Сепультурум

Глава XIX Красные ленты

Он ждал у ворот, погруженных во мрак — большинство ламп не работало. Те, что освещали камеры, были потушены. Даже в тени писец выглядел жалко. Его одеяние было изодрано и покрыто грязью, изможденное тело подточили голод и страх. Он был слаб. Бараку доводилось видеть множество таких людей в Святом Тупичке. Безответные, но жестокие. Чтобы спасти собственную шкуру, принесет в жертву всех и вся. А теперь? Похоже было, что он вот-вот сломается от отчаяния.

— Аркиль, — позвал Барак. Он слышал, как это имя использовал Перегонщик, и надеялся, что уловил верно.

Подтверждая это, писец слегка повернулся. Он выглядел бледным, будто обескровленный труп. Мертвенно-белый, вокруг глаз красные круги.

— Аркиль… — повторил Барак и двинулся по коридору, — все в порядке. В этой развалюхе легко заблудиться.

Не доставая пушек, Барак поднял руки, держа ладони на виду, однако кобура с пистолетом была расстегнута. Он молился, чтобы пот не выдал его волнение. Вся спина намокла, рубашка липла к скользкому телу. Он был напряжен как струна, которая скоро лопнет. Как только он увидел, что с Яной все хорошо, он оставил ее и Маэлу в медблоке, велев им оставаться там и запереть дверь. Не впускать никого, кроме него и Моргравии. Слегка запыхавшись, он поспешно спустился в подвал. Второпях он забыл, что у него есть вокс. Стараясь не делать резких движений, перемещаясь медленно, шаг за шагом, он переключил аудиорежим на передачу и зажал кнопку.

Писец никак не реагировал и казалось, что он вообще ничего не осознает, а это было либо хорошо, либо реально, реально плохо.

— Аркиль, что ты делаешь в подвале? — произнес Барак. — Тут ничего нет, кроме старых записей и деталей машин. — Продолжая идти, он сделал паузу и облизнул губы. — Сынок, отойди от ворот.

Их разделяло двадцать футов грязного беленого коридора. Были видны пятна засохшей крови, черной как смола. Бойня.

— Я не могу… — прохрипел Аркиль, а затем всхлипнул. — Простите… уже слишком поздно.

Над головой замерцали низко висящие лампы, и во вспыхнувшем натриевом свечении, от которого писец съежился, стало видно, что ворота уже открыты. Барак почувствовал, что у него во рту стало сухо, как в пепельной пустыне.

— Вот дерьмо…

Там ряд за рядом стояли бледные: со скрюченными конечностями, взлохмаченные, изможденные. Бандиты, отребье со дна жизни, силовики — все они стояли по ту сторону ворот. Ждали. Они тупо глядели в коридор.

Барак замер, разрываясь между желанием преодолеть последние двадцать футов и закрыть ворота или же бежать со всех ног.

В конце концов, бледные сделали выбор за него.

Они пробудились все как один, словно где–то проскочила искра, вызвавшая внезапное и буйное возгорание.

Крутанувшись на пятке, Барак побежал. Последнее, что он увидел около камер — как Аркиля смела надвигающаяся орда. Тот попросту исчез, поглощенный ее массой. Крики длились всего несколько секунд, а потом тоже заглохли. Барак отпустил кнопку передачи на воксе, и оттуда раздался голос Моргравии:

— … Барак, ответь мне! Какого черта происходит?

— Они идут.

Он врезался в угол, ударился локтем и едва не уронил оружие, бросившись по лестнице.

— Кто идет? Мы спускаемся в подвал.

— Не суйтесь. Это бледные. До хрена, прямо за мной.

Он выстрелил через плечо и мельком успел увидеть набегающую орду, которая вырвалась из–за угла следом за ним. Спешащие тела врезались друг в друга. Нескольких раздавило, размазало в красные пятна на стене. Конечности переплетались в беспорядочной свалке. Остальные лезли поверх, будто нетерпеливые звери. На него яростно глянуло множество мертвых лиц, иссохших и трупно-бледных. И голод. Этот жуткий неутолимый голод. Поначалу они двигались неуклюже, напряженные конечности нащупывали ритм. Инерция гнала их вперед, словно приливную волну. Плоть, зубы, ногти. Хватающие, рычащие.

Еще выстрел. Барак не мог промахнуться.

— Медблок… — задыхаясь, выговорил он. Сердце колотилось, лицо горело от натуги. Позади остался еще один лестничный пролет, бледные не отставали. — Яна.

— Мы ее заберем, — сказала Моргравия.

Третий пролет. Барак приближался к площадке первого этажа. Там была дверь с засовом. Крепкая.

— Харата… — произнес он, с топотом одолевая по три ступеньки за раз. В груди кололо иголками. Что–то вцепилось в штанину, но разодрало только ткань, а затем воздух. Ткань порвалась. Он удвоил усилия. Еще больнее. Он едва мог дышать. Перед глазами замельтешили черные точки. — Ушел, — прохрипел он.

Он добрался до площадки, протягивая руку к двери. Хватаясь за нее, он почувствовал резкий рывок сзади, а затем уже падал. Он улетел недалеко, всего на пару ступеней. Инстинкт вдавил спуск пистолета. Трое бледных отшатнулись назад с разнесенными черепами. Брызнула кровавая каша. А потом пришла боль. Горячая, яркая, приправленная первобытным ужасом. Барак ударил ногой и почувствовал, как ботинок попал в цель, а челюсть подалась и сломалась. Его рука оказалась изорвана, из нее хлестала кровь, а на плоти были мерзкие отметины от зубов. Он пополз назад. Трое убитых им бледных мешали остальным, баррикада из трупов заткнула тесный коридор. Четвертый, сломанная челюсть которого отвисла и болталась, словно выбитая петля, восстановил равновесие и прыгнул на Барака, царапая того когтями. Кожа слезала лентами, грудь Барака превратилась в багряное месиво. Он ударил кулаком, напрочь снеся челюсть. Оружие было прижато к его телу, но он все равно выстрелил. Заряд вырвал кусок из торса бледного. С раздробленного ребра капала кровь, пустоту залило красным. Барак выбросил вверх колено, отбиваясь, чтобы не потерять сознания, не дать себе вырубиться от боли. Ему удалось разогнуть ногу и оттолкнуть бледного, удерживая того на расстоянии. Тварь исступленно хватала воздух. А затем она начала драть ногу Барака, и тот взревел.

В воксе холодно шипели помехи. Перед глазами чернело и краснело.

У него была жестокая жизнь, по крайней мере, в начале. Он ожидал и жестокого финала. Бандитский нож. Пуля рассерженного клиента. Смерть в переулке. Убийство в собственном баре.

Не это, не так. О Трон, пожалуйста, только не так.

Пуля попала бледному в глаз, отбросив его назад. За ней последовал хлестнувший по орде свинцовый град, прицельный и смертоносный. Все кончилось за считанные мгновения, хотя казалось, что прошли минуты. Тела закупорили проход остальным.

— Готов поспорить, бывал ты в переделках и похуже, — произнес Перегонщик. Его ауру непринужденного обаяния нарушало напряжение в голосе. — Вставай, законник. Подъем.

Они добрались до двери. Находившийся в состоянии мучительной фуги Барак едва сознавал, как стрелок тащит его несчастное тело вверх по лестнице на первый этаж. Как только они вошли, Перегонщик захлопнул за ними дверь и набросил засов.

Перегонщик сдернул свой пояс, сделав из него жгут на руку Барака. Затем он улыбнулся, запыхавшийся и забрызганный кровью.

— Предлагаю валить.

Барак кивнул.

— Я могу встать, — сказал он. Раны на ноге и груди были болезненными, однако не настолько скверными, чтобы он не смог двигаться. Но вот рука повисла возле бока, и ее требовалось заштопать чем раньше, тем лучше. При каждом вдохе казалось, будто он втягивает в себя битое стекло.

Под дверью послышалось лихорадочное царапанье, и петли тут же напряглись от внезапного напора с той стороны.

Перегонщик загнал свежие магазины в оба автопистолета. Он явно все–таки добрался до склада боеприпасов.

— Я спасу твою шкуру, законник, но я тебя не понесу.

Барак сдерживал боль. Тело покрылось горячечным потом. Он чувствовал себя отяжелевшим, неустойчивым.

— Тебе не придется, — прорычал он, покачиваясь.

А потом упал.