Семья Наполеона

Глава восьмая Гибель Империи

На протяжении весны и лета 1812 года Наполеон и его империя казались внушительными и незыблемыми. Император довел численность армии до 800 000 человек. 150 тысяч солдат его отборных войск увязли в Испании, в то время как Великая армия перестала быть чисто французской — в ней служило около 150 тысяч немцев, около 100 тысяч итальянцев и 60 тысяч поляков Перед тем как, наконец, объявить войну России, император задумал провести в Дрездене конгресс. Он решил устроить прием при дворе для зависимых от него королей и князей, желая тем самым устрашить Александра I. Вот как писал Шатобриан; «Пролетарский монарх, он унижал королей и аристократов в своих апартаментах». Даже его тесть, австрийский император Франц, со своей супругой были вынуждены уступить право первенства императору и императрице Франции. Франца ставила в тупик привязанность дочери к супругу. «Что бы она там ни говорила, — ворчал он, — я на дух не переношу этого типа».

Сегюр сообщает, что более проницательные представители французского офицерства были глубоко встревожены устроенным спектаклем. «От их взглядов не скрылось, что эти правители покидали наполеоновский дворец и их лица и сердца переполняло горчайшее негодование».

Наполеон задержался в Дрездене до 29 мая, ожидая, что Александр запросит мира. Однако 22 июня в Данциге (Гданьске) он зачитал войскам очередное будоражащее воззвание, объявляя России войну, «Выступим маршем вперед!»

Впервые один из членов клана стал на путь открытого предательства. Шведский кронпринц отказался выступить против России, получив от последней в качестве взятки Норвегию. Если бы Швеция вступила в Финляндию, которой она лишалась в пользу России еще в 1809 году, тем самым возникла бы прямая угроза Петербургу и исход войны мог быть совершенно иным. Позднее Наполеон заявлял, будто «небольшой шведский патруль» попросту пощадил город. Но уже в июле Бернадот говорил русскому посланнику: «Мне известен один-единственный способ спасти Европу — это разгромить «чудовище».

24 июня император переправился через реку Неман у Ковно (Каунаса), ступив на принадлежащие России польские земли Российская армия насчитывала 450 тысяч человек и 160 тысяч имела в резерве. Евгений де Богарне и Жером каждый имели под своей командой корпус в центральной группе войск. Король Неаполитанский был назначен Великим магистром императорской кавалерии во главе величайшего войска, какого Европа не видела со времен средних веков.

Вице-король во главе столь любимой им итальянской армии, как всегда, проявил себя настоящим профессиональным воякой. Ему было не до жеманства. В отличие от Евгения де Богарне, Жером экипировал себя в свойственной ему манере, захватив с собой в поход целый гардероб штатской одежды, охотничьих костюмов и более 50 военных мундиров, 200 рубашек, 60 пар сапог и 318 шелковых платков, о которых пеклись десять лакеев. Все это занимало семь повозок. Другие повозки были нагружены палатками, постельным бельем, мебелью, коврами, обеденным сервизами, несессерами. Имелся там и серебряный ночной горшок. Не забыл Жером и несколько ящиков столь любимого им шампанского. Он пребывал в полной уверенности, что вскоре обменяет свою корону на польскую, и поэтому вместе со своими прихлебателями провел последние перед кампанией месяцы, пуская на ветер те жалкие остатки средств, что еще сохранились в казне. Барон Кудельштейн (бывший Ла Флеш, супруг любовницы короля Женни) пытался кое-как свести бюджет 1812 года. Все снаряжение, которое Жером взял с собой в поход, было оплачено благодаря займам, полученным им от дяди Феша. Графиня Потоцкая, увидев «маленького короля Вестфалии» по пути на фронт, прокомментировала это следующим образом «Он играл в свое царствование, точно так же, как маленькие девочки играют во взрослых женщин» Она добавляет, что ходили совершенно невероятные слухи, будто Жером каждое утро купался в роме, а каждый вечер — в молоке. Утверждали, будто «слуги затем разливали жидкость по бутылкам и продавали ее» В его отсутствие Екатерина оставалась регентшей Вестфалии, однако министры не обращали на нее ровно никакого внимания. Однажды она затребовала отчет о финансовом положении королевства. Ознакомившись с ним, королева в слезах удалилась в спальню.

Король Иоахим также отправился на войну, как и подобает монарху За ним следовал гигантский багаж, в котором нашлось место даже духам. Имелся также полный штат камергеров, конюхов, пажей, лакеев и лучших парижских поваров. Мюрат придумал для себя новую форму. Сапоги на нем были желтого, цвета, панталоны алыми с золотыми галунами, мундир небесно-голубым и также украшен золотым позументом, а его доломан малинового бархата был подбит соболем. Украшенная золотым позументом треуголка Мюрата была огромных размеров, даже с точки зрения моды тех дней, и увенчана белыми страусовыми перьями, которые крепились крупной бриллиантовой брошью. Его позолоченная шпага и золотой ремень сверкали бриллиантами, как и пистолеты, торчавшие из усыпанной самоцветами кобуры, сияли золотом, рубинами, изумрудами и сапфирами. Когда Мюрат гарцевал на одном из шестидесяти великолепных скакунов, взятых им с собою в поход, конь под ним щеголял попоной из тигровой шкуры, золотой уздечкой и золотыми стременами. Став королем, Мюрат не часто разъезжал верхом, предпочитая во время долгих переходов путешествовать в шикарно обустроенной карете.

Основная армия русского императора под командованием генерала Барклая де Толли охраняла дорогу на Петербург, в то время как вторая, меньшая численностью, под командованием князя Багратиона прикрывала дорогу на Москву Обе они, применяя тактику выжженной земли, отступали перед французами. 28 июня Наполеон, войдя в Вильно, обнаружил, что все запасы, на которые он рассчитывал, уничтожены. Стояла изнурительная жара, солдаты валились десятками от сердечных приступов, а у лошадей воспалялись копыта. Постоянно приходилось отбивать атаки казаков Оказавшись в своей стихии, неаполитанский король охотился за казачьими отрядами и, зачастую лично возглавляя атаки. Однажды он угодил в довольно рискованную ситуацию и даже был вынужден вытащить свою усыпанную самоцветами шпагу. Однако один из его солдат успел вовремя сразить казака, замахнувшегося на короля саблей. Великая армия к концу июля потеряла не только около трети своей численности, но и стала ощущать катастрофическую нехватку лошадей.

Жером начал кампанию в весьма приподнятом настроении. Он с воодушевлением привел порученные ему войска через Неман в Гродно. Здесь в же русские оказывали чисто символическое сопротивление, и тем не менее Жером настаивал на том, чтобы захват города считался громкой победой Когда же ветеран былых сражений генерал Вандамм пожаловался, что его войска сбиты с толку противоречивыми приказами короля, Жером отстранил его от командования. Затем король Вестфалии не сумел поддержать Понятовского в попытке заманить Багратиона в западню Император резюмировал это следующим образом «Полностью игнорируя правила ведения войны и мои распоряжения, он умудрился дать тем самым Багратиону необходимое для отступления время, что тот теперь и делает совершенно беспрепятственно». Король Вестфалии тем временем хвастал, что Наполеон «должен быть весьма доволен тем, чего достиг его правый фланг». Император пытался скрыть промахи своего брата, объявив, что Багратиону удалось ускользнуть лишь благодаря «сильной грозе», из-за которой король Вестфалии лишился возможности выйти из Гродно. Вскоре Жером попытался командовать маршалом Даву. В ответ суровый воин, которому уже не раз случалось хлебнуть с королем горя, извлек тайный приказ императора, согласно которому король Вестфалии был у него в подчинении.

Сгорая от гнева и унижения, король Жером быстро сочинил послание Наполеону с требованием своей отставки, где заявлял, что, помимо только что перенесенного оскорбления его достоинства, он в любом случае не намерен подчиняться кому бы то ни было. Несмотря на распоряжение брата «оставаться с Великой армией», Жером двумя днями позже покинул фронт. Лишившись командования, корпус Жерома оказался на несколько дней выведенным из строя и не поддержал Даву, когда тот атаковал Могилев, лишив его тем самым возможности одержать решительную победу. В Варшаве король получил от супруги письмо. Она умоляла его не покидать армии, пока он не добьется выдающихся успехов, однако Жером уже 11 августа[16] вернулся к ней в Наполеонсхоэ, за неделю до того, как очам императора предстал Смоленск. Подданным Жерома сообщалось, что «Его вестфальское величество изволили вернуться исключительно по причине слабого здоровья, резко ухудшившегося вследствие тягот военной кампании». Вскоре Жером нашел утешение в дорогих вечеринках и любовницах, которые, ничуть не стесняясь, разгуливали перед бедной королевой Екатериной в ее собственном доме. 13 ноября был устроен бал в честь открытия в Касселе новой статуи Наполеона — за день до того, как Великая армия начала свое позорное отступление из. Смоленска. Редко кому из вестфальского корпуса посчастливилось вернуться живым из России. Однако той зимой балы в Наполеонсхоэ были пышнее обычного, а Кассельская опера затмевала Парижскую.

Тем не менее Жерома ждал тяжелый удар, когда одна из его любовниц, баронесса Кудельштейн, т. е. Женни Ла Флеш, удрала с братом Екатерины, князем Паулем Вюртембергским.

Бородино 7 сентября стало последней победой императора-завоевателя.[17] Кутузов, сменивший Барклая де Толли, не стал повторять ошибки последнего — стремления во что-бы то ни стало вступить в решающее сражение. Мюрат вел себя подобно демону. Спешившись и зажав в руках штык, он возглавил решающую атаку пехоты, а затем снова верхом повел за собой свою кавалерию, подбадривая ветеранов. «Солдаты Фриана, вы герои!» — сказал — он солдатам генерала Фриана, когда те, обагрив кровью штыки, отбили атаку кирасиров неприятеля. И хотя около 50 тысяч русских были убиты, ранены или взяты в плен, сам Наполеон потерял около 24 тысяч убитыми и ранеными, а 7 тысяч его солдат оказались захвачены в плен русскими. Это была пиррова победа, даже несмотря на то, что князь Багратион остался лежать на поле боя, а дорога на Москву была теперь открыта. (В числе погибших оказался и друг Полины Канувиль — у него на шее нашли ее миниатюру).

14 сентября неаполитанский король возглавил триумфальный вход в Москву, гарцуя во главе эскадрона польских уланов. В ту же ночь в столице вспыхнули нарочно устроенные русскими пожары, которые продолжались 5 дней. Около четырех пятых города выгорели дотла, однако для французов нашлось кое-какое жилье и запасы провианта на несколько недель. Император остался в Москве, пребывая в уверенности, что Александр I запросит мира. Евгений де Богарне совершенно верно догадался, что царь намеренно желал, чтобы Наполеон как можно дольше задержался в разрушенном городе. Доверенные лица царя тянули с переговорами, притворно прощупывая почву для перемирия. В конце концов Наполеон принял решение оставить захваченный им город. Иоахим получил задание расчистить путь от казаков, которые снова стали давать о себе знать. Король написал генералу Бельяру, раненому главе штаба, что он и его солдаты едва не умирают с голоду и вообще устали носиться галопом от амбара к амбару.

Отступление началось 19 октября. 80 тысяч войск выступили маршем из Москвы в сопровождении 50 тысяч мирных граждан, в числе которых были женщины и дети. 24 октября Евгений вместе со своей итальянской королевской гвардией при поддержке французских частей встретился с Кутузовым у Малоярославца, в 70 милях от Москвы. Этот маленький городок семь раз переходил из рук в руки, прежде чем окончательно удалось изгнать оттуда русских. Тем не менее Кутузов вынудил захватчиков продол жить отступление по той же дороге, по которой они и пришли, по совершенно опустошенной земле, обрекая тем самым армию Наполеона на катастрофу. 1 ноября был первый сильный снегопад. Многие солдаты не имели даже шинелей, т. к. побросали их за ненадобностью во время летней изнуряющей жары еще в начале вторжения. Двумя днями позже Евгений подвергался нападению у Вязьмы, но после семи часов ожесточенного боя ему удалось отбросить неприятеля. Описывая это сражение, Сегюр замечает, что вице-король, «безусловно, не был из числа тех генералов, что получили свои чины исключительно благодаря фаворитизму. Те всегда оказывались неспособны предвидеть опасность, их постоянно захватывали врасплох по причине недостатка опыта. Он (Евгений) сразу распознал угрозу и точно знал, что ему делать». 6 ноября начался ужасный снегопад. Наступила русская зима.

Ее последствия для лошадей оказались такой же катастрофой, как и для людей. Снег закрыл собой скудные остатки растительности, и лошадям было нечего есть. Когда французские солдаты 9 ноября снова оказались у стен Смоленска, от кавалерии оставалось всего 4 с половиной тысячи верховых лошадей. Это означало не только фактический конец кавалерии, не хватало лошадей, чтобы тянуть подводы. К холоду прибавился повальный голод. Даже самые высшие офицеры были вынуждены идти пешком, включая самого императора, Мюрата и Евгения Богарне.

Когда Великая армия достигла Смоленска, оказалось, что продовольственное снабжение отсутствует. Провианта не было. Отступление сквозь снега продолжалось дальше. На подступах к Смоленску итальянская армия была полностью уничтожена ее преследователями на переправе через реку Вопь. Евгению удалось спасти лишь горстку людей. Свидетель тех событий Коленкур вспоминает: «Все, — чего можно было добиться мужеством, следуя примеру бравого и преданного командира, было сделано, но напрасно». 11 ноября вице-король писал в Италию супруге, что не брился вот уже десять дней и отрастил себе бороду на манер монаха-капуцина. Тем не менее он нашел в себе силы возглавить остатки вверенных ему войск, чтобы броситься на подмогу маршалу Нею, который оказался отрезанным.

В конце ноября Наполеон и 12 тысяч оставшихся у него солдат по двум понтонным мостам переправились через Березину — жуткая переправа, во время которой больше народу нашло смерть в ледяных водах реки, чем под огнем русских, пытаясь воссоединиться с корпусами Удино и Виктора. Все вместе начали откатываться к Неману. Свирепствовали морозы, достигая 20, а то и 30 градусов. Только в течение трех дней Наполеон лишился 20 тысяч человек.

Отложив в сторону ружье, которое он носил на плече, подобно рядовому бойцу, Евгений писал другу «Наши друзья и товарищи валятся на марше и гибнут от усталости, истощения и холодов. Мои итальянцы мрут, как мухи. От королевской гвардии осталось не больше сотни людей. Как счастливы мы будем, когда в один прекрасный день снова увидим родимый кров. Это слишком дорого нам обходится» За Неманом император потерял убитыми и пленными около 380 тысяч. Когда 30 декабря маршал Ней с ружьем в руке последним из французов переправился через Неман, всего 4 тысячи человек — офицеров, солдат из остатков молодой и новой гвардии — все еще сохраняли боевой порядок.

5 декабря Наполеон оставил свою армию у Молодечно, передав командование Мюрату, и на санях возвратился во Францию. До него из Парижа дошла весть, что там имела место попытка захвата власти. Генерал Мале, фанатичный республиканец, объявил, что император якобы погиб в России. И хотя переворот провалился, тем не менее авантюра Мале повергла Наполеона в ужас. Особенно его потрясло то, что никому даже в голову не пришло объявить римского короля императором Наполеоном II. Промчавшись через всею Германию в наемной карете с зашторенными окнами — никто даже не догадывался, что же случилось там, в России, — император 18 декабря 1812 года совершенно неожиданно для всех объявился в Тюильри. Через сорок восемь часов в «Монитере» был опубликован составленный им самим бюллетень, в котором как можно мягче говорилось о катастрофе, постигшей императора в России. Заканчивался бюллетень на бодрой ноте: «Здоровье Его величества никогда не было столь отменным».

Неаполитанский король, деморализованный уже тем, что вынужден идти пешком, отнюдь не обрадовался возложенным на него обязанностям. Распоряжения Наполеона были предельно лаконичны: собрать армию у Вильно, атаковать русских, удержать за собой западный берег Немана и стать вдоль реки на зимние квартиры. Позднее Наполеон следующим образом отозвался об Иоахиме: «Это выше моего понимания, как такой храбрец мог столь часто вести себя как последний трус». Добравшись 8 декабря до Вильно и обнаружив, что некогда дружелюбное местное население настроено враждебно, Иоахим заявил: «Я не собираюсь угодить в ловушку в этой дыре». И быстренько покинул город, хотя там было полно боеприпасов и продовольствия Десять дней спустя Иоахим созвал в Гумбиннене, в Восточной Пруссии, военный совет. Мюрат отвел все войска к этому месту, заявив, что бы там ни считал император, по его личному мнению, удержать берег Немана нет никакой возможности, а посему следует отступать дальше. В ответ на громкие неодобрительные возгласы он прокричал: «Как мы можем спасти этого безумца? Во всей Европе не найдется ни единого короля, который бы верил его обещаниям или подписанным с ним договорам. Что касается меня, то я весьма сожалею, что не внял предложениям англичан Прояви я благоразумие, я бы и по сей день спокойно сидел на троне, как австрийский император или король Пруссии». Маршал Даву язвительно прервал его. «Но то суверены милостью божьей, унаследовавшие трон от предков и пользующиеся традиционной преданностью своих народов. Ты же стал королем милостью Наполеона и ценой французской крови. И теперь ты ослеплен чернейшей неблагодарностью».

Мюрат поспешно перевел дискуссию к планам переноса ставки в Кенигсбарг. Однако тайно он отправил двух неаполитанцев из своего штаба — герцога Карафа де Нойа и князя Кариати, имевших родственников в Вене, — с поручением к Меттерниху, чтобы прозондировать почву на предмет возможности заключения с австрийцами конфиденциального соглашения, которое гарантировало бы Мюрату его корону в случае краха Французской империи 26 декабря, узнав, что прусские части в массовом порядке переходят на сторону русских, Иоахим решил, что Кенигсберг также надлежит оставить, и перевел свою ставку дальше на запад. Более того, ему не давали покоя скандальные слухи, будто в его отсутствие Каролина правила Неаполем на правах регента, причем проявляла при этом возмутительную независимость в поступках и суждениях, и окружила себя роем новых любовников.

15 января король Иоахим написал Наполеону, что он весьма неохотно оставляет командование Великой армией «исключительно по причине здоровья, которое за последние пять-шесть дней ухудшилось настолько, что я не в состоянии добросовестно заниматься административными вопросами». В постскриптуме Мюрат добавил: «У меня лихорадка и симптомы серьезного приступа желтухи».

Двумя днями позже он исчез из Познани, куда, наконец, перевел свою ставку. Мюрат выждал ровно столько, пока туда пришел Евгений и принял у него командование. Через две недели неустанной скачки король Иоахим вернулся к себе в Неаполь. «Недурно для больного!» — прокомментировал с улыбкой Евгений, когда до него дошла эта новость. За два дня до ее воссоединения с Иоахимом Каролина получила от брата довольно резкое письмо: «Твой муж, неаполитанский король, бросил армию на произвол судьбы. Он бывает храбр на поле боя, но становится слабее женщины или монаха, как только враг исчезает из виду. Он начисто лишен стойкости духа. Я поручаю тебе довести до него, что я весьма недоволен его поведением».

Кажется странным, почему Наполеон сразу не доверил командование вице-королю. Генерал Коленкур подозревал, что императору не хотелось, «чтобы Евгений очередным успехом поднял себя в глазах окружающих». Итальянские офицеры жаловались, что только Ней удостоился похвалы за проявленное во время отступления мужество, хотя Евгений проявил ничуть не меньший героизм Возможно, император всеми силами пытался обезличить человека, способного в один прекрасный день стать соперником римскому королю. Однако вице-король не стал принимать это близко с сердцу и реорганизовал армию Он искал и находил лазареты, поднимал боевой дух, устраивая парады, сформировал новый наблюдательный корпус, набирал новобранцев, проводил перегруппировку — и все это несмотря на душераздирающие призывы Августины Амелии вернуться домой.

Когда в марте 1813 года прусский король объявил Франции войну, Евгений отказался подчиниться приказу отчима сжечь Берлин и отвел войска за Эльбу К весне он имел 60 тысяч здоровых солдат, пушки и лошадей.

Наполеон мрачно ждал, когда Европа восстанет против него. Вскоре Бернадот, высадившись в Штральзунде с 35 тысячами шведских войск, соединится с русскими и пруссаками. Австрия тоже под шумок вооружалась, хотя и оставаясь на тот момент нейтральной. Тем не менее император был далеко еще не сломлен и свято верил в свою «звезду». Во всей старой Европе остался один-единственный суверен, с которым, он надеялся, ему удастся заключить союз. То был Пий VII. Пять дней продолжались в Фонтенбло уединенные споры между ними. 25 января папа подписал проект Конкордата. Мария-Луиза, ожидая, что сам понтифик коронует ее императрицей в Соборе Парижской богоматери, восторженно писала отцу: «Император уладил все дела христианского мира». Однако верные прозорливым предчувствиям, выработанным курией за многие века дипломатии, советники Пия тотчас распознали, какие последствия может повлечь за собой отступление из Москвы. (В Риме Святая Анна-Мария Тайджи предвещала неминуемое падение Наполеона). 24 марта Пий известил императора, что отказывается от подписания соглашения.

Сенат одобрил просьбу Наполеона провести призыв еще 350 тысяч новобранцев, однако предполагалось, что 150 тысяч из них будут составлять не достигшие совершеннолетия юноши. Эти бедные мальчики получили прозвище «марии-луизы», что вряд ли можно считать знаком любви французов к правящей династии. И если какая-нибудь французская семья сама еще не потеряла сына, то ей всегда была известна другая, по соседству, чей юноша был принесен в жертву спасению режима. И даже немолодые буржуа национальной гвардии подлежали службе за границей.

В результате к весне 1813 года Наполеон набрал новую армию в 200 тысяч человек, правда, офицеры до этого в глаза не видели тех солдат, которых теперь вели за собой в Германию, а большинство прапорщиков получили лычки лишь накануне отъезда. Самой сложной проблемой оказалась дороговизна хороших лошадей. Верховых кавалерийских лошадей и артиллерийских тяжеловозов, погибших в России, заменила собой пестрая коллекция заезженных или вовсе негодных, списанных кляч.

Более того, император догадывался, что волей-неволей ему придется бросить Жозефа на произвол судьбы. Он прозорливо предвидел, что Веллингтон, бывший в то время главнокомандующим не только английской, но также испанской и португальской армий, не замедлит нанести удар по Северной Испании, которая уже была объята восстанием против французских оккупантов. В январе Наполеон сказал военному министру: «Передайте еще раз мой приказ королю Испании перевести ставку в Вальядолид, удерживать Мадрид лишь силами передовых частей, передислоцировав как можно больше людей на север и в Арагон, чтобы тем самым заставить Северную Испанию покориться» Снова и снова император слал Жозефу приказы подтянуть силы к Вальядолиду Однако его брат, как всегда, предпочитал показное могущество взвешенным действиям и поэтому упрямо стоял на том, что покинуть столицу для, него равносильно отречению. Когда же Жозеф в конце марта, покинул-таки Мадрид, то, хотя и принял на себя командование всеми боевыми операциями, все же проводил свое время в обустройстве вальядолидского двора и почти не интересовался военными делами. В результате он оказался перед лицом весеннего наступления Веллингтона, имея в своем распоряжении не более 30 тысяч войск, в то время как в тылу у него Северная Испания была занята повстанцами.

В отличие от Жозефа, Жером проявил себя реалистом. Брат объяснил ему, что решающая война будет проходить на его границах, и поэтому Жером не сомневался, что в глазах своих подданных он представляется не кем иным, как иностранцем-марионеткой. Не случайно он испытывал значительные трудности при наборе новобранцев в новую вестфальскую армию. И хотя сам он оставался в Касселе, Жером с несвойственной ему заботой отправил 10 марта королеву Екатерину со всеми домочадцами от греха подальше в Париж, несмотря на настойчивые требования Наполеона, чтобы она ни в коем случае не покидала Вестфалию. Ее отъезд лишил присутствия духа последних из оставшихся у Жерома преданных граждан.

Луи, нашедший приют в Граце, давно предсказал что война с Россией кончится для его брата крахом, однако его пророчество основывалось скорее на присущем ему пессимизме, нежели на даре предвидения Теперь же он предложил императору свои услуги, но только взамен на свое возвращение на голландский трон. Ему твердо дали понять, что такое условие невыполнимо, хотя его с радостью примут дома во Франции. Бывший король Голландии, оскорбившись, остался в Граце, настаивая на том, что он-де голландец, а не француз. И даже «мадам мать» оказалась бессильна убедить его, что возвращение домой будет расценено как «благородный шаг».

Люсьен, как всегда, горел желанием играть в государственного деятеля и идти наперекор любой политике императора, какой бы та ни была.

Когда до него дошла весть о русской катастрофе и заговоре Мале, Люсьен через своего знакомого полковника Лейтона обратился из Вустершира к британскому министру иностранных дел лорду Каслри с предложением, что в случае гибели Наполеона, преемником того на троне должен стать не римский король, а миролюбивый Жозеф. Это позволит Фердинанду VII незамедлительно вернуться в Испанию. Каслри ограничился вежливым ответом — у него не было ни малейших намерений принимать это предложение.

В январе 1813 года Люсьен возобновил переписку с министром иностранных дел. На этот раз он предложил план, согласно которому и император, и Жозеф сохраняли за собой свои короны. Он даже предложил свои услуги в качестве посредника для переговоров с Наполеоном. Разумеется, и на это предложение Каслри ответил вежливым отказом.

Единственным из членов клана, кто никак не прокомментировал отступление от Москвы и его последствия, была Полина. Даже Летиция упрекнула дочь за то, что Полина не написала императору, дабы выразить свое сочувствие. Полина провела большую часть 1812 года, тихо излечивая свои хвори и ипохондрию в Экс-ле-Бен. Там она предавалась лодочным прогулкам по озеру Бурже и обзавелась парой новых поклонников. В сорок девять лет Франсуа-Жозеф Тальма, звезда «Комеди Франсез», начинавший свою карьеру как дантист, был самым знаменитым трагедийным актером Франции тех дней, блистая во всех классических ролях Корнеля и Расина, и уже замахивался на Шекспира. Наполеон глубоко восхищался им и даже дважды оплатил его долги. Со своей стороны Тальма буквально боготворил своего патрона; роялисты поговаривали, будто он давал императору уроки красноречия и умения держать себя.

И хотя Тальма в ту пору был уже далеко не молод и, пожалуй, немного грузноват, однако тотчас без ума влюбился в эту неземную сильфиду Полину, как только летом того года приехал поправить здоровье на водах Экса. Он слал ей страстные цветистые послания, которые ради соблюдения приличий адресовал мадам Софи: «Полина, ты не в состоянии представить глубину моей любви к тебе или сердечных ран, нанесенных мне тобой… Была ли еще на свете судьба, подобная моей? Боже, как я несчастен!» Что было прагматично с его стороны, он также искал ее содействия в получении лицензии на экспорт товаров в Англию для одного торгового дома, в котором имел свою долю. Полина не стала отвечать на его письма или же добывать ему лицензию, и, судя по всему, не пустила его к себе в постель. С другой стороны, она несомненно спала с полковником Антуаном Дюшаном. Этот молодец, офицер-артиллерист в синем мундире, происходил из семьи гренобльских банкиров. Он был не только ее ровесником, но также, подобно Канувилю, отличался мужественностью и красотой. Он объявился в Эксе примерно в то время, что и Тальма, поправить здоровье после тяжелого ранения, полученного им во время осады Валенсии, и вскоре проникся истинной преданностью к этой странной хворающей принцессе. Он утешал ее, когда до нее дошла весть о гибели Канувиля. Полина была настолько потрясена, что несколько дней отказывалась от пищи.

К исходу 1812 года Дюшан, однако, настолько поправился, что смог вернуться к своим пушкам, и так храбро сражался в новом году у Лейпцига, что был возведен в бароны империи.

1 мая 1813 года император и его новая армия соединились с частями Евгения на берегах реки Заале в Саксонии. На следующий день у Лютцена ПО тысяч французов одержали победу над 75 тысячной армией русских и пруссаков под командованием генерала Витгенштейна. Император пришел в восторг от того, как его «марии-луизы» проявили себя, или же, по-крайней мере, сделал вид. «За последние двадцать лет, что я командовал французской армией, мне ни разу не доводилось видеть такую храбрость и такую преданность, — сказал он, обращаясь к солдатам. — «Мои юные бойцы! Честь и мужество сочатся из каждой поры на вашей коже!»

Тем не менее маршал Бессьер пал в бою, ни одна пушка и ни один солдат не были захвачены у неприятеля, а малочисленность кавалерии не позволила французам развернуть широкое преследование и до конца использовать одержанную победу. Император обиженно попрекал вице-короля; «Сын мой! Вчерашний день мог стать таким прекрасным, если бы ты захватил для меня три тысячи пленных. Ну почему ты не сумел прислать мне ни единой души, ведь местность была такова, что неприятель был не в состоянии правильно пользоваться лошадьми?» После того как Евгений занял Дрезден, ему наконец-то было дозволено вернуться к себе в Милан. С тех пор ему больше не было суждено снова увидеть «отца», хотя он и сумел еще до конца лета послать Наполеону из Италии 45 тысяч свежих пехотинцев и 2 тысячи кавалеристов, что можно было рассматривать как настоящее чудо.

Тем временем Наполеону удалось одержать еще одну победу. Это случилось 21–22 мая у Баутцена, хотя французы потеряли там 15 тысяч человек, по сравнению с 10 тысячами солдат неприятеля. Среди погибших оказался и маршал Дюрок, что явилось для императора весьма горькой потерей. Как и при Лютцене, малочисленность кавалерии сделала невозможным воспользоваться победой до конца. «Как? Никаких результатов? Ни пушек, ни пленных? — недовольно возмущался император. — Эти люди не желают мне оставить даже гвоздя от подковы!»

4 июня было подписано Плесвицкое перемирие. Оно явилось серьезной ошибкой со стороны Наполеона, который полагал, что сумеет вдвое увеличить численность своих сил и, что самое главное, укрепить кавалерию. Император не сумел правильно оценить трудности, испытываемые русскими и пруссаками при пополнении их собственных армий, а также того, что они вполне обоснованно ожидали, когда к ним присоединится Австрия.

На практике это означало неофициальное перемирие и со Швецией. Бернадот запаниковал, жалуясь, что сначала союзники предложили ему стать императором, а теперь дружно предают его. Бернадот кричал, что в любом случае скорее предпочтет удалиться в Лапландию, чем править такой «деградировавшей нацией», как французы. Ведь если перемирие обернется миром, это положит конец его планам прибрать к рукам Норвегию. В придачу к его тревогам, в Стокгольме Карл XIII был дряхл и, судя по всему, близок к кончине, в то время как кое-кто из знаменитого своей непокорностью шведского офицерского корпуса явно недолюбливал «этого проклятого французишку» Но у Наполеона вовсе не было желания заключать всеобщий мир.

26 июня Меттерних имел историческую беседу с императором во дворце Марколини в Дрездене Ему было прекрасно известно, что императорская армия в Испании разбита наголову. Меттерних передал Наполеону, что австрийский император готов выступить посредником на переговорах и добьется мира, если Франция в ответ согласится восстановить Пруссию в границах 1806 года, вернуть Австрии Иллирию, упразднить Великое герцогство Варшавское и отказаться от протектората Рейнской Конфедерации. В обмен Франция сохранит свои естественные границы по Рейну и Альпам, а также Голландию, Вестфалию и Италию.

Мюрату оставлялось его неаполитанское королевство. О шведских интересах не было сказано ни слова. Меттерних мог позволить себе некую откровенность. Вот что он сказал Наполеону: «Я видел ваших солдат. Это еще дети. Ваше величество пребывает в убеждении, что ваша страна не может без вас обойтись. Но разве вы тоже не нуждаетесь в своей стране? Когда эта армия подростков, что вы набрали, ляжет костьми, что вы тогда намерены делать?» Император был настолько взбешен, что закинул шляпу в угол комнаты, воскликнув при этом: «я вырос на поле боя, и на моем месте любой был бы готов пожертвовать миллионом солдат!» Эту мысль он пояснил со всей откровенностью: «Ваши правители, которые уже родились на троне, могут позволить себе двадцать поражений, зная, что все равно сохранят за собой престол. Для меня это непозволительно, Я сам сотворил себя». Затем Наполеон пожаловался, что совершил «непростительную ошибку», женившись на дочери императора Франца. «Взяв в жены эрцгерцогиню, я надеялся соединить прошлое и настоящее, готические предрассудки с идеями моей собственной страны. Я допустил ошибку и сегодня понимаю, как я был неправ. Вполне возможно, что это будет стоить мне трона, но вместе с собой я увлеку в могилу весь мир!» Когда Наполеон покинул его, Меттерних, не выдержав, воскликнул: «Вы погибли, сир!» Тем не менее перемирие было продлено, а в Праге начались мирные переговоры. Однако уже на Святой Елене Наполеон признавался: «Сказать по правде, я вовсе не собирался заключать в Праге никакого мира».

В эти решающие для него дни император, казалось, полностью проигнорировал события на втором фронте, в Испании, где увязли более 100 тысяч солдат отборных войск. 13 мая Веллингтон перешел в наступление у португальской границы. Король Жозеф, взявший на себя командование армией, по совету маршала Журдана, временно слегшего в лихорадке, покинул Вальядолид и перенес ставку сначала в Бургос, а затем в Виторию.

Именно здесь 21 июня, за пять дней до аудиенции Меттерниха с его августейшим братом, Жозеф и вся его армия потерпели невосполнимое поражение. И в том не вина солдат, не имевших настоящего плана действий, — накануне король провел целый день, развлекаясь с маркизой де Монте Эрмоза Французы потеряли много тысяч пленными, 150 пушек, 1500 фур и военную казну, в которой хранилось в переводе на фунты около миллиона, а также карету Жозефа вместе с короной и регалиями. Сам король спасся бегством и, преодолев Пиренеи, 28 июня нашел убежище во Франции. Если не считать нескольких приграничных городов, от его королевства практически ничего не осталось. Позже, услышав о разгроме Жозефа, Наполеон прокомментировал: «Все непоправимые ошибки в Испании происходят из-за моей чрезмерной доброты к королю, который не только не знает, как командовать армией, но к тому же не в состоянии правильно оценить свои способности, чтобы доверить командование настоящему солдату».

Известие о поражении при Виттории подтолкнуло австрийского императора и Меттерниха к принятию решения вступить в войну на стороне союзников. До этого они опасались, что крупные резервы закаленных в боях войск из Испании будут переброшены на подкрепление Наполеону. Теперь им стало ясно, что такая возможность начисто исключалась. «Хосе Примере» привел к гибели собственного брата.

Жозеф вернулся к супруге в Морфонтен. Если верить Гортензии, которая навестила их там во второй половине 1813 года, Жюли вряд ли восприняла его возвращение как подарок судьбы.

«Королева разделила его отставку. Можно было только восхищаться ее сочувствием, добротой ее души и самопожертвованием. Она так же, как и я, совершенно равнодушна к титулам и званиям и, подобно мне, отнюдь не считает их залогом счастья. Ее супруг, полная противоположность Луи, сделал ее совершенно несчастной, но только по иной причине. Совершенно с ней не считаясь, будучи прямо-таки помешанным на женщинах, он не обращал на нее ровно никакого внимания и часто бывал с ней груб. Ее семейные неурядицы живо напомнили мне ту жизнь, которая долго была и моим уделом».

В том же самом пассаже Гортензия называет Жюли «рабыней и весьма несчастной».

Слепленный на скорую руку конгломерат территорий, получивший громкое имя королевства Вестфальского, начал трещать по швам еще весной 1813 года. В Касселе возникла паника, и французские чиновники начали потихоньку уносить ноги уже в апреле. Каждое утро поступали все новые и новые донесения о том, что вестфальскую армию захлестнуло дезертирство. Даже король «Иеронимус Наполео» вынужден был признать, что его армия — новобранцы, призванные заменить тех, кто пал в России — и он не ведает, какова ее численность. В конце апреля прибытие французских и польских соединений вселило в него временную уверенность. Жером оскорбился, что брат даже не удостоил его аудиенции, не говоря уже о том, чтобы доверить ему ответственное командование, что, по мнению Жерома, полагалось ему по рангу.

Он даже не догадывался, насколько разочарован был император его поведением во время русской кампании. Когда же, наконец, он был принят Наполеоном во время пребывания последнего в Дрездене, они не обсуждали военных вопросов. Узнав, что Бетси Патерсон наконец-то согласилась на развод и расторжение брака было одобрено Конгрессом, Жером решил развестись со своей замечательной, но, увы, бездетной супругой Екатериной (Его вовсе не заботило, что тем самым он нанесет глубочайшее оскорбление Вюртембергу) и взять в жены третьим браком княгиню Левенштейн, которая уже ждала от него ребенка. Жером надеялся, что этот брак можно устроить как можно быстрее, чтобы она успела наградить его законным наследником. Однако ему в резкой форме было сказано оставить эту идею. Тем временем вестфальская армия неуклонно несла новые потери от дезертирства. Лишь благодаря перемирию окончательный крах королевства Жерома наступил чуть позднее.

В Неаполе Иоахим и Каролина всеми правдами и неправдами пытались удержаться на плаву. Король Иоахим втайне вступил в затяжные переговоры с Меттернихом, с которым обменивался посланиями через своего доверенного князя Кариати. Последний в конце апреля получил назначение неаполитанского посланника в Вене. Одновременно Мюрат через своего министра полиции герцога Кампокьяро попытался установить контакты с представителем британских сил на Сицилии лордом Уильямом Бентинком. Вообще, пока длилось заключенное в Германии перемирие, Мюрат пребывал в агонии нерешительности; победы его шурина при Лютцене и Баутцене заставили его призадуматься над жизнеспособностью Французской империи. Наполеон легко догадался, что у Мюрата на уме, хотя и не мог заставить себя подозревать сестру. 18 июня Иоахим пообещал австрийцам, что если те вступят в войну на стороне русских и пруссаков, то он выступит против Наполеона в Италии, имея 30 тысяч солдат. Но пойдут ли на это австрийцы? 3 июля Каролина написала брату, обратившись к нему с просьбой проявить большее расположение к ее супругу. На следующий день сам король отправил послание в Дрезден, предлагая свои услуги. «Прошу Вас, сир, снова проникнуться уверенностью, скрепленной двумя десятками лет проверенной преданности, — умолял Мюрат. — Помните, сир, что я считаю для себя честью командовать неаполитанскими войсками, сражающимися во имя Вас, а также то, что я способен закончить мою благородную карьеру (она вся прошла под Вашим покровительством), лишившись трона и жизни, но только не пожертвовав честью». Император ответил Каролине, а не Иоахиму, выразив свое недовольство, что ее супруг не посылает обещанного подкрепления, а сам ведет переговоры с врагом. Если же он неправ, то пусть король лично пожалует в Дрезден. Каролина ответила, что Иоахим слишком умен, чтобы позволить врагам императора заманить себя в западню, и поэтому он приедет опровергнуть всю эту клевету, поскольку не в состоянии жить дальше, не любя при этом Наполеона и не служа ему. Мюрат выехал из Неаполя в Дрезден 2 августа. На следующий день ему встретился курьер с секретными депешами от Кариати в Вене. Поскольку Мюрат не мог сам прочитать депеши, то велел курьеру везти их дальше в Неаполь, а сам галопом поскакал дальше, в Германию. В этих депешах королю сообщалось, что Австрия намерена объявить Франции войну.

Второй представитель мужской половины клана, правящий в Италии Евгений, был все еще предан, хотя и не питал особых иллюзий. Вполне возможно, что поначалу он тешил себя надеждами по поводу будущего, однако они были омрачены недавней гибелью двух его ближайших друзей, маршалов Бессьера и Дюрока. Тем не менее Евгений с поразительной работоспособностью сумел набрать солдат и лошадей, позаботившись о том, чтобы перед отправкой в Германию рекруты получили полагающуюся подготовку. Император забрасывал его распоряжениями, посылая иногда по три письма на день. Евгений был занят не только набором и выучкой армии, но вдобавок нес ответственность за силы, расположенные в Иллирии, и занимался организаций наблюдательного корпуса для патрулирования реки Адидже, поскольку имелись обоснованные опасения, что австрийцы вот-вот начнут вторжение.

И хотя вице-король выбивался в Милане из последних сил, тем не менее он снова вернулся к своей Августе Амелии и был безмерно счастлив. К тому же ему удалось успокоить императора, заверив что итальянское королевство редко когда пребывало в такой безмятежности. 11 августа Евгений получил от отчима депешу, в которой сообщалось, что Австрия готова вступить в войну.

Враждебные действия возобновились вдоль чрезмерно длинного фронта, протянувшегося от Богемии к Гамбургу, Наполеон прочно обосновался в Дрездене, куда подтягивал запасы провианта и снаряжение. В его распоряжении имелось 30 тысяч солдат, которых предстояло расположить между Одером и Эльбой. В намерения Наполеона входило вынудить окружившего его кольцом противника производить изолированные атаки, чтобы тем самым он из своего ключевого положения был способен прийти на выручку любому из своих корпусов, если те окажутся под угрозой или же будут отрезаны, и уничтожить нападавших поодиночке.

К сожалению, противники Наполеона разгадали его излюбленную стратегию, и во время встречи в силезском замке Трахенберг за месяц до описываемых событий они разработали встречную. Союзнические армии договорились наступать на силы императора полукольцом, и каждый раз при встрече лично с Наполеоном оттягивать войска назад, концентрируя все свои силы на атаках флангов и коммуникаций обособленных корпусов. Это была стратегия запугивания и изнурения, ставшая возможной вследствие численного превосходства союзников, которые в конечном итоге окружат и задушат императорскую армию. Ирония судьбы заключалась в том, что «трахенбергский план» был детищем бывшего маршала Франции, а ныне шведского кронпринца. Здесь он использовал опыт своих ранних лет на французской службе, записанный шведским генералом графом Лёвенхельмом. То был единственный крупный вклад Бернадота в военное искусство Сам он возглавлял 120 тысяч шведов, пруссаков и русских, ведя их вокруг Берлина, в то время как фельдмаршал Блюхер должен был атаковать из Бреслау (Вроцлава), имея 95 тысяч пруссаков, а князь Шварценберг начинал наступление с юга, ведя за собой 240 тысяч австрийцев.

После двухнедельных изнурительных маневров, ставших возможными благодаря воистину революционной тактике союзников, Наполеон поймал Шварценберга у самого Дрездена и 26–27 августа уничтожил целиком его левый фланг. В результате Шварценберг потерял 38 тысяч убитыми и ранеными и отступил как можно дальше в горы Богемии. Эта победа стала возможна главным образом благодаря блестящим действиям Мюрата, который вел за собой 4,5 тысяч солдат. Он вынудил австрийцев повернуть влево и взял 12 тысяч пленников и 30 пушек, уничтожив при этом 4 тысячи солдат противника. Во время преследования на следующий день ему удалось захватить в плен еще 6000 человек Однако целая череда периферийных неудач перевесила успех при Дрездене. Генерал Вандамм, который чересчур стремительно бросился вдогонку врагу, потерпел неудачу и сам попал в плен. Маршалы Удино и Макдональд были разгромлены в пух и прах, а маршал Ней был вынужден в спешном порядке отступить, потеряв при этом 20 тысяч человек. Затем император слег с пищевым отравлением и смог полностью взять на себя командование лишь в начале сентября. Неудачи, постигшие его подчиненных, сделали невозможным запланированное им наступление на Берлин. Противник с завидным упорством не желал вступать в решающее сражение, и Наполеон оказался не в состоянии, несмотря на все сверхчеловеческие усилия, загнать врага в угол. Наполеон взял за правило спать в карете, обмотав повязкой голову, и тем самым использовал экипаж как передвижной штаб. Тем временем Бернадот, чья армия дала серьезный отпор Нею у Денневитца, наконец сумел соединиться с Блюхером. Перспективы для императора с каждым днем становились все мрачнее.

Никто не был так близок к отчаянию, как вездесущий король — Иоахим. 12 сентября он написал герцогу Кампокьяро: «Все идет наперекосяк. Армия всей душой стремится к миру. Лишь император противится этому всеобщему стремлению». К этому времени его шурину уже стало известно об интригах князя Кариати в Вене. Правда, к счастью для Иоахима, Наполеону не были известны подробности. Тем не менее император настоял, чтобы князь был отозван в Неаполь. Вместо этого Кариати вступил в австрийскую армию, откуда постарался послать тайную записку своему королю. В ней сообщалось, что Меттерних и император Франц приложат все усилия, чтобы Мюрат сохранил за собой трон, если покинет Наполеона. Бонапарт пришел в бешенство, узнав, что неаполитанцы отказываются выступить на подмогу итальянской армии вице-короля.

Когда же австрийцы под командованием генерала Хиллера напали на Италию, Евгений прореагировал с присущей ему энергией. Он изгнал неприятеля из Виллаха, который тому удалось занять, однако войскам его по-прежнему недоставало опыта, и они были не чета австрийским ветеранам. Вот почему в конце сентября Евгений отступил к Изонцо. Здесь хотя и не велись широкомасштабные военные действия, тем не менее Евгений провел ряд небольших, но ожесточенных схваток, увлекая за собой солдат с присущей ему отвагой и стремительностью. Он оставался непоколебим, несмотря на мрачные известия, поступавшие из Германии.

К началу октября Наполеон уже был окружен, главным образом из-за собственного упрямого нежелания покинуть Дрезден. Он оказался зажат плотным кольцом 350-тысячного войска противника, стремившегося отрезать ему путь к отступлению во Францию. Император был по-прежнему настроен весьма агрессивно, так же, как и Мюрат, который в отчаянной схватке при Либертвольквитце снова сражался подобно льву. Там ему удалось захватить в плен тысячу человек. Отчаявшись удержать Эльбу, император в конце концов отошел к Лейпцигу, где 15 октября провел последний из своих волнующих военных парадов.

«Битва народов» — так немцы назвали крупнейшее из сражений девятнадцатого века — началась на следующий день у Лейпцига. Противникам императора удалось задействовать тогда 300 тысяч человек против 200 тысяч солдат Наполеона, превосходя при этом три к двум в артиллерии. Сражение не стихало три дня. Французы мужественно отражали атаку за атакой, несмотря на то что их саксонские и вюртембергские союзники начали бежать с поля боя, и снова Мюрат проявил себя героем. Заметив его блестящую золотом фигуру, возглавлявшую атаку против русских, Александр I шутливо обратился к своему агенту Кариати; «Наш союзник переигрывает, чтобы замаскировать свою игру». Пленный генерал фон Мерфельд не мог поверить собственным глазам, увидев короля в ставке Наполеона, и в замешательстве пробормотал что-то, намекая, что Иоахим поддерживал связь с австрийцами. Император отправил Мерфельда просить Франца I выступить в роли посредника для заключения перемирия. Наполеон был готов принять условия, предложенные ему в Дрездене Меттернихом, и соглашался даже пожертвовать Голландией, Вестфалией и Италией. Но он опоздал. Союзники были полны решимости идти до конца-, пока последний французский солдат не будет выдворен на тот берег Рейна. Вскоре пришло известие, что на их сторону перешел король Баварии. Союзники ждали, пока через три дня к ним прибудет Бернадот. Тот появился на линии фронта, щеголяя формой, которой наверняка бы позавидовал король Иоахим. На нем был мундир «пурпурного бархата, с золотым позументом, а голову украшала шляпа, которую венчал огромный плюмаж национальных шведских цветов. В руке он держал пурпурный бархатный жезл». После этого союзники напрягли все свои силы и нанесли шесть концентрических атак. Французы выстояли, но битва была проиграна. В полночь 18 октября Наполеон отдал приказ о всеобщем отступлении. Основной мост через реку Ольстер оказался преждевременно взорван, и солдаты десятками шли ко дну, пытаясь преодолеть реку вплавь. Однако надеждам союзников отрезать Наполеону путь к отступлению не суждено было сбыться, и он продолжал с боями отходить к Рейну. Иоахим Мюрат попрощался с шурином в Эрфурте 25 октября. Несколько раз заключив Наполеона в объятия, он, однако, без обиняков объяснил, что будет более полезен в Италии, где сумеет привести неаполитанскую армию на помощь вице-королю. Император не хотел его отпускать, заметив, что у Мюрата вошло в привычку бросать его в затруднительном положении. Иоахим еще не добрался до Неаполя, однако секретной депешей уже известил князя Кариати, что как только прибудет домой, тотчас перейдет на сторону союзников. Он также велел Кариати постараться выторговать как можно больше территории на самом полуострове взамен Сицилии, которая, судя по всему, должна была остаться за Бурбонами. В его отсутствие королева Каролина под собственную ответственность распорядилась принять предложение австрийцев, а кроме того, захватить в неаполитанских портах все французские суда, провести конфискацию всей французской собственности оккупировать французские анклавы Понте-Корво и Беневенто. 21 ноября по ее требованию король Иоахим повел неаполитанскую армию на север. Правда, до сих пор он еще не принял окончательного решения, нападать ли ему на Евгения, так как главная его задача состояла в том, чтобы сохранить за собой трон и расширить свои владения.

На севере австрийцы наступали через Тироль, и вице-король был вынужден отойти к реке Адидже. Его супруга, ожидавшая пятого младенца, глубоко переживала предательство отца, короля Баварии Максимилиана. Она писала: «Бог послал мне ангела в облике мужа. Он мое единственное счастье». Действительно, вся ее семья была глубоко предана Евгению. 22 ноября адъютант Максимилиана князь Август Турн Таксис прошел с белым флагом через линию фронта, чтобы повидаться с вице-королем в ставке последнего на дороге между Вероной и Виченцой. Он принес послание от союзников, предлагавших Евгению железную корону Ломбардии, если тот согласится покинуть Наполеона. Евгений без колебаний отказался от предложенной ему короны Он послал тестю учтивый, но твердый ответ: «Я скорее пожертвую своим будущим счастьем и благоденствием моей семьи, нежели нарушу данную клятву» Вскоре Евгений получил недовольное письмо от отчима. Наполеон спрашивал, что вынудило его отступить к Адидже, когда со дня на день из Неаполя должно было подойти подкрепление Вице-король, сохраняя хладнокровие, продолжал вести незначительные военные действия, так как австрийцы все еще не атаковали его в полную силу.

После Лейпцига королевство Вестфалия испарилось с карты Европы, будто его там и не было Некоторое время король Жером распродавал королевские земли и переводил деньги на тайный счет в одном из французских банков, намереваясь в будущем приобрести для себя поместье неподалеку от Парижа. Сначала он нашел пристанище в Кобленце, проведя там какое-то время вместе со своей любовницей княгиней Лёвенштейн в конце сентября и начале октября, пока Кассель был временно занят казаками, однако 17 октября вернулся к себе в столицу. Девять дней спустя, узнав о событиях под Лейпцигом и не дожидаясь прихода врага, Жером навсегда покинул Кассель и устроил подобие двора в Кельне. Вскоре, однако, он был вынужден переехать в Экс-ля-Шапель, а оттуда в огромный королевский замок в Компьени, где также обзавелся пестрой толпой многочисленных прихлебателей Кроме того, Жером угрозами вынудил жену обратиться с просьбой к ее отцу, королю Вюртембергскому, не питавшему к зятю ровно никакого сочувствия, чтобы тот замолвил за них словечко перед союзниками и сохранил для них Вестфалию.

Теперь все — Жозеф, Луи и Жером Бонапарты — лишились своих монархических прав. И все-таки с совершенно непонятной самоуверенностью каждый из них лелеял надежду на реставрацию, настаивая на своих монарших правах. Как и следовало ожидать, поведение короля Луи отличалось особой странностью. Он обратился с письмом к «мадам матери», заявив, что покинул владения австрийского императора, чтобы ускорить свое возвращение в Голландию. У Жозефа с Жеромом по крайней мере хватило ума осознать, что, вполне возможно, им придется провести остаток дней своих в «изгнании» во Франции. Правда, им пришлось не по душе, что, по всей видимости, их брат император утратил чувство реальности. И, как всегда, они так и не поняли, что их положение в этом мире целиком и полностью зависело от Наполеона.