Серая радуга

Глава 23. Оскальная Пещера

— Признаться, я не совсем понимаю, зачем этот реквизит. Честное слово, он только всё усложняет, и вы же знаете, что я не люблю…

— Блистающий Экстер… — выдохнул Рубиниат, поморщившись. — Поверьте, мы помним, как вы относитесь к оружию. Мы все это помним. Однако, согласно традициям…

Мечтатель запрокинул печальное и встревоженное лицо в рассветные небеса — там только-только начала наливаться утренним цветом радуга в первой фазе. Тихо вздохнул и поправил клинок на своём поясе. Мечом Экстера только что опоясал Алый Магистр — какой-то раздраженный и ворчливый и через слово поминающий традиции.

А всего Магистров было трое: желание лететь вместе с Алым изъявили Аметистиат и Янтариат. Армия, магия и мир. Всё тот же состав, которым Магистры когда-то заявились в Одонар по делу о Браслете Гекаты.

— В прошлые разы никто не говорило о том, что от оскальников можно отбиться мечом, — уныло напомнил Экстер. — И, насколько я помню, я шел в пещеру невооруженным.

Магистры покосились на зёв Оскальной — тот был всего-то в трёх дюжинах шагов. Пещера издевательски щерилась камнями крыков навстречу нежданным посетителям. Свита Магистров — дюжина магов Алого Ведомства — старалась держаться от входа подальше, потихоньку занимая посты в оцеплении.

— Традиции, — с твердокаменным упрямством завёл после этого Алый, — всё же не должны нарушаться. Ибо вы же не хотите сказать, что намереваетесь идти в пещеру…

Мечтатель как раз задумчиво покрутил в пальцах пастушью дудочку, которую извлек из кармана.

— Музычка с собой — самое то, — залихватски брякнул Янтариат. — Если вдруг эти твари попытаются затравить его анекдотами — ха! Экстер сочинит им стихотворение. Будем надеяться — хотя бы своды не обрушатся, когда они будут молить о пощаде.

Оранжевый Магистр начал хохмить еще на полдороги к Оскальной и за четыре часа успел основательно измучить собеседников незатейливостью своего юморка.

Экстер смущённо пожал плечами. Досадливо покосился на меч, но говорить больше ничего не стал. Развернулся и, не слушая прощальных наставлений Магистров, побрел к Оскальной пещере.

Миновал плоские, багрово-бурые камни — камни жертвы, на которых отдавали свою кровь те, кто хотел заполучить дар прорицания. Миновал два полуистлевших тела, лежавших у самого порога: какие-то смельчаки решили поискать в пещере сокровища, увешались защитными артефактами… и даже не вошли внутрь.

Задержался он лишь у самого порога — и то, чтобы бросить взгляд не на Магистров, а в едва бледнеющие небеса, на по-утреннему тускловатую радугу в первой фазе.

Магистрам показалось было — директор артефактория заколебался. В лице у Экстера что-то дрогнуло, и можно было поверить, что сейчас он отвернётся от зёва Оскальной, кинется бегом к дракону, полетит обратно… Но Мечтатель только тряхнул длинными прядями парика и шагнул внутрь пещеры.

Тьма начиналась сразу же за порогом. Бархатно-чёрная, обволакивающая и непроницаемая — в которой нельзя было рассмотреть ни рук, ни стен. Эта тьма поглотила звуки оттуда, извне. Сожрала ветер: за порогом его не стало. Под конец темнота впитала в себя и шорох шагов директора, и нельзя было сказать — идёшь ты вперёд или уже свернул, движешься или стоишь, а может, уже свалился в какую-нибудь расселину и задыхаешься. Потому что нечем заслониться от волн мрака.

Мечтатель двигался, прислушиваясь только к чутью. Он знал: они уже увидели его — и давал им время насладиться знанием, посмаковать то, что у них появилась жертва. И гнал нетерпение: встревоженным, взволнованным, нетерпеливым не место в этой пещере.

Выдохи срывались с губ и уносились не пойми-куда. Меч — ненужный и глупый — цеплялся за что-то, вырастающее из стен… корни? Выступы? Казалось — за ножны хватаются чьи-то костлявые пальцы.

Во мраке жили усмешки. Сначала невидные, но ощутимые кожей, потом начали слышаться хихиканье и перешёптывание, а потом усмешки поплыли в темноте: над головой, сбоку, повсюду. Желтоватые, грязно-белые, мертвенно-голубые, они чуть заметно светились. И скалились все до единой — зловещие, перетекающие с места на место…

Лишённые тел.

Темнота густела и теперь давила на грудь, а усмешки оскальников плясали вокруг. Мечтатель остановился. Отёр рукавом лицо и поднял дудочку.

Тихие звуки пощекотали темноту, усмешки запрыгали, и прилетели шипящие, насмешливые голоса — размноженные эхом.

— Это кто это там крадётся?

— Эй, эй, эй! Кушать подано!

— Еда с доставочкой!

— Фу, он прибыл с холодной улицы!

— М-м-м, охлаждённое!

Переливы хохота вспыхивали и гасли под сводами пещеры, и клыкастые усмешки смыкались всё теснее, и падали фразы — вперемешку со смешками.

— А кто это там такой невежливый?

— Наверное, он не знает правил и не следует традициям…

— Обожаю традиции!

— Истинный целестиец, жаль, что нас осталось так мало…

— Наверное, нужно ему сообщить, а?

— Кто он такой, кстати?

— Какой-то олух, который не считает нужным заговаривать, чтобы мы могли его увидеть?

— Ну-у-у, немота от страха случается часто. И вообще, скажи спасибо, что мы запахов не чувствуем!

— Эй, как тебя, гость! Ты пришёл за ответами на вопросы?

Мечтатель молчал, опустив дудочку. У них с оскальниками была долгая история общения, так что теперь он просто вслушивался в насмешливые взвизги и голоса:

— А за чем ещё они сюда все приходят?

— Может, явился поболтать?

— Развлечь нас?

— Он знает хорошие шутки?

— Не лучше наших, уж во всяком-то случае!

Экстер молчал — прикрыв глаза, слыша чуть заметные, тревожные нотки там, в голосах оскальников… Ласковые умертвия начинали осознавать — что-то не так. Их чары должны были бы заставить жертву хохотать уже от порога. Растворённое в воздухе злое, плотное, колдовское веселье — Мечтатель ощущал его кожей, будто навязчивую мелодию, которая пытается втиснуться внутрь. И не может, потому что там, внутри, звучит то, что сильнее.

Испытание, — зашептали оскалы в воздухе, — подарим ему испытание. Он правда сможет устоять? Не смеяться над нашими шутками? Нет, послушаем, что он скажет. А потом — испытание, весёлое испытание…

Когда переплетения шепотков замерли на высокой ноте — Экстер выговорил еле слышно:

— Здравствуйте, братья.

И улыбки отпрянули, из темноты донесся шип, потом испуганные взвизги. «Этот, этот, этот, снова этот» — бесконечная отдача от стен, отчего внутренность пещеры начала казаться бесконечной.

Оскальники отступили ненадолго — скоро улыбки сгустились вновь, заплясали в воздухе.

— Зануда с дудочкой, ну надо же!

— Думали, совсем о нас забыл…

— Что же он хочет узнать, что ему поведать, что?

— Век голодными будем ходить!

— С голоду околеем…

— Околели уже!

— Второй раз!

— Какой жухляк его сюда опять послал?

— Наверное, эти, которых он сторожит.

— Между прочим, зря сторожит, хе-хе-хе…

Бесконечное «хе-хе-хе» размножилось и утихло под сводами. Ты ещё не смеёшься? — спросили гнусные шепотки. Почему ты вообще никогда не смеёшься?

— Потому что есть боль, которую не погасить смехом. Он как ненадёжный покров — тонкий и полупрозрачный, дающий увидеть то, что скрывает. И потому такой смех всё равно будет фальшивым. Лишённым даже искры веселья. Как у вас.

Эхо заухало, закрякало, пустилось в пряс с отскоками от стен. Острозубые усмешки теперь наплывали отовсюду. Останавливались на почтительном расстоянии — и таяли, и опять подплывали поближе.

— Чего желаешь, страж? — голоса сочились и переливались. — Всезнания? Неужто ты сам видишь так мало?

— Ухаха, опять напутали!

— Он видит не мало, он видит много!

— Слишком много видит, даже когда ничего нет!

— Как обернется, так и видит…

Мгновенная тишь полоснула наотмашь — будто оскальники на миг увидели то же, что Мечтатель, и это им ужасно не понравилось. После короткого молчания донесся развесёлый вопрос:

— Так чего ты не знаешь теперь, страж? Или ты к нам как раньше?

— Хых, поболтать, а потом сказать этим, там, то, о чем сам догадался…

— Ну, что уж поделать, если его там и в грош не ставят!

— А кого ставят?

— А Витязя ставят!

— Эхехехехехехе…

— Так зачем ты к нам, страж?

— Почему был уничтожен Холдонов Холм? — спросил наконец Мечтатель. Из тьмы с готовностью полетел зубастый, оскальчатый ответ:

— А тебе самому-то приятно было бы смотреть на свою могилку?

— Э-э-э, это я хотел сказать! — возмутилась другая улыбка, рядом.

— Ну, и кто там знает — может, вы бы всё-таки глянули на него, увидели разрушенные чары, — любезно добавила третья.

— И поняли раньше.

— Вы бы поняли раньше, а?

— Да ничего бы они раньше не поняли, потом что они тупые!!

— Эхехехехехехе…

— А что, не хочешь сложить песенку о Холдоне, брат? Они, кажется, скоро будут в цене.

Мечтатель тихо выдохнул, прикрывая глаза.

— Кто его поднял?

— Великая ночница, хе! Лунная радуга, х-х-хе!

— Ниртинэ ты моя, Ниртинэ!

Смешки танцевали, взвихрялись, рикошетили от стен. Осыпали одинокую фигуру Экстера. Тот прислонился к стене, свел брови и прикрыл глаза. Оскальники и в прежние разы давали ответы, которые не отличали прямотой. Те, Кто Всё Знает и Смеётся, не лгали — зато метафоры и недоговорки казались им отличной шуткой.

— Нет, погодите, там же была Эммонто Гекарис!

— Точно! Поклоняющаяся Холдону артемагиня! У неё ещё была идейка — как его пробудить при помощи сил артефактория.

— Кто же это ей дал отпор, даже и не припомню…

— Какой-то директор, точно, какой — то директор.

— Эй, брат, не вспомнишь ли, как там его звали, твоего предшественника?

— Астарионикс Соловей, во!

— Ну, во-о-о-от, — дружный разочарованный хор — ведь игра закончилась.

— Кажется, там еще контрабандисты поспособствовали, хих!

— И драконы. Точно, там же были ещё драконы…

— Самые разные драконы, эхехехехехе…

— Холдон — создание коллективного разума, — напыщенно выдала какая-то особенно просвещённая ухмылка. — Как Пандора.

На миг оскальники заткнулись, а потом во тьме полетело уважительное: «Ой, умныыыыыый…»

— Значит, он лишь ждал полного восстановления Арктуроса и своих сил, — пробормотал Мечтатель. — Но судя по приметам — Арктурос они возродили не сегодня и не вчера, что же он так медлил?

Усмешки потускнели было на миг, а потом распрыгались, разыгрались, засияли по-прежнему.

— Ну вот, а ещё дураком прикидывается!

— Да братец вечно кем-то прикидывается, то директором вот, то дураком…

— Стоп, так ведь директором же он, вроде, не прикидывается…

— Да?! А ты знаешь, что про него коллеги думают?

— Так, может, и дураком не прикидывается, а-а-а-а?

— Ихихихихихи…

— Почему он медлил? — повторил Мечтатель с нажимом, и в темноте захрипели так, будто один голос Экстера мог заставить оскальников испугаться. Но всё еще молчали, хотя смешки начали смолкать.

— Почему он медлил?

— Потому что у него было дело! — провизжали перепуганные голоса хором. — Старинное дело! Обет, обет, не выполненный обет, не выполненный артемагом обет…

— Кому он обещал?

— Злу, которое спит в этом мире, которое спит в этом мире, давным-давно спит в этом мире…

— У зла есть имя?

— Есть сотня имён, у зла есть всегда сотня имён, у него сотня имён, а у тех, которые тоже спят в этом мире — у них нет ни одного, они безымянные…

— Безымянные, как стужа и ночь, и никто не назвал ни одного из них, ни одн… хххх…

Было такое ощущение, что оскальникам заткнули глотки — всем сразу. Впервые на памяти Экстера они утратили своё вечно хорошее настроение — шипели, хрипели, визжали и всячески сходили с ума, и от одного этого режущего, пронзительного звука ты, казалось, сейчас врастёшь в камень. Стены пещеры стали вздрагивать, а потом и колебаться, и Мечтателю пришлось зажмуриться и повести руками вокруг себя, чтобы поймать равновесие.

— Этот обет, — выдохнул он, когда вокруг успокоилось. — Это заклятие?

— Призыв равного, — донеслось из мрака неохотно. Стены дрогнули еще, подтверждая: не спрашивай, а то мы тут опять…

— А он спросит, — предположила бледная усмешка, вспыхнувшая прямо перед ним. — Спросит не о том, а? Опять спросит не о том.

— А как бы ему спросить о том?

— А мы вот ему поможем спросить о том!

— Э-э-э, часики-то тикают! Ну, понял намёк или нет?

Экстер намёк понял. Директор артефактория взгляделся в оскалы, которые вновь заплясали во тьме. И спросил единственное, что было по-настоящему важного:

— Сколько есть времени до того, как Холдон вернёт силу?

— Есть? Времени? — с издевательским недоумением откликнулись из тьмы.

— Часики-то тикают, хо-о-о!

— Ты-то давно на радугу смотрел, а?

— Поспорить можем, с её красками что-то не так!

— Ну, или станет не так, ко второй фазе.

— А сейчас какая?

— Ой, что-то мы во времени-то запутались…

— Не мы одни, не мы одни, ихихихихи…

Мечтатель повёл рукой по лицу, словно снимая с него паутину.

— Пожалуй, мне пора, — пробормотал он, разворачиваясь, чтобы уходить, под обиженные шепотки: «Ну вот, и спасибо не сказал, ещё родня, называется…»

В спину неожиданно прилетел вопрос:

— И всё? И всё? А это, последнее? Почему ты не спрашиваешь о том, что хотела знать она?

Мечтатель остановился. Не обернулся, но, казалось, засомневался.

— Потому что не хочу знать этого, — выговорил он наконец.

Но оскальников это только насмешило ещё больше.

— Так мы тебе всё равно об этом скажем! Где же это Солнечный Витязь?

— В могилке! Глубокой-глубокой… не отрыть, не выкопать!

— Дуры! В темнице он! Не открыть, не выпустить!

— Да в цепях же! Не разорвать, не вызволить!

— А если разорвет? Отроет? Выпустит?!

— Кто?!

— Да кто угодно!

— Так он всё равно и не придёт!

— Почему это, а-а-а?

— Потому что поздненько!

— А часики-то тикают, песчинки-то сбегают!

— Приятно с тобой было поболтать, пару-то часиков, ихихихихи!

— Только вот там, где надо, нет стража!

— Раз-два, спеши скорей, нет стража у дверей…

— Э, погодите, там же Оплот?

— Который?

— Который не-Оплот, дубина!

— Так а что он может?

— Вот и Холдон так думал, ага…

Всего этого Мечтатель уже не слышал. Он бросился к выходу.

Под ногами плескалась то ли пещерная вода, то ли жидкая темнота… или это были отзвуки смешков? Тьма приставала к лицу, липла к рукам и груди — и отскакивала, размыкалась, испуганная. Директор пробивался из оскальной тьмы, и меч цеплялся за камни, и вокруг был душащий, жуткий, пугающий шорох — словно бы последние песчинки падают и падают на дно клепсидры.

Тьма размыкалась и таяла впереди, серый свет, будто меч, рассекал её — и Мечтатель шагнул на порог пещеры, в разгар дня…

И в гущу боя.

Гвардия Магистров была сметена и растерзана нежитью, последние двое гвардейцев, пытаясь удержать щиты, отступали к Пещере. И прикрывали при этом Магистров, которые и сами уже вступили в бой. Алый творил искусную телесную магию — с его пальцев слетали ураганы, мудреные спирали, закручивающимися огненными вихрями, магия поднимала здоровенные валуны — и роняла на нежить. Та кишела вокруг — низшая и высшая, лезла напролом, как слепая, распадаясь в пыль, растекаясь слизью — и всё равно, не прекращая шествия.

Аметистиат пользовался амулетами и стоял против магов — те шли под защитой нежити, с закрытыми темной тканью лицами — разбойное братство. Они прикрывались маскировочными чарами, швырялись зачарованными кинжалами и дротиками, совершали дикие прыжки — в ход шла телесная магия — по временам так просто взлетали в воздух. Но Фиолетовый неизменно вышвыривал перед собой следующий артефакт — монету, или брошь, или подвеску — и маги валились с ног, засыпали, сковывались льдом…

Оранжевый Магистр предавался буйству и изумлению. Янтариат, отвечавший за мир в Целестии, впал в боевую горячку и угнал в гущу врагов с мечом наперевес. Из гущи слышались взвизги нежити, радостный рев: «Оторвашечки!!» и глухие ругательства магов, которые попали под раздачу.

Экстер Мечтатель застыл на пороге пещеры и, задохнувшись, оглядел эту кучу-малу: ало-черная волна нежити, вспышки боевой магии, окровавленные тела гвардейцев и нападавших вперемешку… И яркое оранжевое пятно — Янтариат в гуще схватки.

Потом директор артефактория растерянно схватился за меч, качнул головой, словно очнувшись, и взялся за дудочку.

Ни того, ни другого не понадобилось: Магистры и оставшиеся в живых охранники справивлись сами. Нежить перестала лезть, разразилась хриплыми воплями и дала стрекача, нападавшие маги заслонились щитами и начали отступление. Отходили они как-то медленно и тяжело, будто земля шагов за пятьдесят вокруг Оскальной предвратилась в болото.

— Сейчас догоню и поясню всё подробно! — проревел им вслед Янтариат. Огляделся, ища противников, встряхнулся и потопал к остальным, бурча: — И подумать только, что эти твари осмелились на нас напасть, вероломные сволочи.

Аметистиат цыкнул на него из-под капюшона. Алый устало выпрямился, зазвенев колокольчиками в опаленной бороде. Вытер копоть со лба и выговорил устало:

— Мы не ждали здесь засады, Экстер. Они напали внезапно, наша охрана приняла на себя удар, это затянуло бой… но нам всё же пришлось вмешаться в конце концов. Думаю, Нежитный пакт, в таких условиях…

Директор молчал и не слушал. Он, окаменев, запрокинув голову, смотрел в небо.

Надвое перерезанное чёткой полосой, сплошь состоящей из серо-стальных оттенков.

Лицо Экстера было бледно, губы чуть заметно подергивались.

— А, — мрачно сказал Рубиниат, — да, похоже, что ваши вести, Экстер, запоздали. И мы знаем ответы. Если только они сказали вам — где мы можем…

— Третья фаза, — прошептал директор серыми губами. — Третья фаза?

Резко провел рукой перед лицом, словно снимая пелену, потом развёл пальцы в стороны, как будто нащупывал какие-то стены…

Вдалеке раздался лёгкий треск — и словно вовне с места сдвинулась невидимая ось. Дышаться стало легче, пропала мертвая тишь, в которой не было даже воплей проигравшей нежити. В пальцах директора медленно стирались в пыль маленькие часики с насмешливо подрагивающей стрелкой. На медной крышке была выгравирована змея, пожирающая собственный хвост.

— Кронов круг, ускоритель времени, — прошептал Экстер. — Временная ловушка.

— Как?! — возмутился Янтариат, прищуриваясь маленькими глазками на то, что было часиками. — То есть, они нас так-таки подловили? Это сколько ж мы потеряли — два часа или три?

Директор Одонара отряхнул пальцы. Затем буднично и как-то очень просто шагнул к Алому Магистру и взял его за отворот алого камзола.

— С вашей стороны — это не лучшее… — начал было тот, и вдруг осекся.

— Вы знали, — шепотом уронил Мечтатель. — Кронов Круг требует подготовки и серьезных анимагов на активацию. Они были предупреждены, что мы сегодня будем здесь. Вы знали, когда вызывали меня в Семицветник, когда направляли к оскальникам. Вы подарили ему время. На что?!

Алый Магистр только молчал, глядя ему в лицо, в потемневшие бледно-голубые глаза — теперь они казались фиалковыми. Пожалуй, молчал с ужасом, так что заговорил Аметистиат.

— Вы знаете сами, Экстер. С вашей проницательностью… вы уже догадались. Или вам сказали оскальники — не имеет значения. Если это хоть немного вас приободрит — мы хотели поставить вас в известность. До того, как поняли, что вы предпочтете разделить участь Одонара.

Мечтатель пошатнулся, и Рубиниат воспользовался этим — торопливо шагнул назад, разомкнул пальцы Экстера на своей мантии, рискнул даже пригладить бороду и заговорил скучливо, тоном бюрократа:

— По сути, это был единственный выход. Вы же понимаете, что Целестия уже не та, что прежде, дух Витязя не пылает в гражданах с прежней силой, и набрать достойную рать, чтобы противостоять возрожденному Холдону… А после того, как он возродил Арктурос, его возвращение в полной силе стало лишь вопросом времени. Возможности оставались, только если бы он был значительно ослаблен. Он дал нам выбор, Экстер! Выбор! Одонар — или остальные школы, от Кварласса до Сепетласса, что мы должны были выбрать, по-вашему?!

Тон бюрократа скомкался и сломался, едва Алый отвлекся от серой радуги (к которой он усиленно обращался до этого) и мельком взглянул в глаза остекленевшего Мечтателя.

Заговорил Оранжевый — тот отряхивал мантию и качал головой.

— Вероломные сволочи, — Экстер оглянулся, взглянул на него, и Янтариат пояснил. — Я это… кхм, о Холдоне и тех, которые с ним. Да посуди сам, Экстер! В Одонаре он пробудет час, не больше, такой уж был уговор. Там Бестия, Оплот этот ваш с Печатью — так что пока доберётся внутрь, он ослабнет, а там уж мы с ним как-нибудь да сладим общими силами, а? Может, и вообще внутрь не попадёт, а коли попадёт — так не останется там долго, у вас же там заклятия предыдущих директоров. Стало быть, ослабнет ещё сильнее, ну а дальше уж дело за нами…

Мечтатель сделал шаг назад. Потом ещё и ещё. У него подрагивали губы. Глаза теперь начали казаться почти зелёными — на бескровном лице.

— Дело, — только и выдохнул он, — не за вами.

И рывком выдернул из кармана подвеску — серебряную стрекозу с усыпанными самоцветами крыльями.

Магистры переглянулись мгновенно и с одинаково досадливыми выражениями: «Так и знали». Фиолетовый сместился влево, Янтариат — вправо. Теперь они стояли вокруг Мечтателя почти идеальным треугольником — и все в боевых позициях, на кончиках пальцах — готовая сорваться с них магия.

— Будьте же благоразумны, Экстер, — долетело из-под капюшона Фиолетового. — Вы не пройдёте через портал сейчас, поверьте моему магическому опыту. Погибнете по пути.

— А если пройдёшь — что будешь делать? — хмыкнул Оранжевый. — Экстер, вот кто б там за тобой ни стоял… но против Холдона? Серьезно? Навредишь же только.

Рубиниат выразился прямее всех:

— Не заставляйте нас применять магию, Экстер. Вам известно имя ключника, которое так хочет узнать Холдон. И потому вы должны оставаться здесь. Будьте уверены, мы сможем задер…

На этом моменте он уже понял, что переговоры бесполезны. Пальцы Мечтателя сложились в артемагическом пассе. Магистры вскинулись, нанося три удара разом: замедление, силовой поток, стихийный вихрь. Но Экстер просто крутанулся на месте, взвихрив длинный плащ и пряди парика, амулет в его ладони сверкнул…

Вспышка, мгновенная и острая. Запах свежести, какой бывает после грозы.

Когда Магистры открыли глаза — на месте Экстера Мечтателя был лишь выжженный круг.

Секунд пять ушло на поражённое молчание. Потом Рубиниат закашлялся и полез за пазуху за зеркалом связи.

— Пора давать команду драконам… Что это было, с порталом? Он использовал наши удары для дополнительной запитки артефакта?

— Может, и так, — буркнул Янтариат. — Хотел бы я знать — кто это создаёт порталы такой силищи. Пригодилось бы, да… Вот же упрямец проклятый, а? Сгинет же вместе со своими артефакторами!

— На этот счёт есть некоторые сомнения, — странным голосом протянул Аметистиат. Его лицо так и скрывалось под капюшоном, но казалось, что оно обращено вверх, на серую радугу в третьей фазе.

* * *

Меч был потерян. Мечтатель отшвырнул его в сторону, подбегая к Одонару: железка в ножнах замедляла движение. Потому что он бежал — от площадки дракси, куда перенёс его портал — бежал со всех ног, и его нестермимо жгла изнутри мысль о том, что он опоздал.

В стене с востока зияла прореха, ворот не было, и цветы по обе стороны дорожки были обращены в ледяную пыль, показывая, кто прошел здесь. Кое-где лежали обледеневшие птицы, отовсюду слышались вопли нежити. Зерк и Караул вели зачистку территории совместно, прекрасно при этом понимая друг друга. Кажется, страж ворот и садовник они обороняли от посягательств нежити какие-то тела.

Мечтатель с трудом удержался, чтобы не броситься туда, но ограничился тем, что вскинул руку — и наспех созданный генератор молний дал понять нежити: прибыл хозяин. Нападения не последовало, только испуганный визг, но Экстер не стал задерживаться: ему нужно было внутрь, внутрь!

Пряди парика печально трепетали в воздухе, Директор задыхался, но вновь бежал, путаясь в полах старинного камзола. Кровавая Печать была раскромсана жестоким ударом — вбита в дорожку и загажена нежитью, словно на ней вымещали ярость. И снесены были двери, но в коридорах не было тел, была только гарь и вонь нежити, которая разлеталась во все стороны, увидев директора, шмыгала в ответвления и коридоры, стремилась вниз, в подземелья — что угодно, но не нападать.

Не сбавляя шага, Мечтатель свернул к проходу, ведущему к Трем Комнатам.

Плотная, слитная толпа нежити наползала друг на друга: урчащие вулкашки и повизгивающие злыдни, и порыкивающие лупосвёрлы… Все переплелись и огрызались, будто остановленные незримой преградой. Твари были так увлечены грызней, что заметила Мечтателя слишком поздно, а в следующую секунду прахом опала на пол после единственного короткого пасса.

Острые, длинные, черные шипы, идущие под немыслимыми углами, почти не давали увидеть Макса, повисшего на остриях в самом центре этого клубка. Но в ту секунду, когда Экстер сделал шаг вперед, иглец втянул иглы, убрал сферу — и Ковальски рухнул в лужу собственной крови. Крошечный, смертельно опасный шарик, ненасытный паразит просвистел над головой Экстера — кажется, испугался выражения его лица — и шастнул вдаль по коридору, выскочив в окно. Иглец был пробужден и готов убивать, но Экстер даже не вспомнил о нем, бросившись к Максу.

Иглец отпускает жертву только в одном случае — так это звучало в книгах об истории щитовых артефактов.

Но Мечтатель все же прижал руки к щекам Ковальски — и на них были отметины от игл — и сквозь его пальцы побежала чистая энергия жизни. Не все маги могли бы применить телесную магию для приема «к сердцу от сердца» — и не все решились бы: такое перекачивание энергии в тело умирающего отнимало иногда по триста лет жизни у целителя. Случись тут Бестия — она онемела бы, глядя на старания Мечтателя, а может, и потому, что Мечтатель все это время оставался самим собой.

— Не нужно, Макс, — шептал он растерянно, так, будто от Ковальски могло тут что-то зависеть. — Тебе еще слишком рано, слишком многое осталось… Макс…

Лицо мертвеца, в которого Экстер перекачивал магию, дышало полным презрением к стараниям директора. Экстер вливал в Ковальски жизнь — но жизнь уже вытекла с кровью, вылилась на плиты за бесконечные минуты пытки иглецом, и едва ли тут можно было исцелить хоть что-то, с любыми силами. Мечтатель, задыхаясь страшнее прежнего, расслабил руки, ладони бессильно проскользили по щекам Макса, по мокрой от крови одежде, опустились на такой же мокрый и скользкий пол…

Но рука трупа вдруг ожила и сжалась на запястье Экстера. Макс открыл глаза — живые и полные перегоревшей муки. Сразу же вслед за этим он попытался что-то сказать, но то, что вырвалось у него из горла, не могло даже претендовать на звук.

— Молчи, Макс, молчи, — прошептал Экстер. — Ты всё сделал, даже больше, чем все, не надо…

Дверь Особой Комнаты распахнулась. Оттуда сперва высунулся нос Гробовщика, а потом чья-то голова — и вот уже несмело один за другим начали появляться практеры и практиканты, которые не разбежались по мирам. Озз Фингал появился откуда-то, заохал и тоже опустился на колени рядом с Максом, раскрывая походную аптечку…

Макс все так же пытался произнести хоть что-нибудь, но из горла не вырывалось ни звука, и в глазах у него мало-помалу начало появляться отчаяние. Но тут рядом с Оззом возник обеспокоенный Скриптор — с запасной аптечкой и бинтами наперевес — и красно-черная ладонь Макса поймала практера за руку.

Скриптор взвизгнул, дернулся, но тут же обмяк, прикрыл глаза — и в воздухе начали проступать буквы: «Альтау. Бестия и остальные. Ему нужен ключник. Портал перед тоннелем».

Рука Макса отпустила Скриптора и, обмякнув, упала на пол. Экстер потянулся было, чтобы попытаться провести еще один сеанс магического целения, но его ладонь решительно оттолкнула в сторону другая, белая, женская, и теперь уже Лорелея опустилась на колени над Максом, пачкая свое светлое платье. Она не обратила внимания на суетящегося со склянками и целящими артефактами Озза, даже величественно кивнула, разрешая ему продолжать свое занятие — но никто больше к ней и Ковальски подойти так и не решился. Практеры и сотрудники осторожно огибали богиню, которая тихонько гладила иномирца-самозванца по щеке и, кажется, что-то шептала ему, но только без слов, одними губами.

Она не бросила ни единого взгляда в сторону директора, но Экстер попятился и почувствовал себя откровенно лишним, гораздо более лишним, чем Озз, или Скриптор, или любой из других учеников или артефакторов. Лишним — и непоправимо виноватым в том, что произошло.

Он сделал еще несколько шагов назад, покидая тоннель. Боковое зрение уловило уродливый амулет, висящий в воздухе, но Экстер не повернул голову, чтобы разглядеть его. Он так и смотрел на Лорелею, склонившуюся над Максом, на ее белое платье в его крови, и нервное дыхание Мечтателя все замедлялось и замедлялось, так, что начало казаться: он совсем не может дышать.

Откуда-то появился Вонда. Был ли он в Особой Комнате со всеми или где-то скрывался — никто так и не заметил, но он уже успел обшмыгать половину артефактория, рассмотреть, что, где и как, и начать жаловаться:

— Нежити-то дохлой во дворе, нежити! — голос кладовщика дрогнул. — А в кладовке у меня Гиацинт валяется, я сперва-то подумал, что тоже дохлый, а он как пошевелится, как застонет… так ведь и помереть недолго…

Он довольно небрежно окинул взглядом сцену, от которой не мог оторваться директор, и поинтересовался:

— Помрет?

— Ему не дадут умереть, — глухо ответил Мечтатель. Он растирал грудь так, будто только что получил в нее сильный удар.

— Паж-то, стало быть, у Холдона, как и остальные младенчики? Жалость-то какая! Ведь погибнут ни за что ни про что, а все такие молодые, ежели, конечно, для нас, стариков. Девочку-то как жаль, а на что она злыдню? Да все они ему зачем?

— Незачем, — голос Экстера стал немного выше и словно надломился. — Он не мог остаться рядом с артефакторием долго — и он забрал, кого успел, чтобы убить их по одному. Не сейчас. Когда истечет указанный срок и не придет тот, кому доверен ключ от Малой Комнаты…

— Вот ведь горе-то какое… — проныл Вонда и тут же закашлялся, как будто нытье царапало ему горло. Уточнил он уже делово: — Ведь он же не придет?

Экстер Мечтатель неопределенно повел подбородком.

— Он не придет, — с трудом выговорил он. — Но может прийти кто-нибудь другой. Вместо него…

— А, — сказал Вонда, и из него вдруг выветрилось нытье. — Я пойду, да.

— Зачем? Ты же знаешь, что это смерть для тебя.

Ученики старались огибать эту странную пару, да и остальные держались вдалеке, а то похватались бы за сердце, услышав такой тон от Вонды.

— Ты что же, хочешь, чтобы я еще страшнее заплатил за тот день?

Экстер не ответил: по-прежнему глядя на Лори и Макса, он наклонил голову, словно давая разрешение на что-то, о чем догадывался он один. Вонда молодцевато вытянулся и отряхнул свою старую куртку.

— Дело. Ну что, меч-то мне, может, взять или какое другое оружие?

Директор Одонара оглянулся на него — и в голубых глазах была болезненная, отчаянная решимость. Уголок рта покривился в горькой гримасе, которую даже близко нельзя было спутать с улыбкой.

— Сегодня оружия не нужно, Вонда. Возьми меня за руку.

Второй рукой директор Одонара поймал портал, оставленный Холдоном.