Сеча за Бел Свет [СИ]

Глава тринадцатая. Гора Неприюта и Гарцуки

Ранёхонько поутру иного дня Боренька в сопровождении беросов, Рама и десяти полканов покинул пределы Таранца, выехавши из него не чрез Акшаях, а скрозе другие врата. Оные ворота поместились в супротивной, ключевой крепостной стене, каменной ограды окружающей град и уводили пряменько у недры зачинающихся гор. У торенку, истинну молвить, не был взят Гуша, усё ащё продолжающий пужатьси придивных традиций полканов и по ентой причине не покидающий одера, да Орёл оставленный приглядывать за у тем хитрющим шишугой. Как поведал Рам, восседающему на нём, Борилке, сама гряда скалистая у каковой и была высечена крепостна стена, опоясывающая Таранец, выросла по волшебному слову Бога Китовраса из останков валуна погибшего Валу, разлетевшихся у разны стороны от удара великого меча Индры, который ноне покоилси у ложнице на рундуке, осторонь котомки и матушкиного пояска мальчика. Поёживаясь от прохладного утреннего ветерка дующего с горных хребтов, Борюша муторно так вздыхал, жалеючи чё натянул на собе ентову тонку без рукавов полканску рубаху, да не взял котомку, у кый лёжал таковой весьма ладно согревающий охабень. Упереди, покамест, зрилась двухколейная езжалая дорога по которой, пояснил вельми разговорчивый Рам, довольный тем чаво днесь вон с княжем можеть бачить без «науськивающего урвара» (як часточко именовал темник Керу), привозили у Таранец, на торжище, усяки разные холсты, снедь, самоцветны каменья из прочих градов и мест, чё лёжали у горах и ищё дальче. Ужотко, там за взлобками, идеже сопки вершин покрывались снегами, а посем и вовсе перьходя в предгорья заканчивались. Там у тех неблизких краях жили усяки разные народы, и не токмо людского роду-племени, но и другого. Жили у ентих горах, балякал темник, прям унутрях хребтов, гномы, великий народ, ведающий усе тайны кузнечного и каменного дела. Жили тама, ищё поодаль гномов, альвы — мудрецы и кудесники, владеющие даром волшебства. А там, иде завершались горищи, и иде зачиналась жаркая сторонушка обитали акты, псиголовцы, и вроде як даже жёноведомые ягыни.

— А почаму Рам? — вопросил малец, стоило только темнику смолкнуть, — вы, полканы, не торгуете с друдами, и не хаживаете у те земли идеже мы жавём?

— Так там же княже живёт змей Цмок, порождение зла, — чичас же принялси калякать Рам, и пожал своими мощными плечьми, отчавось на левом из них нанова закачалси мощный лук, и прибольно стукнул отрока древком по колену. — Сквозь те земли никто не может пройти… Совсем редко кто оттуда приходит… совсем редко. А за последнии годки вы первые, кто оттуда явился.

— Тяперича, — молвил Борила, потирая дланью вдаренное колено. — Можно туйды итить не боясь… оно як Цмоку мы голову отрубили…

Крас водним махом свово зачурованного меча… Раз, и неть Цмока! О! як!

— Славный Крас воин! Славный! — вторил мальчику темник и торопливо кивнул. — Мне Сеслав о том бое сказывал… И говаривал он, какую смелость проявил ты, княже, кинув у пасть того змея дивный веночек дедки Лугового… без какового не одержать бы вам победы над Цмоком… Уж больно он грозный зверюга был… Теперь же наше воинство, которое ты поведёшь, как княже, пройдёт те земли без потерь… и это ладненько. Ездовитая полоса ведущая к горе Неприюта, была до зела извилистой, вона пролегала меж высившихся справа и слева гор, дюже могутных, обильно поросших травами и чапыжником, невысокими деревцами, чем-то похожими на берёзоньки бероских гаев. Зелень листвы насыщенная и будто лощёная, радовала очи странников, а густота кроны создавала нещечко на вроде ровненькой полстины вукрывающей бока тех взгорий. Кадыличи Асур Ра выкатилси у свовом златом возу на небосвод и оглядел божественным взором земны просторы Бел Света, да увидав идей-то у той дали едущих людей и полканов, вкупе со простым бероским отроком Боренькой, то абие ласковенько вулыбнулси, так по-доброму, по-отцовски, отчаво яркая полоса свету, выпорхнув, из его приоткрытых уст, упала на мальчугана да враз согрела того тепелью лучей. Ра неторопливо тронул солнечные поводья, повелевая у тем самым волам двигатьси во овринг, и изумительные животинки медленно, судя по сему, устало, потянули воз уперёдь, по начертанному кадый-то Сварогом небесному ободу. У тот прохладный ветерок, чё обвевал мальца, не мешкая идеже-то замер, по-видимому, эвонто резвый Полуночник, младшой сынок СтриБога, схоронилси в какой-нить ровненькой зекрой полсти, слегка омытой утренней капелью росы, и тяперича инде шаловливо, поигрывая, трогал своей пястью тонкие ветви деревов и кустов, аль колыхал трепетну, зелёну листву. К полудню свернули с ездовитой дороги улево. Сама ж полоса меже тем уходила прямо да вупираясь у невысоку гряду, карабкалась на неё, удалялась кудый-то по ейной пологой вершине к подземным градам гномов, оные были доброжелательными и николиже не воевали як альвы и ягыни. Странники ж проехавши по залитой лучами красного солнышка неширокой, поросшей травушкой долине, иде прячась у чапыжнике бежала горная, бурливая реченька вмале достигли той самой горы Неприюта. Сойдя с темника Борилка, перво-наперво огляделси, пошевелил затёкшими от долгой езды плечьми, выгнул дугой спину… А засим вуставилси на ту сопку. Вже було и не понятно отчавось кличуть её Неприютной, оно як с виду вона была самой обычной горой, ничем не вотличаясь от иных вершин окружающих по коло эвонту зелёну долину.

Неприют гора была ражей, и почитай до средины на ней зрилась густа стена зелёной нивы, по виду дерева те напоминали бероские яблони, а выше того гая, уплоть до макушки, гляделись вяще привольны места, поросшие, верно, травами и цветами. Потомуй как даже отседова виднелись чудны таки светозарны пятна цветов… то жёлтых, то голубых, а то и вовсе рдяных. Наскоро перькусив, и положив маленько итьбы у котомку к Красу, иде ужо покоились две пусты кубыни для воды, робяты попрощававшись с расположившимися под деревами у подножия Неприют хребта беросами и полканами, направились вверх у горищу. Чичас же итить стало тяжко, оно як Рам воказалси прав, гора была крута, и так как тудыличи некто не хаживал ни зверьё, ни люди густота высоких, буйных трав мешала скорому продвижению. И хотя животинки на горушке не зрилось, обаче вдосталь обитало там усяких птиц, трель каковых, то прерывистая, то продолжительно-звонкая, то переливчатая наполняла лес, и слухалась, як казалось Красу и Бориле, со усех сторон махом. У той пуще, в основном, росли могутные и крепкие яблони, на коих висели с кулак зелёно-красные с залащенными боками яблоки, кудырявые, раскидистые вышни, начинающие по маленьку скидывать к долу листву, дюжие груши с нежно-жёлтыми плодами и ащё каки-то иные дерева, доселе невиданные робятами, одначе не меньче своих шабров высокорослые с ражими у обхвате стволами. Под деревами стояли часты, ноли по пояс робятам, травы. Они теснились плотной стеной перьплетаясь меж собой до того кучно, чё продратьси скрозе них было неможно. Крас, абы облегчить ходьбу вынул из ножен свой меч, и направил его на травы, и те, пужливо, вздрогнув тут же раступились, приклонив свои мощны стебли к оземи, словно почуяв дарованную энтому оружию силу духов леса. И путь тадыличи стал намногось легше, а робяты пошли ходчее. Созерцая таковой придивный край и, судя по сему, волшебный, впитавший в собе сказочность духов Борилка жёлал було вкусить у тех ядрёных с наливными боками яблочков. Одначе Крас ему тогось не спозволил, гутарив чё у энтом месте и яблочко мочь несть каку-никаку зачурованность… от каковой у отрока могуть отнятьси ноги, али помутнеть разум. Мальчуган хотел было потешатьси над той молвью, да токмо Крас у то сице балякал… по-сурьёзному, и при том, пугающе зыркал у него очами, шо Борила решил усё ж согласитси с довадами парня, и не стал трогать тех изумительно-соблазнительных плодов, которые не раз, точно проверяючи шедших, склонялися прямёхонько к их лицам, и удивительно втак покачивались на тонких ветоньках. Гора кажный миг становилась усё круче, и круче, обаче млады ноги мальца и парня не знали устали, шагаючи бойко, не востанавливаясь на перьдых, ступаючи на пригнувшиеся пред мечом стебли трав напоминающих пошеничку, рожь и овёс бероских пожней, тока с махунечкими колосками, тонкими метёлочками да ярко-зелёного, почитай смарагдового цвету. Трава на маленько клонилась пред Красом, ащё чуток давала ходу Бориле, и лишь стоило тому убрать обувку с ейных стеблей, не мешкая подымалась, вдругорядь казуя ту саму непроходиму городьбу. По, той, зелёной ниве шли довольно таки долзе, а посему притомилися. Оно аки теплота летнего красна солнышка не просто сугревала, но и покрывала кожу робят мельчайшей паморосью пота.

Несмолкающее щебетание птиц, по мере подъёма выспрь то деялось оглушительней, то наоборот вроде как стихало, а кадыличи упереди стало проглядывать последнее рядье деревов, невысоких вышень, певуны и вовсе утихли… Да и самих их вжесь больче не зрелось у поднебесье, васнь тама, выше по склону горы, летать им було не позволительно. А пред Красом и Борилкой предстала живописная зекрая полстина трав с разбросанными по ней цветами. У те самы, цветики располагались чудными такими однородными полосами. По первому махонистой полосой проходили нежно-голубые рядья купавок, оные ищё кличуть звончики, синельки аль голубки с изящно склонёнными пятилепестковыми венчиками густо укрывающими оземь так чё и самой зелени не зрилось. Про евонтов любый беросами цвет который растёть у еланях, кулигах, по брежинам рек, да у тенистых оврагах ходить много усяких поверей, водно из таковых, чё у ночь на Купалу можно услыхать вельми чарующий перьзвон купавок, дарующий радость на увесь год. Следом, за рядьями звончиков, стелилась полоса белоцвета. У то ужотко гляделись паче высокими, чем синельки, цветы овые из них доходили Бореньке до стана, и нежно касались его сыромятного пояса своими крупными, почти у длань ширшиной головками. Их, важные, жёлтые корзинки венчали долгие белые язычковые лепестки. Средь эвонтих мамаев цветов прятались иноредь и сувсем махунечкие солнечники с ноготок не больче, пузато выпирающие уперёдь смаглыми корзинками, будто выказывая их Асуру Ра. А за рядьями белоцвета зачинались чреда васильков, да токась у то были не просто синие цветы али голубы як те каковые росли на просторах пожней и еланей бероских… у то смотрелись цветы до зела дивной раскраски. Такового ядрённо— кумачного цвета, насыщенного и лучистого, поразившего, своей яркостью, робят вступивших у полосу, отчавось сразу же зарябило у их очах. Васильки промаж того, точно задавали какой чудной пляс. Маленько склоняючи свои тонки стебельки вони едва касались друг друга соцветиями, засим трепетали нежными едва выглядывающими ветоньками, которые держали ащё зеленоватый, нераскрывшийся цвет. Робяты узрев то чудно колебание цветов обмерли от вудивления на месте, и начали озиратьси, оно як им почудилось ктой-то невидимой рукой провёл свёрху по у тем цветикам, принудив их кивать им. А посем нежданно подле ног парня ищё неприлёгший рядь цвета резво заколыхалси, на чуть-чуть вони прильнули к землице-матушке, да у том не был повинен зачурованный меч, и сиг опосля также шибко испрямилися… Нанова дрогнули, и туто-ва ж послышалси со усех сторон разом тихий, дребезжащий смех, вроде как ктой-то подтрунивал над замершими робятами. Крас торопливо направил меч впредь и описав евойным остриём окрестъ собе полукруг, негромко молвил Бориле, стоящему прямо за ним:

— Борюша подь ко мне… Мальчик и сам опешивший от увиденного и услыханного, встряхнул головой и вупершись взором у лицо обернувшегося парня, поспрашал:

— Эт…чавось тако?

— Эт… — да токмо Крас не вуспел ответить. Потомуй как унезапно, у тот потешающийся над робятками, смех увеличилси в зычности да точно отхлынул волной от кумачных соцветий васильков и на малеша кажись наполнил горны просторы…напитав их тем звуком, а посем также нежданно смолк. И як токмо смех стих, замерли и васильки, выпрямив свои стебли, перьстав двигать лепестками и листочками. Ищё морг вкруг робят витало отишие, да чудилось тадыличи словно обмер и сам воздух, и направивший свой солнечный воз к краю Бел Света Асур Ра недвижно обхвативши златы поводья, не смеючи понукать могутными, пылающими смаглым жаром волами, судя по сему, пужаясь за таких масеньких деток, застывших на Неприют горе. Боренька также аки и Крас принялси озиратьси, вон повертал голову направо вызарилси удаль васильковой полосы, вудивлённо повёл плечьми, ужо дюже ноне припекал Ра, так чё ни раз приходилось вутирать струящийся со лба пот. Засим также неспешно смахнул дланью с туповатого кончика широкого носа крупну каплю водицу, зависшу тама, и повернул голову улево, да тут же обомлел… Оно як прямо на него и парня шёл вельми высокий ветроворот. Эвонто такой вихрь отрок видал лишь зимой, кадыкась завируха закидывала, заметала оземь снегом и до зела сильно лютовал Позвизд. Обаче днесь, то явилси совершенно чудной ветроворот, похожий на облачный, вихорчатый столб, дюже широкий у обхвате, токмо чуток суженный в основании землицы… при ентом уходящий у небесну высь, и прям-таки соприкасающийся с лазурью безоблачного неба, оченно махонистым жерновом. Ветроворот двигалси по васильковой пожне навстречу к робятам, стремительно и со стороны казалси словно исполняющим какой-то чарующий пляс. Во время того плясу он выхватывал соцветия васильков, срезая их, и опоясывал ентими цветиками свову облачну поверхность. А ищё зрились Борилке на слегка загнутых, напоминающих перьевых коней, со длинными кудлатыми гривами, лоскутках облаков восседающих малюсеньких, прозрачных духов, будто деток годков двух али трёх.

Вони у те духи весьма радостно базгальничали, кривляли детски личики, мотали головёшками и казали отроку длинные розоватые языки.

Духи были голыми и сквозе сгустившийся дым виднелись их небольши тельца, пухловаты рученьки и ноженьки, у них даже явственно проступали углубления на животе, величаемые пупом. Коротки волосёнки у водних торчали ершом, а у иных волнистыми кудельками спадали на плечи. На детских личиках сохранивших нежность и пухлощёкость находились удлинённы, усё времечко совершающие коловоротные движеньеца, носики, мохнатенькие, серо-белые, перьевые, нависающие над глазами, и также беспокойно ворочащие волосками, брови, и вузенькие, вугловаты подбородки. Тёмно-серы, васнь присыпленные свёрху беловатым инеем уста постоянно широкось разявались и так живо, чё махом прикрывали пипки носиков и подбородки. Коротюсенькие рученьки завершались долгими и вельми тонкими пальцами, которые часточко терялись, путаясь у косматых гривах ветроворотских коней.

— Чёсь энто за дивны духи таки? — торопливо вопросил Борилка и вытянув руку уперёдь вуказал на движущуюся у их направлении столбову бурю.

— Иде-ка? — молвил поспрашая Крас и мгновенно повертавшись, вупёрси взглядом у тот закрутень. — Эвонто ветроворот, — чуть слышно прошептал парень и малёхонько вроде як икнул, — а вызывают егось Гарцуки… каковые тока у взгорьях и обитають.

— И чавось деять будём? — перьспросил всезнающего Краса мальчуган, узрев как Гарцуки, сидывающие прям как ездецы на облачных конях ветроворота, прынялись подхватывать, срезаючи, головки соцветий василька да пулятьси ими у друг дружку.

— Чё… чё… удирать надоть, да прытчее! — гикнул Крас и кивнув на маковку горы, отступил у сторону, понукая мальчика бежать первым. Борилка вжесь не стал препиратьси, а углядев у очах парня пужливость, не свойственну егось смелой душе, абие сорвалси с места и понёсси тудыличи, уверхотулину, при ентом не разбираючи дороги, и сминая по пути усю таку изумительну василькову пожню.

— Прытче!.. прытче!.. — гамил позадь мальца Крас, гулко топающий по оземи подошвами сапог, тем самым подбадривая его. И Борюша бежал ищё бойчее, живинько перьставляючи ноги. Нежданно мальчуган услыхал як вдругорядь загреготали духи, тот смех прокатилси по взлобьям гор. Вон на миг обернулси и увидал, шо ветроворот ужось повертал у сторону убегающих робят и направилси прям за ними, оставляючи опосля собе зелёну поросль васильков пригнуту, будто придавленну к землице, без у тех ярких соцветий, присыпленну поверху крошевом беловатых снежинок.

— Беги! Беги! не крутися! — кликнул Крас, по лицу которого у два узких потока струилси пот, а в очах мелькал всполох. Борила узрев тот переполох и сам без задержу струхнул, скумекав, чё ежели вони попадуть у тот ветроворот Гарцуков, то верно не сразу отнуду выйдуть и може не совсем здоровыми. Оно как духи своим полётом производили не тока эвонту усё крушащую на овринге закрутень, но и вызывали усяко ненастье в горах, вплоть до крупного дождя и града. И ентов дождь был послан не Богом Перуном али его жинкой хупавой Дивой-Додолой, каковой приносил, на землю-матушку, столь желанну и необходиму влагу!.. Неть! дождь, град и то само ненастье, навеянное Гарцуками, окромя невзгод и горестей ничавось не даровало. Да и проходил тот ветроворот засегда полосой, ломая ветви деревов, тонки стволы, срываючи листву и плоды, осыпая оземь льдяным градом, коей рубит усё, чё не смёл вихрь. Ужотко подумкав о таковых байках, про Гарцуков, мальчишечка побёг во всю мочь, точно желаючи прямо-таки взлётеть. Да токмо тёкать надоть було у гору, а вона подымаясь выспрь делалась усё паче кручее, оттогось бёжать становилось тягостней, ноги мальца, особлива у лядвеях прынялись, вуставши, болеть. Дыхание и вовсе трепыхалось унутрях, так чё чудилось Боренька днесь он задохнётьси вырывающимся чрез приоткрытый рот хрыплым и зычным выдыхом. Миновало кажись малёхо времечко, кады отрок унезапно, позадь собе, ощутил прохладно тако дуновение, сначала слабенькое, еле коснувшееся его разлетевшихся у разны сторонки пошеничных волосьев. А засим эвонтово веяние коснулось евойного тела, словно проскользнув сквозь холст рубахи и штанов, лизнуло холоднющим языком усю Борилкину кожу. «Ух!»— пронзительно гикнул мальчик, и на чуток подскочил увысь, сице опалил его кожу тот льдяной ветер.

— Беги! Бе…ги! — послухалси за его спиной раскатистый глас Крас, аки резко раздавшийся также молниеносно и стихнувший. И мальчуган почувствовал, чё парень, не просто смолк, а словно исчез, по-видимому, втянутый у ветроворот, и сам из последних сил рванул уперёд, усё ж дотумкав, шо вмале и вон будять схвачен той закрутенью. Вжесь малец оказалси прав, оно как пробежав немногось у горищу, он нежданно почуял як чавой-то вроде вдарило его у спину.

Удар тот был таковой мощный, чё Боренька на маленько воторвавшись от оземи взвилси уверх, а опосля пролетев чуть-чуть воперёдь шлёпнулси плашмя на брюхо у невысоку василькову поросль, на мгновеньице утопнув в зелёно-кумачных травах и цветах. Одначе чичас же у плечи, проехавшегося на пузе, мальчонки впились холодны и до болести вострые пальцы духов, а кожу тела, прикрыту одёжой, обдало леденящим дыханием, будто враз его вокунули прям с головёшкой у зимню прорубь, при ентом не раздевши. «Ух!»— нанова кликнул отрок и принялси вырыватьси из цепких рук Гарцуков, оные меже тем не просто вухватили его за плечи, а распоров холст рубахи вклинились у саму кожу. Ищё морг и мальчика резко подняли с землицы, холодны объятия тёмно-серых похожих на речны воды облаков ветроворота киданули его кудый-то ввысь. Мелькнуло и немедля пропало пред его очами потешающееся, детское личико Гарцука скачущего на косматой гриве облака. Долгими, тонкими перстами тот ухватил с загнутого свово скакуна клок пухлой, напоминающей снег, тучи и швырнул её у лицо Борила. Сыпуче колючие, точно в зимню стужу бусенцы снега, вонзились в кожу лица и обожгли её своей ежистостью. От морозного дуновения пыхнувшего у роть спёрло дыхание и мальчонка ано задохнулси энтим проникшим у саму грудь студёнистым воздухом. Долги персты духов усё ищё удерживающие плечи нежданно резко мотнули Бореньку тудыли — сюдыли, а посем отпустили. Так чё мальчишечка полетел по обширному коло, при эвонтом стиснутый со усех сторон хладными ноли серо-голубыми облаками, на которых висели с ноготок, крупны градинки. Пред очами мальчика промаж того проплывали и кумачовы соцветья васильков, и смеющиеся мордашки Гарцуков, а иноредь зрились стоптанны подошвы сапог Краса, слегка покрытые тонковатеньким ледком. А малец, вжесь кружилси по загнотому витку ветроворота двигаясь по кругу то ввысь, то унезапно вниз, и усяк раз як мимо егось лица трюхали на косматых облаках-конях Гарцуки у него лётели леденяще-жгучие крупинки снега аль льда. Уся кожа мальчугана покрылась крупными мурашками от той стылости, а зубищи и вовсе громко выстукивали каку-то тарабарщину. Цепко настырные пальца духов много раз хватали Борюшу то за длинны волосья, парящие у облаке, то за уши, руки и ноги усё времечко прибольно егось царапая, сдирая кожу, або рассекая её на части. Из тех рассечений не мешкая появлялись бчёлки, каковые подхваченные стремительным дуновением ветроворота у нём терялись сице и не сумев способить чем-нить мальчишечке. Скока така круговерть длилась, неможно було молвить, обаче усяк раз как Гарцуки хватали Борилку за холст рубахи, штанины аль за кожу вон резвенько трепыхалси, высвобождаясь от у тех хваток.

А маленько погодя, кадыличи показалось, шо эвонтов полёть николиже не прекратитьси, и холод ужесь полностью овладел им, на груди его чуть затеплилси зачур Валу. Легохоньки лучи, точно утреннего света, растяклись по коже и коснулись знак Велеса, и он нежданно-нечаянно, яро запылал да пробив холст рубахи выбросил уперёд свои широки зелёно-голубы полосы, шибко пыхнув тем светом у расшалившихся Гарцуков. Духи без задержу звонко заверещали, а малец абие ощутил чё вон завис на месте, перьстав кружитьси по коло. Вихорчатый ветроворот ходче скользнул управо и мальчик углядел под собой ярко-синие с марным отливом поле. Ноне он висел не меньче чем в косовой сажени от землицы. И лишь тока ветроворот покинул Борила, як он чичас же дрогнул усем телом и полетел униз, плюхнувшись грудью прям у цветочну поросль, бойко при том стукнувшись руками и животом об енту твёрду земну поверхность. На миг перед очами отрока замелькали таки крошечны капельки света, васнь маханьких самоцветных каменьев, усяких цветов: и чермных, и синих, и зекрых, и смаглых. Боренька тягостно так дохнул и неторопясь поднялси с оземи, вусевшись на примяту поросль трав сракой, да чуточку проморгалси, изгоняя те самы самоцветны камушки, прерывчато потряс головой. Опосля ж того зябко повёл озябшими плечьми едва прикрытыми изодранной рубашонкой, которые усё пока нежно согревали лучи заходящего красна солнышка, да огляделси. Вон сидывал у сочной сине-марной полосе цветов, оные беросы величали астрой, почитая и любя тот необычный с крупными соцветиями цветик. Гутаряли бероски предания чё кадый-то сам Род, из далёкой Поселенной прислал у Бел Свет ентов дивный цветик, схожий со звёздным светилом. Внегда на рассвете Асур Ра осветил своими живительными лучами тот цвет, чё назвали астра, и он распустилси, открыв миру свою купавость, из недр его вышла Богиня— Злата Майя, жинка Асура Вышни и мать Крышни. Чуден цвет астры, чудна его упавость и нежность дивных краевых язычковых лепестков, одначе изумительно и само величание астра— кое значить Бог сотворимый солнцем. Борюша всмотрелси у те колышущиеся соцветия астры, каковые и упрямь тонкими лепестками напоминали сине-марную звезду и повертал голову улево туды, кудыкась уплёлси ветроворот. Но ни закрутеня, ни последствий оставленных им, у виде пригнутой поросли трав, оторванных соцветий не зрилось, словно усё шо токась произошло с мальчиком просто ему почудилось.

— Крас! — вспомнив про парня, гикнул мальчуган и мигом вскочил на ноги, потирая разодранные плечи, иде право калякать, вжесь не текла кровь, а проглядывали лишь ссадины. Обаче як и ветроворота, неиде не примечалось Краса, верно утянутого Гарцуками.

— Крас! Крас! Крас! — наново завопил отрок и сложил руки у дуду пред устами, шоб звук вулётал как можно дальче. Токмо парень не откликалси, а зов ко нему порхал по усему взгорью, подымаясь ввысь да спускаясь удол.

— Идеже ты Крас? Идеже? — простонал пужаясь за судьбу парня мальчик, и вдругорядь загамил слегка дрогнувшим гласом, — Крас! Крас!

Крас!

— Не полошись добрый молодец, — молвил позадь Борила чей-то вельми нежный, приятный голосок. — Жив твой соратник.