Санта–Барбара IV. Книга 1

ГЛАВА 3

Круз навещает Сантану в больнице. Тяжелый разговор. Джина проявляет напористость. Перл и Келли вынуждены спасаться бегством.

Круз остановил машину возле здания городской больницы и тяжелым шагом направился к двери. После встречи с Иден он чувствовал себя удрученно. Разговор с возлюбленной не принес ему ничего кроме разочарования. Разочарование вообще было главным чувством, которое Кастильо испытывал на протяжении последних нескольких дней. Боль не бывает вечной, проходят горечь и досада, а вот разочарование остается. После того, что случилось с Сантаной, после того, что случилось в суде, после того, как выяснилась правда, у Круза в душе не осталось ничего иного кроме опустошенности и неопределенности. Он ощущал себя словно выпотрошенным изнутри. Все его надежды и ожидания, планы и устремления оказались никому не нужным и бессмысленным хламом. Внутренняя выжженность, отсутствие опоры в жизни сделали из Круза только оболочку того, чем он был раньше. Уверенность в своих принципах и внутренняя убежденность куда‑то исчезли. Вместо них появились страх, сомнения и колебания. Единственное, за что он сейчас мог держаться, была его непоколебимая устремленность следовать долгу — служебному ли, супружескому ли.

Именно это привело его в столь поздний час сюда, в больницу, куда привезли Сантану. Он подошел к дежурной медсестре:

— Добрый вечер. Скажите, где я могу увидеть Сантану Кастильо?

Медсестра махнула рукой в сторону коридора:

— Двенадцатая палата. Это прямо и направо. Вы легко найдете.

Он медленно шагал по коридору, пожираемый острым чувством неудовлетворенности самим собой. Постояв немного перед дверью с табличкой «12», Круз потянул на себя ручку.

Это было большое помещение с белыми стенами, небольшой стеклянной перегородкой разделенное пополам. В комнате поменьше, где оказался Круз, уже находилась Роза. Она стояла возле стеклянной перегородки, глядя на свернувшуюся калачиком под одеялом Сантану. Роза не слышала, как Круз вошел в комнату и остановился рядом с ней, глядя на жену.

— Как поживаешь, Роза? — спросил он.

Его слова застали ее врасплох. Изумленно обернувшись, она несколько секунд не могла ничего ответить. А затем с непривычной для него враждебной холодностью сказала:

— Что ты здесь делаешь, Круз?

Он недоуменно махнул рукой:

— Вообще‑то я хотел повидать Сантану. Я думаю, что мое присутствие сейчас поможет ей.

Роза порывисто тряхнула головой:

— Сантана не хочет тебя видеть. Она отдыхает. Она сама говорила тебе об этом.

Круз нахмурился:

— Я не оставлю ее одну.

Не скрывая своей неприязни, Роза ответила:

— Это будет неправильно, а инспектор Кастильо всегда поступает правильно.

Круз оставил это замечание без ответа.

— Как она себя чувствует?

Роза молча отвернулась к стеклу, и Круз слышал только ее тяжелое дыхание.

— Не отворачивайся, — настойчиво сказал он. — Я все равно не уйду отсюда. Меня ничто не может заставить сделать это.

Не поворачиваясь, она сказала:

— Ты делаешь ей больно.

Круз вспылил:

— Возможно, я делаю ей больно, но я ее муж. Этого еще никто не отменял.

Роза резко повернулась к нему и прошила его ненавидящим взглядом:

— Ты никогда не был Сантане настоящем мужем! — гневно воскликнула она. — Настоящий муж любит свою жену, а ты никогда ее не любил. Не стоит тебе брать на себя то, что тебе не под силу.

Круз ошеломленно умолк. Такое поведение матери Сатаны было для него тем более удивительным, что она раньше всегда находила у него поддержку и понимание. Когда в их семейной жизни возникали какие‑то проблемы, Роза всегда обращалась к Крузу, не надеясь на собственную дочь. А теперь она готова обвинять его в чем угодно. Круз понимал, что любая мать вправе поступать именно таким образом, однако элементарное желание справедливости не позволяло ему согласиться с этим. Несколько мгновений он хватал ртом воздух, словно оказавшись в безвоздушной атмосфере. Наконец, обретя дар речи, он с оскорбленным видом произнес:

— Я не верю своим ушам. Разве я не делал все, что мог? Разве я не был рядом с ней, когда она нуждалась в помощи? Я же всегда первым протягивал ей руку. И ты. Роза, знаешь об этом лучше других. Может быть, даже ты единственный человек, кто об этом знает. Потому что все это происходило только на твоих глазах. Ты же видела, что я всегда пытался понять Сантану и наладить нашу семейную жизнь. А сколько нам пришлось пережить из‑за Брэндона?

— Вот именно, — резко воскликнула Роза. — Единственное, что осталось у нее теперь — это Брэндон. Большое спасибо, Круз, но теперь оставь ее в покое. Твое вмешательство может только навредить ей. Ты же видишь, в каком она состоянии. Уходи, ты ничем не можешь ей помочь.

Круз снова потерял самообладание, размахивая руками, он закричал:

— Послушай, что ты говоришь, Роза. Как ты не понимаешь, ее ждет суд, она может оказаться в тюрьме, но я не могу оставить ее в такой трудный момент.

Роза упрямо повторила:

— Я знаю, что ты ей сейчас ничем не можешь помочь. Только ты виноват во всем. Она дошла до такого только благодаря тебе. А теперь ты же пытаешься делать вид, что Сантана виновата во всем сама. Это попросту нечестно с твоей стороны.

Круз потерял терпение. Чувствуя, что этот бесплодный разговор так ничем и не завершится, он предостерегающе поднял руку и, гневно сверкая глазами, произнес:

— Извини, Роза, но я хочу видеть свою жену. Это мое дело и я не собираюсь пререкаться здесь с тобой до изнеможения.

Не дожидаясь ответа, он решительно направился к двери в комнату за стеклянной перегородкой. Роза безнадежно бросилась за ним.

— Круз, чем ты сможешь ей помочь? Я прошу тебя, я знаю, что тебе больно, но ведь больно и ей. Это убивает ее, и я не могу тебя простить.

В ее голосе слышались одновременно боль, горечь и отчуждение.

— Извини, Роза, — сухо ответил Круз и, толкнув дверь, вошел в палату.

Роза по–прежнему стояла за стеклом, наблюдая за Сантаной. Круз остановился рядом с ее постелью и тихо позвал:

— Сантана.

Она не откликалась.

— Сантана, — еще раз, теперь уже громче сказал Круз. — Нам нужно поговорить.

Он взял стоявшую в углу табуретку и сел рядом с кроватью, на которой неподвижно лежала Сантана. Глаза ее были прикрыты. Очевидно, она спала. Несколько мгновений Круз не знал, как поступить. Может быть, действительно не стоило ее будить и перенести этот разговор на завтрашнее утро. Однако Круз чувствовал, что, не поговорив с женой, он не сможет уснуть до утра. Ему нужна была хоть какая‑нибудь определенность. Последние поступки Сантаны говорили о том, что она находится на грани крайнего нервного истощения. Ему необходимо было успокоить ее. Убедить в том, что он не собирается бросать ее, а хочет ей только добра. Ему нужно было предложить Сантане свою помощь и убедиться в том, что она ее примет. Без этого он не мог дальше жить.

— Сантана, ты слышишь меня, — еще раз повторил он и положил руку ей на плечо.

По едва заметному движению головы он понял, что Сантана проснулась.

— Я беспокоюсь о тебе, — тут же произнес он. — Я знаю, что ты на самом деле не имела в виду того, что сказала.

Она молчала, отвернувшись к нему спиной.

— Сантана, посмотри на меня, пожалуйста, — попросил Круз. — Мне нужно видеть твои глаза, иначе этот разговор не имеет смысла. Я уверен в том, что ты погорячилась сегодня в суде. Я знаю, что ты не это имела в виду.

Не оборачиваясь, Сантана еле слышно произнесла:

— Я сказала то, что сказала.

Он едва не застонал от досады:

— Но нельзя же так. Зачем ты так говоришь, Сантана. Сейчас, когда нам обоим так тяжело, нам нужно быть ближе друг к другу.

Она натянула одеяло на голову, словно пыталась укрыться от мужа:

— Я не собираюсь все приглаживать только ради тебя.

Он нервно взмахнул рукой:

— Это неправильно. Мы муж и жена.

Она спокойно возразила:

— Люди часто меняют подобные вещи. Это называется развод.

В стоявшей вокруг вечерней тишине каждое, даже едва различимое, слово Сантаны звучало невыносимо громко, словно оглашаемый в суде приговор.

— Я требую развода.

Она поднялась на локти и посмотрела в глаза Крузу. Он смело выдержал ее взгляд:

— Сейчас не время так говорить.

Казалось, действие успокаивающих таблеток снова прошло, и Сантана проявила свою обычную истерическую натуру.

— Ты уйдешь? — возбужденно спросила она. — Давай уходи. Зачем ты сидишь, я не хочу с тобой разговаривать. Когда ты, наконец, оставишь меня в покое? Теперь тебе не нужно моего разрешения, чтобы пойти к Иден? Тебе нужно, чтобы я сказала, что все в порядке, что я тебя ни в чем не виню? Ты пришел за этим, чтобы отправиться к любовнице с чистой совестью? Ты пришел за этим, правда?

Круз чувствовал себя словно на скамье подсудимых. Кровь стучала у него в висках. В мозгу вихрем проносилась одна единственная мысль — «Она права, права! Я действительно пришел, чтобы услышать из ее уст оправдание. И насчет Иден она права. Я сегодня чуть было не совершил это…»

— Ну, что ты молчишь, — все сильнее и громче повторяла Сантана. — Скажи хоть что‑нибудь. Или ты даже оправдаться не можешь?

У него был такой саморазоблачающий вид, что спустя несколько мгновений, Сантана с непонятным злорадством воскликнула:

— Ага, видишь, на этот раз я оказалась права!

Он, наконец, обрел дар речи:

— Нет, я пришел поговорить о нас.

Сантана устало откинулась на подушку.

— Нас больше нет. Нет, понимаешь? — чуть не плача сказала она. — Есть только ты и Иден. Итак, мне все равно. Можешь делать сегодня ночью все, что хочешь. Приведи ее в наш дом.

Круз поморщился, как от зубной боли:

— Ну, что ты такое говоришь, Сантана! Ради Бога, умоляю, перестань. Я приехал не за тем, чтобы в очередной раз выслушивать от тебя упреки и не заслуженные оскорбления.

— Ты слишком льстишь себе, — выходя из себя, сказала Сантана. — Кто бы мог поверить, что ты практически умолял меня выйти за тебя замуж — «Сантана у нас будет все так хорошо, мы дадим Брэндону семью, у нас все будет основано на взаимной любви».

Круз набрался храбрости и возразил:

— Но ведь долгое время все в нашей семье было именно так.

Но она даже не слышала его оправданий:

— Это ты заставил меня поверить в это. Я ведь никогда не была достаточно богата. Не так ли? Я никогда не была достаточно красива и никогда не была достаточно испорчена. Ведь, правда? Я никогда не была Иден.

Он опустил глаза не в силах больше найти оправдании. Круз ощущал сейчас моральную правоту Сатаны. Несмотря на свое возбужденное состояние, она тоже очень хорошо понимала это. И каждая ее последующая фраза как бы углубляла и расширяла пропасть между ними.

— Теперь меня волнует только судьба Брэндона, — быстро продолжала она. — Я не хочу, чтобы он страдал, если меня посадят в тюрьму.

Круз хмуро поднял глаза;

— Этого не случится.

— Случится, — упрямо повторила она. — Именно так все и будет. А что будет с Брэндоном?

Круз ухватился за эту спасительную тему:

— Если даже такое и случится, я позабочусь о мальчике. Можешь о нем не беспокоиться.

Но Сантана предостерегающе подняла руку:

— Нет, нет, даже и не думай об этом. Держись от него подальше. Я не для того столько лет боролась за свои родительские права, чтобы Брэндона воспитывали вы с Иден.

Круз тоже попытался повысить голос:

— Брэндон мне не безразличен, как и тебе. Ты знаешь это лучше других.

Но страсть помутила разум Сантаны. Она уже ничего не слышала:

— Нет, в твоем сердце есть место только для Иден, — обвинительным тоном сказала она. — И потом, я не хочу, чтобы Брэндон рос на правах пасынка.

Круз непонимающе мотнул головой:

— Что это значит?

Сантана на мгновение умолкла, а затем снова собравшись с силами, выпалила:

— Когда‑нибудь у вас с Иден будет свой ребенок и тогда Брэндон окажется лишним, станет обузой, дурным напоминанием. Но я не хочу, чтобы им завладела и Джина. О, Боже, как я этого не хочу!

Круз в отчаянии всплеснул руками:

— Джина и близко не подойдет к Брэндону. Я тебе это обещаю.

Сантана продолжала кричать, даже не обращая внимания на слова Круза:

— Если со мной случится самое худшее, если меня посадят в тюрьму, то лучше пусть Брэндона воспитывает моя мама. Так, по крайней мере, я буду уверена, что ни Иден, ни Джина не будут принимать участия в судьбе мост мальчика. Мама позаботится о нем. Я не хочу, чтобы вы с Иден сломали ему судьбу.

Терпение Круза кончилось. Кипя от негодования, он стал рубить рукой воздух после каждого произнесенного слова:

— Сантана, послушай меня, тебя не посадят в тюрьму. Мы будем бороться вместе — ты и я, и мы вырвемся.

Она вот–вот готова была разрыдаться:

— Круз, прекрати. Тебе было бы лучше, если бы меня посадили в тюрьму, убрав с твоего пути. Почему ты не хочешь признать это? Ведь это же правда! Чистая правда!

Круз обессиленно поднялся со стула. Расстроенно покачан головой, он сказал:

— Да, с моей стороны было ошибкой приходить к тебе сегодня сюда. Я вижу, что ты по–прежнему пребываешь в дурном расположении духа. Наверное, нам стоит перенести этот разговор на завтра. Ты отдохнешь, и мы сможем спокойно все обсудить.

Он повернулся, чтобы направиться к двери, однако Сантана бросила ему в спину:

— Ты что, не видишь, что я не хочу больше тебя видеть! Ни завтра, ни послезавтра, никогда!

Круз разочарованно махнул рукой:

— Я не слушаю тебя, потому что ты сейчас сама не знаешь что говоришь. Ты слишком устала и перевозбудились за день. Тебе нужно восстановить силы и прийти в себя. Тогда ты поймешь, что совершила глупость. Ты пытаешься вот так, одним махом, разорвать все, что было между нами. Но это же ерунда. — Он снова начал распаляться. — Из‑за того, что так неудачно завершилось судебное разбирательство, ты готова обвинять в своих грехах кого угодно. Ты подозреваешь меня и Иден в каких‑то коварных планах. Да у меня и в голове не было мысли о том, чтобы бросить тебя, оставить одну. Мы должны вместе выкарабкаться из всего этого. И я уверен, что мы сможем это сделать, если только ты доверишься мне, и тебе не нужно предпринимать для этого никаких сверхусилий. Я ведь не заставляю тебя лгать, что‑то придумывать, изменять самой себе. Ты должна лишь довериться мне. Только довериться и все. Мы же семья, мы до сих пор муж и жена. А ты несешь какую‑то чушь о том, что собираешься разводиться. Тебе что, мало неприятностей? Кроме того, что случилось, ты хочешь еще и семью разрушить? Неужели в нашей совместной жизни для тебя не осталось ничего ценного? Ты думаешь, что кто‑нибудь кроме нас сможет воспитать Брэндона? Ничего подобного. Я не хочу сказать ничего дурного о Розе, но ведь его родители мы, и Брэндона я считаю своим родным сыном. Похоже, ты предпочитаешь думать наоборот. Я не понимаю, зачем тебе все это нужно? Я до сих пор не могу понять, для чего тебе вообще нужно оставаться одной. Я не могу это объяснить ничем иным кроме твоей ужасной усталости на этот день. Наверняка, завтра, отдохнув, ты посчитаешь все свои слова и поступки несерьезными. Это же просто глупость какая‑то.

Он умолк тяжело дыша. Сантана обвиняюще ткнула в него пальцем:

— Я говорю серьезно. Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Меня и моего сына.

Круз закрыл глаза рукой, словно не в силах видеть перед собой жену. Сантана откинулась на подушку, и устало сказала:

— С меня хватит пустых обещаний. Я больше не желаю их слышать. Уходи.

СиСи разговаривал с кем‑то по телефону в гостиной, когда дверь прихожей отворилась и в дом вошла Иден. Быстро завершив разговор, СиСи положил трубку и направился к дочери. Заключив ее в объятия, он поцеловал Иден в лоб.

— Дорогая, с тобой все в порядке?

Иден положила голову ему на плечо.

— Да, папа, — еле слышно выговорила она. — Можешь не беспокоиться. Все хорошо.

СиСи нежно гладил ее по голове, как маленького ребенка.

— Я только сейчас узнал о том, что случилось сегодня в суде, — произнес он сочувственным тоном. — Они собираются обвинить Сантану в умышленном наезде. Как ты думаешь, они собираются осудить ее? Иден мрачно покачала головой:

— Не знаю, у меня из‑за нее очень нехорошо на душе. Я думаю, что ей угрожают крупные неприятности. Судья Уайли настроена очень решительно, и Джулия вряд ли сможет что‑то сделать. Она конечно хороший адвокат, однако, сейчас козыри не на ее стороне. И потом. Сантала в суде сорвалась, устроила несколько диких сцен. Боюсь, что это послужит для судьи дополнительным аргументом отнюдь не в пользу Сантаны. Судья наверняка подумала, что это является косвенным подтверждением ее вины.

СиСи тяжело вздохнул:

— Не знаю, я до сих пор не могу поверить в то, что Сантана так отчаянно пыталась уничтожить тебя. Разве у нее был к этому какой‑нибудь повод? Для чего нужно было так вести себя? Она ведь этим только ухудшит свое положение. А еще я очень беспокоюсь относительно Розы. Мне непонятно ее поведение. Она просит у нас помощи и, в то же время винит во всем тебя. Разве это справедливо? Уж от кого, а от Розы такого я не ожидал. Похоже, она готова выдать черное за белое, лишь бы доказать, что Сантана не в чем не виновата.

Иден, нахмурившись, отошла в сторону.

— Может быть, она действительно ни в чем не виновата, — с сомнением произнесла она. — Может быть, это, в конце концов, все‑таки был несчастный случай? Папа, право, я не знаю, что и думать. Все‑таки что‑то подсказывает мне, что Сантана не виновата в наезде.

СиСи не скрывал своих сомнений, пожав плечами, он уверенно сказал:

— Пусть даже и так, однако, как бы то ни было, она оставила тебя лежать одну на дороге в нескольких километрах от города, где тебе наверняка никто не мог помочь. Ты считаешь это благородным поступком с ее стороны? Я думаю, что за это Сантана должна понести наказание. Иначе, черт побери, что же такое справедливость?

Иден кусала губы:

— Папа, не надо судить столь категорично.

СиСи возмущенно всплеснул руками:

— Причем тут категоричность. Я говорю об элементарной справедливости. Если один человек сбивает другого и уезжает на машине, не оказав своей жертве никакой помощи, то он должен, обязан быть, наказан, иначе рано или поздно что‑нибудь подобное снова повторится. Никаких гарантий против этого не существует.

Но Иден стояла на своем:

— Папа, разумеется, ты говоришь правильные слова, однако не забывай о том, что Сантана в последнее время выглядела крайне утомленной. Я не уверена в том, что она вообще понимала что делает. Может быть, она была в таком состоянии, когда не способна была осознать, что делает.

СиСи отвел глаза в сторону и, выражая явное несогласие со словами дочери, сказал:

— Никогда не перестану удивляться — до чего глупая, бессмысленная ревность может довести людей. Ведь это же так очевидно. Все ее поступки были продиктованы именно этим. И именно этим объяснялось все ее повеление в последнее время. Надеюсь, что хоть против этого ты не станешь возражать?

Иден с горечью махнула рукой:

— Папа, но в результате она оказалась проигравшей. Она пострадала больше всех.

СиСи с сожалением посмотрел на дочь и провел ладонью по ее щеке:

— Иден, дорогая, я благодарен Богу за то, что ты не пострадала. Тебе не стоит все прощать, ведь в конце концов, она оставила тебя лежать на дороге без сознания и неизвестно, что бы с тобой случилось, если бы тебя не нашел этот человек. Может быть, если бы ты пролежала там до утра, последствия этого были бы куда более трагичными. Подумай над этим. Мне кажется, что ты проявляешь излишнее мягкосердечие по отношению к Сантане. Может быть ты права, и все получилось ненамеренно, может быть, она была больна, но это никоим образом не извиняем ее поступка. Мы ведь должны судить людей не за их намерения, а за то, что они совершают. Везде, в любом деле важен результат. А результат оказался весьма печальным для нее.

Почувствовав отцовскую правоту, Иден низко опустила голову:

— Папа, давай поговорим об этом в другой раз. Я сегодня очень устала.

Провидение словно услышало ее мысли, и спасительный звонок в дверь как бы сам собой послужил окончанием разговора.

— Папа, открой, пожалуйста, дверь. А я пойду к себе, немного отдохну. Слишком много произошло за этот день, и я чувствую себя прямо‑таки изможденной.

СиСи кивнул:

— Конечно, дочка, не беспокойся, я открою.

Иден быстро исчезла в коридоре. СиСи неспешным шагом направился в прихожую и, открыв дверь, тут же потерял свой уравновешенный вид.

— О, Господи! Боже мой, за что же ты так несправедлив ко мне! Ты снова пришла. Что тебе здесь нужно?

На пороге, разумеется, стояла Джина. Именно ее появление в доме Кэпвеллов вызывало у СиСи ощутимые приступы истерики. Без особых церемоний Джина вошла в дом, небрежно помахивая сумочкой.

Смерив СиСи загадочным взглядом, в котором было перемешано множество чувств, она привычным тоном спросила:

— Почему ты со мной всегда так нелюбезен? У меня складывается такое впечатление, что за маской вульгарности и грубости но отношению ко мне, ты прячешь совсем иные чувства. Возможно, конечно, я ошибаюсь, но интуиция никогда не подводила меня. А, СиСи, вспомни, как мы с тобой приятно проводили время.

Он побагровел:

— А вот сейчас у меня для тебя нет времени. Я не желаю ни слышать, ни видеть тебя.

Джина задумчиво улыбнулась:

— А раньше, бывало, мы разговаривали перед сном. Помнишь? И нам всегда было о чем поговорить. Ты вел себя совершенно по–другому, и это было так приятно.

СиСи брезгливо поморщился:

— Я не расположен к воспоминаниям, Джина. Слава Богу, здесь целая дюжина дверей.

Милая улыбка на лице сменилась маской невинно оскорбленной женщины:

— СиСи, ты всегда пытаешься задеть мои чувства. Осмелюсь напомнить тебе, что я тоже человек и у меня тоже есть сердце. А в нем — огромная зияющая рана. Почему ты отказываешь мне в праве на чувства?

СиСи скептически воспринял этот душещипательный монолог; небрежно махнув рукой, он сказал:

— Да знаю я, какие у тебя внутри чувства. Жадность, жадность и еще раз жадность.

Джина снова сменила маску. Теперь она пыталась предстать перед СиСи страдающей от неразделенной любви.

— Ты забываешь еще об одном, — чуть подавшись вперед, проникновенно заговорила она. — У меня, кроме всего прочего, есть еще и страсть. Помнится, когда‑то она и у тебя была.

Заметив ее движение. СиСи тут же отступил на шаг назад к двери.

— У меня когда‑то и корь была, — резонно заметил он. — Мне совершенно неинтересно вспоминать о тех ошибках, которые я совершал в своей жизни. Ладно, Джина, надоело мне все это. Убирайся отсюда.

Он схватил ее за локоть и потащил к двери. Однако Джина резким движением высвободилась из его рук.

— Погоди, погоди минутку, — просительным тоном воскликнула она. — Ты ведь даже не спросил, зачем я приходила.

— Это меня не интересует, — рявкнул он. — Я не желаю видеть тебя в своем доме.

— Но мне не безразлично, что здесь происходит, — торопливо воскликнула она.

СиСи от изумления едва не потерял дар речи. Вытаращив глаза, он произнес:

— Вот как, неужели я что‑то забыл. Джина возмущенно взмахнула рукой:

— Ты забыл о том, что Брэндон все еще мой сын и мне необходимо обсудить с тобой кое‑что важное, что касается его судьбы. Так что закрой дверь своей золотой мышеловки и послушай меня.

Без особых церемоний Ченнинг–старший схватил Джину за руку и швырнул ее к порогу.

— У тебя есть тридцать секунд, — с ненавистью произнес он. — Убирайся, и чем быстрее, тем лучше, пока я совершенно не потерял контроль над собой. В таком случае тебе придется значительно хуже.

Джина судорожно сглотнула.

Вечер плавно перерос в ночь, а Келли с Перлом все еще сидели за столиком в небольшом баре под названием «Эсперансо». Ужин явно затягивался, однако другого выхода у беглецов не было. Они продолжали терпеливо ждать своего провожатого, коротая время за разговором.

— Я очень рада, что мне удалось все вспомнить, — Келли выглядела несколько излишне возбужденной. — Единственное темное пятно в моей памяти это все, что связано с Джиной. Я помню, как она входила в номер, но больше в моей памяти не запечатлелось ничего. Кажется, мы с ней о чем‑то разговаривали. Похоже, она успокаивала меня. Наверное, она должна знать все детали того вечера. Она была в президентском номере, ей наверняка должно быть что‑то известно. Да, теперь я совершенно уверена, что Джина единственная оставшаяся тайна из моего прошлого. Все остальное мне известно.

Перл невесело усмехнулся:

— Да, в отношении Джины, это звучит более чем вежливо, — констатировал он. — Я думаю, что Джина не просто так замешана в этом деле. Скорее всего, ее появление рядом с тобой в тот вечер было не случайным.

— Но я пока не могу понять, что она там делала? — озабоченно произнесла Келли. — Ведь зачем‑то она приходила? Как было бы здорово, если бы я могла вспомнить еще и это.

Перл снял свою широкополую шляпу и задумчиво повертел ее в руках.

— Знаешь, я могу тебе назвать сотню причин, по которым Джина оказалась в твоем номере. Но все это сейчас не имеет особенного значения.

Келли недоуменно посмотрела на него:

— Почему ты так думаешь?

— Твой отец, конечно, очень хороший человек, — несколько уклончиво ответил Перл. — Но, как он влип в эту историю. Я никогда не поверю, что он, будучи в здравом уме, мог связаться с такой женщиной как Джина. Наверняка у него было какое‑то временное помутнение рассудка. Как его угораздило связаться с Джиной?

Келли услышала какой‑то шум за соседним столиком и оглянулась. На лице ее выразилась крайняя степень изумления.

— Перл, Перл, — она потянула своего спутника за рукав. — Посмотри.

— Что там такое, — он тоже обернулся.

Место, где совсем недавно сидел толстый мексиканец, оказалось пустым. На столе осталась лишь огромная тарелка и разбросанные вокруг нее остатки вареного риса говорили о том, что толстяк успешно закончил свою трапезу и покинул бар.

— Что мы будем делать? — перепуганно спросила Келли. — Куда делся наш водитель? О нет!

Перл всплеснул руками:

— Черт побери! Как же мы так опростоволосились? Парень, должно быть, смылся, пока мы занимались выяснением личности Джины. Черт побери, я не ожидал от него такого. Он же обещал подвезти нас. Черт возьми, ума не приложу, как можно было упустить из виду такую гору мяса. Не представляю, как он мог просочиться мимо нас. Может быть, он прополз по полу.

Они быстро вскочили из‑за стола.

— Ну, что будем делать. Перл, — она выглядела весьма обеспокоенной, то и дело теребя повязанный на голове платок.

— Думаю, что у нас не слишком большой выбор.

Перл поглубже нахлобучил шляпу и задумчиво потер кончик носа.

— Так, что делать, что делать, — пробормотал он. — Что нам нужно предпринять? Так, духовными очами я прозреваю голубой микроавтобус, припаркованный на другой стороне улицы. Думаю, что нам нужно немедленно подчиниться велениям моего астрального тела. Моя душа лучше знает, что предпринять.

Келли недоуменно воззрилась на него:

— Ты что, собираешься украсть машину? Здесь, в Мексике? Так тебя же здесь за это повесят! Надеюсь, ты помнишь, какие здесь строгие законы?

— Да, я знаю, — Перл беззаботно махнул рукой. — У нас, к сожалению, нет другого выхода. Мы сейчас находимся в безнадежном положении, когда не принято выбирать пути для спасения. И потом, я же не собираюсь его угонять к себе в Соединенные Штаты. Я его всего лишь на время займу, чтобы доехать до Энсенадо, а потом машина вернется к своему владельцу, и ничего страшного не произойдет.

Келли осуждающе покачала головой:

— Перл, подумай, что нас ожидает, если попытка не удастся.

Он скривился:

— Неужели ты хочешь вернуться назад, в лапы доктора Роулингса. Ну, что ж, если так, то, пожалуйста, можешь отправляться в Санта–Барбару. Я же займусь тем, чем должен заниматься, один. Мне будет очень не хватать тебя. Но, что поделаешь, — он, театрально кривляясь, смахнул слезу со щеки.

Она растерянно посмотрела вокруг.

— Но ведь мы находимся посреди чужой страны. У нас нет денег, у нас нет друзей, мы не знаем, куда мы идем, конечно, я боюсь.

Перл снова стал гримасничать:

— Я повторяю свой вопрос. Ты хочешь вернуться?

Келли шумно вздохнула.

— Нет, — нетерпеливо ответила она. — Возвращаться я не хочу, потому что не знаю, что меня там ждет. С тобой я хоть уверена в том, что мы к чему‑то идем. Точнее, я даже знаю, куда мы идем. Мы направляемся в исследовательскую лабораторию, где работает бывшая жена доктора Роулингса по фамилии Макинтош.

Перл ласково улыбнулся и потрепал ее по щеке.

— Вот, хорошая девочка, — одобрительно сказал он. — Молодец, ты все правильно решила. А насчет исследовательской лаборатории не беспокойся, я изучил всю документацию, которая нашлась на нашей яхте, и выяснил, где находится это заведение. Через двадцать миль вороньего полета, — загадочно сказал он. — Мы окажемся у миссис Макинтош. Нам осталось подождать совсем немного. Согласись, что это отнюдь не то расстояние, которого нужно бояться.

Келли согласно кивнула:

— Интересно, какая она, эта миссис Макинтош? Хотелось бы поскорее увидеть ее.

Перл улыбнулся еще шире:

— Терпение, друг мой, еще раз терпение. Скоро нам все будет ясно. Хотя, честно говоря, одно мне известно и сейчас.

— Что же?

Перл выразительно покрутил пальцем у виска. Даже такое простое движение он сделал с таким комизмом, что Келли не удержалась и прыснула со смеху.

— Что это значит, Перл, объясни.

— Ну, тут же все и так понятно, — снисходительно сказал он. — Если эта дамочка вышла замуж за доктора Роулингса, то у нее явно сдвиг по фазе. Правда, у нее все‑таки хватило ума развестись с ним.

Келли пожала плечами:

— Да, вес мы время от времени совершаем ошибки. Главное найти в себе мужество признать их и исправить.

Перл понимающе кивнул:

— Да, все‑таки эта дамочка смогла найти в себе силы и оставить этого негодяя. Хорошо, что она отважилась хоть на это. В любом случае она единственная, кроме Роулингса, кто может рассказать мне о моем брате Брайане.

Келли на секунду задумалась:

— Возможно, конечно, еще кто‑нибудь знает об этом, но знаем ли мы о том, кто это знает.

Перл сдвинул брови:

— Ты сказала какую‑то очень сложную фразу. В общем, я даже не смог тебя понять. Но это неважно. Сейчас нас ждет трудная дорога в таинственный и недоступный, он наклонился ближе к Келли и уточнил, — пока недоступный нам, город Энсенадо. Ты готова присоединиться ко мне в этом путешествии, Бонни.

С этими словами Перл галантно, по–джентльменски, подставил Келли свой локоть. Она не скрывала своей радости.

— Я с тобой, Клайд.

— Ты знаешь, что говорит мой папа в таких случаях.

Перл поправил воображаемый галстук и стряхнул пылинку с заношенного пиджака.

— Твой папа очень мудрый, наверняка он имеет по этому поводу какое‑нибудь веское суждение.

Келли улыбнулась:

— Мой папа говорит, что если ты что‑нибудь делаешь, то лучше не останавливайся на полпути. Так что вперед. Перл.

Они уже было направились к двери, но в этот момент в бар вошли двое высоких, широкоплечих полицейских, которые, взглянув на какие‑то фотографии, стали присматриваться к многочисленным посетителям бара.

— О, — встревоженно произнес Перл. — С этими ребятами нам ни в коем случае нельзя встречаться. Я почти не сомневаюсь, что они разыскивают нас. Вполне возможно, что на наш след их навел этот жирный боров, на которого мы так надеялись. Эх, добрался бы я до него, если б у меня было побольше времени. Ладно, Келли, осторожно разворачиваемся и идем назад в дальний угол.

Келли перепуганно наклонила голову, чтобы не быть замеченной полицейскими.

— А что мы там будем делать? Дожидаться, пока они доберутся и опознают нас?

— Да нет же, — тихо сказал Перл. — Там просто есть окно. Сейчас мы смотаемся отсюда.

Они остановились возле открытого окна и, воспользовавшись моментом, когда полицейские находились к ним спиной, стали выбираться из бара. Перл помог сначала выбраться Келли, а затем направился следом за ней. Один из полисменов, бросив случайный взгляд в дальний угол бара, увидел мелькнувшую в окне фигуру высокого молодого мужчины в широкополой коричневой шляпе и потертом светлом пиджаке.

— Эй, Диас, потянул он за рукав напарника. — Посмотри. Давай быстро за ними.

Полицейские бросились к окну, однако Перл уже растворился во мраке.

Выхватив револьверы, полицейские метнулись к выходу из бара.

— Они не могли далеко уйти, — воскликнул один. — Бежим к машине.

— СиСи, но почему ты не хочешь меня выслушать, — захныкала Джина. — Это очень важно для меня и для тебя тоже.

СиСи рассерженно бросил:

— Для тебя все весьма важно. Каждый раз ты врываешься в этот дом, заявляя, что у тебя припасено для нас какое‑то весьма важное сообщение.

— Но ты ведь не можешь не признать, что я всегда сообщала вам нечто весьма интересное.

У СиСи стал немного менее свирепый вид:

— Ладно, выкладывай, что тебе надо и поскорее. Я не хочу стоять здесь с тобой до завтрашнего утра.

Джина осмелела:

— Да ты просто не можешь этого вынести.

СиСи поморщился:

— Чего вынести?

— Того, что я оказалась права, а ты и вся твоя семья были не правы, — торопливо сказала она. — Я же тебе говорила, что Сантана будет Брэндону никудышней матерью, а ты мне не верил. Ну, что, теперь получил возможность убедиться в правоте моих слов? Отпусти же меня. Мне больно.

СиСи грубо оттолкнул от себя Джину, которая с обиженным видом принялась поправлять прическу и блузку.

— Тогда Сантана была ему хорошей матерью, — холодно сказал СиСи. — Вспомни, как она заботилась о мальчике, когда он болел.

Джина возмущенно взмахнула рукой:

— Ты был просто невнимателен или не желал видеть того, что не вписывалось бы в твои представления о Сантане. Ты хотел видеть только то, что хотел видеть. Ты так хотел покарать меня, что даже не подумал о Брэндоне. И ты отнял его у единственной матери, которую он знал. И отдал его в семью, которой не было.

— И что в этом такого? — хмуро спросил Ченнинг–старший.

Джина запальчиво вскричала:

— Это то же самое, что бросить ребенка в зону боевых действий!

СиСи неохотно выслушал эти горькие слова.

— Но не у всех же такая глубокая интуиция, как у тебя, — попытался защищаться он. — К сожалению, мы оказались не такими провидцами.

Джипа приняла гордый вид.

— Вот именно! Вы все! — веско сказала она. — Кроме меня.

СиСи мрачно усмехнулся.

— Джина, ты приписываешь себе несуществующие добродетели.

— Зато я не претендую на чужие лавры, — мгновенно парировала она. — Ладно, если ты настаиваешь, то я готова признать, что еще кое‑кто, кроме меня, знал о том, что случится между Крузом и Сантаной.

СиСи нахмурился.

— Кто же это?

Джина ткнула пальцем в сторону коридора.

— Ты бы спросил у Иден. Она была уверена в том, что этот брак недолговечен. Тебе, СиСи, хоть иногда следовало бы интересоваться мнением своих близких.

Ченнинг–старший выпрямился так, словно проглотил аршин.

— Иден здесь не при чем, — медленно произнес он. — Это было личное дело Сантаны и Круза.

Джина ядовито рассмеялась.

— Ну, конечно! Если судить по твоим словам, то и гравитация не должна заставлять предметы падать на землю. СиСи, у меня иногда складывается такое впечатление, что ты считаешь себя Моисеем, каждое слово которого должно служить законом для твоего мини–народа, в данном случае твоей семьи. Ты или ничего не видишь вокруг себя или не хочешь видеть.

СиСи поморщился.

— Джина, роль проповедника, взывающего к нравственным ценностям — это не твое амплуа. Если ты хочешь сказать что‑нибудь конкретное, то лучше поскорее говори, иначе я не стану задерживать тебя здесь.

Без тени смущения Джина тут же заявила:

— Это все видят окружающие. Чернила еще не успели высохнуть на бумаге, объявлявшей о браке Круза и Сантаны, как Иден устремилась за ним!..

СиСи свирепо насупил брови.

— Не болтай чепухи. Не все действуют так, как ты, в попытках вернуть себе упущенное.

Джина не отказала себе в удовольствии возразить:

— То‑то я вижу, что ты никак не пытаешься вернуть прошлое в своих отношениях с Софией.

— А этого ты вообще не трогай! — рявкнул СиСи. — Я не об этом сейчас говорю. Как бы Иден ни относилась к Крузу, она не стала бы делать ничего, чтобы разрушить его брак.

Джина язвительно прокомментировала:

— Очень жаль, что твоего мнения не разделяет Сантана. Потому что Иден едва не осталась убитой из‑за своего вмешательства.

Джине показалось, что моральная победа на ее стороне, и она уверенно шагнула по направлению к гостиной.

Однако СиСи спустя мгновение, опомнившись, крепко схватил ее за локоть и довольно резко рванул на себя.

— Джина, мне противно слушать твои измышления! У тебя всегда отлично получается предполагать самое худшее, — прошипел он. — Вина Сантаны еще не доказана, и потому ни ты и ни я не имеем права раньше времени выносить свои суждения.

Джина вытаращила на него глаза.

— Ты что, собираешься защищать Сантану?

СиСи, чувствуя свое полное бессилие, отшвырнул Джину от себя и со злобой произнес:

— Ты хотела что‑то сказать? Так говори и убирайся к черту.

Джина посмотрела на него злобным взглядом.

— Я хотела сказать, что мне нужен Брэндон.

СиСи в изнеможении схватился за голову и со стоном отвернулся.

— О, Боже! Джина, по–моему, ты пытаешься проломить головой стену. И, вообще, мне непонятно, что за спешка?

Джина поспешно принялась объяснять:

— Никакой спешки в этом нет. Сатана сейчас находится в больнице. Она не может заботиться о ребенке. И Крузу тоже некогда, он всегда занят на работе. Мальчик фактически остался без родителей. Почему ты считаешь, что я должна спокойно на это смотреть? К тому же, своей матерью он считает именно меня, а не какую‑то там Сантану.

СиСи обернулся и строго посмотрел на нее.

— Джина, не бери на себя слишком многого. Прошло достаточно времени с тех пор, как ты воспитывала Брэндона. Вместе с Крузом и Сантаной он пережил уже слишком многое, а ты по–прежнему пытаешься цепляться за остатки прошлого.

— Ничего подобного! — решительно заявила Джина. — Если не веришь, то обратись к самому Брэндону и спроси, кто его мать. Он сразу же укажет на меня, а не на Сантану. Я считаю, что имею полное моральное право воспитывать его.

— Ты не имеешь никакого права! — взбешенно заорал СиСи. — Ты была с позором изгнана из этого дома и можешь даже не надеяться на то, что тебе удастся вернуть хотя бы частичку прошлого. Брэндон останется в этом доме! О нем прекрасно позаботится Роза.

Джина судорожно сглотнула.

— Ты что, хочешь, чтобы и он кончил, как Сантана? — подавленно сказала она. — Мальчик мой! Я воспитывала его и хочу вернуть его себе!

СиСи охватил приступ бешенства. Он схватил Джину за руку и вытолкнул в открытую дверь.

— Ты попросила и получила отказ. Теперь — убирайся! — заорал он.

Джина, тем не менее, не потеряла рассудка. Гордо вскинув голову, она поправила слегка измятую блузку и с какой‑то недоброй улыбкой сказала:

— Мне нравится, когда ты прибегаешь к силе. Это придает тебе дополнительное очарование.

СиСи едва мог подавить в себе острое желание пинком вышвырнуть Джину с лестницы.

— Боже мой!.. — только и смог выговорить он.

Джина продолжила:

— Когда‑то и тебе нравилось это качество во мне… Помнишь, когда мы были женаты… Я помню, я даже думаю об этом иногда. Я была так счастлива…

Словно забыв о том, что ее несколько секунд назад вышвырнули за порог, Джина снова вошла в дом и, соблазнительно улыбаясь, приблизилась к Ченнингу–старшему.

Пока СиСи, онемев от такой наглости, молчал, Джина положила ему руку на плечо и медленно погладила его.

— Мне было очень хорошо, когда я жила с тобой в этом доме. Я чувствовала себя такой желанной, и Брэндон был такой нежный…

Когда рука ее стала приближаться к шее СиСи, он резко оттолкнул Джину от себя. От неожиданности она даже вскрикнула.

С ненавистью глядя в глаза бывшей супруге, Ченнинг–старший сквозь зубы процедил:

— Из всего, что у нас было, только он чего‑то и стоил.

Джина продолжала храбриться.

— Брэндон был счастлив потому, что у него было двое родителей, — сказала она. — И я действительно была счастлива с тобой, СиСи.

Она опять шагнула навстречу ему, однако, на сей раз СиСи даже не подпустил ее к себе, предостерегающе выставив руки.

— Ты сказала, что хотела, — сухо промолвил он. — Теперь уходи.

Но от Джины не так‑то легко было избавиться. Она немного потопталась на пороге, словно собираясь уходить, а потом неожиданно спросила:

— СиСи, а ты мог бы представить себе обстоятельства, при которых ты простил бы меня и пригласил вернуться в твой дом?

СиСи снисходительно улыбнулся.

— Нет, не мог бы.

Он уже собирался закрыть дверь, но Джина выставила вперед ногу, мешая ему сделать это.

— Ну, так вот, а я могу! — с победоносной улыбкой закончила она. — Скоро увидимся.

Горделиво подбоченясь, она вышла из дому и стала спускаться по лестнице.

СиСи с облегчением захлопнул дверь и направился в гостиную.

Однако тяжелые мысли не отпускали его. Что задумала Джина? На что она намекала? Если она хочет вернуть его расположение, то у нее это вряд ли получится. Но, очевидно, у нее есть в запасе какие‑то козыри, иначе она не стала бы с такой настойчивостью предлагать свои услуги СиСи. В любом случае СиСи чувствовал тревогу. Джина просто так все это не затевала бы. Нужно быть с ней настороже. Не стоит оставлять без внимания ее намеки.