Счастье 17.06.2009

∗∗∗

Нет, не кончилась жизнь, самурайская вздорная спесь,

диковатая нахуй, стихи о любви и о Боге.

— Если кто не заметил, мои ненаглядные: я еще здесь,

сижу как бомж и алкоголик у дороги.

Господи, вот мой компьютер, вот брюки мои, носки,

а вот — шесть книжек с грубыми стихами.

Я их выблевывал, как отравившийся, — кусками

с богооставленностью, с желчью и с людьми.

— Одно стихотворение (лежащее под спудом

и неписавшееся года два, как долг)

открылось только в нынешнем июле —

и вот оскаливает зубы словно волк.

Другое тоже завалилось за подкладку,

но я достал его, отмыл, одел в пальто

и наспех записал, оно — о счастье.

А пятое пришло ко мне само.

... Так что схлопнулось, все! — дожила, дописалась книжка

в темных катышках крови и меда, в ошметках боли

[как сказала однажды подвыпившая директриса,

проработав полжизни в советской школе:

— Я люблю вас крепко, целую низко,

только, дети, — оставьте меня в покое...] —

и стою я теперь сам себе обелиском,

поебенью-травою счастливой во чистом поле.

— Я, рожавший Тебе эти буквы, то крупно, то мелко,

зажимая живот рукавами, как раненый, исступленно,

вот теперь — я немного попью из твоей голубой тарелки,

а потом полежу на ладони твоей — зеленой.

Потому что я знаю: на койке, в больнице, сжимая в руке апельсины

(... так ведь я же не видел тебя никогда из-за сильного света...) —

ты за это за все никогда меня не покинешь,

и я тоже тебя — никогда не покину — за это.

«Настоящий диссидент, только русский»

Вспоминает ветеран многоподъездной системы

Кашин Олег