выйти во двор… Она быстро прошла через гостиную, в приемную, заглянула в кабинет мужа, вход в который тоже был из приемной. Александра Гавриловича там не было, но у высокого стола она заметила молодого писца болезненного вида, сидевшего на высоком табурете. Писец, увидев супругу правителя, быстро вскочил со стула.

— Где Александр Гаврилович? — спросила его Елена.

— Не могу знать, Елена Павловна, — торопливо ответил молодой канцелярист, каким-то тонким, скрипучим голосом. Все в нем как-то, не располагало к нему: бледное прыщеватое лицо с бегающими желтоватыми глазами, намеки на франтоватые усики, которые, однако, были не совсем удачными; типично-прикащичья или писарская манера одеваться и такая же писарская, манерная форма разговора. Он, как ему казалось, элегантно поклонился, и добавил:

— Александр Гаврилович, вероятно, теперь на мельнице-с… это там, сразу, за стеной форта, вот там-с. — Он еще раз жеманно поклонился и щелкнул каблуками.

— Разрешите мне представиться. Я — Николай Сидорович Колесников, доверенный служащий Российско-Американской Компании здесь и помощник Александра Гавриловича… — Он опять сделал глубокий церемонный поклон.

Елена неуверенно протянула ему руку и быстро отдернула ее, когда молодой человек прикоснулся к ее руке своими горячими, сухими губами нездорового человека.

— Изволили хорошо поспать на новом месте? — пытался он продолжать «светский» разговор, но Елена торопилась. Она нетерпеливо кивнула головой:

— Да, спасибо… Где, вы сказали, мой муж… а там!.. Ну, хорошо, я лучше пойду, поищу его.

Она повернулась и быстро вышла из комнаты.

— Хотите, я пойду поищу Александра Гавриловича? — крикнул ей вслед Николай, но она уже быстро сбежала с крыльца, громко простучав по ступенькам деревянными каблучками. Елена шла своей легкой, молодой походкой к воротам форта, у которых ярко блестела начищенной медью небольшая пушка, охранявшая форт от возможных набегов индейцев.

Николай стоял у двери дома и смотрел вслед Елене своими желтыми немигающими глазами, глазами манияка. Его узкое веснушчатое лицо горело каким-то внутренним болезненным огнем, голова немного кружилась или от того, что он только-что разговаривал с богиней, которой показалась ему Елена, или от тонкого аромата ее духов, долго еще державшегося в воздухе.

Но… богиня исчезла за воротами, и молодой человек вернулся к своему столу, закапанному чернилами, и сел на высокий стул, пытаясь сосредоточиться на своей работе, но его дрожащие руки могли с трудом держать перо. Никогда в своей жизни Николай не встречал женщины, подобной белокурой Елене, которая, вполне понятно, показалась ему богиней. Николай родился на унылом, холодком острове Кодьяк, климат которого с его холодными дождями, с его туманами и с его вечно угрюмым, бурным океаном, наскакивающим на прибрежные скалы, оставил, очевидно, и на нем свой след. Воспитание, сирота Николай получил от не менее угрюмых монахов, основавших на острове приходскую школу. Большинство женщин вокруг него было или простые русские женщины, рано постаревшие от тяжелой работы, или некрасивые, толстые, узкоглазые алеутки и креолки. Правда, некоторые из них, особенно молодые креолки были довольно привлекательны, но теперь, после того, как он увидел Елену, Николай знал, что ни одна женщина, ни одна девушка в мире, не может называться красивой.

Бедный Николай, сидевший совершенно ошеломленным на своем высоком канцелярском стуле, не был единственным человеком, которого так поразило появление красавицы «княжны». Многие жители форта, видевшие белокурую Елену в то утро, особенно алеуты, в таком же изумлении долго смотрели ей вслед. Николай, сидя в полутемной конторке, мог только думать о золотистом цвете белокурых волос, подобных которым он никогда нигде не видел. А потом, этот необыкновенный, дурманящий аромат неземных духов!

Елена торопливо вышла из ворот форта и невольно остановилась. Прямо перед ней, блестя в отраженных лучах предполуденного солнца, лениво колыхался могучий океан, безбрежное пространство которого сливалось с голубым небом, где-то, далеко на горизонте. В открытой бухте, полумесяцем окаймленной высокими обрывистыми берегами колонии, так же лениво покачивался корабль, привезший Елену накануне из Ситки. Корабль с высокого берега казался крошечным, утлым суденышком.

Елена вздохнула глубоко, полной грудью.

— Ах, как хорошо, — подумала она, — какой воздух!

Посмотрела назад. Высокие, потемневшие стены форта смотрели на нее, казалось, не так сурово, были не такими неприступными, как они казались вчера вечером. Широкие ворота открыты настежь и за ними видно яркое зеленое поле форта. Молодой охотник сидит на обрубке дерева у ворот форта с заряженным ружьем. Приказ коменданта форта не оставлять форт без охраны слепо выполнялся часовыми, как у ворот, так и в обеих угловых башнях стен.

Елена улыбнулась часовому и тот, вскочив с места, быстро скинул шапку с головы и поклонился ей. Суровая служба на этой окраине, как-то сразу и ему показалась не такой тяжелой, точно луч солнца вдруг осветил его беспросветное существование.

Обойдя стену форта со стороны моря, Елена оказалась у северной стороны форта, за которой видна была только крыша комендантского дома, ее дома. Недалеко, на пригорке, стояла небольшая ветряная мельница, скрипевшая своими крыльями, поворачивавшимися неторопливо под дуновением легкого морского бриза.

Елена приветливо поздоровалась со старым, бородатым мельником, осыпанным мучной пылью, как и полагается приличному мельнику.

— Ищу своего мужа, Александра Гавриловича… не проходил ли он здесь? — спросила она старика.

Тот вскочил и, скинув шапку, почтительно ответил:

— Проходили-с, Елена Павловна, но я боюсь вам не угнаться за ними. Александр Гаврилович, по утрам, очень заняты. Может быть, они теперь на кожевенном заводе, а, может-быть, и на пашню поехали; я недавно слыхал, как лошадь поскакала туда, на пашню знать.

Елена засмеялась.

— Я вижу, что мне за ним не угнаться, пойду домой… если увидишь Александра Гавриловича, скажи ему, что я искала его. Ну, Бог в помощь!

— Благодарствую, Елена Павловна, беспременно передам ему.

Старик долго стоял с шапкой в руке и следил за Еленой, пока она не скрылась за углом форта.

Время для Елены было еще раннее и она медленно пошла обратно к обрывистому берегу моря. Вид и моря, и колонии Росс, освещенных веселыми, живыми лучами солнца, был необыкновенно красивым. Форт, грозно насупившийся своими пушками и башнями, представлял необыкновенную, прямо феерическую картину с его свежеотесанными крышами и блеском ярко начищенных пушек. Мельница, с ее лениво вертевшимися лопастями ветряного колеса, еще больше придавала очарования этой тихой, спокойной колонии. За мельницей виднелось несколько добротно-сколоченных домов в которых жили охотники, «промышленные», как их звали тогда. Ничто не говорило, не показывало того, что это был форпост, передовая позиция русских колонизаторов, что дальше их, туда на восток или на юг — нет ничего; там леса и степи, горы и пустыни, да редкие поселения индейцев. Форт Росс — это крайняя граница распространения русского влияния, с помощью землепроходцев, докатившегося до Калифорнии.

— А, как хорошо здесь! — Опять глубоко вздохнула Елена. Стоя на берегу, она с интересом наблюдала за кропотливой жизнью колонистов. Русские и алеуты, что-то, копошились около своих лодок и байдар на песчаном берегу гавани; иногда некоторые из них взбегали наверх по крутой деревянной лестнице и, вдруг остолбенело скидывали шапки перед Еленой и, не меняя темпа, рысцой, пробегали мимо. Встреча с красавицей, хозяйкой форта была для них полнейшей неожиданностью и потом, на берегу или в домах колонии, бородачи-промышленные долго обсуждали появление Елены среди них.

— А, Анна, встала уже, — Елена радостно приветствовала свою подругу, компаньонку, вышедшую из ворот форта.

— Я, как-то разленилась сегодня утром, никак не могла проснуться. Видно сильно утомила меня эта бесконечная качка на корабле. Все еще мерещится, что палуба ходит под ногами, — Анна ответила Елене своим низким, грудным голосом. — Даже не верится, что мы стоим на твердой земле. А какой чудесный вид здесь. И погода — лучшего нельзя было и ожидать!

Обе подруги медленно пошли обратно внутрь форта, провожаемые взглядами колонистов, отщепенцев России, вольно или невольно попавших на эту далекую окраину.

Правда, для большинства колонистов Форт Росс конечно казался раем по сравнению с их жизнью на Аляске или Алеутских островах. Ничего другого они не видели и, безусловно, угрюмые Алеутские острова и неприветливая Аляска, не могли сравниться с Фортом Росс с его мягким, теплым климатом, основанным далеко на юге, в солнечной Калифорнии. Только очень немногие из тех, кто жил в колонии Росс, были в Сибири, которая в то время едва ли была лучше Аляски по суровости своего климата и отдаленности от центральной России.

Некоторые, которых можно было по пальцам пересчитать, родились в России. Это бывшие каторжане, отбывавшие наказание в Сибири за страшные преступления и потом посланные на Аляску помогать «культурному» освоению этой окраины России. Для них, возможность поехать в Форт Росс, в Калифорнии, была, конечно, необычайным счастьем.

Администрация Российско-Американской Компании на Аляске последнее время с большим трудом могла привлечь рабочих, охотников и промышленных в этот суровый край и поэтому ей пришлось прибегнуть к сделке с сибирской администрацией, поставлявшей ей дешевый подневольный труд. Осужденные на долгие годы каторги были рады обменять свой каторжный труд на работу в русских колониях Америки, дававшей им право фиктивной свободы.

Первые опыты с такими людьми, особенно в колонии Росс, были неудачными, потому что они оказались очень плохими и неопытными земледельцами, хотя может быть и неплохими кузнецами, судостроителями, мельниками и плотниками.

Нельзя удивляться и тому, что эти люди, когда им была предложена возможность поехать еще дальше, куда-то в неизвестные края, в Форт Росс, они с радостью хватались за это предложение. Одни только слухи о мягком, приятном климате Калифорнии были достаточным побуждением для них вызваться поехать добровольцами в далекую Калифорнию.

В то время жизнь на Аляске и Алеутских островах была далеко не сладкой. Не так-то уж много времени прошло с тех пор, как Баранов поднял русский флаг в Ситке. До сих пор промышленным, видавшим виды и лишения, приходилось на Аляске работать до истощения и выносить больше того, границы которого казалось были поставлены людям самой природой.

Охота на морского зверя на утлых байдаках в постоянно-бурном море, в условиях тяжелого неблагоприятного климата — все это не было единственными лишениями этих русских землепроходцев и мореплавателей. Самым тяжелым был постоянный недостаток, постоянная нехватка пищевых продуктов, доставлявшихся очень редко, спорадически из Сибири, или кораблями, изредка отправлявшимися в кругосветные плавания из Петербурга. Часто колонистам на Аляске приходилось существовать месяцами исключительно на сушеной, иногда порченной, рыбе.

Этот постоянный недостаток в свежих продуктах и хлебе и был главной причиной основания Форта Росс в 1812 году. По плану Баранова, Форт Росс должен был в короткий срок стать житницей Русской Америки, главным поставщиком хлеба, мяса и овощей. К сожалению, задача поставленная колонии Росс не оправдалась по многим причинам, главной из которых был недостаток пахотной земли на территории форта, где можно было бы сеять хлеб для прокормления не только колонистов Форта Росс, но и жителей Ситки и других селений Русской Америки.

Форт Росс, может-быть, выбранный хорошо по стратегическим соображениям, был зажат на узком плато между горами и морем. Ему нужно было или расширяться, выходить на просторы Калифорнии, за прибрежные горы, что могло привести дипломатическому конфликту с Испанией, а позже с Мексикой, не говоря уже о растущей мощи новой страны — Соединенных Штатов, или свертываться и закрывать форт, отступив на русскую территорию Аляски. Форт Росс не мог оставаться на прежнем положении, так как он становился финансовым бременем для коммерческого предприятия, каковым все еще формально считалась Российско-Американская Компания.

Глухие слухи ходили в колонии Росс о возможности ликвидации форта, но никто не хотел им верить, настолько страшила всех мысль возвращаться обратно в суровые условия Аляски.

Жизнь в колонии Росс была, конечно, много легче, чем на севере. И климат мягче, и условия работы лучше, и начальства меньше, а главное — ни снега, ни бурь. Пищи в колонии вдоволь — и хлеба, и скота на убой, и рыбы. Свои поля давали достаточно хлеба для колонистов форта, но избытки были настолько мизерными, что Аляска, по-прежнему, страдала от недостатка самых нужных и необходимых продуктов. Трудно было узнать прежних, истощенных, болезненных аляскинцев, проживших некоторое время в колонии Росс. Хороший душистый, пшеничный или ржаной хлеб, большой выбор овощей — картофеля, капусты, огурцов и помидор, а также — мясо — все это быстро округляло лица, укрепляло мускулы и люди становились неузнаваемыми.

Теперь, с приездом Елены Ротчевой и ее подруги и компаньонки Анны, внимание всего поселка Росс было постоянно обращено на обеих женщин. Большинство, конечно, видело в ней жену начальника форта и, как к таковой, относилось к ней с большим уважением. Люди помоложе вздыхали и тайно восхищались обеими женщинами.

Ничего удивительного в этом поклонении не было. Обе женщины были поразительно красивы и что было особенно удивительно — они очень были похожи друг на друга, точно две сестры, если не близнецы: те же длинные светло-золотистые волосы, такие же стройные, худенькие фигуры и точно такие же синие васильковые глаза.

Была одна существенная разница, однако, в обеих женщинах. В то время, как Елена, счастливая в своей семейной жизни, любимая мужем, боготворившим ее, и сама любящая его, была веселая, жизнерадостная, кипучая в своем счастьи и весельи, энергичная и, нередко, вспыльчивая, ее подруга Анна была полной противоположностью ей. Анна была тихая, спокойная, молчаливая, неразговорчивая, с глубоким, низким голосом, который казался таким контрастом с ее нежной, хрупкой фигуркой. Что больше всего поражало в ней, это чувство, какой-то, внутренней, тихой грусти. Редко, очень редко, можно было видеть улыбку на ее лице. Если же улыбка появлялась, то, как-то, урывками, тайком, точно стыдилась она этой улыбки, точно луч солнца вдруг пробивался через завесу туч и потом вновь исчезал, то-ли вдруг застыдилась, то-ли сил не хватит преодолеть препятствия.

Причины этому, очевидно, были, хотя Анна сама никогда, ничего не говорила о том, что случилось с нею в далекой России и что заставило ее вдруг отказаться от всего того, к чему она привыкла там, от друзей и знакомых, и отправиться в далекую глушь, в дикую Америку.

Три года тому назад, она была обручена с молодым, блестящим петербуржцем Константином. Уже был назначен день свадьбы счастливой пары, как вдруг Константином был получен неожиданный приказ, немедленно выехать на Кавказ, в действующую армию, в то время ведшую операции против воинственных кавказских горцев. Оказалось, что молодой Константин, еще совсем юнцом, был близок к группе людей, вошедших в историю под именем «декабристов». С некоторыми он был в приятельских отношениях, а с другими в родстве. Никакого активного участия в мятеже он не принимал, хотя бы потому, что был совсем молод, мальчик. Прошло десять лет после декабрьского восстания, колесо правосудия давно сделало свое дело; лица, найденные виновными получили наказания в зависимости от степени их участия в заговоре.

Имя Константина было найдено в личных бумагах некоторых из заговорщиков, главным образом у Рылеева, много позже, после окончания судебных процессов. Только через десять лет после того, как главные зачинщики были казнены или сосланы в Сибирь, было вынесено решение по делу Константина. Так как никакого активного участия в мятеже он не принимал, кроме морального сочувствия, ему было приказано выехать на год, в действующую армию, на Кавказ. Наказание, казалось не большое, но это означало разлуку с Анной на целый год и отсрочка их свадьбы на этот срок.

Со слезами проводила Анна своего нареченного. Константин обещал, чем-то, выдвинуться там и может быть вернуться раньше срока. Вскоре после прибытия на Кавказ, Константин, смело участвовавший в нескольких опасных вылазках против горцев, вызвался пойти в особенно опасную разведку и… не вернулся. Что с ним случилось, никто никогда не мог узнать, несмотря на все попытки его друзей соратников. Ни опросы пленных горце в, ни вылазки вглубь территории врага — не принесли никаких результатов. Константин исчез — как в воду канул.

Известие об его исчезновении совершенно убило Анну. Вообще молчаливая по натуре, она совершенно замкнулась в себе и перестала бывать в обществе, перестала ходить к знакомым и, вообще, стала избегать людей.

К счастью, у Анны была задушевная подруга детства княжна Елена Гагарина, незадолго до этого вышедшая замуж за Александра Ротчева. Елена приняла горячее участие в судьбе бедной Анны и старалась, чем только могла, как-то облегчить ее горе.

Муж Елены выехал на новую службу в Ново-Архангельск, на Аляске и затем был переведен в Форт Росс и разлука с ним еще более сблизила ее с одинокой Анной. Последний год перед их отъездом в Форт Росс, обе подруги были неразлучными.

Российско-Американская компания, вернее некоторые из ее крупных деятелей в Петербурге, была сильно задета декабрьскими событиями 1825 года. Из пяти главных зачинщиков мятежа, казненных в Петербурге, поэт Рылеев находился на службе главного правления P.-А. компании, в должности правителя канцелярии.

Рылеев, вместе с другими заговорщиками, составил план захвата командных постов компании в Америке. Было решено назначить полковника корпуса военных инженеров Батенкова на пост главного управляющего делами компании на Аляске. Одновременно, другой конспиратор, морской офицер Димитрий Завалишин, должен был быть назначен комендантом Форта Росс в Калифорнии, а другой морской офицер В. П. Романов, в то же самое время, должен был оказаться в плавании со своим кораблем по «исследованию» побережья Восточной Сибири и Аляски.

Этим планам Рылеева и других заговорщиков не суждено было осуществиться, хотя бы потому, что неожиданная смерть Императора Александра I захватила их врасплох и совершенно неподготовленными. Любительское выступление на Сенатской площади в Петербурге окончилось плачевно и сам Рылеев должен был заплатить жизнью за участие в заговоре.

В архивах компании, в Ново-Архангельске, можно было найти официальное письмо директоров компании, адресованное «Главному правителю Российско-Американских колоний, господину флота капитану 2-го ранга и кавалеру Матвею Ивановичу Муравьеву», датированное 24 марта 1826 года. В этом письме, администрация компании осторожно, не входя в подробности, пишет: «По случаю выбытия из службы компании правителя канцелярии сего правления Кондратия Федоровича Рылеева должность его впредь до времени поручена старшему бухгалтеру Платону Боковикову…»

Сам Ротчев за время своего пребывания в Ново-Архангельске (как называлась тогда Ситка) показал большую работоспособность и административные таланты настолько, что правитель колоний Купреянов уже через год после его прибытия рекомендовал правлению назначить молодого чиновника на пост правителя Форта Росс.

Почтовое сообщение было медленным в то время и взяло еще год, прежде чем в Ситку было послано письмо из Петербурга, на имя правителя Купреянова. Правление, в марте 1837 года писало, что… «относительно г. Ротчева, главное правление полагает, что он при нынешних критических обстоятельствах в Калифорнии мог бы с пользою занять место правителя конторы в Россе, имея при себе помощником г. Черных, сведующего по части земледелия…»

«Критические обстоятельства», о которых писало правление в Ситку представляли собой прежде всего полную невыгодность содержания форта, в финансовом отношении. За последние два-три года, компания стала нести убытки в Россе. Кроме того и политическое положение становилось критическим, не столь: о из-за бесконечных жалоб и требований мексиканского правительства к русским покинуть территорию, которую мексиканцы считали своей, но также из-за усилившейся деятельности американских граждан в Калифорнии. Администрация Форта Росс не раз посылала тревожные рапорты об увеличившемся числе американцев, прибывающих в Калифорнию и об упорных слухах о том, что они намереваются присоединить Калифорнию к Соединенным Штатам.