Семиклассницы

У печурки

Если бы в тот же вечер Дарья Леонидовна заглянула к Наташе Тихоновой, она застала бы здесь Женю и целую компанию своих семиклассниц.

Наслушавшись Наташиных рассказов о зимних вечерках в Нечаевке, девочки называли свои сборы «посиделками», хотя задача сборов была самая деловая и будничная: вытаскивать Тасю из прорыва. Не придумай Наташа такого соблазнительного названия, пожалуй, не заманить бы народ. Но одно уже слово «посиделки» настраивало на необыденный лад, была в нём какая-то влекущая прелесть.

Собирались к пяти. Первой, на полчаса раньше времени, приходила Маня Шепелева, не зря она слыла на всю школу усердницей.

— Я в себе не очень уверена, послушаю, как знают другие, может, уверюсь, — скромненьким голоском говорила она, захватывая поудобнее местечко.

Прибегала Люда Григорьева, хохотушка и охотница до всяческих сборищ. Точно в назначенный час раздавался короткий, властный звонок — все хором угадывали: Валя Кесарева! Последней являлась виновница посиделок Тася. Девочки устраивались вокруг обеденного стола, и каждая по очереди становилась учительницей. Только Тася неизменно оставалась ученицей.

Она громко вздыхала, собирая задумчивые морщинки на лбу, или, сложив в бантик розовые губки, старалась придать лицу выражение мысли и в общем была довольна ролью вечной ученицы. А вот педагоги не все вошли в роль. Женя Спивак — решительно никакая учительница!

— Раскроем скобки, — качнув чёрными метёлками, начинала Женя урок. — Вот так. Ну, что же ты не раскрываешь скобки?

— Зачем? — невинно удивлялась Тася.

— Как — зачем? Надо. Перенесём неизвестные. А теперь очень просто — приведение подобных членов. Пять икс плюс два икс…

Заметив в сонных глазах Таси выражение скуки, Женя виновато роняла:

— Не у-умею учить почему-то…

Тогда приходил час торжества Вали Кесаревой. Вот кто умел с достоинством встать во главе стола, постучать, вроде Анны Юльевны, пальцем и, внушительным голосом призвав к тишине, так уверенно вести объяснения, что математические формулы укладывались в самые бестолковые головы!

— Валечка! У тебя талант педагога, — лебезила Тася, повеселевшая и страшно довольная, что урок разжёван почти без усилий с её стороны.

Настоящие посиделки начинались, когда учебники прятались в сумки, свет гасился, Наташа разжигала печурку. Берёзовые чурки и щепки, жадно охваченные пламенем, ярко горели, изредка стреляя угольком. На стене зыбко дрожали отражения пляшущего в печурке огня. Железная труба, согнутая под потолком коленом, накалившись, светила розоватыми пятнами. Плотнее и гуще набивалась тьма по углам; в комнате становилось жарко, уютно — наступало Наташино время.

Девочки усаживались в тесный кружок на полу возле печурки, и Наташа говорила Фенину сказку:

— «В некотором царстве, в некотором государстве, в земле Рязанской жил-был русский народ. Жил, землю пахал. Сеял рожь и гречиху да репу.

Долго ли, коротко ли, случилась на земле Рязанской беда. Встала туча с вихрем и молнией, разразилась гроза: ломает леса, дубы могучие с корнем выворачивает, стелет рожь по земле. И с грозой наступила на русский народ несчётная рать. Вот когда это было, в давние времена…

У ворога в колчанах стрелы отравленные, сабли кривые, мечи острые. Носятся они на своих диких степных лошадях, как птицы-коршуны, колют и рубят — теснят русских. Ужасное было побоище на древней Рязанской земле! Бились русские насмерть. День бились, два бились. Вытоптали всё чисто поле. Стали враги русских вконец одолевать.

Вдруг, откуда ни возьмись, выезжает нашим на подмогу сильно-могучий богатырь на белом коне, а с ним сотня воинов. Гикнул богатырь — листья с деревьев осыпались. Поскакал богатырь на врагов, замахнулся мечом и пошёл направо, налево валить: сам бьёт и конем топчет. Смял со своей сотней врагов, гонит в болото.

Скачет белый конь впереди. Грива по ветру летит, из глаз сыплются искры. Ни одна вражья стрела его не заденет. И скоро, скоро от злого нашествия не будет следа!

На беду подоспел к ворогу окаянный Батый. И прямо на богатыря. И пронзил отравленной стрелой сердце. Белый конь скачет и ржёт так страшно и грустно, будто тревогу трубит, а богатырь повалился. Нога зацепилась за стремя, и колотится голова по земле, пока совсем не разобьётся. А белый конь ускакал от врагов и укрылся в болоте.

С тех пор на том болоте случается чудное чудо. Вдруг тёмной ночью послышится свист, выбежит белая лошадка с длинной гривой, почти до самой земли, и ржёт и скачет к старинному кладбищу. И тогда над могилами зажгутся огни, светят и качаются в воздухе. Белая лошадка обежит все могилы, копает копытами землю, слушает что-то и жалобно плачет. А на болоте кто-то кричит, и поёт, и свистит.

Ищет своего богатыря белый конь, а войско зовёт, авось удалый богатырь отзовётся. И когда-нибудь, может, разыщут…»

Эту сказку Фене дед Леонтий рассказывал. А деду Леонтию его дед рассказал.

В печурке чурки догорели. Затягиваясь пеплом, гасли угли. На железной трубе остыли светящиеся розовые пятна. Темнота разлилась из углов и встала за плечами у девочек.

— Не хо-очется просто так жить, хочется что-нибудь делать особенное, — в тишине промолвила Женя.

Никто не отозвался. Какое-то раздумье охватило девочек, все молча глядели, как, извиваясь зелёными ручейками под пеплом, утихает в печурке последний огонь. Только Наташа, придвинувшись ближе к Жене, ответила:

— Да.

— Пора домой, — раздался трезвый голос Вали Кесаревой.

Она поднялась и, громко стуча каблуками, зажгла свет.

И комната стала обыкновенной и будничной. Груда немытых тарелок на буфете, в беспорядке сваленные на рояле вещи и книги, обеденная кастрюля на подоконнике, откуда струйкой стекал на пол оттаявший на стекле лёд.

Когда подруги разошлись, Наташа побродила по комнате, натыкаясь на каждом шагу на недоделанную работу. Уймища этих хозяйственных дел! На душе отчего-то неспокойно, грустно немного. И хорошо. Хочется что-нибудь делать особенное!

Она села за стол, положив перед собой лист бумаги. «Составлю план на всю жизнь и не буду отступать. Выкую в себе непреклонный характер, железную волю и буду идти к намеченной цели».

Первый пункт плана: «Будущее».

И Наташа стала в тупик. Будущее — это значит: кем ты хочешь быть? Оказывается, Наташа никогда не задумывалась, кем она будет где-то далеко, впереди. Инженером, как мама? Или, как Дарья Леонидовна, учительницей? Учительница — вот тебе и всё будущее? Нет, оно — что-то другое, большое-большое, как чистое поле, и ничего определённого о нём представить нельзя.

«Кем-нибудь буду, а пока намечу общую цель», — подумала Наташа и записала в первом пункте: «Изучить все науки — анатомию, астрономию, археологию, биологию, хирургию, историю и так далее». Как знать, возможно, она станет знаменитой учёной?

Второй пункт: «Родина».

Наташа без колебаний вписала одно слово: «Подвиг!»

Третий пункт: «Дружба». И здесь ответ ясен и скор: «Во время опасности жертвовать жизнью для друга».

Четвёртый пункт: «Счастье».

Снова тупик: «Что это — счастье? Я хочу, чтобы скорее кончилась война и никогда не было войн. Чтобы нашёлся Лёнька Михеев. Чтобы к Жене вернулся отец. Чтобы хорошо было маме, Кате и мне. Чтобы всем людям было хорошо! Что такое счастье?»

Видно, Наташа неважный философ, она не умела найти формулу счастья. Можно исписать пять страниц, останется недописанных десять. «Какая у меня в жизни самая главная цель?» — опять пришло ей в голову. Она не могла решить вопроса о счастье, не зная своей главной цели. Изучить все науки? Наташа вернулась к первому пункту и скептически покачала головой. С какой стати она приплела сюда астрономию? Что-то она запуталась со своим планом на всю жизнь, придётся на время его отложить.

Кстати в прихожей раздался звонок, пришла с работы мама. Взвизгнув от радости, Наташа загребла с буфета охапку грязных тарелок и пустилась на кухню.

— Ой, мамочка! А я чаю не успела тебе вскипятить. Раздевайся, отдыхай, я мигом. Потом поговорим, ладно, мама?

Мать положила на стол авоську с капустной запеканкой и машинально взяла исписанный листок. Взяла, прочитала, долго раздумывала. Оглянувшись, она увидела свой запущенный дом. Серый слой пыли на рояле и книгах, брошенный веник, свалка какого-то хламья под столом, куча золы у печурки, в углу седые усы паутины. Мать вздохнула, присела к столу и дописала в Наташином плане пункт пятый: