Сеча за Бел Свет [СИ]

Глава шестнадцатая. Живая и мёртвая водица.

Борилка неспешно шёл по вершине Мер-горы, промаж того посматривая вкруг собя. У те самы облака, оные отделили его от Вил вставши марной стеной, там высоко у небесах заслоняли красно солнышко, а днесь понижее да поближее к макушке плыли разрозненными кусками, схожими со усякими животинками: орлами, конями, лосями, турами, лисами, аистами, медведями, воронами, змеями, лебедями, щуками, вепрями, словно, вышедшими из Чертогов Поселенной. Вони иноредь цеплялись кудлатыми бочинами, долгими хвостами аль мощными крылами за грани горищи, повисаючи над ней и маленечко утак осе покачиваясь затихали тама. Легохонько колыхаемые дуновением ветерка они нежданно опускались на вершину горы, касаясь ейной поверхности и будто впитывались у неё, опосля чаво каменная гладь гляделась вумытой и сырой. Само полотно горищи, и тама дальче, было каменистым. Не имелось на нём не то, абы деревца иль куста, не зрилось даже травинки. Судя по сему, втак мерекал отрок, энту вершину кадый-то варганили людски руки, оно як вельми она напоминала ему полканский джариб, но и ежели не людски то тогды токмо божественны… може руки Вышни али Сварога. Немного погодя расступившиеся туманы казали пред мальчиком чудное белокаменное возвышение, оно було не дюже высоким, можеть локтя у два, обаче у длину и ширшину имело не меньче косовой сажени. У то придивное возвышение слегка вогнутое унутрях с чуть приподнятыми боками было схоже с боляхной бероской тарелью. Во грани округлого возвышения по четырём сторонам, будто обозначаючи края Бел Света, были вставлены здоровущие почитай в кулак лазоревые яхонты. Подойдя ближе к той вельми чарующей тареле, малец встал и склонивши голову на бок всмотрелси у саму ейну серединку… и тадыка унезапно ярчайшим синим светом вспыхнули яхонты. Ищё мгновеньеце и от них у направлении средины вырвались четыре голубых луча. Вони сошлись во едино у одном месте и зараз шибанулись друг о дружку, да так шибко, чё затряслась под подошвами сапог, заходила ходором гора, и не устоявший на ногах Боренька повалилси на ейно каменно полотно, и абие идей-то позадь него чаво-то раскатисто громыхнуло… продолжительно и зычно, точно долетевший гул от идущей издалече грозы. Сувсем чуток колебалась землица, и гулко гудело небо, а посем усё смолко… И из слившихся у одну круговерть, курившихся над срединой возвышения, лучей вырвалси ввысь тонкий столб бледно-голубого света.

Вон стрельнул, словно стрела, кудый-то ввысь и як показалось сидящему на каменьях Борилке, пробивши и витающие облака, и саму голубую мироколицу унёсси у дальню Поселенную, на миг глянувшей на отрока чёрным бездонным оком. Тот же столб чё восталси у небесах Бел Света вскоре распалси на широченны сполохи… Кые будто вытекли из тонкой полосы света, а засим засияли сказочно неповторимыми переливами от бледно-зекрого до ноли синего с алыми огнями по рубежу. Небосвод наполнившись теми волшебными сполохами и вовсе заиграл ими, оные унезапно дрожмя задрожали, зашевелилися, то проступаючи полосами, то вроде подмигивая мальчику ярыми огнями, то меняючи цвета и движение, а то и совершенно становясь схожими с ветроворотом Гарцуков. Борюша опершись дланями рук о гладь горы, задравши голову, и широко раскрывши роть не сводил очей с того чудного сверкания, кумекая чё узрел чавой-то весьма небывалое. А у небесной лазури сполохи резвились светом, нежданно яркость их резко поблекла и они закружив у одном месте, прынялись сбиратьси во одну крошечку… там идей-то до зела… до зела высоко. Сплачившись у ту крупиночку, свет точно застыл на сиг на месте, а посем яро вспыхнул, бело-голубой лучистостью, окрасившей на чуток усё небо дивной светозарностью. Яркость света была таковой, чё немедля ослепила мальчишечку и он резво сомкнув очи, опустил голову, так чё б не глядеть на ту ясность. А кадыличи смог проморгатьси от закруживших пред глазоньками жерновов свету, сызнова всмотрелси у твердь, и приметил тама парящую птицу. Здоровущую таку, медленно взмахивающую большущими крылами, мерцающую красой огней, звонко щёлкающую клювом. У та птица свершая коловидные движения у поднебесье, неспешно опускалася усё нижее и нижее к вершине Мер-горы, прямо к тому возвышению посторонь коего сидывал на глади залащенных каменев Боренька. От колебаний её крылов до мальчика долётали вударяющиеся порывы ветра, весьма крепкого и стремительного. Которые не токмо задевали голову и волосья на ней, но также проходились по телу, колыхали позадь спины рубаху вроде как надуваючи её из нутрей. А немножечко погодя птица почитай задев отрока правым крылом резко приземлилась на возвышение, яхонты абие пыхнули светом лучистей окрасив и само возвышение у голубой цвет. Птица ж вставши у голубизну света, да вутопнув во ней точно у водице мощными, крепкими ногами с золотыми лапами и загнутыми когтьми, оченно неспешно прижала, сложивши, свои крылья к телу и зекнула на мальчонку круглыми тёмно-жёлтыми глазьми. У то гляделась весьма здоровуща птица, сице чё на её спину мог вусестьси сверху Борилка и ащё б, при ентом, осталось местечко. Ейны длинны, перьливающиеся бело-голубым светом перья кончики оных мигали мигали алыми и жёлтыми цветами поражали своей красой. Покатая голова, чем-то напоминала лебедину, и сверху на ней восседал высокий златой венок украшенный по коло остроконечными плавыми перьевыми зубьями с нанизанными на них светозарными, смаглыми, самоцветными каменьями.

Дюжий, жёлтый клюв завершалси чёрным краешком, а могутна, коротка шея особлива густо була покрыта широкими перьями паче малыми по длине чем усе иные. Птица, также аки и малец, молча разглядывала его, можеть чавой-то от него ожидаючи и у её дюже купавых очах светилась теплота да нежность не свойственная животинкам, а дарованная лишь людям и Асурам. Борила промеж того времечка подалси с полотна каменного и встал на ноги, а посем поклонилси эвонтой величавой туче-птице, и первым начавши молвь прогутарил, не сводя глаз с ейного венка и перьливающихся перьев:

— Здраве тобе, дивна птица!

— Здрав будь и ты, Борил, сын Белуни, потомок Асура Индры, — малеша приоткрывши клюв дохнула птица и заклекотала, будто кака хищна пичуга. — Я птица-Магур, прибыла к тебе по велению великого воина и Бога Индры, чтобы помочь в битве со злобным воинством панывичей, движущимся на земли беросов… земли твоих сродников, твоего племени, твоего народа!

— Магур, — токась и смог пролепетать Боренька, и враз вздрогнул усем тельцем, вглядываясь у яро жёлтые, круглые очи, достославной птицы. По байкам беросов ента величайшая птица много… много раз была послана Индрой на кровавы людски битвы, идеже своим клёкотом и зовом восхваляла доблесть воинов, осыпаючи на ворогов горящи перлы из раскрытого клюва.

— Магур, — вдругорядь протянул величание птицы отрок, потрясённый той встречей, и ажно расстерявши усе слова. Обаче немного опосля придя у собя, вон прокалякал, вельми торжественно, — аття тобе, достославна птица, чё прилетела к мому народу у помочь! Аття Асуру Индру, чаво он послал тобе ко мене!

— Да! — резко прервала звонким клекотанием прерывисту реченьку мальца птица, и слегка встряхнул своей словно вышедшей из предания головушкой. — Я прибыла, ибо ноне твой Солнечный путь, Борил, и Лунный овринг твоего предка — Индры, должны слиться во едино… Они должны наполнить друг друга и по нему, тому единому оврингу вы пойдёте воперёд, к победе над Злом и ступающим по его следам ЧерноБоже… Лишь объединивши силы, вы: беросы… полканы… люди… духи… и все иные из той светлой рати одержить вверх над Злом, спасёте Бел Свет и Богов от смерти.

— Богов?.. — взволнованно поспрашал мальчуган и сделал несколько порывистых шагов уперёдь, подойдя прямочко к возвышению и почти заглянув у умны очи птицы.

— Богов… Богов…Богов, — едва заметно качнув большой головой, скузала Магур, — ибо не только Боги бьются за людские души и жизни, но и вы… вы-люди, приходит таковой день, идёте биться за своих Асуров… И коли победа будет на стороне беросов, жизнь Богов продолжится, а если нет, — Магур стихла и мальчик нежданно узрел легохонький трепет промелькнувший во глубине её жёлтых глаз, словно неизбежности творящегося окрестъ неё.

— Мы победим…вестимо победим! — зычно гикнул Борилка и тяжко сжал у кулаки свои крепки ручонки, а звук его голоса кавжись проскользил по коло обок возвышения и впал на спину птицы, отчавось там заволновались ейны прекрасны перья.

— Тогды ты-Борил, — словно ожидаючи тех кинутых отроком слов, забалякала Магур, — должен принять цепь Любоначалия полканов. — Чичас же от ентой молви дрогнули обидчиво нежно-алые уста мальчишечки, приметив у то движеньеце птица торопливо добавила, — должен принять цепь и стать их княжем. Ты поведёшь— этот народ на битву, а после победы передашь власть и цепь достойному воину из их народа, так велел мне сказать Индра. Он видит, что твой дух не изменен. Он видит, что овринг каковой избрала для своих и его сынов Белуня светел и чист. Посему не требует от тебя ничего того, что уведёт тебя от Солнечного пути… Поелику принять цепь ты должен лишь до выбора достойного из полканов. Боренька, выслухав внимательно Магур, провёл влажной дланью по лбу, вубираючи оттедась меленьки капельки водицы оставленные тама скользящими по небесам облаками и муторно так вздохнувши да чуток помедлив, ответил:

— Добре. Сделаю як велит мой предок и Асур, одначе при ентом не изменю своей торенке, своим Сварожичам… Приму у ту цебь на маненько… токась до нашей победы.

— Да, будя так, Борил, сын Белуни, — произнесла Магур и от того говорка перья, чё являли собой дивный венок на главе легохонько заколыхалися и по ним пробёгла разноцветна радуга, точно рождённая самоцветными голышами, а у тех перьливах замелькав, замигали, заярились светом огоньки усяких разных цветов. — Днесь я улечу, а возвернусь к тебе тогды, кады ты примешь цепь, чтоб отвергнуть всякие сомнения у полканов за кем им надобно ступать… И ищё… — птица на миг сомкнула свой клюв и до зела внимательно вгляделась в мальца, можеть желаючи у тем взглядом чёй-то ему перьдать, а посем дополнила, — помни Борюша, светлый потомок Индры, коли ты ступаешь прямой дороженькой и всё время избираешь правую торенку… путь Прави, то и жизнь для тебя лежать будет токмо там… справа… токмо так, а не иначе! Попомни то! Магур сызнова едва заметно кивнула ему головой, або то просто заколебалси ейный волшебный венок, верно гутарищей о ней як о властительнице усех птиц, и она нежданно, без усякой молви, раскрыла свои могутные крылья, и резво ими взметнула… Да стремительно подавшись с возвышения зараз взлётела ввысь, скользнув усей своей дюжестью во сторону Борилки, так чё вспужавшись той молниеносности мальчик мгновенно присел, поджав голову и накрыв её свёрху руками, страшась быть задетым крепкими когтьми Магур. Прохладное дуновение, порывистого лёту птицы, шибко обдало мальчугана, взъерошив его волосья, а у нос вдарил чистый травяно-приторный дух скошенной травы. Боренька глубоко вобрал у собя тот аромат сухостоя и чичас же пред его затворёнными очами вереницей всколыхнулись вспоминания о былом времечке…и пришло на ум прошлое, да пора сенокоса со весёлым говором родных беросов живущих простым трудом орала, охотника и рыболова. Прошелестев крылами Магур взмыла высоко у небосвод, и мальчонка поднявшийся с корточек, вздев голову стал следовать взором за её парящим полётом. А птица покамест уменьшалась у ширшине, и невдолге махонькой крупиночкой белого света, поблекнув, исчезла в голубизне мироколицы. Весьма страдательно вздохнувши, кумекая… чаво хошь аль не хошь, а ту неприятну цебь надоть прынять, малец ащё чуть-чуть постоял осторонь возвышения, чрез оное, верно, на Мер-гору по столбу свету и спущались Асуры. Приметливо созерцая аки неспешно впитывалось исторгнутое голубое сияние во каменно евойно дно, аки медленно один за другим потухали лучистые яхонты. И тока тадыкась тронувшись с места, обойдя возвышение, да мерекая над реченькой Магур о стёженьке, направилси уперёд. Обаче доколь на вершине живописной Мер-горы не наблюдалось ни чё чарующего. Густы облака продолжали скользить над ней и подле неё, и вмале она кажись стала йтить на подъём. Спервончалу сувсем легохонько, одначе резво и незаметно для Борилы сменив цвет полотна с чёрного на смаглый, на оном чуток попозжа стали проступать рдяные мудрёно— изогнутые полосы, словно выбивающиеся с под той каменной глади лоскутами огня. Вставши пред одной таковой полосой, поражающей лучистостью пламени мальчик занес над ней ногу, и узрел в сиянии рдяного свету як его сапог сменил свой цвет с тёмно-синего на почти шо белый. То пламя хоть и меняло окрас вечей при ентом сувсем не обжигало, и даже, чё було весьма удивительным, не было тёплым.

Задорно приплясываючи огонь колыхал, помахиваючи, светом и поблёскивал искристостью малых, златых отломушков. По мере ходьбы уперёдь каменно полотно прынимало усё паче крутой вид, а влажность голыша стала такой, чё чудилось свёрху её присыпали снежком али покрыли тонким слоем льда, потому Бориле пришлось перьйтить на медленну поступь и двигатьси небольшим, размеренным шажочком. Да токмо такой ход не шибко помогал, оно як подошвы сапог, мягонькие таки, стали скользить, и усяк раз ступаючи вверх резво зачинали съезжати униз, а сообща с ними удол сползал и отрок.

Унезапно, утак осе соскальзываючи униз, мальчуган тяжелёхонько покачнулси и опрокинувшись, впал на бок, вельми крепко стукнувшись правым плечом и рукой о каменно полотно. Громко «охнув!» вон промаж того не стал разлёживатьси, а попыталси поднятьси, но подошвы сапог нанова поползли удол. Борилка порывисто дёрнулси, жаждая тем самым сберечь устойчивость, да токмо сильнеючи завалившись шибанулси на залащенную поверхность, вдарившись об неё тяперича пузом да грудью, и чуть було не врезавшись подбородком. Кривенько сице поморщившись от той болезности, и ищё даже не поднявшись на ноги, мальчик перькинул обе кубыни, звонко шлёпнувшиеся справа и слева от негось при падение, на спину и вставши на карачки, упершись коленями и дланями рук во гладь горищи пополз увыспрь. От поверхности каменьев исходил льденящий дух, вон морозил и ладони, и коленки. Рыхлые, слоистые облачищи проплываючи рядышком касались спины мальчишечки и оставляли на рубахе холодны капли, ныряющие под неё и оседающие на кожу. Одначе малец не вобращаючи на то свово внимания лез хоть и медленно, но настойчиво уверх… уперёд… Немного опосля вон услыхал вначале едва различимый, но засим паче явственный звук капели, будто идей-то, сувсем недалече, тихой мелодией пел овсенню песню холодеющий инолды перьходящий у снег, дождь. С каждным шагом эвонтов наигрыш становилси усё насыщенней, а вскоре мальчонка скумекал, чё там кудыка вон пробираетси нынче на карачках, идеже точно острым обрывчатым краем соприкасаетси вершина с облачным маревом туманящегося, клубящегося пара вельми дивного смурного, плавого, белого, сренего и даже марного цветов находитси источник бурлящей рождающейся водицы. К тому времечку руки Борилки оченно взмёрзли, кончики пальцев вон почитай не ощущал, в дланях шибко чёй-то кололо, словно туды вонзил враз свои шипы Ёж, штаны на ногах усе вымокли… напиталась водой и уся рубаха, прям бяри и выжимай. Казалось одёжа увлажнившись стала покрыватьси тонким слоем льда того самого чё вустилал каменну гладь горищи. От такой сырости и студёности, коя сыпалась сверху, и подымалась снизу, отрок начал слегка дрожать, а зубы евойны чуть слышно прынялись выбивать чудной бероский пляс. Усё тяжелее и муторней давалось движение ввысь, иноредь ладони и колени, як допрежь подошвы сапог соскальзывали удол, и нанова туды ж сползал и сам Борюша. Он часточко падал, при ентом съезжание, на грудь и брюхо и катилси униз, силясь усяк миг остановить свой спуск. Поелику усиленно перстами, кые совсем слабо вощущались, врезалси у льдяно покрытие камня, изломанными ногтями стараясь замедлить тако скольжение. Проехавши втак маленько удол, он останавливал то движение и на чуток замирал на месте, надсадно дыша, морщась от боли у руках, коленях и животе, иде разорванна рубахе ужотко не прикрывала кожи, а лишь дранными лохмотьями ляпилась к ней. Слегка отдышавшись, Боренька вдругорядь подымалси на карачки, упиралси дланями и коленками у льдяну горищу и настойчиво продолжал свой трудный подъём. Право молвить, иногды, васнь обессилив от борьбы с горищей, малец стоючи на карачках оглядывалси назадь, и видел под собой глыбы облаков. У тот ворох воблачищ толпясь и толкаясь напрочь заслонял и каменно полотно, и ту идущую ровненьку часть Мер-горы. И тадыличи казалось мальчику, чё окромя его и эвонтой уводящей кудый-то увысь макушки вяще ничавось неть… Обаче подползающие облака, ласково касались его рубахи, чуть заметно лобызали его у мокрые волосья, оставляя на них крупны капли водицы, аль белые крупные снежинки, и нежно подталкивали уперёд. И Борила широкось вулыбалси той ласке и цилуваниям, мерекая, чё вон не один… чё там под ним Бел Свет… и Валу, ожидающий его помощи… и беросы… а туто-ва они, рассыпчаты облака, подручники Перуна и Додолы… они несущие у собе дивну водицу. Ащё крохотку вон зарилси удол, засим вертал голову и нанова полз уверх. А скалистый кряж становилси усё отвеснее да круче, евойна лощённость полотна була поразительна и напоминала Борюше покрывающуюся студёнистой зимой льдом реку, и скольжение на нём ни чуточки ни вотличалось от катания на салазках. Усё чаще и чаще Борилка сползал униз, посему невдолге ему пришлось и вовсе улечься на грудь да животь и возобновить свой трудный путь увысь ползком.

Дотыкающийся льдяной глади горы телом, оное слегка прикрывала изодранная рубаха и штаны, мальчик чуял исторгнутую изнутрей хребта морозность, вона струилась под брюхом и прибольно лизала кожу, вона обнимала его и свёрху, покусывала с боков, вона обжигала длани рук и лицо, наотмашь тукала по очам и щёкам, а, превратившиеся словно у слюдяные, кубыни усяк раз сёрдито похлопывали по спине. Обаче несмотря ни на чё мальчуган продолжал ползть выспрь, занеже усё явственней слышал капель водицы. Тягучий, стылый воздух вударяясь об губы со трудом вплывал во уста, отчавось стало дышатьси как-то туго. Эвонтов воздух проникая у роть на сиг будто коченел тама, обдаваючи нежну кожу ядрёной колкой изморозью, засим вон протискивалси у грудь опахивая лёгкие ледьнящими парами. От того напряжённо залезающего у мальчугана духа у него начала кружитьси голова, а пред глазьми инолды плыли крупны раскосмаченно-лучистые звёзды. Пясти сувсем одеревенели, урывками они взгорались вроде як объятые холодящим жаром, посем сызнова становились помертвелыми и точно лишившимися перст. Волосы, брови и ресницы покрылись тонким пушком инея. И кадыка мальчик смыкал очи, со долгих волосьев ресниц на щёки сыпались махунечкие белые звездочки— снежинки. Придерживая собя носками сапог, васнь наполненных изнутри мгой, он почитай не вощущал ног, сице они взмёрзли, и часто от усталости, холода и боли усём теле застывал на отвесной вершине Мер-горы, кликаемой ащё як Пуп Земли, но перьдохнувши возобновлял свово движение. Лез…лез Борюша на ту величественну гору как кадый-то лез на иную гору его соплеменник Крив, то вы верно попомните! Лез… уставал… водин и другой… водин, шоб спасти свой народ, Богов и Бел Свет, другой, шоб исполнить мерзостно жёлание, не жёлание даже, а желаньеце… скверное таковое, несущее бёдушку, рюменья и печаль для людей средь коих вырос, с коими единожда у него юшка! Водин наполненный любовью ко усему живому, светлый и чистый, вон не был аки зверь, был и воставалси человеком! Другой обуреваемый злобой ко Бел Свету, мрачный и жестокий, вон был зверем, расстерявши покуда жил, шёл и полз як кака змеюка… як гад… усё человечье! А промаж того Борюша, вупорный такой мальчоночка, добралси до краю горы, и протянувши руку уперёд ухватилси за плоский, и вострый край вершины. Да маненько обмерши поклал щёку на каменну поверхность, и расплылси в улыбке, оно аки чудесно обряженные косматыми лепестками пара плыли посторонь него облака. Вони иноредь застывали на месте, и едва зримо кивали ему своими кудлатастями, по-видимому, сице выражаючи поддержку або просто восхищаясь его напористостью и смелостью. Идей-то, сувсем рядышком, слышалось заливистое бульканье и дребезжанье водицы, чудилось она там за гранью вершины перьливаетси, капаеть, бурлить и хлюпаеть и то усё махом. Воблака ж вроде як кивнув вихрастостью кудер плавно летели дальче, стремясь попасть за у ту грань, подбадриваючи таким образом и мальчика. Споднявши голову, отрок ищё мгновение глазел им у след, а опосля подтянулси на руках к краю горищи и заглянул за неё, высунувшись тудыличи чуть ли не по грудь. И увидал тама, прям под собой, ровный каменный пятачок, отходящий от грани горы выступом. Он, у тот пятачок, бул сувсем узким да небольшим, може локтя два не паче. Да лёжал он недалече, до него легохонько моглось дотянутьси рукой.

Посредь того пятачка поместилися две латки, похожие на глинянные продолговаты посудины, у каковых плескалась голубоватая водица.

Борилка нежданно увидал як замершее обок него пушисто облако, широкое у обхвате да пыхающее собственной густотой, будто прибывшее сюды откуда-то свёрху, нежданно дрогнуло и из него, звонко хлюпнув, униз полетели капли воды. Одни прозрачно-голубые, иные прозрачно-синие. Первы капли впали у праву латку, а вторые у леву. Капли издали при приводнение тихий стук, словно вдарились не о водицу, а шибанулись об чёй-то весьма твёрдое. И абие у правой латке вода пошла по коло, походящим на водокруть, послухалась оттедась тихонькая мелодия капели додолы. Те ж капли чё осели у леву латку издали лёгкое дребезжание и не мешкаючи растеклись по поверхности, вызвав уначале легохоньку рябь, а после заплескались словно от шумных волн поднятых мощным дуновением СтриБога. Облако меже тем подтолкнувши своим дюжим боком Борила у спину, будто поторапливая, поплыло дальче. Мальчик слегка качнувшись тут же подалси назад и медленно сполз за грань Мер-горы. Опосля придерживаясь правой рукой за ейный край, левой скинувши со спины, снял одну кожанну, белу кубыню. Усё также неспешно, страшась её уронить униз, он поднёс деревянну втулку скрывавшу вход у кубыню к устам и обхативши её зубами, прынялси раскачивать оную тудыли-сюдыли. А засим кадыка вона пошла на него, резво рванул её увысь… ащё миг и втулка подавшись, выскочила из горлышка, оставшись у зубищах отрока. Боренька вдругорядь подтянулси, да токмо на ентов раз лишь на правой руке, и высунувшись с под края горищи, вызарилси на источники, обдумываючи идеже кака водица, оно як энту, белу кубыню, надоть було заполнить живой, и не вошибитьси. «Помни Борюша, светлый потомок Индры, коли ты ступаешь прямой дороженькой и всё время избираешь правую торенку… путь Прави, то и жизнь для тебя лежать будет токмо там… справа… токмо так, а не иначе! Попомни то!»— нежданно всплыла у головушке молвь Магур, попервому вызвавша недоуменье, обаче тяперича те слова не показались ему странными.

Посему вяще не мешкая мальчонка протянул белу кубыню к правому латку, иде вода продолжала водокруть, да опустивши тудыкась посудину, стал заполнять её водицей. Сердитый порыв ветра крепко стукнул мальчугана по спине, всколыхнув рубаху, словно жаждая скинуть егось отседова. Борилка лишь крепче вцепилси правой рученькой у острый, искромсанный край Мер-горы, да всмотрелси туды удол. И узрел тама ровны, залащенны бока скалы, а многось… многось нижее сквозе разрывы клубящихся облаков и вовсе проступающую яркую зелень оземи и чуть голубоваты, тонки жилы-реки. По эвонтой бочине Мер-горы, с под выступа пятачка иде поместились источники живой и мёртвой водицы униз струились тонешенькие ручейки. Малец видал як по первости у те воды текли порозень, будто чураясь друг дружку. Обаче маненько погодя вони, судя по сему, сговорившись, перьмешивались у единое целое и спускались по горе сообща прихватывали с боков скалы зазевавшиеся белы али серы облака, вроде как пожираючи их, втягиваючи во собе, и поелику прибавляючи могутности водам. Кубыня вмале наполнилась водой и тады ж белый цвет ейной кожи, из которой вона была варганена вельми придивно засверкал голубоватыми искорками, вспыхивая ими по поверхности. Борюша без задержу подалси назад и зубищами восторожненько так, абы не разлить драгоценну водицу, воткнул втулку у горлышко кубыни, присём удерживаясь на отвесной скалищи правой рукой и вупершись подошвами сапог у ейно каменно полотно. Засим мальчик сызнова водел на собя ремень от кубыни и перькинул кыю на спину, опосля того снявши и открывши ту… иную… чёрную посудину. Усё также медленно он перьклонилси чрез грань горищи и набрал у посудину воду из левой латки. Кадыка кубыня вдоволь наполнилась водицей, по её чёрной кожанной поверхности вспыхнувши, заплясали голубые вогоньки… махунечкие… махунечкие. Отрок ащё немножечко всматривалси у тот подгорный мир, иде верно жили каки-то племена людей, обитали звери и селились птицы, а посем попятившись назад, и замерши на такой верхотуре воткнул втулку у горлышко. Неспешно он перькинул ремень на плечо и повертавшись, лёг на макушку гореньки спиной… пристраивая драгоценны кубыни на живот и придерживаючи для сухранности их левой рукой. И вдругорядь обмер… пужаясь начать такой трудный спуск униз. А пред ним плыло бледно-голубое небушко, столь близкое, васнь касающееся его… и у то ж времечко до зела далёкое, недоступное взору и пониманию простого мальчика. На том приволье мироколицы курились белы кудельки воблаков, долги будто волосья вони казалось и не двигались с места, оставленные тама токмо так… для любования. Муторно вздохнувши, Борила вздрогнул усем своим зараз изболевшимся от холоду и тяготы телом да прынялси слезать неспешно с горищи униз.

Ужось подъём был напряжённым, а спуск и тогось томительней. И токмо подошвы сапог отрока усяк раз сдерживали его от падения, да пухлы облачищи ползущие по горе подле него, верно мешали скольжению, поддерживаючи со усех сторон. Одначе иногды мальчишечка резко срываясь почитай, чё летел униз сминай по пути те раскосмаченные воблака, касаясь спиной льдяной поверхности камня и обращаючи останки рубахи да штанов у лохмотья. Тады ж унутри груди, слегка прикрытой рванью полканской рубахи шибко бойко стучало евойно детско сердечко, пужаясь не стока падения, скока потери со таким трудом добытой водицы, отчавось ащё крепче вдавливал вон левой рученькой дивны кубыни во животь. Но усяк раз то стремительно падение Бореньке вудавалось замедлить, оно як вытягиваючи увысь праву руку он врезалси у каменно полотно перстами, стесывая при ентом кожу тама до юшки, а вылетающие оттедась масенькие бчёлки подхваченные пухлостью витающего пары, исчезали у евойной густоте. Вмале отвесность горищи вуменьшилась и мальчуган чуток перьдохнув, лёжучи на стылой глади голыша, подавшись выспрь сел да продолжил свой спуск ужось на сраке, помогаючи собе руками и ногами, а немного погодя и сувсем смог поднятьси на ножищи. Тугой, уставшей поступью, покачиваясь от перьжитого тудыли— сюдыли, он медленно побрёл навстречу к Вилам, пройдя мимо возвышения, идеже зрел Магур, утираючи лоскутами разодранной рубахи заструившуюся опосля спуска мёрзлу водицу с лика и волосьев. Неспешно пробившись скрозе рыхло, громоздко облако-стенищу, вон напоследях завершил свой тяжёлый овринг.