Секретная служба Великобритании. Из истории тайной войны

ПОРАЗИТЕЛЬНОЕ НЕВЕДЕНИЕ

Многие поколения англичан привыкли к тому, что началу парламентской сессии предшествует символическая сцена: пристав палаты лордов — «носитель черного жезла» — в сопровождении стражи из Тауэра, одетой в красочные средневековые мундиры, должен обойти подвалы Вестминстера, проверяя, не подложены ли в них бочонки с порохом. Конечно, после изобретения электричества исчезли свечи в фонарях, которые несла охрана, и процессия не замедляла шаги, чтобы внимательно осмотреть помещения, никак не рассчитывая обнаружить следы преступления.

Куда более странно, что, как выяснили исследователи, подобное же отсутствие любопытства проявили лорд-камергер и его спутники в том далеком 1605 году, когда злоумышленники собирались взорвать короля Якова при открытии заседаний парламента… если только действительно существовало такое намерение. Однако, чтобы разобраться, кто прав — сторонники традиционной версии или же скептики, число которых заметно умножилось за последнее время, надо обратиться к истории знаменитого «порохового заговора». От той или иной интерпретации его зависит и место, которое следует отвести этому заговору в истории английской разведки.

…В начале XVII века, к которому относятся описываемые события, Энфилд-Чез был далеким пригородом Лондона. Более 10 миль отделяли его от Вестминстера, центра столицы, и шум многолюдных улиц не достигал этого тихого уголка, где уютные загородные дома были окружены парками и рощами, а высокие заборы надежно укрывали обитателей от нескромного взора прохожих. Среди этих домов ничем не выделялся Уайт-Уэбс (в Англии принято давать имена домам, как присваивают названия селениям, улицам или кораблям). Однако эта приземистая, наполовину каменная, наполовину деревянная постройка лишь внешне напоминала соседние здания. Уайт-Уэбс изобиловал замаскированными дверями, тайниками, раздвигающимися стенами и полами, скрытыми от постороннего взора подвалами, из которых подземным ходом можно было выйти к небольшой речушке. Впрочем, чему удивляться — дом этот, как и весь район Энфилд-Чез, принадлежал короне, и после знакомства с бурной политической историей Англии предшествующих полутора веков легко представить, сколь часто возникала нужда в подобных укрытиях.

Еще в 70-х годах XVI в. Елизавета подарила Энфилд-Чез придворному врачу Роберту Гевику, а через некоторое время дом у него снял в аренду Роланд Уотсон, королевский клерк. Незадолго до раскрытия заговора Эссекса, в котором участвовало немало католических дворян, Роберт Гевик сдал Уайт-Уэбс новому лицу — некоему мистеру Мизу из Беркшира. Тот действовал по поручению своей сестры миссис Перкинс, которая хотела жить в достаточно уединенном месте и вместе с тем неподалеку от Лондона, чтобы ее могли навещать столичные друзья и знакомые. Условия, предложенные Мизом, оказались достаточно выгодными, и Уайт-Уэбс перешел в распоряжение миссис Перкинс. Она, правда, далеко не сразу прибыла в снятый для нее дом. Сначала ее дворецкий занялся основательным переоборудованием Уайт-Уэбса, учитывая вкусы своей хозяйки, а потом дом оставался необитаемым, если не считать поселившегося там в качестве сторожа Джеймса Джонсона, нанятого дворецким.

Когда же, наконец, прибыла в Уайт-Уэбс сама новая хозяйка, то выяснилось, что она является ревностной католичкой и не дает себе труда скрывать это. Одна из комнат Уайт-Уэбса была превращена в католическую часовню, повсюду можно было заметить книги религиозного содержания. Однако это видеть могли лишь посетители Уайт-Уэбса, а они все были католиками, что, впрочем, не могло вызывать особых подозрений — преследуемые сторонники старой веры стремились держаться друг за друга, особенно учитывая нередко враждебные отношения с протестантами. К тому же надо заметить, что это были месяцы и годы, когда казалось, что репрессивные законы против католиков не переживут старую королеву и что ее наследник Яков, сын Марии Стюарт, как об этом ходили упорные слухи, прямо обещал вскоре эти законы смягчить или даже отменить вовсе.

Относительно самой госпожи Перкинс любопытствующие соседи, если и находились такие, мало что могли сообщить. Оставалось даже неизвестным, была ли она замужем. В числе ее посетителей находился некий мистер Перкинс, часто приезжавший в Уайт-Уэбс и не раз остававшийся там на довольно длительное время. Кем он приходился хозяйке, не знали даже слуги. У госпожи Перкинс и, следовательно, мистера Миза была проживавшая вместе с ней сестра Элен, супруга лондонского купца Томаса Дженгинса, низкорослого рыжебородого человека. Он изредка навещал свою жену и вносил значительную часть арендной платы за Уайт-Уэбс. Иногда происходили неожиданные переименования. Мистер Миз, например, вдруг приказал отныне называть его Фармером, а один из гостей неосторожно назвал его отцом Валеем. Миссис Перкинс оказалась Энн Уокс, незамужней дочерью католического лорда, а ее сестра — женой богатого эсквайра Бартоломея Бруксби, фигурировавшего под именем Дженгинса. И, главное, сам благообразный мистер Миз (он же Фармер) был не кем иным, как главой английской «провинции» «Общества Иисуса» Генри Гарнетом. Иезуитами были его слуга Джон — опытный заговорщик Ник Оуэн, и священники Олдкорн, Фишер, Джерард и Тринвей, каждый из которых фигурировал под несколькими вымышленными фамилиями. Часто навещали Уайт-Уэбс и дворяне-католики — высокий энергичный Роберт Кетсби и маленький толстый человек, которого для конспирации называли просто Томом. Это был дворянин-католик То, мае Винтер, недавно вернувшийся из поездки в Мадрид. Многие современники полагали, что заговорщический центр оказался весьма уютным гнездышком для отца Гарнета, сплетенным его двумя аристократическими поклонницами — сестрами Уокс. Элен Бруксби родила сына, и королевский прокурор Кок впоследствии издевательски вопрошал, не появился ли ребенок на свет с тонзурой — выбритой макушкой, как у католических патеров. На подозрения наводили и весьма фривольные замечания, употреблявшиеся Гарнетом в переписке со своими духовными дочерьми, не говоря уже о грехе чревоугодия, в котором упрекнул провинциала (так называли главу «провинции» иезуитов) даже специальный расследователь, присланный орденом, отец Флойд. Он даже добавил многозначительно, что им «обнаружено чересчур много» — намек, который никак не желали и до сих пор не желают понять историки-иезуиты, немало потрудившиеся для очищения репутации Генри Гарнета…

Духовные упражнения отца Гарнета подвергались нападкам не только впоследствии со стороны властей, но еще ранее из лагеря старокатоликов — той части английских католиков, которая осуждала иезуитов за стремление способствовать новой попытке испанского вторжения. Один из лидеров старокатоликов, патер Уильям Уотсон опубликовал трактат под названием «Десять щекотливых вопросов», в котором обличал честолюбие Гарнета. Отвечавший ему от имени иезуитов Парсонс обвинил старокатоликов в глупости, педантизме, а также пьянстве, разврате и даже краже оловянной посуды. Одним словом, отношения между обеими католическими группами были довольно далеки от христианской любви и всепрощения. Поэтому, хотя обе стороны строили заговорщические планы, они действовали в полной тайне друг от друга. И если иезуиты стремились проникнуть в секреты старокатоликов, то, вернее всего, для того, чтобы выдать их правительству.

Лидеры старокатоликов Уильям Уотсон и Уильям Кларк составили грандиозный, но довольно нереальный план: собрать под Лондоном католическое дворянство и подать Якову петицию, в которой содержалась бы верноподданническая просьба о возвращении короля в лоно святой церкви и об… изгнании иезуитов. План этот был встречен очень холодно влиятельными католическими дворянами. В заговор удалось вовлечь всего нескольких человек, в том числе некоего Грифина Черкема, бывшего офицера, лишенного средств и опустившегося от пьянства человека. К заговору примкнул, правда, и уже известный нам Бартоломей Бруксби, но он явно сделал это по наущению иезуитов.

Не добившись поддержки католиков, Уотсон и Кларк решились на еще более авантюрный шаг, пытаясь привлечь к заговору протестантских вельмож — соперников Роберта Сесила, выступавших против политики примирения с Испанией, которую тот начал проводить после вступления на престол Якова I.

Отцу Уотсону удалось вовлечь в свое опасное предприятие зятя Сесила — Джорджа Брука. Он был четвертым, самым младшим сыном уже знакомого нам (по «заговору Ридольфи») губернатора южных портов лорда Уильяма Кобгема. Тот умер в 1597 году, и его титул, а также должность губернатора унаследовал старший сын Генри, которого Брук также предполагал вовлечь в ряды заговорщиков. Однако и Генри Кобгем, и оппозиционные вельможи — лорд Грей, знаменитый мореплаватель Ролей и др. — отказались от участия в заговоре. Но они и не донесли о нем властям. Зато это охотно сделал Гарнет. Получив подробную информацию от Бруксби, иезуит через своего подчиненного — отца Барнеби передал ее англиканскому епископу Ричарду Банкрофту. А это было все равно, что сообщить эти сведения самому Роберту Сесилу. Суд, как обычно, вынес всем обвиняемым в заговоре смертный приговор, хотя против Ролея единственным доказательством были показания Генри Кобгема, которые тот вдобавок то подтверждал, то брал обратно в ходе предварительного судебного следствия.

29 ноября 1603 г. в Винчестере взошли на эшафот Уильям Уотсон и Уильям Кларк, а 5 декабря — Джордж Брук. Казнь сэра Грифина Меркема, лорда Грея и лорда Кобгема была назначена на утро 9 декабря, но еще 7 декабря Яков подписал помилование осужденным. Их поочередно выводили на плаху, ждали, пока они закончат последние приготовления к смерти, произнесут слова предсмертной молитвы и обратятся с исповедью к присутствующим, а потом уводили в соседнее помещение, где сообщали о королевской милости.

Сохранилось письмо Джорджа Брука к Сесилу, в котором наряду с жалобами упоминаются и услуги, оказанные заговорщиком министру, и данные тем обещания. Из этого письма отдельные исследователи делали вывод, что Брук был агентом Сесила. На эшафоте он стал произносить какие-то «странные слова», которые стража и палачи не дали услышать толпе.

Быть может, иезуиты решили выдать заговор старокатолической партии не только из вражды к ней, но и для того, чтобы отвлечь внимание от собственных планов государственного переворота. Эти планы, как считают, возникли первоначально у богатого молодого католического сквайра Роберта Кетсби. В юности он был рьяным прожигателем жизни. Однако, получив в двадцать лет после смерти отца большое наследство, беспутный кутила как будто переродился. Вместо праздного беспечного гуляки появился надменный аристократ и религиозный фанатик с горячим сердцем и холодной головой, зрело обдумывавший свои планы и решивший использовать любые средства для достижения католической реставрации. В числе других дворян-католиков Кетсби принял участие в мятеже Эссекса, за что был приговорен к выплате огромного денежного штрафа в 2,5 тыс. фунтов стерлингов. Но неудача только укрепила его решимость. Сжигаемый жаждой действий, он не желал считаться с малоблагоприятной обстановкой: ни Испания, ни папа не проявляли прежнего рвения в борьбе за возвращение Англии в лоно католицизма.

Кетсби решил, что английские католики своими действиями должны сами ускорить ход событий — иначе заветная цель отодвинется в совсем далекое, неизвестное будущее. Он доверился нескольким лицам, которые наряду с ним и стали главными организаторами заговора. Среди них важная роль принадлежала Томасу Винтеру, родственнику Кетсби, происходившему из небогатой дворянской семьи в графстве Вустер.

В ноябре 1603 года в одном из лондонских домов Кетсби, неподалеку от набережной Темзы, собрались по приглашению хозяина Томас Винтер и еще один из друзей Кетсби — Джон Райт. На этой встрече Кетсби впервые изложил им план, как одним ударом восстановить католицизм. Для этого следовало взорвать здание парламента, когда в нем будет находиться король, а возможно, и его старший сын. В самом плане не было ничего необычного, и поэтому нет нужды особенно доверять версии, согласно которой этот проект заронил в голову Кетсби Томас Морган — бывший разведчик Марии Стюарт по поручению уже знакомого нам католика-эмигранта, ставшего одним из руководителей испанской разведки, Хью Оуэна. От Якова I предполагалось отделаться таким же путем, как без малого сорок лет до этого избавились от его отца — Дарнлея. Еще были свежи в памяти также попытки взорвать помещение в Антверпене, где заседал испанский наместник Александр Пармский, а также государственные здания в столице восставших голландских штатов Гааге. Майкл Муди намеревался сделать то же, чтобы покончить с королевой Елизаветой.

Во времена Елизаветы уязвимым местом католиков было то, что их считали агентурой смертельного врага — Испании. Теперь же на трон вступил король, которого англичане считали иностранцем, особенно непопулярны были его шотландские фавориты. Заговорщики, вероятно, рассчитывали сыграть на уязвленном патриотическом чувстве англичан и предполагали, что неожиданность удара парализует сопротивление. А своевременно переброшенный из Фландрии эмигрантский полк во главе с полковником Стенли окажется достаточной поддержкой для нового католического правительства, которое будет образовано под видом регентства при одном из младших детей устраненного Якова. Опорой могло послужить заранее собранное ополчение католических дворян.

Сейчас эти планы кажутся фантастическими, но, быть может, заговорщики, люди решительные и деловые, лучше разбирались в обстановке, чем это могут сделать историки через три с половиной столетия? Конечно, это предполагает, что руководители заговора действительно верили в его успех — но здесь мы касаемся уже совсем другой проблемы, к которой еще придется вернуться на последующих страницах…

Кетсби удалось убедить своих друзей, а чтобы окончательно побороть их колебания, решено было получше заручиться иностранной помощью. С этой целью Винтер отправился во Фландрию, где находился коннетабль Кастилии, который готовился к поездке в Лондон для заключения мирного договора. Понятно, что от Винтера отделались пустыми обещаниями похлопотать за английских католиков перед королем Яковом.

Во Фландрии Винтер, возможно, встретился с Хью Оуэном и иезуитами и изложил им планы заговорщиков — однако здесь исследователям приходится вступать в область предположений, потому что документы, В которых утверждается это, вызывают большое сомнение. В апреле 1604 года Винтер вернулся на родину. С ним прибыл верный человек, рекомендованный командиром эмигрантского полка полковником Стенли, Гай Фокс.

Гай Фокс — наиболее известный из заговорщиков, а по существу, лишь исполнитель планов, составленных другими. Это был эмигрант-католик родом из Йоркшира, много лет провоевавший в рядах испанских войск в Нидерландах, где он дослужился до офицерского чина. Это был высокий, угрюмый детина с рыжей бородой, суровый воин, которому полк заменил родину, а верность религии давно взяла верх над чувством патриотизма. В Англии Фокс стал называть себя Джоном Джонсоном.

Вскоре после возвращения Винтера в заговор было вовлечено еще одно лицо, также занявшее руководящее положение среди своих сообщников. Это был Томас Перси из аристократического рода, знаменитого в истории Англии. Он был двоюродным братом и управляющим имениями графа Нортумберленда, самого знатного из католических вельмож. Этому коротконогому человеку с длинным, будто растянутым телом, сутулыми плечами и багровым лицом уже минуло 45 лет, он был значительно старше большинства участников заговора. Перси, казалось, был живым воплощением непримиримых противоречий — подобно Кетсби, забияка и завсегдатай лондонских трактиров, он вдруг беспричинно в 40 лет перешел в католицизм, превратившись в кающегося грешника, изнурявшего плоть, послушного ученика иезуитов, что не мешало ему, впрочем, коснеть в «смертном грехе» двоеженства. Природная спесь рода Перси, толкавшая его к диким поступкам, к необузданному своеволию, как-то сочеталась с дальновидным расчетом и изворотливостью опытного политического интригана, а угрозы убить короля Якова — с попытками делать придворную карьеру.

Теперь число заговорщиков возросло до пяти, и они — это было через две-три недели после возвращения Томаса Винтера в доме на Стренде, в самом центре Лондона, — дали на молитвеннике клятву не отступать от своих планов и свято хранить тайну. Вслед за тем они перешли в другую комнату, где их ожидал посланец из Уайт-Уэбса иезуит Джерард. Он отслужил мессу, Кетсби и его товарищи приняли причастие. Формально отец Джерард не присутствовал на совещании заговорщиков — знал ли он, какие планы строили Кетсби и его друзья? На первый взгляд, положительный ответ диктуется элементарным здравым смыслом. Слишком легковерным показался бы тот, кто поверил бы отрицаниям, письменным и устным, исходившим впоследствии от отца Джерарда. Чтобы ему поверить, следовало предположить, что Кетсби, Перси и Винтер действительно приняли все меры, чтобы скрыть свои намерения от иезуитов, а это очень мало вяжется с тем, что нам известно о заговоре. Но еще вопрос, известно ли нам все наиболее важное, и к этому вопросу нам предстоит вернуться ниже.

Как бы то ни было, заговорщики, получив благословение от Джерарда, ведавшего или не ведавшего, что он творит, могли приступить к делу.