Сепультурум

Глава XXIX Чудовище внутри

Облаченные в темные одеяния, в ткань которых была вплетена эмблема в виде соединенных звезды и шестерни, они окружили Хел и Моргравию, словно стая терпеливых воронов.

— Мама, мне их убить?

Раздался смешок, механический, но сочащийся презрением.

Семь голосов заговорили в унисон. Их лица скрывались под капюшонами, и лишь исходящее оттуда слабое кроваво-красное свечение выдавало их кибернетическую природу.

— Ты не завершена, — произнесли они.

Хел чуть приподняла меч, но Моргравия предостерегающе вскинула руку. На периферии виднелись они — в глазах красная ненависть, вместо конечностей клинки. Магосы пришли не одни. Те приблизились, и проступили детали. Мутации, неестественные отклонения и выверты. Врезанные в металл таинственные устройства. Ненормальные строение организма и плоть. Звериные конечности, хвост змеи. Один покрыт гнилью и ржавчиной. От другого исходит липкий дурманящий запах. Жар топки, медянистый смрад бойни. Зеркальные фасеты вместо лица, цвета переливаются, постоянно меняясь.

— Вы — Валгааст? — спросила Моргравия. Она вытащила пистолет, но не поднимала его.

Один из них кивнул. В дополнение к кругу культа раздался голос восьмого. Он был высоким и худым, одеяния свисали с чего–то, напоминающего скелет. Моргравия увидела металл: поперек его рта была приклепана пластина, не дающая говорить. Пластину украшали руны, от взгляда на которые начинало подташнивать. Он приблизился к ней и поднял голову, зажужжав сервоприводами и шестеренками. Вспыхнули огни, два нависающих красных солнца, и Моргравия внутренне ужаснулась. Она знала этого монстра — магоса, под руководством которого ее разбирали. Кожа начала зудеть, чудовище внутри зашевелилось.

Хел напряглась, ей не терпелось перейти к насилию. Именно для этого ее и создавали, принеся в жертву ее детство, чтобы превратить ее в оружие.

— Мама…

Моргравия качала головой.

— Не надо…

Она уже была здесь. Схваченная, выпотрошенная, разобранная. Хел спасла ее, не зная, что наделала. Сигнал вышел на свободу. Он находился внутри нее. Этому нужно было положить конец. Другого выхода не существовало.

Она подняла пистолет и уткнула его себе под подбородок.

— Я это сделаю, — посулила она. — Слишком много уже умерло, но если нужен еще один, чтобы все остановить, то пусть будет так.

— Этим ничего не достичь, — произнесли семь голосов, и Моргравия каким–то образом осознала, что слышит не семерых, а одного. Через них говорил он, их немой владыка, центр колеса.

— Не согласна, — отозвалась Моргравия, хотя и почувствовала себя так же неуверенно, как и Хел. — Я отсеку сигнал от его источника.

— Ты неверно понимаешь свое предназначение. Позволь нам объяснить тебе…

Боль сдавила ее, словно тиски, и она с трудом удержала пистолет. Бросила взгляд на Хел, желая достучаться до нее, но та стояла совершенно неподвижно, опустив меч и уронив руки.

Хел спасла ее…

Моргравия спасалась бегством, напуганная, дезориентированная. Ошанти освободил ее и провел их по туннелям. Они пробили проход. Карнержи была мертва. Роупер тоже. Он выглядел потрясенным. Спрашивал о Хел, но Моргравия ничего не знала. В тот момент она едва помнила, как зовут ее саму.

Хел спасла ее. Она задержалась, отвлекая их, сражаясь.

Сколько времени ей понадобилось, чтобы отыскать ее? Казалось, несколько часов, но могли пройти и дни.

Она вспомнила слова, которые говорила Хел тогда в своем жилище.

«Они ждут», — сказала она. «Пока я вспомню».

И теперь она вспомнила.

— Итак, ты знаешь, — произнесли семь голосов.

Боль утихла. Моргравия убрала пистолет от своего подбородка и со слезами на глазах посмотрела на Хел.

— Вы не сбежали.

— Вы позволили нам уйти…

— Как я и говорил, ты неверно понимаешь свое предназначение.

— Оно не во мне. В ней. Она — сигнал.

Хел, которую как будто поставили на паузу, а теперь с нее сняли, повернулась.

— Мама, мне их убить?

Моргравия подняла пистолет. И выстрелила.

— Да, дочка… — выдохнула он, обливаясь слезами, и оружие выскользнуло из ее руки. Хел рухнула с зияющей дырой в груди. Она встретилась глазами с матерью, и Моргравия задержала этот взгляд, как хотела бы задержать ее саму. Они цеплялись друг за друга, неотрывно глядя, не разрывая контакта, пытаясь ухватить толику так и не прожитой жизни: жизни, которая закончилась, когда закрылись двери храма. — А потом можешь поспать.

— Это ничего не меняет, — произнесли семь голосов. — Ты неверно понимаешь свое предназначение.

— А вы неверно понимаете свои возможности, — огрызнулась Моргравия. Ее сердце сжималось от горя, но она продолжала упорствовать, бороться, а чудовище внутри нее расплетало кольца, понемногу пробуждаясь. — На мне это не закончится. Инквизиция найдет вас. Они сожгут ваш мерзкий культ дотла. Валгааст — это всего лишь еще одна мелкая ересь в великой войне.

— Ты умышленно неверно информирована в такой же степени, в какой несущественна. Валгааст — это не культ. Он выходит за пределы понимания смертных. Это размыкание вселенной. Грандиозное возвращение к исходному состоянию. Мы лишь скромные слуги, с благодарностью повинующиеся его воле и величию. Ты говоришь о сожжении культов, как будто это может положить ему конец. У тебя нет здесь права голоса. Ты не знаешь, что это такое.

Взгляд Моргравии метнулся к саркофагу, к тянущейся сквозь его разбитую крышку детской ручке и к щупальцам, медленно выползавшим из темного нутра.

— Это Подобие. Оно старше самой вечности, реликвия из былых времен. Это сознание внутри машины, апогей устремлений. Ты была переделана под него, идеальный инкубатор. В этом твое предназначение, и сейчас ты его исполнишь.

И оно умирало, поняла Моргравия. Какие бы темные технологии ни берегли Подобие, они начали отказывать. Она должна была стать для него сосудом — носителем, специально созданным, чтобы оно смогло выжить, вскормленное ее механическим телом. Хел привела ее сюда по своей воле, но ничего не зная. Еще одна пешка в игре.

Хел… полностью лишенная человечности, убийца без лица. Дочь, возложенная на жертвенную плиту Империума. Как ни называй, это была смерть. И теперь она претерпела еще одну. Свою окончательную смерть.

Моргравия ощутила, как оно скребется в самом ее средоточии, мучительно желая получить свободу. Чудовище внутри.

Отпусти его…

Ярость и горе хлынули из нее наружу, распуская швы на коже, вытягивая конечности. Она обернулась клинками, перемалывающими зубьями и хлещущими хлыстами из отточенного металла. Разобранная. Переделанная.

Судя по крикам на машинном языке, культ запаниковал. Она уже не задумываясь выпотрошила двоих из них, и ее телесное лицо покрылось каплями масла и крови. Их части были разбросаны по полу, безупречно и беспощадно рассеченные. Требуха и металлолом.

Галопом выскочив из теней на защиту своих хозяев в темных одеждах, охотники бросились на нее, кромсая и полосуя.

Моргравия прыгнула, жужжа зубьями и клинками. Она располовинивала, потрошила, обезглавливала. Рубила и отсекала. Раздирала и вырывала. Оргия насилия, учинять которое было тошнотворно и приятно. Чудовище поело на славу, но еще далеко не насытилось.

Последний из охотников, пронзенный насквозь, соскользнул с клинка на ее конечности. В его единственном глазу потух механический огонь. Она не сбавляла хода и не думала. Ее человечность выгорела, как белеет передержанная на свету картинка. Во что бы она ни превратилась, чем бы они ее ни сделали, это был уже не человек. Похожая на паука, на насекомое, она бросилась на культ, впиваясь в них мандибулами, развернувшимися из чрезмерно вытянувшейся челюсти. Пока они умирали, она пробовала их на вкус. Их маслянистую плазму, желеобразные жидкости, которые прокачивались по телам, словно ихор. Она упивалась ими, смаковала их. Резала, преследовала и обжиралась, пока не осталось всего двое.

— Это неизбежно, — произнесли семь голосов, теперь ставшие одним. — Ничто, сделанное тобой здесь, не остановит этого.

Она врезалась в голос, рассекла его посередине и оставила после себя содрогающуюся груду из двух половин, искрившихся и изрыгавших жидкость. А затем встретилась взглядом с последним, с предводителем. Тот выглядел безмятежным, когда она забрала его голову. Парные клинки, словно ножницы, одним щелчком перерезали механическую шею. Из раны хлынула черная жижа, разъедающая и растворяющая.

Моргравия осела наземь и почувствовала, как плоть срастается заново, как втягиваются конечности. Боль, предельная и яркая, как вспышка магния, пропитывала все ее тело, словно кислота. Она дрожала, подвывая от муки. Кричала и кричала, пока, наконец, отголоски агонии не стихли, и она не оказалась в тишине и одиночестве.

Обнаженная, если не считать уцелевших лохмотьев, она подковыляла к саркофагу. Когда она приблизилась, отростки потянулись к ней, как новорожденный к материнской груди. Это было заложено внутри Подобия. Прекрасное детское личико служило маской для мерзости со щупальцами, ползучего собрания пагубных и запретных знаний. И глядя на него, пока отростки нежно, но целеустремленно оплетали ее, Моргравия поняла, что оно не хочет умирать. Что оно сделает всё, чтобы выжить; убьет кого угодно, лишь бы продолжать свое существование.

«Я люблю тебя», — сказало оно. Холодное чужеродное присутствие вторгалось, убеждало. «Я люблю тебя, Мама».

Моргравия застыла, и ее губы скривились.

— Я тебе ни хрена не мама, — произнесла она и приставила пистолет к крошечному лбу Подобия. Отростки отчаянно сжались.

Раскатился гулкий грохот, усиленный замкнутым пространством саркофага.

Отростки обмякли, и Моргравия смогла выскользнуть из них. Она сползла вниз, привалившись спиной к саркофагу. Пистолет лежал у нее в руках, отягощенный тем, что нужно было сделать. Оставалась одна пуля. Она поползла среди кусков тел и обломков машин, среди пролитой крови и масла. К ней.

К Хел.

Дрожа, она сняла маску и обнаружила под ней девочку. Бледная кожа, глаза, похожие на огнистый янтарь. Волосы выбриты, но все же девочка. Ее девочка.

— А теперь покончим с этим…

Коснувшись рукой щеки Хел, Моргравия приставила оружие к собственному виску и потратила последнюю пулю.