Секретная служба Великобритании. Из истории тайной войны

«ЗА» И «ПРОТИВ»

Для обоснования своей концепции Ф. Эдвардс должен доказывать целый ряд малоправдоподобных тезисов. Во-первых, что вся официальная переписка с самого начала фальсифицировалась, чтобы свидетельствовать в пользу правительственной версии. При этом, поскольку Сесил и его подручные (включая и заговорщиков вроде Кетсби) вряд ли могли так поступать из опасения, что их самые секретные бумаги попадут в чужие руки, приходится выдвигать новую гипотезу, что они стремились обмануть главным образом потомство. При такой предусмотрительности в отношении того, чтобы влияние «порохового заговора» испытали и будущие поколения, странно выглядит неосторожность Сесила, фактически раскрывшего свои карты перед членами Тайного совета, пусть в данный момент дружественными к нему, но которые завтра могли использовать это признание против самого министра. Во-вторых, крайне нелогичным выглядит и поведение многих заговорщиков из числа агентов Сесила. У них не было мотивов начинать эту смертельно опасную игру. Ведь те же Кетсби и Трешам были оштрафованы, но прощены после мятежа Эссекса. Участие в мнимом заговоре явно не было путем ни к большим деньгам, ни к блестящей карьере, которые, быть может, оправдывали бы в их глазах такой риск. Ведь было известно, что по крайней мере часть участников заговора кончала страшной смертью на эшафоте.

Многочисленные размышления, которые Ф. Эдвардс совершенно произвольно приписывает заговорщикам, нисколько не делают более убедительными мотивы их согласия стать орудием провокации. Более того, для объяснения некоторых их действий, особенно после раскрытия заговора, Эдвардс должен вводить новый мотив — недоверие к тому, выполнит ли Сесил свои обещания пощадить их жизнь (например, у Перси, желающего сбежать незадолго до ареста Фокса, у Кетсби перед взрывом пороха в Холбич-хаузе и т. д.). Почему эта мысль не возникала у них раньше, когда еще было время сойти с опасного пути? И мог ли Сесил считать, что Фокс или Винтер будут продолжать верить ему и играть его игру, даже стоя перед виселицей? И как в таком случае Сесил считал возможным допустить отъезд за границу столь убийственного для него свидетеля, как Френсис Трешам, который мог подпасть там под влияние иезуитов, и т. п.?

Сторонники версии, что Сесил сфабриковал заговор, доказывают, будто он чуть ли не сфальсифицировал все следствие. Однако в числе лордов — членов комиссии, допрашивавших заговорщиков, было несколько явных врагов и соперников Сесила, которые никак не согласились бы стать орудием в руках честолюбивого министра. Напротив, они постарались бы сразу разоблачить перед Яковом I игру Сесила. Комиссия, расследовавшая заговор, состояла из лордов Ноттингема, Сеффолка, Девоншира, Вустера, Нортгемптона, Солсбери, Мара, верховного судьи Попхема и генерал-прокурора Кока. С. Гардинер обратил внимание на то, что из них Вустер был всегда по религиозным убеждениям католиком, так же как Нортгемптон, хотя тот посещал англиканскую службу. Сеффолк был дружественно настроен к католикам. Ноттингем ранее был католиком и принадлежал к партии сторонников союза с Испанией и политики терпимости в отношении своих бывших единоверцев. Немыслимо, чтобы Сесил мог привлечь этих вельмож к фабрикации католического заговора.

Наконец, в-третьих, концепция Ф. Эдвардса предполагает, что не было вообще никаких попыток организации католических заговоров, что дым, вопреки пословице, был совсем без огня. Все это сопровождается некритическим восхвалением Гарнета и его коллег. Такая апологетика способна только усилить скептицизм в отношении всего построения, сконструированного историком-иезуитом.

Как доказал С. Гардинер, к весне 1605 года для Солсбери не было никакой нужды прибегать к провоцированию заговора, чтобы побудить Якова продолжать гонения католиков, — король и сам уже был убежден в целесообразности такого политического курса. Что же касается приводимых Эдвардсом документальных свидетельств, в том числе и впервые вводимых в научный оборот, то среди них нет ни одного, который бы имел характер доказательства. Все они (о контактах Томаса Перси и Кетсби с Сесилом, о встрече Карлтона с человеком, похожим на Френсиса Трешама, в Кале) могут быть объяснены как повторение непроверенных слухов, следствие ошибок и сознательных вымыслов.

Ф. Эдвардс не доверяет ни одному официальному документу, будь то печатные правительственные публикации или секретная служебная переписка Сесила с его подчиненными, придавая им прямо противоположный смысл. Поступать так всегда — значит подгонять факты под предвзятую теорию. В некоторых же случаях это, однако, оборачивается… чрезмерным доверием к официальной версии. Так, Ф. Эдвардс немало пишет о поездке в 1603 году одного из заговорщиков — Кристофера Райта вместе с Гаем Фоксом в Мадрид, домысливая, что первый по поручению Сесила вербовал будущего «дьявола подвала» и дурачил испанские власти. Оказывается, однако, включенные в «закон об осуждении» 1606 года сведения о поездке К. Райта, убитого во время ареста заговорщиков в Холбич-хаузе, не соответствуют действительности. Вместо него ездил в Мадрид нигде в английских источниках не упоминаемый Энтони Даттон. Об этом свидетельствуют испанские архивы, которые были изучены коллегой Ф. Эдвардса иезуитским историком А. Луми, опубликовавшим исследование «Гай Фокс в Испании. Испанская измена по испанским документам» (Лондон, 1971).

Ранее отрицание «испанской измены» концентрировалось вокруг доказательств, что в Мадриде (и Риме) не думали о новой армаде против Англии. Ф. Эдвардс из утверждения, что Испания отказалась от планов Филиппа II, делал вывод, что разочарование Кетсби, Винтера и их друзей в поддержке извне побудило их принять предложение стать тайными слугами английского правительства и орудиями в осуществлении провокации крупного масштаба — «порохового заговора». А. Луми уклоняется от разбора концепции своего собрата по ордену, ставя более скромные, но зато более реальные цели.

О чем же говорят испанские документы?

После смерти Филиппа II в 1598 году его преемник должен был решать, стоит ли продолжать подготовку нового «английского дела» — экспедицию против Англии. Сторонники ее стремились доказать, что удобный момент наступит сразу после смерти старой королевы, которая так и не назначила себе иреемника. Однако предшествующий опыт научил испанский двор осторожно относиться к обещаниям, что английские католики поднимут восстание при первом появлении испанской армии. Летом 1599 года расширение восстания в Ирландии побудило Мадрид направить новую армаду не в Англию, а для поддержания ирландских повстанцев. Испанская эскадра была задержана неблагоприятными ветрами и должна была вернуться в Галисию. В августе 1601 года в Ирландии, в Кинсале, высадился испанский отряд, который, однако, вынужден был уже в декабре капитулировать перед английскими войсками. Выявилось, насколько сложной задачей была координация действий экспедиционной армии и восставших — даже в Ирландии, где католики составляли, в отличие от Англии, подавляющее большинство населения. Кроме того, на испанский двор стала оказывать воздействие и перспектива заключения мира с Лондоном, ставшая реальной после предварительного дипломатического зондажа. Можно было опасаться также сопротивления французского короля Генриха IV любой попытке возвести дочь Филиппа II на английский престол. Сама инфанта и ее муж, эрцгерцог Альберт, являвшиеся полунезависимыми правителями Южных Нидерландов, тоже склонялись к миру с Англией. Вдобавок в Мадриде опасались чрезмерного усиления правительства в Брюсселе, которое было бы следствием возведения инфанты на английский трон.

Тем не менее, когда в 1602 году в Испанию прибыл Томас Винтер, ему был оказан — вопреки тому, что пишет Ф. Эдвардс, — самый теплый прием. Ему посулили субсидию в 100 тыс. дукатов (около 25 тыс. фунтов стерлингов) и дали обещание, что экспедиция в Англию состоится весной следующего года. Однако ее сначала отложили, а потом окончательно отказались от посылки еще одной армады. Мирное занятие Яковом I английского престола лишь утвердило испанское правительство в правильности такой позиции. В этом могли убедиться новые посланники английских католиков Энтони Даттон и Гай Фокс, которые находились в Испании с мая по август 1603 года. За ними было установлено строжайшее наблюдение, чтобы своими действиями они не препятствовали успеху начавшихся мирных переговоров.

Какой свет бросают эти документы на концепцию Ф. Эдвардса? Они, ничего не доказывая, делают еще более неправдоподобной гипотезу, будто переговоры Винтера, Даттона и Фокса были началом тонко задуманной провокации. Трудно представить себе, что Роберт Сесил еще в последние годы правления Елизаветы, при неопределенности вопроса о престолонаследии, счел выгодным подталкивать Испанию к новому нападению, исход которого было невозможно предсказать заранее. Если же исключить провокацию, то приходится признать, что политически активные круги испанских католиков — будущие участники «порохового заговора» довольно высоко оценивали свои силы и шансы, даже если и сознательно несколько преувеличивали их в материалах, посланных в Мадрид. Во всяком случае, в этих кругах считалась реальной возможность одержать победу с помощью испанского экспедиционного корпуса. Тем самым, испанские документы подтверждают существование таких планов и настроений, о которых говорили в своих показаниях арестованные участники «порохового заговора» и которые историки школы Ф. Эдвардса готовы также отнести к числу сказок, сочиненных под диктовку Роберта Сесила.

Выше говорилось, что Ф. Эдвардс оставляет без доказательства свой главный тезис. А вторым «китом» его концепции является допущение, что все сохранившиеся источники фальсифицированы, и присвоение на этом основании права делать из любого документа выводы, прямо противоположные тем, которые напрашивались бы без этого допущения.

Примерно так же, заметим мы, Ф. Эдвардс мог бы «обосновать» и утверждение, что шпионом Сесила являлся отец Гарнет и что именно через него министр привел в действие весь механизм «порохового заговора».

С помощью такого метода можно доказать все, что угодно, даже то, что сам Роберт Сесил был агентом испанского двора. Есть и «доказательства» — ведь Сесила обвинял в этом Эссекс, кроме того, главный министр получал испанскую пенсию. Известно, что Яков I не любил Сесила, а лишь терпел его по необходимости и выражал свои истинные чувства в обидных кличках («маленькая гончая» и др.), которые так бесили главного министра. При возведении же на престол испанской инфанты, не имевшей корней в стране, Сесил стал бы действительно всемогущим. Министр до последней минуты щадил католических фанатиков — участников «порохового заговора», хотя превосходно знал об их действиях, он установил контакты с Томасом Перси, Кетсби, Трешамом, разумеется, из осторожности не раскрывая своих карт и окружая их своими соглядатаями, чтобы помешать в любом случае раньше времени разоблачить себя. Поскольку руководители «порохового заговора» догадывались, что Сесил — агент Мадрида, ему после неуспеха этого заговора пришлось «убрать» их руками шерифа Уэлша и его людей, а тех, кто спасся от взрыва в Холбич-хаузе, — до последней минуты тешить надеждами на спасение (Френсису Трешаму даже действительно позволили ускользнуть из Тауэра и уехать за границу)…

Мы не будем продолжать цепь этих домыслов, приведенных с единственной целью проиллюстрировать, чего стоит метод историка-иезуита Ф. Эдвардса.

Таким образом, не существует прямых доказательств, что Сесил спровоцировал заговор, да и вряд ли такие доказательства могли сохраниться. Зато очень вероятно, что министр узнал о заговоре вскоре после того, как конспираторы приступили к действиям, и при этом узнал сразу из нескольких источников, хотя неизвестно, насколько подробной была полученная им информация. Одним из возможных источников сведений мог быть Монтигл, другим — Томас Эллисон, вращавшийся среди, эмигрантов во Фландрии. Правительство получило также сведения от упоминавшегося Генри Райта, занимавшего какой-то пост при дворе. Еще в апреле 1604 года Райт сообщил о заговоре сэру Томасу Чэлонеру, доверенному лицу Сесила, и, как жаловался Райт, не получил никакого вознаграждения за свои труды, продолжавшиеся почти два года, вплоть до получения письма лордом Монтиглом. Райт апеллировал к самому королю, который, как это становится ясным, не только знал о «службе» Райта, но и прямо ее одобрял.

Фокс после ареста даже под пыткой не назвал никаких имен. Он признался только, что его собственная фамилия не Джонсон, а Фокс. Таким образом, до 8 ноября, когда под более жестокой пыткой он назвал имена других заговорщиков, правительство официально знало об участии в заговоре лишь Фокса и Томаса Перси, который арендовал подвал под палатой лордов. Тем более показательно, что уже 7 ноября была издана официальная декларация, предписывающая арестовать Кетсби, Винтера, Роквуда, Гранта и других заговорщиков. Следовательно, правительство имело какую-то информацию, может быть, не очень определенную и точную. У него были данные, чтобы начать действовать, и если оно долго медлило, то, очевидно, потому, что ожидало момента, когда будет выгоднее всего «раскрыть» заговор.