Секретная служба Великобритании. Из истории тайной войны

РОТТЕРДАМСКИЙ ЦЕНТР

Тактический глава английского правительства во время семилетней войны Уильям Питт Старший говорил, что нигде не должен в мире быть произведен выстрел, без того чтобы британский кабинет не знал, для какой цели. Питт принял меры к повышению активности секретной службы, к большему привлечению дипломатии к осуществлению различных разведывательных акций. При этом, следуя традициям, восходившим еще к Уолсингему, английская разведка стремилась максимально использовать информацию, которую получали во вражеских государствах дипломаты нейтральных стран. Франция в эти годы стремилась добиться союза со Швецией. Поэтому шведского посла держали в курсе планов войны на море, разработанных в Париже. Эти планы посол пересылал в Стокгольм, а оттуда они аккуратно доставлялись в Лондон. Из шведской столицы поступали и копии дипломатической корреспонденции между версальским и мадридским дворами. Вдобавок надо учесть, что два десятилетия — с 1746 по 1766 год, следовательно, включая и все время семилетней войны, — Англия даже не имела дипломатических отношений со Швецией. После окончания семилетней войны, в 1767 году, Питт организовал похищение нового французского плана вторжения в Англию, составленного при помощи шотландца полковника Гранта оф Блерфайнди.

Английская разведка во время семилетней войны перехватывала секретную переписку французского министра иностранных дел с испанскими послами в Париже и Лондоне, получала от своих агентов в Мадриде сведения о планах Версальского двора. Это помогло Питту Старшему выбрать правильный момент для нанесения удара по французским владениям в Вест-Индии. Напротив, французская разведка делала промах за промахом. Посол Людовика XV в Голландии Боннак, которому король поручил организацию французского шпионажа в Англии, направил в Лондон некоего Мобера, лишенного сана священника, ставшего уголовным преступником. Под фамилией Боттеман Мобер посылал отчеты в Гаагу на имя одного голландца — владельца типографии. Часть из его донесений попала в руки английского посла в Гааге, но тот не сумел раскрыть трудный шифр. Впрочем, он потерял от этого немного. Боттеман пытался подкупить члена парламента Селвинса, чтобы получить сведения о намерениях английского кабинета. Но почтенный парламентарий заломил за свои услуги такую цену, что Боттеману было предписано оставить это намерение. В остальном же Боттеман, отрабатывая высокое жалованье, забрасывал Боннака всяческими прожектами вроде идеи массовой подделки банкнот Английского банка (новаторская мысль для того времени). Боттеман благополучно получил немалые деньги. Хуже пришлось другому шпиону, засланному Боннаком, некоему Робинзону. Тот попал в Тауэр, откуда его через полгода освободили. Подобная снисходительность, впрочем, была признана властями помехой в борьбе с иностранным шпионажем. Поэтому, когда в 1758 году был арестован единственный французский резидент в Англии врач Флоренс Хэнси, его неожиданно приговорили к повешению. Кажется, на суде Хэнси спросил, можно ли обращаться с разведчиком как с обыкновенным вором. Был ли приговор приведен в исполнение, остается неизвестным.

Итальянец Филипп (по всей видимости, тоже представитель французской секретной службы), направленный в Лондон для тайного увоза некоего Пишона, взамен прислал план похищения… короля Георга II и захвата Тауэра.

Граф д’Афри, сменивший осенью 1756 года Боннака на посту французского посла в Гааге, стал жертвой авантюристов и английских разведчиков. Шпион-двойник Фальконе обещал представить список английских агентов во Франции и снабдил графа д’Афри мнимыми военными планами британского кабинета.

Выпущенный из Тауэра уже известный нам Робинзон прибыл в Гаагу и потребовал возмещения убытков. Когда д’Афри отказал, Робинзон подделал два векселя французского посла и получил по ним 1200 фунтов стерлингов. Швейцарец Вотрав, направленный в Лондон с целью разведать цели подготовлявшейся экспедиции британского военного флота, порекомендовал д’Афри… заключить мир с Англией и предложил себя в качестве посредника!

XVIII век — время процветания различных тайных клубов и союзов, иногда довольно эксцентричных. Достаточно напомнить быстрое распространение масонских лож, ордена иллюминатов в Баварии, секретного общества розенкрейцеров и др. В Англии шумную известность приобрел в 60-е годы XVIII в. клуб «Рыцарей Святого Френсиса Уайкомбского», который называли еще «Клубом адского огня». Клуб этот был учрежден сэром Френсисом Дэшвудом, помещиком из Уэст-Уайкомба, одно время занимавшим пост канцлера казначейства. Члены клуба встречались в пещерах, вырытых под зданием старинного аббатства. Среди участников сборищ, обычно приходивших в масках, были сам глава правительства лорд Бьют, первый лорд Адмиралтейства лорд Сэндвич и другие министры, члены парламента, включая и лидера радикалов Джона Уилкса, а также светские дамы. По-видимому, главным занятием членов клуба были различные взаимные довольно грубые подшучивания, розыгрыши, мистификации и маскарады, но молва приписывала им увлечение черной магией и глумление над христианской религией. В числе завсегдатаев клуба был и французский разведчик кавалер д’Эон. Он выдавал себя за девицу и был 24 мая 1771 г. подвергнут знатными леди «тщательному обследованию» для выяснения пола. Авторитетная комиссия так и не смогла вынести окончательного суждения относительно бывшего драгунского офицера. Что же касается д’Эона, то он согласился на обследование совсем недаром. Ему было поручено втереться в члены клуба, чтобы разузнать, не является ли он тайной якобитской организацией. На этот счет шевалье пришлось разочаровать своих нанимателей в Версале, которым он, однако, взамен переслал некоторые небезынтересные сведения, полученные во время полуночных бдений в пещере под Медменхемским аббатством. Впоследствии, рассорившись со своим двором, д’Эон часть своих секретов запродал английской разведке. В клубе бывали и сотрудники британской секретной службы. К их числу относился и его основатель Френсис Дэшвуд (он побывал как разведчик в России в годы правления царицы Елизаветы Петровны)…

Георг III был первым королем из Ганноверской династии, который родился в Англии. Он попытался не только царствовать, но и править. Нет, конечно, Георг III не мог и помыслить о возрождении стюартовских планов утверждения абсолютизма. Но он мог поспорить со Стюартами по части религиозного ханжества и политического обскурантизма. Учитывая сложную перегруппировку политических сил, происходившую тогда в Англии, Георг III стремился через своих ставленников использовать в интересах короны систему парламентских подкупов, созданную и отшлифованную вигской олигархией. И тогда, и впоследствии, в XIX веке, буржуазно-либеральным политикам и публицистам это новое вторжение монарха в политическую жизнь казалось нарушением процесса развития английского парламентарного строя. В остроумной стихотворной эпитафии, сочиненной Э. Бентли, говорилось:

(Перевод С. Маршака)

Однако до того, как это случилось, Георг III целых 60 лет (с 1760 по 1820 г.) занимал английский престол, правда, из них около десяти приходится на время, когда он официально считался умалишенным и его обязанности возлагались на принца-регента. На оставшиеся полстолетия приходились годы острых внешнеполитических кризисов, борьбы против восставших колоний в Северной Америке, против революционной и наполеоновской Франции, во время которых личное участие в руководстве секретной службой Георг III считал несомненной частью столь ревниво охраняемой им королевской прерогативы.

Третья четверть XVIII века — время, когда происходил заметный количественный рост секретных служб Англии и ее главной соперницы Франции. Частичное осознание этого вызвало и в Лондоне, и в Париже такую показательную меру предосторожности, как запрещение клеркам министерства иностранных дел принимать в служебные часы посетителей. Это не помешало, впрочем, сэру Роберту Эйнсли в 70-х годах получить копии с важных дипломатических депеш, посланных французским министром иностранных дел в Мадрид во время конфликта между Англией и Испанией из-за Фолклендских островов. Ознакомление с этой корреспонденцией позволило Лондону сделать вывод, что можно без особого риска занять в споре более жесткую позицию.

Секретная служба английского военно-морского ведомства подчинялась в те годы секретарю Адмиралтейства. Секретарь осуществлял приказы первого лорда Адмиралтейства и его коллег. В течение десятилетий этот пост занимал Филипп Стефенс. Разведка военно-морского ведомства, ранее действовавшая только в военное время или от случая к случаю, превратилась во второй половине XVIII века в постоянно функционировавшую организацию.

Военно-морская разведка имела внутренний и внешний отделы. Внутренний отдел занимался сбором информации от частных лиц, англичан и иностранцев. Эти сведения приобретались у капитанов и матросов кораблей, прибывших из дальнего плавания, у вернувшихся из-за границы купцов. Подробную информацию агенты Адмиралтейства получали, непосредственно расспрашивая этих людей, подслушивая разговоры в отелях, кофейнях или трактирах. Все эти сведения суммировались и перепроверялись путем сличения с известиями, добытыми в результате перлюстрации писем. Внешнему отделу был поручен шпионаж за рубежом, преимущественно во Франции и Испании — в двух связанных союзом державах, которые являлись наиболее опасными соперницами Англии на море и в колониях. Немаловажную информацию удавалось извлекать из французских и испанских газет, памфлетной литературы, из слухов, которые ходили в парижских и мадридских салонах.

Однако наиболее важные известия добывались другим путем: опытные агенты направлялись для наблюдения за главными французскими и испанскими гаванями и в столицы. Подкупив того или иного служащего военного или морского министерства, они получали доступ к секретным бумагам. Собранная информация направлялась в разведывательный центр, находившийся в Голландии, которая и в ту пору оставалась центром международного шпионажа. Здесь материалы сортировались сводились воедино и пересылались в Лондон. Тем самым Адмиралтейство избегало непосредственного контакта со своими агентами, провал которых мог бы поставить его в неудобное положение. Более того, разведывательный центр, находившийся в 70-х годах XVIII в. в Роттердаме, создал отделения в Париже и Мадриде, осуществляя, в свою очередь, связи с нанятыми агентами только через руководителей этих филиалов.

В 1770 году умер Ричард Уолтерс, четверть века возглавлявший роттердамский центр. Формально он был представителем английского почтового ведомства. Руководство центром было поручено его вдове Маргарите Уолтерс. Ей удалось завести шпиона среди служащих канцелярии французского министра иностранных дел герцога Шуазеля. В результате британское Адмиралтейство было во всех деталях осведомлено о состоянии французского флота. Были созданы шпионские ячейки в Бресте, Дюнкерке, Рошфоре и Тулоне. Не менее искусными оказались руководитель мадридского отделения и его агенты. Имена их никогда не упоминались даже в секретной переписке, и поэтому о них, видимо, нельзя найти никаких сведений в архивах. Когда через несколько лет Голландия вступила в войну против Англии, шпионская информация стала пересылаться в Лондон через австрийские Нидерланды (Бельгию).

Помимо этой постоянной сети шпионов Адмиралтейство посылало и особых агентов, поручая им специальные, обычно весьма «деликатные», миссии. Так, некий Ирвин еще в начале семилетней войны руководил из Фландрии группой шпионов, направленной в Дюнкерк и другие гавани для определения, насколько интенсивно ведется подготовка к французскому десанту в Англию. Постепенно значение роттердамского центра падало, и в 1785 году он был ликвидирован.

Зато росла активность разведки Форин оффиса. Английский шпион Александр Скотт, как утверждают, сумел получить из кабинета французского министра иностранных дел Шуазеля копию брачного договора дофина (будущего Людовика XVI) и австрийской эрцгерцогини Марии-Антуанетты. Это считалось большим успехом — подобные сведения в это время сохраняли серьезное политическое и дипломатическое значение. Однако даже в 80-х годах Форин оффис был сравнительно небольшим учреждением. Помимо самого министра — единственного лица, решавшего все дела политического характера, — имелся один заместитель министра, десять клерков и несколько других чиновников, включая хранителя архивов, латинского переводчика, двух дешифровальщиков и т. д.

Напротив, французское министерство иностранных дел имело более многочисленный штат — около 80 человек. Оно включало два политических департамента, отдел переводов, географический отдел, архивный отдел и др. Директора политических департаментов нередко вели свою линию, лишь прикрываясь именем министра иностранных дел.

Главная роль в разведке Форин оффиса принадлежала британским послам. Далеко не все из них справлялись с этой ролью. Бездарность, волокита, нерадивость, легкомыслие были частыми гостями и британского министерства иностранных дел, подолгу не отвечавшего ни на обычные, ни на секретные депеши своих представителей за рубежом. Но этими же качествами часто страдали главы английских посольств и миссий. Некомпетентность аристократических недорослей и бонвиванов, назначавшихся на ответственные дипломатические посты, порой достигала анекдотических размеров. Британский посол в Париже в 80-х годах герцог Дорсет был озабочен прежде всего тем, чтобы сохранить благосклонность актрисы Бачелли — агента французской разведки. Бессодержательные депеши Дорсета приводили в отчаяние Форин оффис. Секретарь посла Даниель Хейлс получил умоляющее письмо из Лондона: «Ради бога, сжальтесь над министерством и либо убедите нашего друга, герцога, писать о чем-то заслуживающем прочтения нашим повелителем, либо считайте вашего начальника отсутствующим и предоставьте возможность проявиться вашему усердию и способностям». Хейлс выполнил это указание, что, однако, помешало его карьере. Немногим лучше были посланник в Брюсселе виконт Торрингтон или посланник в Берлине Дэлримпл (позднее граф Стейр), который не унаследовал ума своего предка, руководившего в начале века английской разведкой в борьбе против якобитов. Секретарь посольства Эварт доносил, что невозможно вывести посланника из состояния пассивности и заинтересовать чем-либо серьезным. А из Мадрида Энтони Мерри писал о своем шефе — британском после графе Бьюте: «Этот человек так же способен быть послом, как я — римским папой». Историки не склонны считать такой отзыв пристрастным.

Д. Хорн, автор специальной работы «Британская дипломатическая служба. 1689–1789» (Оксфорд, 1961), считает, что сохранившиеся материалы никак не позволяют сделать в целом вывод о высоком качестве поступавшей в Лондон разведывательной информации. Одним из очевидных недостатков была неспособность постоянно поддерживать эффективность секретной службы. Если не существовало опасной внутренней оппозиции (как якобитство), то в мирное время была тенденция к резкому ограничению расходов на разведку, в результате обычно оказывавшейся неподготовленной к новой войне. Так, английский посол в Париже лорд Стормонт писал Георгу III в 1779 году, что «в настоящее время ощущается недостаток в регулярной и быстро поступающей секретной информации, и это приносит крайний вред интересам службы Вашего величества». В этих условиях порой приходилось спешно набирать агентов, от которых было очень мало толку. В 80-х годах, например, некий Хейк, в прошлом связанный с разведывательной организацией Уолтерса в Роттердаме, а также его сын выполняли какие-то особые задания английской разведки. Известный дипломат Д. Гаррис негодующе писал об их тупости и о том, что они «заинтересованы не в добывании и передаче информации, а в добывании денег». Другой английский шпион — Сен-Марк был нанят на три месяца с окладом в 60 гиней в месяц, позднее его рассчитали, так как английское посольство в Париже сочло нового агента не заслуживающим доверия.

Подавляющее большинство материалов, связанных с секретной службой в XVIII веке, уничтожено. Часть из них считалась личными бумагами министра и забиралась им с собой из архива после ухода в отставку. По расчетам проф. А. Коббена, затраты на секретную службу только министерства иностранных дел колебались в 80-х годах от 15 тыс. до 35 тыс. фунтов стерлингов, то есть составляли примерно четверть всех расходов внешнеполитического ведомства.