Сепультурум

Глава XXVI Вера

Неверующие горели. Их кожа чернела, и они корчились в клетках, обгорая до костей, пока не оставалось ничего, кроме пепла. Те, кто еще ожидал своей участи в загонах, были вынуждены наблюдать. Некоторые плакали, другие смотрели с тупой увлеченностью. Большинство узников сбились в группы — часть в силу родственных связей, часть из простого племенного инстинкта. Человек не создан для жизни в одиночестве. Движущей силой его эволюционного цикла является врожденная тяга к размножению. Каждому нужен клан. Так повелось с первобытных времен, это важнейший для выживания инстинкт. Ведь поодиночке люди слабы, но вместе он сильны.

«А еще глупы», — подумал Кристо, размышляя об этих когда–то прочитанных словах. Культом овладела стадная ментальность, а их демагог Конвокация разжигал и подпитывал ненормальные верования. Убивая и сжигая, он вещал, якобы провозглашая волю Императора и преподнося объятых пламенем в дар тьме внизу. Кристо даже представить не мог, какие ужасы кроются в глубинах бездны, однако мысль о падении туда в виде обугленных костей приводила его в ужас. Она пугала его сильнее, чем смерть и боль, поскольку он невольно осознал — некая его толика, возможно, верила, будто в этой тьме что–то есть. Разумеется, это было неправомерное утверждение, однако он чувствовал. Он лишь недавно признался себе в этом, глядя на яму.

Присутствие. Он задался вопросом, ощущают ли его в свои предсмертные мгновения те, кого подвешивают наверху.

Он не отпускал Карину далеко от себя. Та мало что говорила с тех пор, как пришла в сознание. Какая–то его часть жалела, что это вообще произошло. По крайней мере, так она бы избежала этого ада. В буквальном смысле: долбаной огненной преисподней.

Вместе с ними держалось несколько рабочих с факторума, патронщики и производители брони.

Кланы.

Он сообразил, что Селестия отошла, лишь когда было уже слишком поздно. Та стояла одна, отдельно от всех племен, ведь ее собственное было мертво — его испепелил огонь, совсем как людей в клетках, или же сожрала деградировавшая разновидность человечества.

У тварей-каннибалов тоже было племя. Орда. Впрочем, похоже было, что они не доставляют церкви проблем. Возможно, именно так Конвокация согнал столь многих под ярмо своего культа. Он предложил защиту, убежище от мертвецов, и — хотя оставалось неведомо, как он добился успеха — назвал это верой, как поступает множество ограниченных людей, жаждущих власти. Если нечто нельзя доказать, в это необходимо лишь верить, слепо и абсолютно, вплоть до уничтожения всего, что встанет против, как бы рационально оно ни было.

Кристо двинулся в толпу, проталкиваясь через забитый загон и пытаясь добраться до Селестии.

— Святотатство… — произнесла она, поначалу тихо, одновременно оценивая и утверждая. — Святотатство, — повторила она громче и привлекла к себе внимание служительницы в маске, которая подошла к загону, непринужденно сжимая в кулаке дубинку.

— Заткнись, — ощерилась служительница, погрозив дубинкой.

Расправив плечи и вздернув подбородок, Селестия не отступила.

— Святотатство.

Служительница замахнулась, но Кристо вступился за Селестию и выдержал удар.

— Не тронь ее, — прорычал он. Родительский инстинкт сработал не только на дочь. Он увидел, что Карина приближается, и взглядом предупредил ее не подходить. Он и так уже впутался, ей это было ни к чему.

Служительница подозвала нескольких своих соратников. Часть из них была из числа недавно помазанных, и им не терпелось дать выход собственному страху, причинив страдания беспомощным. Кристо совсем к таковым не относился, но он был в меньшинстве. Словно ощутив перемену настроения, напуганное стадо в загонах попятилось назад. Между Кристо с Селестией и остальными образовался просвет.

— Мы не потерпим неподчинения, — произнесла служительница низким голосом, сулившим грядущую расправу. — Вас надлежит судить.

Ворота в загон открылись. Охранники по обе стороны держали наготове убогого вида автоганы, чтобы срезать любого, кто попытается бежать. Память о других попытках к бегству была еще свежа и удерживала узников на месте.

Уязвленная служительница со своими громилами вошла внутрь, и Кристо уже собирался шагнуть вперед, но ощутил на плече легкое прикосновение, удержавшее его. Он обернулся.

Селестия смотрела на него своими ясными глазами. Ее миловидное лицо было безмятежно. Он едва заметно качнула головой и вышла перед ним принять свою судьбу. Воздушная и чистая, она практически скользила над землей. Непокорность пронизывала все ее тело, словно адамантиевый стержень.

— Я — сестра Селестия из ордена Серебряной Лампады, — провозгласила она. — Я — дочь Императора, и в Него…

Тяжелый удар поверг ее на колени, и Кристо вскрикнул, готовый рвануться вперед, однако Селестия остановила его дрожащей рукой. Рваная рана у нее на лбу заливала кровью один глаз, но она нетвердо поднялась на ноги и встала перед служительницей, которую трясло от ярости.

И от страха. Жестокие всегда боятся.

— … и в Него я верую. Я — Его орудие, Его священный меч.

— Ты мертвая девчонка, вот ты кто, — посулила служительница, получив поддержку своих товарищей по культу.

Селестия не теряла бесстрашия.

— Я осуждаю вас, — произнесла она. — Осуждаю эти мерзкие деяния. Я осуждаю вас! — выкрикнула она, и послушница как будто побледнела. То ли на убийцу произвел впечатление пыл сестры-послушницы, то ли ее руку удержало еще что–то, но еще одного удара не последовало.

На краткий миг Кристо осмелился поверить, что Селестия как–то достучалась до толпы, что ее истинная вера вернула им определенное здравомыслие. Этого не произошло.

Во главе противников появился Конвокация. Он выпотрошил служительницу Победой, вызвав у Селестии вскрик боли и злости, а затем, пока женщина истекала кровью на земле, ударил сестру-послушницу эфесом по голове. Удар был настолько жестоким, что она впала в полубессознательное состояние.

Жрец тяжело дышал под маской, будто собака, которую слишком надолго оставили на солнце. Он пытался обуздать свою злобу, последовавшую за актом насилия. Его взгляд сперва упал на Селестию, чье упавшее тело лежало у его ног, словно выброшенная кукла, а затем остановился на Кристо. В его глазах на мгновение замерцало нечто голодное и садистское.

— Взять их обоих, — приказал он. — Суд ждет.

Кристо пришлось тащить. Для этого потребовалось четверо мужчин. При каждом вынужденном шаге у него в ушах отдавались крики дочери.

Его подвели к одной из кафедр, принудив к покорности ударом налитой свинцом дубинки по затылку. Конвокация занял место председателя, царственно взирая на них обоих сверху вниз.

— Лишь те праведны, — начал он, — кто не прячется от света Императора. Здесь нечего делать лжепророкам, равно как и еретикам или последователям неистинной веры.

Селестию вытолкнули вперед. У нее были связаны руки, и она споткнулась.

— Неверующие будут вычищены, изгнаны прочь с глаз Императора.

Она заизвивалась, не в силах выразить свою злость из–за того, что ей завязали рот кляпом. Тот сильно врезался, натертые уголки губ саднили и кровоточили.

— Пожалуйста… — пробормотал Кристо, у которого в голове пульсировало после удара в затылок. Культисты по обе стороны от него держали его за руки, внимая жрецу.

— Пожалуйста, — повторил он, — посадите в клетку меня. Я падший человек, — горячо произнес он, — я убивал. Я не праведник. Я заслуживаю кары. Возьмите лучше меня.

Однако теперь Конвокация уже получил объект для своего гнева и не собирался отступаться. Он едва заметно подал знак, и один из головорезов ударил Кристо в живот, вышибив из того дух. Кристо согнулся, судорожно пытаясь вдохнуть. Он увидел, что Селестия оглянулась, и увидел, насколько она юна. Это выдавали бегущие по ее лицу слезы, тихие всхлипывания, сдавленные кляпом, и дрожь в конечностях.

— Ты приговорена, — провозгласил жрец, схватившись за края кафедры и наклонившись вперед. — Ты приговорена! Взыскуешь ли ты искупления?

Селестия моргнула, от неожиданности придя в замешательство. Она попыталась еще раз обернуться к Кристо, но грубая лапа на затылке толкнула ее лицом в сторону Конвокации.

— Уберите это, — бросил жрец, — пусть приговоренная выскажется. Пусть исповедается в своем грехе, дабы все мы услышали.

Кляп вынули, и Селестия страдальчески скривилась, от чего у Кристо сжались кулаки в бессильной ярости. Он почувствовал, что хватка тюремщиков ослабела — ими овладел религиозный экстаз, вся паства что–то неразборчиво выкрикивала.

— Я… я… — слова давались Селестии нелегко, каждая попытка заговорить вызывала боль.

— Ищешь ли ты искупления? — вопросил теряющий терпение Конвокация.

— Я… я… — по подбородку пробежала рубиновая капелька крови, упавшая на ее босые ноги. — Ищу.

Конвокация подался назад, удовлетворенный своей работой. Он уже почти начал свою проповедь, но Селестия прервала его:

— Как ищут все Его истинные служители, — произнесла она, — те, что ведут несовершенную жизнь. Я ищу его. Каждым своим поступком, как и ищу его и сейчас, осуждая твою ересь.

Она грозно взглянула на него.

— Ложный священник… фанатик.

Воцарилась тишина. Орущие голоса стихли до ошеломленных перешептываний. Поначалу Конвокация никак не отреагировал, его маска оставалась бесстрастной. Он судорожно вдохнул, сотворил на груди священное знамение аквилы, а затем спокойно вынес приговор.

— Отведите ее в клетку, где она будет гореть за грехи свои.

Клетка стала опускаться, зловеще поскрипывая проржавевшими и почерневшими звеньями старой цепи.

Поначалу Селестия не сопротивлялась, но когда ее подвели к краю мостика и опустили клетку, в которой ей предстояло оказаться, она стала отбиваться. Она кричала, била кулаками и ногами. Кристо тоже боролся, но ему к шее приставили пушку, и это быстро усмирило внешние проявления его протеста.

— Возьмите меня, — прошептал он, тоже плача и глядя, как Селестию втолкнули в клетку, захлопнув и заперев за ней дверь.

Она оцепенело глядела перед собой, словно смирившись с судьбой. Ее кожу и одежду облили, и в холодном воздухе церкви распространился терпкий нефтяной запах. Зажегся факел, треск древесины и огня напоминал злобный смех.

— Возьмите меня… — рыдал Кристо, но фанатики оставались глухи к его мольбам.

И несмотря на всю свою отвагу, Селестия закричала, когда они подожгли ее тело.

Вопли возобновились, стали более громкими и гортанными, чем раньше. Люди превратились в зверей, и все они обратили лица к огню, наслаждаясь его темным заревом. Кристо склонил голову, чувствуя на себе петлю — бремя всех его грехов, тянущее его вниз. Он подумал о Карине, которая стоит в толпе и смотри, как он ничего не делает. Он поднял глаза и встретился взглядом с дочерью. Лицо той было искажено злобой и страхом, она кричала.

— Отец!

Огонь полыхал еще всего несколько мгновений, и в нем корчился силуэт девушки. Ее волосы и одежда пылали. Клетка медленно поднималась на протестующей цепи, а вопль все не смолкал…

— Отец! — взревела Карина, перекрикивая всех, перекрикивая завывающую толпу, — избавь ее от страданий!

Выживи, Карина… Выживи.

Бросив на дочь последний взгляд, чтобы ее образ отпечатался в мозгу, будто фотография, Кристо вскочил на ноги. Он стряхнул с себя стражников, практически обезумевших от садистского наслаждения, и бросился на Конвокацию.

Жрец уже отвернулся и приводил свою паству в ликование, простирая руки будто для благословения. Мимолетное дурное предчувствие заставило его оглянуться через плечо и увидеть устремившегося к нему дюжего патронщика. Он вскинул пистолет, и Кристо почувствовал, как тело ужалил впившийся выстрел, но к этому моменту он уже был в прыжке и сбил Конвокацию с ног. Оба врезались во все еще поднимающуюся горящую клетку. Раздался визг металла, и цепь лопнула.

Объятые огнем, клетка, Кристо и жрец рухнули в бездну.