Сеча за Бел Свет [СИ]

Глава двадцать девятая. У Гарки

Вобрав у собе шишуг и отяп, вошедших под начало Гуши слегка потеснившего Курлыпу, воинство Борилы двинулось дальче… туды у Гарки. Шишуги и отяпы разместились на полканах, як и их предводитель, зане було решено не растягивать и без ентого несметную рать. Боренька чующий чё именно молвь Гуши заставила войтить у его ополчение новых скоробранцев, ночью на привале поблагодарил свово соратника. Одначе Гуша тяперича засегда ночующий осторонь костра Огненного Волха расправивши плечи, окинувши надменным взором сидевшего подле него мальчика, тихонько сице чё б никто не слыхал, загутарил:

— Борилка я з ведал чё стоить мене пробалабонить про стёжку аки они абие и вступять у твову рать.

— Усё равно аття тобе, — произнёс отрок неотрывно глядящий на вспыхивающие у небесной тверди холодные и единожды далёкие звёзды, точно жёлая найтить у там во той тьме ночи ответы на усе свои поспрашания.

— Да-к изволь… мене не жаль, — отметил Гуша и плямкнув, словно чёй-то словил у ночи, зашамал. — Засегда рад тобе пособить.

— Гуша, а почему ты смог по ентой полосе иттить? — немного погодя вопросил мальчуган и повертав голову, возрилси на Гушу, каковой у лучах играющего чудного огонька и упрямь чавой-то неспешно желвил. — Ты ж мене говаривал чё опосля того як Семаргл осерчал, меж вами пролегла та полоса и по ней ни вы, ни отяпы ходють не могёте. Гуша медленно дожёвавши и также неторопливо сглотнувши, чуть слышно вздохнул, васнь кумекая о чём свовом, а засим пояснил:

— Ну, да…. дотоле так и було… встарину… древле, — шишуга на миг прервавши каляканья, и обернувшись, обозрел ночны просторы, верно примечаючи никтось их не подслухиваеть, а засим и вовсе зашептал, — древле може так и було… Неможно було на неё ступить, обаче кадыка я за вами побёг… я з ступил на неё… И усё времечко бежал по ней услед за вами, инолды, право молвить, ей-же-ей, схаживал у бор водыки напитьси.

— Небось, — нанова глянув у ночно небо и широко просиявши, тем кто в раздольной Поселенной во Небесной Сварге жил и правил, одаривая Бел Свет своей добротой и светом, сказал Борюша. — Небось Семаргл вас давнешенько простил.

— Агась… простил да токмо нам о том не пробачил, — изрёк Гуша и сломленный вусталостью, будто подрубленно древо повалилси на растеляный Боренькой охабень, занявши на нём боляхну часть да чичас же закочумал. Покинувши зачурованные края отяп и шишуг сызнова потрюхали по землям беросов тудыка ко граду Гарки, примечая по пути полупустые деревеньки. Усе мужи, вьюноши и отроки чё постарче ушли ко Гаркам, вступаючи в ополчение супротив панывичей. Бабёнки, старики, детки да млады девоньки оставшиеся у деревеньках узревши движимую рать спервоначалу весьма пужались. Девицы и бабёнки, оные не хуже мужей натягивали тетиву, встречали пришлых снаряжённым луком, обаче признавши средь чужаков своих беросов умиротворялись, торопливо несли итьбу, да сказывали чё Зло нежданно пришедшее на град Титчиху, прынялось уничтожать тамошние поселения. Часть бероской рать выступила ко граду Клины, чё на реке Кержень и полностью почило, не мочь противостоять таковому несметному воинству. Выжившим у той сечи ратникам и людям удалось уйтить к Узолам, а опосля к Гаркам, иде днесь и стоить ополчение беросов, иже прибывшие туды с уга, встока и западъ. Девоньки да бабёнки оглядываючи рать пришедшу на выручку их народу вельми радовались, и утираючи бегущие из очей слёзоньки одаривали скоробранцев последним, да провожаючи, низко кланяясь, до последнего махали им на прощание белыми платочками, аки то и полагалась по традициям бероским. Ко чётвёртому дню, чё вышли из Гушиных краёв приблизились к Гаркам. Ищё издалече их встретила сотня дозорных беросов во главе с ваяводой Лихарем из грады Копылъ, его по осанке сразу признали Былята и Сеслав, и окликнули. Лихарь немедля придержал свово бойко идущего гнедого и всмотрелси у воинов, а кады ж приметил Быляту и Сеслава да сына Мстибога Орла обрадовалси. Оно ж и так ясненько, чаво опосля гибели градов и деревень, людей ратных, баб, ребятишек и стариков узреть таку помочь у всякого вызоветь ликование. Внегда Боренька напоследях увидал Гарки то сердце его шибко застучало у груди, обаче туды, куды уводила битая стёжка, оная шла к деревеньке Купяны, трюхать було неможно, занеже с того направления и шло Зло ведомое панывичами. Зло уничтожающее деревнюшки, грады, умерщвляющее людей… простых таковых як и Борюша беросов: мужей, баб, вьюношей, дев, отроков, отроковиц, малых детушек и старыков.

Эвонто злобствующее воинство аки гутарили, те кому вудалось спастись, було наполненно вуродливыми созданиями и иными народами.

Она… та свирепствующая сила всасывала у собе из оземи жизть, изводила и сжигала леса, пожни, елани, реченьки, озёра и крыницы, и будто поглощала зверей, птиц и духов. Прыблизившись к Гаркам усотрели станы беросов. Ополченцы расположились пряменько пред градом, там идеже у липене месяце Борилка созерцал поля ржи, пошеницы, овса и гречи. Идеже кады-то трудились люди, вубирая зерно у молочке. Идеже лёжали витые снопы, да скирды соломы, и при том больча часть пожни стояла нетронутой да ждала-пождала свово времечка… свово времечка… ноне ж и поместилась станом рать. Во главе беросов выбранным ваяводой был Стожар из града Балки. И то зрилси сувсем зрелый муж со сёдыми волосьми, брадой и словно плетёными у косьми кручёнными долгими вусищами. Его тёмно-серые очи осматривали прибывших дюже строгим взором, будто испытываючи, одначе почасту у них вспыхивали голубоваты огоньки отрады при виде таковой мощи.

— А иде Мстибог? — перво-наперво поспрашал Былята спешившись с полкана и пожимая протянутую Стожаром дюжую широколадонну ручищу.

— Пал Мстибог, ащё у Клинах, — чуть слышно ответствовал ваявода и обведя обступивших его беросов взглядом вздохнувши, добавил, — окромя старшого братца Орла— Твердолика никтось из ваших оттедась не возвярнулси… так чё…. так чё у вас усех потери. Боренька стоящий поперёдь беросов, осторонь ваявод, Асуров и предводителей народов обернулси и торопливо оглядел воинов, узрев, як напряглись на лицах их них жилки и чуть затрепетали губы.

— Да и Твердолик…. — продолжил каляканья Стожар, и, опустивши голову, вуставилси на бурую оземь, словно взятую плугом, — прибыл с останками рати Клинской… и верно того… верно…

— Чаво того? — взволнованно кликнул Орёл, и, подавшись уперёдь тягостно вздрогнул усем телом.

— Того… вельми он ранен… и може так и не оклемаетси, — отметил Стожар так и не подымаючи глаз, по-видимому, не жёлаючи зреть аки мгновенно потемнело лико вьюноши. — Он в Гарках нынече, там над ним мать твова воркуеть… так чё ежели хошь… поспешай… можеть живым ащё застанешь. Орёл какой-то миг медлил, васнь опешивши, а Борюша возрившись на парня узекал як евойные карие очи наполнились кипучими слезьми.

Вьюноша унезапно сжал плотно уста так чё вони протяжно скрыпнули, точно ломаемые на части зубы и встряхнул главой, а посем резко повертавшись побёг к молодому вороному полкану на котором досель ехал. Орёл подскочил упритык к полкану будто намереваясь с ним обыматьси и чавой-то шепнул ему на ухо. Полкан абие кивнул, и, протянув парню руку, приклонил стан да помог взобратьси на собе. И также скоренько развернувшись прытко пошёл у град, спервоначалу не шибко, одначе вмале ужотко скороходью. Туды… по езжалой полосе у Гарки поместившимся на пологом, вроде як насыпном кургане, обнесённом по колу высокими, массивными дубовыми брёвнами с заостренными и обожжёнными концами, вустремленными увыспрь и по околотку вокружённому глубоким рвом наполненным водой. Борюша тоскливо всмотрелси вослед ускакавшему полкану и прижавшемуся ко нему Орлу, страшась вопросить Стожара о своих, посем он повертал голову и вуставилси взором у даль, туды идеже за борами и гаями таилась его деревенька. Так-таки днесь, тама куды вела наезженна полоса окромя клубившегося паморока толи дыма от пожара, толи марева рождённого самим Злом ни чё ни зрилось. Ано отседова, из такой-то неблизкости, мальчик видал вздымающийся ввысь сизе-чёрный смог, каковой точно вырывалси из самой оземи и касалси своим змеиным языком голубого небосвода, пожираючи посылаемый Асуром Ра свет и тепло. Смурной махонистой полосой наступало Зло, оно ищё було поодаль и заслонялось могутными растущими древами, одначе усяк сиг продвигаясь уперёдь, медленно приближалось. Да токмо страх за своих сродников, появившийся ужо у поселении друдов и обитающий у мальчонке хоть и был здоровущим и часточко сжимал сердце, застилал очи слезьми, но не заслонял первейшего, ведущего его усё то времечко, жёлания избавить Бел Свет, Богов и Мать Сыру Землю от погибели… поелику муторно вздохнувши и убравши усяку слабость кудый-то вдаль, обращаясь к Стожару Борила твёрдым гласом поспрашал:

— А каки деревенские у Гарках имеютси? Стожар также як и иные молча наблюдая за уехавшим Орлом, перьвёл взгляд, и неспешно обозрев мальца с ног до головы, на малеша остановилси очами на сияющих у его лбу самоцветных каменьях, опосля пожав могутными плечьми, негромко ответил:

— Энто мене не ведомо… Може ктой-то и прибёг, разве днесь разберёшь? Токмо из тех чё ушли с Мстибогом, окромя Твердолика да десятка ратников клинских никто не явилси… Да и Твердолика прывезли у беспамятстве. Конь его с полю брани на собе вывез… опосля того деревенские сняли и у сноповозку поклали да потрюхали… от того он живой и прыбыл. Оно и так ясненько чаво усе хлебопашцы вушли с Мстибогом так… чё… так-то, — Стожар смолк судя по сему не жаждая говаривать то, чаво и так було очевидным, да чуток опосля докалякал, убираючи дланью с лика впавши туды космы волосьев, — мы Мстибогу бачили погодь… Погодь дождёмси кадыка усе сберутся и скопом, разом вдарим по ним. Да токась вон не стал ожидать, ушёл…

Право молвить, ей-ей, клинские балякали у панывичей предводителем не человек стоить, а како-то чудище… многоголовое и многорукое…

Ужотко беросы славно бились, собе не жалеючи, одначе кады на них ниспустились иные страхолюдины со небес со долгими топорами тады усё… усё… враз усех побили.

— То летаглы были, — чуть слышно отметил Борилка, чуя аки страх за сродников окутал евойну душу, отчавось стало неможным мерекать и дышать, ощущая чё будто опустела грудь, замерло сердечко и затихла изнывающая от боли душенька.

— Борил! — Огненный Волх шагнул к отроку, и, положивши на его плечо свою могутну руку обращаясь к ваяводе, пояснил, — наш предводитель!

Это он, ваш мальчик бероский, собрал всю эту рать: полканов, друдов, мамаев, духов, зверей и Асуров. Он подвергал свою жизнь опасности, чтобы ноне мы стояли туто-ва на поле брани плечом к плечу. Посему он и поведёт нас всех на бой. И вы беросы, как и мы его скоробранцы, смело шагайте за ним, чтоб изгнать из пределов не токмо ваших земель, но и всего Бел Света Зло ведомое панывичами. — Волх замолчал, а посем слегка сжал плечо мальчугана, васнь забираючи из его тела усю горесть, а засим дополнил, — а днесь нам всем надобно отдохнуть и особлива Борюше… Борюше потому как его овринг был самым дальним и самым тяжёлым. Стожар был высоким мужем, одначе и ему пришлось слухать и глазеть на Асура задравши голову, а кадыка Волх смолк, ваявода негромко крякнув ответствовал:

— Ну, чаво ж… ежели и упрямь наю отрок сбрал да прывёл эвонту рать то ему и главенствовать, зане нам беросам без вашей помочи николиже с у тем Злом не совладать! — Стожар муторно вздохнул сице, будто вёз на собе сноповозку гружённу валунами и утёрши катящий со лба пот, досказал, — тадыличи ну-кася располагатьси… Занеже як завтры к утру али к полудню панывичи подойдуть к Гаркам, — и кивнул напоследях у знак согласия головой. Доколь усё приведённо воинство становилось на ночлег, разжигаючи костры да готовя итьбу, Боренька вустало опустилси посторонь выскочившего из рога Волха огня на землицу и загорюнил о своих сродниках. Чуял он своей изболевшейся душенькой, чё не зря снилась ему зовущая его матушка, и так ныло сердечко за Младушка… чаво верно и неть ужось на Бел Свете их. Тягостны думки, точно мощны волны накрывали собой мальца и вон вже ничавось окрестъ собе не видывал и не слыхивал, ничавось не шамал и почитай не калякал. И як токась воз Ра направилси ко небесной полосе отделяющей землицу и небеса, лёг на растеляный охабень, сомкнул очи и утомлённый тем беспокойством и душевной смурью мгновенно закочумал. Борюша пробудилси глубокой ноченькой, он лёжал на спине и глазел у тёмное, словно застелаемое долгим охабнем Бога Дыя, небушко. Та сама смурь, каковая его усыпила, чичас пробудила и тягучим стоном отдавалась у груди, рокотала, точно гроза подступая ко рту и глазам, желаючи выплеснуться потоками додолы из очей и громким рюменьем из приоткрытого рта. Борилка боролси с собой долзе, одначе чувства были сильнее его, ищё миг и он бы зарыдал и, абы ентого не допустить, мальчонка порывисто сел да огляделси. Околот него усе почивали. Слева от Бореньки почитай чё под его боком скрючившись калачиком лежмя лёжал новый царёк шишуг и отяп-Гуша, он потешно выгибал свову нижню губенцию, тихонько постанывал, вроде як подвергалси страшным истязаниям, да при ентом пущал скрезь сотворённы зубы густые пузырчатые слюни. Сразу за Гушей, на двух охабнях, дарёных Стожаром поместилси Валу. Асур покоилси на спине, подложивши под голову руки, будто мягоньки подухи. Его светлое, солнечно-белое лицо светилось во тьме ночи, особлива кады Месяц ужотко сувсем схожий с жерновом, касалси его кожи серебристым лучом, верно приголубивая сынка свово старшего братца Ра. Валу кочумарил ровным, мирным сном пред страшной сечей.

Таким же сном спали Рам, Каси, Былята, Крас, Орёл, Сом, Ратмир и Гордыня, вже побывавши у Гарках да единожды поздоравшившись и попрощавшись со сродниками. Токмо один Огненный Волх не отдыхал, он сидывал на созданном рогом небольшом белом камне и неотступно глазел у резвящееся пламя костра. Сторонь его ног расположилси тот самый волк на кыем Асур взмывал у небеса, а Волх малёхо подавшись уперёд, и протянувши руку, нежно поводил дланью по кучной шерсти зверя.

Отчавось волк негромко и довольно пырскал, може будучи довольным.

Кострубонька и Комол, лежавшие по праву руку от Бореньки, тоже кочумали. Комол махонисто раскинув у разны сторонки свои коренья рук и ног, инде ими шевелил або вздрагивал, и усяк раз при том тихо поскрыпиваючи, и казалось мальчику то у хвойном бору, колыхаемые ветром, постанывають уставши от жизни дерева. Кострубонька покоилси смирно, и було не ясно вообче почивал ли он або просто токась притаилси. Ужось словно то был не живой дух, а лишь козлиная шкура, давненько снятая с его обладателя. Вкруг расположившихся предводителей рати, не ярко полыхали огни костров сторонь которых, единённые обчим желанием избавить Бел Свет от Зла, отдыхали люди, полканы, друды, духи, мамаи и звери. Токась не почивали у энту ночь оставленные дозорить, оберегающие сон воинов, ратиборцы. Из ночного марева нежданно явилси Стожар, он глянул на пробудившегося отрока, и, шагнув к лежащим беросам, опустилси на расстелянные охабни подле, да кивнув оторвавшему взгляд от пламени Волху, пояснил:

— Усё доколь тихо…то просто птица кака кликала.

— Добре, — прогутарил у ответь Асур, — укладывайся Стожар почивать, я подозорю… Мне уж не заснуть. — Засим Волх вуставилси на мальчика, сквозе пляшущие лепестки пламени, и поспрашал, — а ты чего Борюша не отдыхаешь?

— Так, — протянул мальчонка и муторно вздохнул, стараясь справитьси с дрожанием гласа. — Не-спитьси чавой-то… може ужотко отдохнул. Стожар наконец улёгси на охабень, повернулси на бок и приткнувшись лбом во дюжую спину Сома чрез мгновеньице закочумал и послухалось евойное чуть посвистывающее дыхание.

— Полошишься? — весьма тихонько вопросил Асур и во глазах его синих словно вспыхнули радужные огни. — За своих родных? И Борилка додумкав чё Волх видеть его на сквозе, шмыгнул носом, и подавляючи жёлание прямо чичас зарюмить, пробачил:

— Агась… полошусь…за усех своих сродников. Матушку, братцев, сестричек и особлива за меньшого братика, Младушку, коего отец велел пред смертью беречь и защищать, да быть ему занамест него… А як получилось…як? — и голос мальчишечки прерывчато дрыгнул. — Я туто-ва живой и невридимый, а они усе… Младушка, матушка… они може у бяде…у бёдушке… И никак…никак я им пособить не могу… никак.

— Ты прав, ныне, ты им помочь не сможешь, — закалякал мелодичным своим голосом Огненный Волх, — но завтра ты выведишь могутную рать и попытаешь спасти не просто своих сродников, но и всех тех кто живёт на Бел Свете… И знаешь, Борюша, для такого маленького мальчика, каковым ты являешься— это не мало, а даже весьма… весьма много. Асур смолк и воззрившемуся у лицо Волха мальчугану унезапно почудилось, чё глаза Бога сувсем не синие, а огненно-рыжие, таки ж як его брада, вусы и волосья… и вспыхивает у них, кружить и вертить крошево манешеньких искорок, будто лепестки редрого огня.

— Жизнь— такая и есть, — продолжил Бог немного погодя. — Она зачинается радостью рождения, а завершается слезьми разлуки, оные проливают наши близкие. Великое чудо, когды над твоим прахом есть кому проронить слезу, есть кому вспомнить и помянуть. Так-таки и должён жить человек, завсегда понимая, что после нонешнего дня наступить день следующий… и всё… всё, что ты посеял поутру непременно даст поросль… завтра ли, послезавтра ли, год спустя, аль века. Но иногды, Борюша, иногды в жизни любого может всё перевернуться и то, что раньше казалось обыденным на иной день нежданно станет самым важным, а то чему никогды и не придал бы участия загородит собой всё, что живёт на Бел Свете, всё чему поклонялся и любил… — Волх балабонил ту молвь, и также як досель отрок горестно вздыхал, точно чуял чё живёть последний миг его родна землица и боялси её потерять, пужалси её не спасти. — Так тяперича и ты… Как бы тоска тебя не давила и не грызла твоё сердечко помни, что ноне ты воин и шествуешь на брань! Вытрави из души своей чистой и величественной горесть, оставь тама токмо желание биться и тогды те кто прибыл за тобой не дрогнут пред тьмой и пойдут на сечу ничего не страшась! Огненный Волх замолчал и точно обмер, перьстав поглаживать шерсть зверя, да впившись мощными перстами у ту густоту, его очи также прекратили светитьси редрым светом, и нанова стали синими, кажись ащё сиг и костёр у котором, як и в евойных глазах, кружили лепестки пламени поник али спал, притулившись к землице-матушки. И тадыдичи Боренька чуть слышно молвил, словно единожды дохнувши:

— Да-к аже их неть… ужось… моих сродников ужотко верно они во Вырай-саду… там со отцом нашим, предками да Асурами Света. А мене… мене надоть ищё победить эвонтих панывичей, абы Мать наша Сыра Земля больче сице слезьми не умывалась.

— Да, Борюша, правильно мыслишь… Днесь думкай лишь о ней, о нашей матушке, — согласно произнёс, будто пробудившийся Волх и тряхнул огнистыми кудрями. — О моей… твоей… о нашей матушке, каковая родит, кормит, поит, любит и хоронит своих детушек. О ней Мать Сыра Земле! Мальчуган порывчато дрогнул и словно с энтим трепетом пробежавшим по усему евойному телу высвободил свову душу от той тягостной смури, а грудь от грозы. Вжесь утишинный, он возлёг на охабень поверталси на бок, и, прижавшись спиной к усё або стонущему во сне Гуше, сомкнул очи. И тадысь почуял, аки прямо с под охабня прикрывающего землицу пошло тепло, пытаясь сугреть, чуток озябшего в предрассветной темноте, отрока, а посем в нос ему вдарил сладковатый запах матери. И засыпающему мальцу на миг показалось то дохнула на него не Мать Сыра Земля, а она-матушка Белуня и натруженными, мягоньками и столь дорогими Бореньке руками погладила его по пошеничным волоскам, прихорашивая там кажну прядьку и кудельку да тихонько запела: Сон да Дрёма По качульку брела, По качульку брела, К сынку в люльку забрела.