Санта–Барбара IV. Книга 1

ГЛАВА 2

Сантана проявляет норов. Келли восстанавливает цепь событий. Неоправданный гнев Розы может лишь ухудшить ситуацию. Джина вновь вспоминает ремесло соблазнительницы. Доктор Роулингс направляется в Мексику.

Офицер привез Сантану в полицейский участок.

— Зачем вы меня сюда ведете? — нервно спросила она, поднимаясь по лестнице.

— Здесь вас должен осмотреть полицейский психолог, а потом уже, после его заключения, мы решим, что с вами делать.

Сантана умолкла. Полицейский офицер проводил ее в небольшую комнату, где на дощатом столе лежал сложенный пополам синий халат из грубой хлопчатобумажной ткани наподобие больничного.

— Вы можете переодеться здесь, — сказал полисмен.

Через несколько минут она вышла из комнаты, держа в руках свои вещи. Полицейский, который терпеливо дожидался ее в коридоре, в ответ на вопросительный взгляд Сантаны, махнул рукой куда‑то вправо.

— Идемте по коридору, мы должны сдать вашу одежду на хранение.

Дежурный сержант — каптенармус, высунувшись из окошечка в двери, удивленно посмотрел на арестованную.

— Миссис Кастильо? — протянул он. — Ах, ну да, конечно… Давайте ваши вещи сюда.

Пока полицейский делал опись принятого на хранение имущества, Сантана стояла возле двери, низко опустив голову. Из‑за стеклянной перегородки на нее внимательно смотрел Круз. На его лице было написано такое сожаление и раскаяние, что взглянувший на него полицейский офицер поежился. Глаза Круза были полны слез.

Он не услышал, как в коридоре, позади него раздались шаги. Рядом с ним остановился окружной прокурор и несколько секунд молча наблюдал за происходящим. Каптенармус протянул Сантане протокол и ручку. Она подняла голову и увидела Круза и стоявшего рядом с ним окружного прокурора.

— Если хочешь, зайди, — неожиданно сказал Тиммонс.

Круз не удостоил окружного прокурора даже взглядом.

— Я виноват перед тобой, — после небольшой паузы сказал Тиммонс. — Я должен был заранее предвидеть, как обернутся события. Хотя, честно признаюсь, я не ожидал, что все повернется именно таким образом. Я рассчитывал, что мне удастся помочь Сантане. Однако новые обстоятельства и упрямая позиция судьи Уайли помешали мне сделать это.

Круз по–прежнему пристально смотрел на жену, не обращая внимания на слова окружного прокурора.

— Кастильо, — тихо произнес тот, — я не спал с Сантаной.

Круз едва заметно повернул голову.

— Ты можешь говорить все, что угодно, — с мрачной решимостью сказал он. — Однако если ты лгал, я убью тебя. По–моему, ты уже слышал об этом. Надеюсь, что смысл моих слов дошел до тебя.

Окружной прокурор усмехнулся и отступил на шаг. Возможно, он бы принялся уверять Кастильо в своей невиновности, доказывать, что во всем виновата сама Сантана, однако появление в участке Иден Кэпвелл прервало их «теплый» разговор. Бросив беглый взгляд на Сантану, она озабоченно повернулась к окружному прокурору.

— Нам нужно поговорить. Где мы можем это сделать?

Тиммонс сделал удивленные глаза.

— Ты настаиваешь?

— Да, я настаиваю.

Она выглядела решительно. Тиммонс развел руками.

— Что ж, если не возражаешь, мы могли бы пройти в мой кабинет.

— Но я предупреждаю тебя, — заявила Иден, — что есть некоторые вещи, о которых я говорить не буду.

Она сделала недвусмысленный жест в сторону стоявшего к ней спиной Круза. Тиммонс криво усмехнулся.

— Я тоже с удовольствием не буду разговаривать на эти же темы. Меня уже тошнит от всего этого.

Тиммонс направился к выходу, а Иден на мгновение задержалась рядом с Крузом. Увидев его полные от слез глаза, она сочувственно положила руку ему на плечо.

— Почему ты не умерла? — завизжала Сантана и, схватив стоявшую на окошке стальную коробку с печатью, швырнула ее в стеклянную перегородку, за которой стояли Круз и Иден.

Иден даже не успела вскрикнуть от страха, когда Круз схватил ее за плечи и оттащил в сторону. На пол брызнули осколки стекла.

— Тебе давно уже пора было сдохнуть! — вне себя от ярости кричала Сантана, бросаясь к разбитому стеклу.

Метнувшийся следом за ней полицейский пытался оттащить ее в сторону, однако Сантана с такой силой ударила его по коленной чашечке, что он, охнув, согнулся.

— Я всегда знала, что нам нет места под одним небом!

Круз бросился на помощь к безуспешно пытавшемуся сладить с Сантаной полисмену.

— Успокойся, успокойся!

Вдвоем они смогли, наконец, оттащить рвавшуюся к выходу Сантану и немного утихомирить ее. Она уже не вырывалась, а только бессильно кричала:

— У тебя все было с пеленок! Но тебе было этого мало! Тебе нужно было чужое! Ты меня ненавидишь, признайся, ненавидишь! Ты вся в папочку, в своего любимого папочку!

— Сантана, Сантана, сядь! — кричал Круз. — Что ты делаешь? Не надо, успокойся!

— Почему она все время перебегает мне дорогу? Что я ей сделала? Она выросла, купаясь в роскоши, у нее всегда все было, она никогда не могла ничего добиться сама. Все только благодаря папочке и мамочке. Она даже замуж не могла выйти без их разрешения. Кто виноват в том, что у нее в жизни ничего не получается? Я? Я ей никогда ничего плохого не делала. А она меня ненавидела. Ненавидела так, как будто я отобрала у нее все самое дорогое. Кто ей мешал жить нормальной жизнью? Алкоголичка, наркоманка! Сначала чуть не подавилась от излишества, а потом, когда из нее хотели сделать человека, начала зариться на чужое. Ну, конечно, она у нас аристократка, голубая кровь! А я кто? Дочь прислуги, почти нищая. Ты завидовала нашему счастью. Теперь все ее желания исполнятся.

Крузу и дежурному полицейскому, наконец, удалось усадить ее в кресло в дальнем углу коридора. Но она все еще никак не могла угомониться. С ненавистью оттолкнув мужа, она воскликнула:

— Не трогай меня! Я знаю, о чем ты мечтал все это время. Ты всегда хотел избавиться от меня, чтобы остаться с этой шлюхой. Теперь она заберется в мою постель, хотя она из нее и не вылезала, правда же?

Сантана вдруг умолкла и, закрыв лицо руками, стала вздрагивать от рыданий.

Ну, почему она не умерла? Она должна была умереть. Почему? Почему?

Окружной прокурор, который тоже не оставил Сантану без внимания, зло закричал:

— Да замолчи ты! Тебе нельзя говорить такие вещи! Особенно здесь. Ты что, забыла, где находишься?

Она униженно умолкла, и лишь едва заметно вздрагивающие плечи говорили о том, какие чувства сейчас испытывает Сантана.

Иден полными ужаса глазами смотрела на Сантану из коридора. Она поняла, что эти слова Сантаны были не простой угрозой или истеричным срывом. Их действительно разделяла огромная пропасть. Они никогда не смогут поделить между собой Круза. Кто‑то из них обречен на проигрыш.

Но Иден не хотела победу любой ценой. Точнее говоря, раньше она никогда не думала об этом. Да, конечно, она мечтала о том, чтобы всегда быть с Крузом, чтобы у них была счастливая семья. Но Круз достался Сантане, и Иден приходилось смириться с этим. Она могла лишь мечтать о том, чтобы все было, как прежде, как несколько лет назад, когда Круз целиком принадлежал ей, хотя и не был ее мужем. Однако эти времена давно прошли, и Иден лишь втайне могла надеяться на какое‑то возобновление отношений с Крузом.

Однако Иден все‑таки нельзя было назвать абсолютно безупречной в моральном отношении. Часто, проливая по ночам слезы в подушку, она мечтала о каком‑нибудь случае, который бы позволил Крузу оставить Сантану и вернуться к ней, Иден. Самым подходящим случаем такого рода была бы супружеская неверность Сантаны. Иден, зная характер Круза, не без оснований надеялась на то, что, узнав о ее измене, он бросит Сантану и вернется к Иден. Появление ее на мысе Инспирейшн в тот роковой вечер объяснялось именно желанием уличить Сантану в измене мужу и путем шантажа вставить ее отречься от Круза. Она уже пыталась однажды выполнить эту угрозу. У нее ничего не получилось, но от этой мысли Иден не отказалась.

В общем, как бы то ни было, Сантана сейчас оказалась за решеткой, и Иден не могла не признаться себе в том, что это положение ее устраивает.

— Келли, успокойся, не надо так нервничать. Скажи мне лучше, что было, когда ты увидела в руках Дилана пистолет. Он пытался угрожать тебе?

Она вдруг умолкла.

— Я… Я не помню. Нет, я сейчас не могу сказать, что он пытался сделать. Он говорил что‑то очень плохое. Но я пока не вспомнила. Мне надо еще немного подумать.

Он ободряюще погладил ее по руке.

— Келли, постарайся не напрягаться. Видишь, у тебя все получается. Только не надо торопить события. Еще немного, и ты вспомнишь обо всем.

В каюте воцарилась тяжелая тишина, нарушаемая лишь звуками шагов на мостике.

— Интересно, — хитро сказал Перл, — что они пытаются там обнаружить? Насколько я разбираюсь в двигателях, без специалистов им не обойтись.

Словно в подтверждение его слов, спустя несколько минут в каюту спустился молодой офицер береговой охраны вместе с одетым в рабочую спецовку полноватым мужчиной лет сорока.

— Это наш механик Хуан, — сказал офицер, — он должен помочь нам разобраться с вашим двигателем. Похоже, там какая‑то серьезная поломка.

Перл изобразил безумную радость по поводу появления на борту яхты механика. Он бросился к офицеру и, пожимая ему руку, сказал:

— Огромное, огромное вам спасибо. Наконец‑то мы смогли найти человека, который разбирается в технике. Нам его так не хватало.

Офицер польщенно улыбнулся.

— О, синьор, не надо благодарности. Мы и сами заинтересованы в том, чтобы вы поскорее разобрались с двигателем и отправились назад, в Штаты.

Перл бросился пожимать руку Хуану.

— Я буду очень рад, если вам удастся починить наш двигатель. Честно говоря, я уже потерял всякую надежду на то, что хоть кому‑то удастся с ним справиться. Надеюсь, у вас все получится.

Он снова повернулся к офицеру.

— Может быть, вам требуется моя помощь? Я готов оказать всяческое содействие. Я могу спуститься в трюм.

Офицер поднял руку.

— Нет–нет, мистер Келли, мы сами посмотрим, в чем там дело.

Перл предупредительно кивнул.

— Конечно, конечно, хорошо. Моя яхта к вашим услугам.

Когда офицер вместе с механиком вышли из каюты. Перл озадаченно почесал затылок.

— Не думаю, что у них что‑нибудь получится, — пробормотал он. — Ну, да ладно, сейчас не это главное. Пусть пыхтят над двигателем, лишь бы нас не трогали.

Мур, который озабоченно бродил по каюте, выглянул в иллюминатор и нервно воскликнул:

— Перл, скорей иди сюда!

Тот поморщился.

— Ну, что там еще? К нам следует очередной патрульный катер? Или, может быть, доктор Роулингс настиг нас?

Оуэн скривился в недовольной гримасе.

— Не надо говорить мне о докторе Роулингсе. Я его очень боюсь. Если он поймает нас, меня обязательно посадят в изолятор. А я не хочу возвращаться в клинику.

— Ну, так что там?

— На пристани стоит полицейская машина.

Перл беспечно махнул рукой.

— Успокойся, Оуэн, не надо паниковать. Появление на пристани полицейской машины еще не означает, что нас собираются посадить в тюрьму. Наверняка, эти офицеры береговой охраны сами вызвали ее. У них, наверное, есть рация или что‑нибудь в этом роде. Дай‑ка я взгляну.

Он подошел к иллюминатору и сунул голову в окошко.

— Да ничего страшного. Видишь, там даже полицейских не видно. Они наверняка шляются где‑нибудь по пирсу. Может быть, они вообще здесь так, для профилактики.

Оуэн озабоченно грыз ногти.

— Ты думаешь, что эти двое офицеров с патрульного катера нам поверили? Ты думаешь, что нам не грозит ничего опасного?

Перл уверенно кивнул.

— Думаю, да. Может быть, они не сумеют нас вычислить. Мы не сообщили своих имен. Ты же не сказал им, что тебя зовут Мур.

Оуэн вдруг схватился за голову.

— Какой же я дурак! Я же сказал им настоящее свое имя! Я им сказал, что меня зовут Оуэн.

— Ну–ну, ничего страшного, — успокоил его Перл. — В конце концов, на территории Соединенных Штатов людей, которых зовут Оуэн, наверное, несколько тысяч.

Перл подошел к Муру и дружески похлопал его по плечу:

— Поверь, они и звонить никуда не собираются. Они просто хотят удостовериться в том, что мы не везем контрабанду.

Мур испуганно вздрагивал:

— А что они будут делать?

— Да ничего страшного, — беспечно ответил Перл. — Покопаются немного в нашей яхте, осмотрят двигатель, убедятся в том, что он не работает и отпустят нас.

Мур немного успокоился:

— А сколько мы еще здесь пробудем? Как долго будут они там копаться? Я очень боюсь.

Перл пожал плечами:

— Ну, я не знаю. Сейчас трудно сказать. Все будет зависеть оттого, насколько высокая квалификация у их механика.

Мур непонимающе посмотрел на него:

— Что ты имеешь в виду? Ты что‑нибудь сделал с мотором?

Не отвечая ни слова. Перл полез в карман пиджака и достал оттуда маленькую железную деталь с пружинкой. Он продемонстрировал ее Муру, который изумленно спросил:

— А что это такое?

Перл удовлетворенно улыбнулся:

— Это называется клапан.

— Может мне где‑нибудь спрятать его?

— Нет. Будет слишком явно. Я немного подожду, а потом спущусь вниз и, о чудо, обнаружу пропажу, — заговорщицким тоном сказал он. — Так что, Оуэн, можешь не беспокоиться, у нас все будет в порядке. Даже если им удастся что‑нибудь выяснить, я всегда смогу найти объяснение. Положись на меня, Оуэн.

Мур радостно захихикал:

— Ты просто молодец, я бы никогда в жизни не догадался.

Перл предостерегающе поднес палец к губам:

— Тсс, тише, не надо так бурно выражать свою радость. Я думаю тоже, что они ни о чем не догадаются. Хотя, кто знает, на что способен их механик. Как его там зовут? Хуан? Ладно, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, мы будем сидеть тихо, как мышки. Договорились, Оуэн?

Тот стал так оживленно грясти головой, что Перлу пришлось остановить его:

— Ну, вот и хорошо. Ступай к окошку и следи за тем, что происходит на причале. Хотя, я надеюсь, что ничего страшного в присутствии там этой полицейской машины нет, но все же бдительность нам не помешает. Как только увидишь что‑то подозрительное, сразу дай нам знать. А мне пока нужно поговорить с Келли. Договорились?

В знак согласия Мур туг же направился к окну. Перл сначала с усмешкой похлопал его по спине, а затем направился к Келли, которая одиноко сидела на диване, прислонившись спиной к стене каюты. На лице ее была написана такая глубокая озабоченность, что Перл не сразу решился заговорить с ней. Выждав некоторое время, он сказал:

— Ну, что, ты что‑нибудь вспомнила? Вспомнила еще что‑нибудь об этом револьвере?

Она тяжело вздохнула:

— Да, вспомнила. И про револьвер и кое‑что еще.

Перед ее глазами стремительно, как в быстро меняющемся калейдоскопе, пробегали картины того, что произошло с ней в тот вечер, когда погиб Дилан. Вот он приближается к ней с пистолетом в руке. Его лицо искажено злобной гримасой. Потом он бросается к ней и пытается зажать рукой рот. Келли отбивается и кричит. Он пытается повалить ее на кровать. Он размахивает револьвером, пытаясь ударить ее рукояткой…

— Да, у Дилана был револьвер. Теперь я знаю это абсолютно точно, — тихо сказала она. — Но он не сразу достал его. Вначале мы о чем‑то разговаривали. Я пока еще не вспомнила о чем. Наверное, это было что‑нибудь касавшееся наших отношений. Хотя я не помню, были ли у нас какие‑нибудь отношения с ним. В общем, это сейчас неважно. Я точно помню, что мне неприятен был этот разговор и вообще его визит. По–моему я пришла туда за чем‑то другим. В общем, я этого тоже сейчас не помню. Я сказала ему, чтобы он уходил, но он не хотел. Потом мы начали спорить, а уже после этого я увидела у него в руке небольшой револьвер.

Голос ее, и так не отличавшийся уверенностью, умолк.

— А что это был за револьвер? — спросил у нее Перл. — Ты помнишь, как он выглядел? Он был маленький, с коротким стволом или такой как у полицейских?

Она напрягла лоб:

— Да, кажется, я начинаю вспоминать. Это был такой маленький блестящий револьвер…

— Никелированный, — подсказал Перл.

— Да, да, никелированный. Он еще так сверкал, когда на него падали лучи. Я помню, что этот блеск слепил мне глаза. У него был такой короткий ствол. И вообще, он выглядел, как игрушка. Его, наверное, можно было спрятать в дамскую сумочку.

— А откуда он его достал? Ты не помнишь?

Она на мгновение задумалась:

— Нет. Из‑за пазухи или, может быть, он торчал у него за поясом.

Келли умолкла и через мгновение воскликнула:

— Вспомнила! Он достал его из кармана куртки. Он был одет в легкую куртку с двумя карманами снаружи. Знаешь, такие разрезные сбоку. Пистолет был в одном из этих карманов.

Перл кивнул:

— Да, понимаю. Это, наверно, действительно был маленький кольт. Я такие уже раньше видел. Они свободно помещаются в кармане пиджака или брюк. Для них не надо даже носить кобуру. Маленькая и довольно удобная штука. И что было потом?

Келли с сомнением покачала головой:

— Кажется, мы начали драться. Точнее, он пытался повалить меня, зажав рукой рот, а я размахивала руками и отбивалась. Мы боролись, и, кажется, он уронил пистолет. Но мне сложно сейчас восстановить целую картину. Револьвер упал на пол. Да, да я стала бороться с Диланом, и револьвер упал.

Она снова умолкла и отвернулась. Перл понял, что сейчас самое главное не торопить ее и не заставлять делать бесполезную работу. То, что она должна вспомнить, она сама вспомнит. Однако пауза затягивалась.

— А потом, что было потом? — осторожно спросил Перл. — Ты подобрала револьвер или это сделал Дилан?

Она начала хмуриться, из чего Перл понял, что эти усилия бесполезны.

— Хорошо, хорошо, — торопливо сказал он. — Если не можешь вспомнить, то лучше не напрягайся. Давай поговорим об этом как‑нибудь потом. Такие события тяжело переживать заново. Тем более что главное мы уже выяснили. Ты знаешь, что там произошло. Дилан был виновен в случившемся. Ты защищала свою жизнь.

Она грустно улыбнулась:

— Так‑то оно так, но как это доказать. Ведь мои слова не могут быть уликой, которую примет во внимание суд присяжных. Нужно какое‑нибудь более весомое свидетельство. А у нас пока ничего такого нет. К сожалению, я еще не смогла вспомнить всего целиком. Может быть, если мне удастся восстановить всю картину, мы узнаем, что случилось с этим револьвером.

Перл согласно кивнул:

— Мы должны найти способ. Постарайся все вспомнить.

Она порывисто подалась вперед:

— Мне кажется, что я могу вспомнить.

— Ну, разумеется, — поддержал он ее. — У тебя все отлично получается. Ты молодец. Смотри, прошло совсем немного времени, а ты уже почти полностью восстановила картину того вечера. Я думаю, теперь нам уже ничто не сможет помешать. Знаешь, почему я так уверен в этом? Все дело в том, что ты одолела свой страх. Помнишь, как раньше ты боялась даже думать, что произошло с тобой в тот вечер. Ты лишь знала, что совершила что‑то ужасное, что‑то такое, что запечатлелось в твоей памяти как какое‑то преступление. Но ты не могла преодолеть этого невидимого барьера в себе.

Келли тяжело вздохнула:

— Но я все‑таки до сих пор не знаю, что нужно, чтобы преодолеть страх. Я сделала что‑то с твоей помощью, но сама пока еще не понимаю, что я сделала. Одно мне известно точно — мы движемся вперед.

Перл улыбнулся:

— Все очень просто. На самом деле не существует никаких сложных рецептов. Нужно лишь не убегать. Человек должен победить свой страх, и вопреки ему сделать свой шаг. А потом еще и еще. Ты знаешь, что тебя что‑то пугает, и не останавливаешься. Таков закон. Значит, ты преодолеваешь себя, и это становится тем, что помогает тебе двигаться дальше. И наступает такой момент, когда страх отступает. Человек чувствует уверенность в себе. Его устремленность крепнет. Воспоминания не становятся для тебя пугающей задачей. Этот момент наступил, и ты можешь сказать не колеблясь, что ты победила своего извечного врага.

Келли вскинула на него полные надежды глаза.

— Это происходит сразу или постепенно?

Перл как‑то неопределенно пожал плечами:

— Постепенно. И все же страх исчезает внезапно и сразу же.

— А может человек вновь испытать его, если с ним случится что‑нибудь непредвиденное?

Перл широко улыбнулся:

— Нет. Тот, кто однажды преодолел страх, свободен от него до конца своих дней. Потому, что вместо страха приходит ясность, которая рассеивает страх. К этому времени человек знает все свои желания. Он знает, что с ними делать. Он может открывать для себя что‑то новое или идти куда‑то вперед. И уже ничто не пугает его. Человек чувствует, что для него не существует никаких препятствий. Но тут встречается другой враг.

— Какой?

— Ясность. Эта ясность, столь трудно достижимая, рассеивает страх, но она же и ослепляет. В этом есть громадная опасность. Когда‑то я на собственной шкуре убедился в этом. Ясность заставляет человека никогда не сомневаться в себе. Она дает уверенность, что он ясно видит все насквозь. Да и мужество приходит благодаря ясности. И тогда человек не останавливается ни перед чем. Но все это заблуждение. Здесь есть что‑то не то. Если человек поддастся своему мнимому могуществу, значит, он побежден этим своим новым врагом — ясностью. Человек будет бросаться вперед, когда надо будет выжидать или будет выжидать, когда нельзя медлить. И так он будет топтаться, пока не выдохнется.

— Что же случается с человеком после такого поражения? — со страхом спросила Келли. — Он что, в результате умрет?

Перл рассмеялся:

— Да нет же, конечно, не умрет. Просто этот новый враг перекрыл ему путь. Он может стать веселым и отважным человеком, однако ясность, за которую он так дорого заплатил, никогда не сменится тьмой и страхом. Все навсегда будет для него ясным. Только он больше никогда ничему не научится, ни к чему не будет стремиться. Это меня пугает не меньше, чем все остальное.

— Так что же ему делать, чтобы избежать такого поражения?

— То же, что и со страхом. Победить ясность и пользоваться ею лишь для того, чтобы видеть. Я думаю, Келли, что тебе удастся это сделать. Во всяком случае, страх ты уже победила. Сейчас мы стоим с тобой на пороге прекрасного будущего. Все зависит только от тебя, все сейчас в твоих руках. Если ты сможешь смело шагнуть вперед, не боясь никого и ничего, то я могу быть за тебя спокоен.

После того, как полицейский увез Сантану в участок, Роза Андрейд отправилась домой. Точнее, в дом Кэпвеллов, потому что уже долгие годы она жила именно там. Войдя в гостиную, она застала там Софию. Увидев Розу, София тут же забросала ее вопросами:

— Чем закончилось предварительное слушание? Как вела себя Сантана? Ее невиновность подтвердили?

Роза обреченно покачала головой:

— Нет. Хотя никаких фактов против Сантаны не было, судья на основании показания свидетелей, решила предъявить ей обвинение в умышленном наезде.

— А где Сантана сейчас?

Роза тяжело вздохнула:

— Она в полицейском участке. Они забрали ее вещи.

София прикрыла глаза рукой.

— Не может быть. Неужели они думают, что она сделала это намеренно? Роза, а что ты сама думаешь по этому поводу?

Та сокрушенно покачала головой:

— Ведь Сантана росла у тебя на глазах, София. Неужели ты допускаешь, что она могла что‑нибудь замышлять против Иден? Хотела убить ее?

София удрученно развела руками:

— Мне очень жаль, Роза, но разве мое мнение имеет сейчас какое‑нибудь значение. К сожалению, мы с тобой ничего не можем поделать.

— Но это только слова, София, — горячо воскликнула Роза. — А мне нужна помощь. Если мы сейчас не сможем выручить Сантану, я буду винить себя в этом весь остаток жизни. Ведь ты тоже мать, София, ты должна поставить себя на мое место. Я хочу помочь Сантане.

София мерила гостиную нервными шагами:

— А что я могу сделать?

Роза бросилась к ней:

— Поговори с СиСи. Джулия отличный адвокат, но она не сможет противостоять окружному прокурору, который боится скандала.

София с сомнением взглянула на Розу:

— Ты хочешь поменять адвоката? Ты думаешь, что это чем‑то поможет? Честно говоря, я не знаю, кто кроме Джулии Уэйнрайт, способен помочь твоей дочери.

Та отрицательно покачала головой:

— Нет, я не это имела в виду. Ведь СиСи один из самых могущественных людей в городе. Он сможет уладить это дело без всяких адвокатов. Надо устранить Кейта Тиммонса. СиСи легко добьется его перевода, если конечно захочет заняться этим.

София опустила голову:

— Боюсь, что это невозможно. СиСи пока не умеет творить чудеса. Кейт Тиммонс занимает выборную должность и, каким бы могущественным не был СиСи, он не сможет добиться ни его снятия, ни перевода на другую работу. Это не в его власти. Этого не смог бы сделать даже губернатор штата. Мы ничем не можем тебе помочь.

Роза прослезилась:

— София, я давно работаю в вашем доме. Ты прекрасно знаешь о том, что я никогда не просила его ни о чем, но сейчас у меня нет другого выхода…

Она умолкла и, достав из сумочки носовой платок, стала промакивать уголки глаз. София взяла ее за руку:

— Не надо плакать, Роза, я попробую тебе помочь. Не знаю, что из этого получится, но я поговорю с СиСи. Мне очень жаль, что все так произошло. Я буду только рада, если мы сможем что‑то сделать для тебя.

Звуки шагов в прихожей заставили Софию обернуться. С каким‑то отрешенным видом Иден вошла в гостиную и увидела рядом с матерью Розу. Торопливо скомкав в руке платок, та вытерла слезы и, кивнув Софии, направилась к выходу из гостиной. Она прошла мимо Иден, даже не повернув к ней голову.

— Роза, — тихо сказала Иден.

Служанка обернулась и, гордо вскинув голову, посмотрела на Иден.

— Мне очень жаль, что так вышло, — растерянно сказала девушка. — Я и не предполагала, что такое может случиться.

Роза и не скрывала своей неприязни:

— Ты с Крузом? — резко спросила она.

— Нет, он остался в участке с Сантаной. Ей сейчас очень тяжело, и он решил хотя бы своим присутствием успокоить ее.

Роза грустно покачала головой:

— Это, конечно, прекрасно, только я не понимаю, зачем он это делает. По–моему, ему нужно было позаботиться о моей дочери раньше.

— Ты считаешь, что это я виновата во всех бедах Сантаны? — неожиданно спросила Иден. — Только скажи честно, Роза.

Роза, едва сдерживая слезы, ответила:

— Я считаю огромной удачей, что ты не пострадала при аварии. Слава Богу, что так произошло. В противном случае мне даже трудно предсказать, что бы могло случиться.

София решила вступиться за дочь:

— Этого разговора следовало ожидать. Слишком многое накопилось за последнее время в наших отношениях. Но тебе не следует во всем обвинять мою дочь. По–моему она виновата меньше всех. А если и была виновата, то уже достаточно пострадала за это. Иден жестом попросила мать умолкнуть:

— Роза, я просила судью закрыть дело. Я написала просьбу об этом и передала ее через адвоката Сантаны Джулию.

Роза едва сдерживалась, чтобы не расплакаться:

— Жаль только, что твоя просьба попала к судье уже после твоего же заявления, — оскорбленно заявила она и тут же добавила: — Ты всегда была сообразительной, Иден. Таким как ты, палец в рот не клади.

Иден растерянно развела руками:

— Ну, погоди минуточку, Роза. Не нужно делать столь поспешных выводов. Почему ты во всем обвиняешь только меня? Ведь никто не предполагал, что дело Сантаны будет так раздуто. И потом, я же не виновата в том, что Сантана завела себе любовника. Неужели я виновата в том, что Сантана оказалась за рулем того автомобиля, который сбил меня? Хорошо еще, что мне так повезло. А если бы случилось по–другому? Чтобы вы говорили тогда в свое оправдание?

Роза горделиво мотнула головой:

— Наверное, Круз поручил тебе наблюдать за женой. Ты ответственный человек, и он мог быть уверен, что тебе известен каждый шаг Сантаны. Ты терпеливо ждала, когда она забудет об осторожности, чтобы толкнуть ее в пропасть.

София шагнула вперед и возмущенно воскликнула:

— Роза, что ты такое говоришь!

Та вдруг опомнилась и, сглатывая слезы, сказала:

— Простите меня, однако я не могу лицемерить. С этими словами она резко развернулась и покинула гостиную.

Этот день выдался жарким не только в Мексике. Окружной прокурор после судебного заседания и посещения полицейского участка, где Сантана устроила очередную истерику, чувствовал себя совершенно изможденным. Он в буквальном смысле слова приплелся в свою квартиру и, рухнув на диван, провалялся так, не снимая верхней одежды. Состояние, в котором он находился, нельзя было даже назвать сном. Это было нечто среднее между забытьём и оцепенением.

Он очнулся оттого, что ему не хватало воздуха. В квартире было невероятно душно. Тиммонс чертыхнулся, и, устало поднявшись с дивана, направился к окну. По пути он остановился возле большого зеркала и критически осмотрел свой измятый пиджак и потерявшие форму брюки.

— М–да, — буркнул он. — Кейт, где твоя обычная элегантность. Ладно, посмотрим, что там у нас с кондиционером.

Да, так оно и было. В самый нужный момент кондиционер сломался. Тиммонс почувствовал, как воздух начинает раскаляться. Лето в этом году было жарким как никогда — ив прямом, и в переносном смысле.

— Да, как ни крути, а переодеться придется, — пробормотал окружной прокурор, стаскивая с себя измятый пиджак и развязывая узел галстука. На брюки и рубашку у него сил уже не хватило.

И в таком виде он стал стаскивать кондиционер из окна.

— Черт, тяжелый.

Оставив кондиционер на полу, возле окна, Тиммонс сходил за инструментами и принялся за ремонт. Чтобы было не так скучно, он включил свою любимую «Девятую симфонию» Бетховена и без особой охоты стал копаться во внутренностях кондиционера.

За этим увлекательным занятием его застал звонок в дверь. Громко выражая свое неудовольствие в форме ругательств, Тиммонс бросил на пол отвертку и гаечный ключ, поднялся и, кряхтя при каждом движении, потащился к двери.

Открыв дверь, он едва удержался от желания тут же захлопнуть ее. На пороге, торжествующе помахивая обвязанной розовой ленточкой бутылкой шампанского, стояла Джина Кэпвелл. На ней был одет летний костюм свободного покроя, по обыкновению Джины, перехваченный в поясе ремнем.

— Привет, любовничек, — радостно воскликнула она, помахивая бутылкой.

Лицо Тиммонса перекосило так, будто он внезапно перенес паралич нижней челюсти. Когда Джина уверенно шагнула через порог, он еще попытался что‑то сказать, однако было похоже, что дар речи был им безнадежно утерян. Тиммонс просто отвернулся и уныло опустил глаза, стараясь не смотреть на Джину. Это никоим образом не привело ее в смущение. Она выглядела так, словно и не было этого изнурительного жаркого дня, затянувшегося судебного заседания, и будто никакие неприятности на свете не могли испортить ей настроение.

Небрежно помахивая бутылкой шампанского, она вошла в прихожую и, скептически оценив внешний вид окружного прокурора, спросила:

— Что у тебя с лицом?

Тот, наконец, нашел в себе силы буркнуть:

— Чего тебе надо?

Джина игриво пожала плечами:

— Да, в общем, ничего особенного, — сказала она, прижимая к себе бутылку шампанского. — Я не думала, что это тебя так напугает. Не беспокойся, я не стану устраивать никаких скандалов, выясняя твое отношение ко мне. Я же не Сантана. Мне не нужно выискивать в твоих слонах и поступках какой‑то скрытый тайный смысл. Я прекрасно знаю всю твою подноготную. Просто после того, что я сегодня заявила в суде, мне показалось, было бы неплохо узнать, где ты живешь. Кстати, твои соседи видели, как я вошла сюда. Не забывай о том, что и у стен есть уши. Может быть, нам стоит погромче выразить бурную радость от нашей долгожданной встречи.

Тиммонс с безрадостной физиономией вновь погрузился в чрево кондиционера. Когда Джина поставила бутылку шампанского на стол и направилась к окружному прокурору, он посмотрел на нее с плохо скрытой яростью.

— Ну, так что ты молчишь? — все так же радостно поинтересовалась она. — Обниматься будем?

Тиммонс угрюмо отвернулся:

— Знаешь, Джина, я не ожидал, что наш договор предполагает столь тесное сотрудничество. Так что обойдемся без этого.

Она сделала недоуменный вид:

— А почему бы и нет? Мне непонятно твое равнодушие. Или ты думаешь, что это может как‑то повредить тебе?

— О, Бог мой, — застонал окружной прокурор, швыряя на пол инструменты. — Да делай ты все, что хочешь, только отстань от меня.

Джина снова взяла со стола бутылку шампанского и многозначительно поднесла ее к глазам окружного прокурора. Кстати, это был один из самых дорогих французских сортов, который можно было найти в магазинах Санта–Барбары. Окружной прокурор, бегло взглянув на бутылку, тут же отметил это в памяти:

— Что ты мне тычешь в лицо этой бутылкой, — недовольно пробурчал Тиммонс. — Я не собираюсь бросаться на нее, словно голодный зверь, и зубами разгрызать пробку.

Джина снисходительно улыбнулась:

— Я просто напоминаю тебе о том, что шампанское с каждой минутой нагревается все сильнее и сильнее, хотя еще десять минут назад оно было в холодильнике. Если ты хочешь попробовать нормального напитка, а не теплой пены, я советую тебе побыстрее заканчивать со своими делами.

Тиммонс молча отвернулся, сделав вид, что всецело поглощен ремонтными работами. Хмыкнув, Джина вернула бутылку на стол и по–хозяйски уселась на диване.

— Сломал что‑нибудь? — поинтересовалась она.

Окружной прокурор всем своим видом демонстрировал крайнее неудовольствие в связи с пребыванием в его доме Джины Кэпвелл. На сей раз он стал театрально кривляться.

— Это кондиционер, если, конечно, ты понимаешь, о чем я говорю, — с шутовской ухмылкой заявил он. — Могу повторить по слогам. Кон–ди–ци–о-нер. Штука, которая предназначена для охлаждения и очистки воздуха.

Джина фыркнула:

— Вот как. Никогда не подозревала о том, что воздух в твоем доме настолько грязей и горяч, что его приходится чистить и охлаждать.

— Да, вот представь себе, — продолжал фиглярничать окружной прокурор. — Может быть, это только в твоей квартире такой чистый и свежий воздух. Ты же у нас живешь на первом этаже, возле садика, если не ошибаюсь. А здесь, между прочим, почти центр города.

Джина равнодушно пожала плечами:

— Неужели. Впрочем, это не имеет никакого значения. Несмотря на стоящую у тебя жару, я могу абсолютно точно сказать, что ты холоден как лед и способен своим телом остудить эту бутылку шампанского.

Тиммонс почувствовал себя уязвленным. Он понимал, что своими вызывающими заявлениями Джина просто пытается провоцировать его. А потому пытался хоть как‑то реагировать на это.

— Знаешь, — кисло сказал он. — Если тебе очень захочется повеселиться, я тебе посоветую вот что. Приходи ко мне на Новый год. Я подарю тебе огромную шляпу с блестками, у меня там завалялась в шкафу, по–моему, осталась от старых хозяев квартиры. И вдобавок ко всему, я напою тебя вином. По–моему этого будет вполне достаточно. А твои походы ко мне в вечерний час, меня пока что мало интересуют. Да и вообще, у меня не то настроение.

Джина игриво повела плечами:

— Смотрю я на тебя и не понимаю, что с тобой происходит? Что‑то не видно счастья в твоих глазах?

Копаясь в каких‑то проводах Тиммонс отреагировал чисто механически:

— А чему я должен радоваться? Уж не намекаешь ли ты на то, что своим приходом осчастливила меня?

Джина вскочила с дивана и, разглядывая обстановку в квартире, прошлась по гостиной.

— Кейт, по–моему, или ты слишком устал, или пытаешься таковым выглядеть, — все с той же счастливой улыбкой сообщила она. — По–моему, у тебя сегодня был крайне удачный день. Насколько я понимаю, он не принес тебе ни единого разочарования.

Тиммонс вяло отреагировал на это бурное проявление энтузиазма:

— А откуда ты знаешь, чем для меня ознаменовался этот день? — пробормотал он, не отрывая взгляда от сломанной техники.

Джина широко улыбнулась:

— А что тут знать. Все факты на лицо. По–моему, судебное заседание окончилось для тебя, как нельзя более, удачно. От тюрьмы отмазался, скандал предотвратил. Хватит дуться. Или, может быть, ты сожалеешь о том, что все так произошло с Сантаной?

Тиммонс уныло посмотрел на Джину:

— Послушай, дорогая, — с нажимом произнес он. — Ты меня очень обяжешь, если удалишься в ближайшую же минуту. Я абсолютно не горю желанием видеть тебя в своей квартире. По–моему, это можно было понять сразу.

Джина остановилась рядом с окружным прокурором и смерила его снисходительным взглядом:

— Да я в сто раз темпераментнее, чем Сантана. Забудь об этой фригидной женщине, — радостно сказала она. — И перестань корчить из себя недотрогу. Ты еще не знаешь, на что я способна. И совершенно напрасно настраиваешь себя против меня. Тебе бы наоборот следовало бы обратить на меня самое пристальное внимание. Обещаю, что ты не будешь разочарован. Со мной вряд ли сможет сравниться какая‑нибудь женщина в этом городе. Возможно, где‑нибудь в Лос–Анджелесе или Нью–Йорке найдется еще одна–две таких, кто может приблизиться ко мне по темпераменту, но здесь, уверяю, ты не найдешь ничего лучшего.

Тиммонс презрительно фыркнул:

— По–моему, ты слишком много о себе думаешь. На твоем месте я бы не стал себя вести так самонадеянно.

Она тут же уцепилась за его последние слова:

— Самонадеянно? Уж не должна ли я понимать это так, что от тебя мне нужно ожидать чего‑то плохого.

Окружной прокурор снова обратил свой взор к развороченным внутренностям кондиционера, лишь глухо буркнув:

— Ты меня совсем не знаешь.

Джина рассмеялась:

— Я знаю тебя достаточно. Я не стала трепаться в суде. Тебя ведь могли выгнать с работы, завести уголовное дело и посадить за решетку. Где твоя благодарность?

Тиммонс вдруг поймал себя на мысли, что она абсолютно права. Конечно, если бы не се заявления, ему бы грозили весьма крупные неприятности. Лишь вмешательство Джины и ее изворотливость спасли его от совершенно ненужных осложнений. Тем не менее, он продолжал сопротивляться:

— Когда ты выступала с заявлением в суде, ты просто спасала свою шкуру, — пробурчал он, впрочем, без всякой убежденности в голосе.

Джина поморщилась:

— Что с тобой, Кейт? Я за тобой такого раньше не замечала. Что, запоздалые угрызения совести? Или может, ты остался что‑то должен этой женщине? Ах, ну да, конечно, не сдержал свои обещания на ней жениться. Ха–ха–ха. Представляю себе вашу дивную семейную пару. Вечно хнычущая, ноющая и закатывающая скандалы Сантана и угрюмый, поседевший и обрюзгший Кейт Тиммонс, заштатный адвокат в каком‑нибудь ведомстве. Это была бы замечательная картина. Представляю себе, как бы вы каждый день грызлись. А еще у тебя были бы огромные ветвистые рога. Она наставляла бы тебе и при каждом удобном случае. Но не из‑за того, что у нее такой бурный сексуальный темперамент, а из‑за того, что этой неврастеничке просто нужно иметь почву для скандалов.

Тиммонс бросил на Джину осуждающий взгляд. Встретившись с ним взглядом, она на мгновение умолкла.

— Что, тебе не нравятся мои слова? — наконец придя в себя, заявила она. — Можно подумать, что я говорю неправду.

Он криво усмехнулся:

— Дело не в этом.

— А в чем же?

— Просто все это, — он кивнул головой в сторону столика. — И шампанское, и твоя радость напоминают мне пир во время чумы.

Лицо Джины мгновенно потемнело. Яростно сверкнув глазами, она тихо выговорила:

— Благодари Бога, что сейчас я выгляжу так хорошо. Тебя просто не было рядом в тот день, когда я за одну минуту лишилась мужа и сына. Ты не видел ликования Сантаны. Сегодня она потерпела полный крах. И я не собираюсь плакать и жалеть эту психопатку.

Тиммонс окончательно потерял всякий интерес к сломавшемуся кондиционеру и, швырнув на пол инструменты, сел, обхватив руками колени. На лице его было написано такое кислое выражение, будто одно лишь созерцание Джины приносит ему неисчислимые душевные страдания. Она же ничуть не переживала по этому поводу. Склонившись над ним, Джина доверительно сказала:

— Кейт, тебе выпал может быть один шанс из тысячи, воспользуйся им. Ты не пожалеешь.

Тиммонс воспринял эту идею весьма прохладно:

— А почему ты так уверена в том, что мне понравится? — с абсолютно безразличным видом спросил он.

Джина села на корточки рядом с ним.

— Потому, что я изысканная женщина, — многозначительно сказала она. — Таких ты еще не встречал. А ты знаешь мое определение воли?

— Да, любопытно будет послушать, — кисло бросил Тиммонс. — Никогда еще не встречал в Санта–Барбаре человека, который желает разумом сравниться с Фридрихом Ницше. У тебя, оказывается, есть собственное определение воли. Что ж, давай углубимся в философские дебри. Излагай.

Джина, словно получила дополнительный импульс, быстро заговорила:

— Человек может уважать себя только тогда, когда добивается поставленной перед собой цели. Наслаждения, любви, власти. Вот цели, которые преследуют сильные мира всего.

Тиммонс брезгливо поморщился:

— Твое определение не блещет оригинальностью. Так думает половина человечества. Правда, я не могу сказать, что я не разделяю этих убеждений. Скорее я склонен с этим согласиться. Хотя это и выглядит весьма примитивно.

Джина ободренно воскликнула:

— Как бы это не выглядело, Кейт, однако ты из числа тех, кто должен быть наверху.

Тиммонс скептически хмыкнул:

— Интересно, как ты до этого додумалась?

Джина на корточках подобралась еще ближе к окружному прокурору:

— Интересно, как, по–твоему, я должна думать? Ведь ты победил Круза, не оставив ему никаких шансов. Вспомни судебное заседание. Вспомни, как судья Уайли затаила дыхание. Вспомни, как все затаили дыхание, когда я рассказывала о твоих сексуальных подвигах.

Тиммонс не удержался от смеха:

— Да, теперь я понимаю истинную сторону одной восточной мудрости — мужчину делает женщина, так говорили они. Думаю, что в твоем лице я получил стопроцентное подтверждение этой мудрости. По–моему, ты действительно делаешь мужчин такими, какими хочешь их видеть. Мне, кажется, что именно в этом смысле ты упоминала о моих сексуальных возможностях.

Джина смотрела на него, как голодная, изнемогающая от любви кошка. Она и похожа была сейчас на кошку. Ее осторожные плавные движения, тихий завораживающий голос, служили лишь одной цели — затащить Кейта в постель. Она ничуть не скрывала этого.

— Так, может быть, перейдем от слов к делу? — предложила Джина. — Я отнюдь не страдаю от излишней скромности. Думаю, что нам будет хорошо вдвоем.

Разумеется, Тиммонс не мог вот так сразу откликнуться на подобное предложение. Нужно было продемонстрировать хотя бы какой‑то элемент мужской гордости.

— А, по–моему, ты просто боишься, что тебя привлекут к суду за дачу ложных показаний. И именно этим объясняются все твои желания, — с улыбкой сказал он.

Она рассмеялась и, потеряв при этом координацию, шлепнулась на пол.

— Вот видишь, Кейт, до чего ты доводишь меня, — сквозь хохот сказала она. — Я даже на ногах не могу перед тобой устоять. Неужели для тебя это ничего не значит? Другой мужчина на твоем месте уже давно набросился бы на меня с жадным урчанием. А ты зачем‑то пытаешься быть похожим на глыбу льда. Перестань. Кейт, тебе это не идет. Ты же темпераментный мужчина, я вижу это по твоим глазам. Есть ли смысл наступать на горло собственной песни. Кому и что ты хочешь доказать? Здесь же кроме меня никого нет. Не бойся, я не выдам твоих тайн. Это было бы с моей стороны, по меньшей мере, опрометчиво.

— Ты что, боишься меня?

Джина ответила уклончиво:

— Опасаюсь. До тех пор пока ты опасаешься меня. Мы оба взрослые люди и не можем полагаться на волю слепого случая. Нам нужно добиваться всего собственными силами. А чтобы быть уверенными в собственных силах, нужно относиться с уважением к любому сопернику.

Тиммонс надул губы:

— Ну, Джина, здесь ты, по–моему, противоречишь сама себе.

— Почему же это?

— Сегодня в суде я видел твое отношение к Сантане. Ты ее просто презирала. О каком уважении к противнику после этого ты можешь говорить.

Джина сделала брезгливую мину.

— Послушай, я совершенно не желаю разговаривать сейчас о Сантане. Я пришла сюда совершенно не за этим. Меня интересуешь ты. Если ты предпочитаешь не затрагивать эту тему, то мы можем поговорить о чем‑нибудь другом. Кстати, по–моему, мое шампанское скоро превратиться в иену. Его нужно побыстрее разлить по бокалам. Надеюсь, ты не возражаешь?

Окружной прокурор безразлично махнул рукой:

— Ладно, бог с ним. Сейчас я принесу бокалы. Но предупреждаю, если ты рассчитываешь на то, что я быстро поддамся, ты ошибаешься. Честно говоря, у меня сегодня нет особого желания шалить. Я делаю это исключительно из уважения к женщинам.

Джина поднялась с пола:

— По–твоему, я должна быть польщена или оскорблена этим?

Тиммонс, копаясь в баре, сказал:

— А уж это зависит от твоих собственных вкусов. Можешь считать, как хочешь. Хотя, на твоем месте я бы не обижался.

Поправляя слегка измявшийся на коленках костюм. Джина сказала:

— А я и не обижаюсь. Тех, кто обижается, в конце концов, ожидает участь Сантаны. Может быть, одним из самых важных моих достоинств всегда было то, что я не обижалась. Точнее, я не могу сказать то, что мне всегда хотелось простить своих врагов, нет, отнюдь. Даже наоборот, я всегда очень тверда в своих чувствах. Однако я научилась не обращать внимания на такие мелочи, как оскорбительные высказывания и всякие прочие мелкие уколы. Это имеет для меня слишком небольшое значение. Если бы я расстраивалась по поводу всякого обидного слова или глупого оскорбления, то сейчас бы наверно сидела в ближайшем баре и глушила виски двойными порциями. Но, как видишь, я в гостях у тебя с бутылкой шампанскою за пятьдесят пять долларов. Надеюсь, тебе это о чем‑то говорит?

Тиммонс промолчал.

— Ладно, Кейт, не забудь про лед.

Окружной прокурор брезгливо поморщился:

— Он же ухудшает вкус шампанского.

— Зато охлаждает его, — возразила Джина. — В твоем доме, напоминающем сейчас, что такое ад земной, лучше пить шампанское со льдом, чем довольствоваться теплой пеной.

— Ладно, — буркнул Тиммонс и направился на кухню. — Джина шлепнулась на мягкое сидение дивана и, сладко потянувшись, опустилась на подушки.

Когда Роза покинула гостиную Кэпвеллов, Иден несколько минут молчала. София сочла благоразумным не приставать к ней с расспросами. Наконец, после продолжительной паузы, у Иден вырвалось:

— Боже мой, почему люди бывают так несправедливы! Казалось бы, всем все вокруг понятно. Однако на самом деле оказывается все не так.

— Что ты имеешь в виду? — тактично спросила мать. — Ты о поведении Розы?

Иден стояла, отвернувшись к окну.

— Мне кажется, я начинаю понимать положение, в котором находится Джина. Волей–неволей начнешь испытывать к ней сочувствие.

София осторожно заметила:

— Джина даже из такого положения умудряется извлекать выгоду. Хотя, вполне возможно, что ей хотелось бы иного отношения к себе.

Иден задумчиво постукивала пальцами по оконному стеклу.

— Окружающие считают меня прокаженной, — с горечью сказала она. — У меня складывается такое впечатление, будто больше всех виновата в этом деле я. Я постоянно вмешивалась в семейную жизнь Круза, я мешала наладить ему отношения с Сантаной, я порчу все одним только своим присутствием. Даже в тот злополучный вечер я умудрилась как‑то угодить под машину, которую вела Сантана. Мама, — она повернулась к Софии, — неужели все выглядит так на самом деле? Может быть, только я ошибаюсь? Может быть, действительно всему городу кажется, что я виновата во всех несчастьях, обрушившихся на семью Круза?

София не смогла найти прямого ответа.

— Все, что я могу посоветовать, дочка — будь готова ко всему. События могут повернуться самым неожиданным образом.

Иден ошеломленно посмотрела на мать.

— Неужели ты считаешь, что все настолько серьезно?

София не выдержала ее испытующего взгляда и отвернулась.

— Не знаю, но на твоем месте я бы приготовилась к самому худшему.

— А что может быть хуже?

Иден выглядела подавленной.

— Семейная жизнь Круза уже нарушена, а о том, что чувствую я, тебе хорошо известно, мама. Не знаю, вряд ли я смогу просто сидеть, сложа руки, и ждать, как будут развиваться события. Это не в моих правилах. Я и так уже слишком много ждала и терпела.

Она медленно зашагала через всю гостиную к выходу из дома.

— Ты куда? — встревоженно окликнула ее София. Иден остановилась на полпути.

— Сегодня очень жарко. Пожалуй, я пойду, искупаюсь в бассейне и переоденусь. Мне надо освежиться.

София недоверчиво покачала головой.

— А мне показалось, что ты уходишь.

Иден хмуро покачала головой.

— Нет. А что?

София тяжело вздохнула.

— Мне кажется, что тебе лучше было бы остаться дома.

Иден удивленно повела головой.

— Почему?

София выглядела смущенной.

— В твоем положении это было бы вполне естественно, — неопределенно ответила она. — Я думаю, что тебе сейчас не стоит показываться на людях.

Иден не скрывала своего разочарования.

— Ты заодно со всеми? — с горечью спросила она. — Ради бога, мама, ведь не я затеяла этот процесс, чтобы завладеть Крузом Кастильо. Я не собираюсь переезжать к нему, как только его жена окажется в тюрьме. Неужели ты подозреваешь меня во всех смертных грехах? Подумай сама, зачем мне это нужно? Я не скрываю своих чувств к Крузу, но это совершенно не значит, что я собираюсь мгновенно броситься ему на шею. У меня есть собственное чувство гордости.

София выглядела по–прежнему сомневающейся.

— Ну, хорошо. Допустим, сегодня ты этого не сделаешь. А завтра? Ты напрасно собираешься скрыть от меня свои настроения.

Иден ошеломленно отступила назад.

— Это нечестно, — со слезами на глазах произнесла она. — Мама, ты должна быть на моей стороне. У меня достаточно врагов в этом городе. Если еще и близкие начнут клевать меня, то неизвестно, что со мной будет.

София вдруг почти физически ощутила острое чувство жалости по отношению к дочери.

Иден, словно прочитав ее мысли, тут же воскликнула:

— Мне как‑то странно говорить об этом. Не надо жалеть меня. Все думают, что я гоняюсь за Крузом, и забывают, что меня едва не убили.

София с досадой взмахнула рукой.

— Да, я помню об этом, помню, Иден. Поверь, я целиком на твоей стороне. Но мне непонятно другое — как ты оказалась на этом шоссе в столь поздний час. Что ты там вообще делала?

Иден принялась горячо объяснять.

— Мама, я думала… Или мне показалось, что между Сантаной и Кейтом…

Она вдруг осеклась на полуслове, увидев, как мать, пытаясь смахнуть проступившие на глазах слезы, расстроенно отвернулась.

— Хорошо, — дрогнувшим голосом сказала Иден, — я поняла тебя. Больше не нужно никаких объяснений. Но и ты должна понять меня, мама. Я никогда не скрывала и не говорила, что мне безразличен Круз Кастильо. Но я не собираюсь разрушать его брак. В ту ночь я хотела удостовериться, что Круз больше не интересует Сантану.

София вытерла слезы.

— Да, это был, конечно, неплохой ход с твоей стороны, — сокрушенно промолвила она. — Мне очень жаль, что ты кое–чего не понимаешь, Иден. Я люблю тебя, я тебя очень люблю. Ты моя дочь, и я желаю тебе только добра. Но посмотри, в какой ситуации ты оказалась. Ведь ты фактически выслеживала Сантану. Я, конечно, не вправе осуждать тебя за это. Но ты никогда не должна забывать о том, что такое собственное достоинство. Нельзя терять его и нельзя им жертвовать ни при каких обстоятельствах. Сейчас Круз будет еще сильнее привязан к Сантане. После того, что произошло, он наверняка посчитает своим долгом остаться с ней и морально помочь ей. Ты же знаешь, как сильно у Круза развито чувство долга. Пусть даже жена изменяла ему, однако теперь, когда она попала в такую тяжелую ситуацию, он не оставит ее одну. Ты должна была бы понимать это лучше других. Никто другой в этом городе не знает характер Круза так, как ты. Но мне показалось, что ты предпочитаешь закрыть на это глаза. Иден отрицательно покачала головой.

— Ты напрасно так думаешь обо мне, мама. Я прекрасно понимаю, что он останется верен клятвам, которые дал самому себе. Неверная жена будет за решеткой, горечь измены пройдет. Останутся лишь приятные иллюзии.

София тяжело вздохнула.

— Это звучит цинично. Ты могла бы подобрать и другие слова.

Иден на мгновение задумалась.

— Да, кажется, я начинаю понимать, что поступаю не очень умно.

С этими словами она развернулась и вышла из дома.

София вернулась к окну. Хотя сейчас никого вокруг не было, она не могла дать волю своим чувствам. София пыталась сдерживать слезы, но они непослушно текли из ее глаз…

— Ну, что там? — озабоченно спросил Перл. — Полицейская машина по–прежнему стоит на пирсе?

Оуэн, который внимательно вглядывался в происходящее за окошком иллюминатора, на мгновение оторвался от наблюдения.

— Полицейская машина на минуту отъехала и вернулась, — встревоженно сказал он.

Затем, снова взглянув в окно, добавил:

— Нет, нет, они опять уезжают.

Перл едва заметно улыбнулся.

— Ну, ладно, Оуэн, продолжай нести свою службу у иллюминатора, у тебя очень хорошо получается.

Перл повернулся к Келли, которая сидела рядом с ним на диване.

— Ну, что ж, давай попробуем вспоминать дальше, — сказал он. — Он уронил револьвер. Это произошло, когда вы начали бороться, так?

— Так. Я ударила его по груди, и револьвер упал на пол.

— Очень хорошо, — сказал Перл. — Мы постепенно приближаемся к выяснению самых важных деталей. А что было потом? Ты подняла револьвер?

Она на мгновение задумалась.

— Нет.

— Хорошо. Значит, ты не поднимала револьвер? В таком случае, очевидно, его поднял Дилан?

Келли снова уверенно сказала:

— Нет. И Дилан его не поднимал.

— Почему?

— Потому что я мешала ему сделать это. Мы по–прежнему боролись.

Перл на мгновение умолк.

— Так, ну хорошо. Тогда поставим вопрос по–другому. Допустим, ты не помнишь, поднял Дилан пистолет или нет, но был ли он вооружен, когда выпал из окна?

Келли как‑то устало покачала головой.

— Нет, я помню, что в руках у него ничего не было. Не знаю, что случилось с этим револьвером? Наверное, он остался лежать на полу.

Перл озабоченно потер подбородок.

— Хорошо. В таком случае, почему полиция не нашла оружие на месте преступления? Ведь если ни ты, ни Дилан револьвер не поднимали, значит, он должен был остаться в комнате. Как такое могло произойти? Я думаю, что они не могли упустить такой важной детали. Все‑таки, револьвер — это весьма существенная улика.

Келли молчала.

Перед глазами ее снова и снова вставала картина происшедшего с ней в тот вечер в президентском номере отеля «Кэпвелл». Вот Дилан входит в комнату. Он как‑то недобро улыбается… Он чего‑то добивается от Келли… Он пытается ее обнять… Он чем‑то обозлен… Она отбивается, пытается кричать… Он зажимает ей рукой рот, хочет повалить на диван… Она отталкивает его… Он торопливо лезет в карман куртки и достает оттуда револьвер… Он направляет револьвер на Келли… Он чего‑то пытается от нее добиться под угрозой оружия… Она снова отбивается… Револьвер падает на пол… Темнота… Провал в памяти… Потом она толкает его в грудь… Толчок столь силен, что Дилан падает спиной на оконное стекло. Оно разбивается… Дилан пытается удержаться руками за острые осколки, но они ломаются, и он летит вниз…

Келли разочарованно покачала головой.

— Не знаю, Перл. Многие детали выпали из моей памяти. Я стараюсь восстановить всю картину, но пока мне это не удается. Я лишь очень хорошо помню, что пистолета в руках Дилана не было, когда он падал из окна.

Перл минуту помолчал.

— Да, перед нами стоит довольно нелегкая задача. Возможно, оружие было подобрано кем‑то гораздо позднее.

Келли взволнованно мотнула головой.

— Что ты имеешь в виду? По–твоему, в номере был неизвестный? И он поднял пистолет?

Перл уверенно кивнул.

— Да, это весьма вероятно. Этот неизвестный вполне мог уничтожить вещественное доказательство, улику. Ясно?

Она замолчала, пытаясь снова и снова прокрутить в памяти картину происшедшего. Да, теперь она очень хорошо вспомнила самые последние секунды. Она толкала Дилана не в окно. Рядом с подоконником стоял небольшой столик на колесах, уставленный тарелками и бокалами. Дилан как‑то неловко пошатнулся, упал на столик. Столик покатился к окну… Потом раздался звон разбитого стекла, и…

Мысли Келли были прерваны появлением в каюте офицера береговой охраны.

Перл тут же вскочил с дивана и с радостной улыбкой на устах бросился встречать его.

— О, синьор! — воскликнул он. — Надеюсь, все в полном порядке?

Мексиканец тоже улыбался, хотя то, что он сообщил Перлу, несколько поубавило его энтузиазм.

— Нет, к сожалению, мы не смогли починить двигатель, — сказал офицер. — Механик уехал в город за запасными частями. Он сказал, что не хватает какой‑то маленькой штучки. Тем временем, если вы, конечно, не возражаете, я свяжусь с властями штата Калифорния.

Разумеется, Перл не показал и виду, что огорчен. Однако это было весьма и весьма тревожно.

— Да, конечно, — продолжая улыбаться, сказал Перл. — Вы можете делать все, что угодно. Мы совершенно чисты перед законом. Думаю, что то же самое вам скажут и представители наших властей.

— Мы обязаны получить подтверждение от полиции штата, — сказал офицер береговой охраны. — Кстати, мы созвонились с одним из родственников мистера Коэна.

Мур упавшим голосом спросил:

— Это моя сестра?

— Нет, — снова улыбнулся офицер.

— Значит, все улажено, синьор? — воскликнул Перл, пока офицер еще не успел ответить.

Мексиканец как‑то неопределенно пожал плечами.

— Нет, я бы так не сказал. Родственник мистера Коэна — это мужчина. Он очень беспокоится. Он сказал, что скоро приедет сюда.

Оставив беглецов пребывать в растерянности, офицер береговой охраны вышел из каюты.

Перл шумно вздохнул.

— Это Роулингс. Роулингс, черт побери, — выругался он. — Ну, ладно, не надо расстраиваться. Подумайте, как нам можно добраться до Энсенадо.

И вдруг Оуэн проявил несвойственную для него решительность.

— Нет, нет, — он бросился к Перлу. — Полиции известно все. Они просто пытаются отвлечь наше внимание. Ты видишь, Перл, они делают вид, что ничего не происходит, а сами наверняка поехали за Роулингсом. Меня будут разыскивать. Уходите, а я останусь здесь и попытаюсь задержать Роулингса.

Келли нерешительно возразила:

— Нет, Оуэн, мы не бросим тебя.

Мур снова замахал руками.

— Нет, нет, уходите. Втроем нам не спастись. Неужели вы не понимаете, что кто‑то должен отвлекать их внимание. Я попробую взять все на себя. Спасайтесь, иначе всем будет хуже.

Келли и Перл обменялись понимающими взглядами.

— Да, Оуэн, пожалуй, ты прав.

Перл похлопал его по плечу.

— Спасибо, я не забуду этого. Я тебе уже обещал и теперь торжественно повторяю снова — ты обязательно будешь упомянут в моих мемуарах.

Но Мур на сей раз был не склонен воспринимать шутки.

— Скорее, я попробую как‑нибудь справиться с Роулингсом один.

Келли испуганно посмотрела на Перла.

— Но как же мы покинем яхту? Ведь здесь офицеры береговой охраны?

— Я думаю, они не станут возражать, если мы с тобой попросим их отвезти нас на берег, в ближайший бар. В конце концов, мы же не можем здесь умирать от голода в ожидании того, как починят наш двигатель. Они сами нас довезут до причала. В общем, не бойся, все будет нормально. Мы справимся.

Он снова повернулся к Оуэну.

— Ну, что ж, друг, прощай. Думаю, что мы еще увидимся. Надеюсь, что он не причинит тебе вреда. В любом случае, морально мы с тобой.

Оуэн снова отчаянно замахал руками.

— Торопитесь! Иначе скоро здесь будет Роулингс. Если он схватит всех нас, то изолятора нам не избежать.

— О'кей.

Перл взял Келли за руку.

— Пошли. Нам действительно нужно торопиться. Хорошо еще, что я захватил с собой кое–какие деньги. Иначе, нам пришлось бы здесь туго.