Серая радуга

Глава 24. Солнце над чёрными ирисами

Что-то мягкое шлепнуло Кристо по физиономии. Он приоткрыл глаз и обнаружил на своей щеке крупный ирис.

Рядом еще один. Потом еще.

Невеселый голос Мелиты пропел:

— Солнце-солнце, поднимайся, петушок пропел давно…

Лицо Мелиты было сразу же над ним, а подумав немного, Кристо понял, что его голова лежит у нее на коленях.

Позиция неплохая, а вот положение, в котором они оказались…

— О-ох… — застонал Кристо, приоткрывая и второй глаз. — Когда это меня вырубило?

— Не берусь судить, — отозвалась рассудительная Мелита. — Кажется, когда они нас перебрасывали.

А разве перебрасывали? И чем — порталом? Точно, было дело — тащили их, стало быть, к площадке дракси, от Одонара подальше… потом ещё что-то налаживали эти, которые в синих плащах… артемаги, или кто они там. Потом как тряхануло, стиснуто, закрутило, как на внешнемирских каруселях, куда он как-то Дару затащил… Потом сдавило совсем и стало черным-чернёхонько. Ну да, ну да, через портал такой-то компанией и при таком-то раскладе! Бестия же говорила ещё — опасно сигать…

В нос Кристо сунулся еще один ирис — черный, и вопросы о том, где они, отвалились сами собой. Черные ирисы росли только в одном месте Целестии.

— Неймется, ему, жухляку, с этим полем… — просипел Кристо и принял сидячее положение.

Теперь наглые ирисы качались на уровне плеч и расходились во все стороны. Только чуть подальше, шагов за тридцать влево, в черное море врезалась напропалую белая и широкая длинная полоса, шла, изгибаясь, отмечая собой путь Солнечного Витязя в том бою…

А над головой было целестийское радостное солнце и нецелестийская серая радуга — жуткое сочетание.

Пленникам отвели что-то вроде вольера, над которым наверняка работал сам Холдон. Жемчужно-белая, светящаяся зимними узорами сетка висела в воздухе, огораживая пространство в сто шагов длиной и десять — шириной. Возле самой сетки, сложив руки на груди и пялясь на узоры, застыла Дара. Увидев Кристо и Мелиту, она мимолетом кивнула.

— Смеяться будете.

— Не будем, — заверили ее.

— Сколько нас здесь? — Дара обернулась, чтобы подсчитать. — Одиннадцать артемагов, четыре боевика, один паж Альтау…

Дара считала по головам, всех сразу, а зря. Кристо видел, что кое-кто и в себя-то ещё не пришёл. Убнак, кажись, не дышал — видать, приложило при переноске сильнее остальных. Фрикс пытался подняться, падал обратно и кривился — лицо залито кровью. Девчонка-снабженец, которая была его соседом по позиции, пыталась опомниться с помощью Нольдиуса… Бестия, вздрагивая, застыла поодаль от всех, вид у нее был дикий.

— В общем, сколько ни есть — у нас не хватит сил, — закончила Дара уныло.

— А что такое? «Гидра»?

— Произведение Холдона, — Дара изобразила торжественный «тыц!» в сторону сетки. — Не зря же он столько лет проникал в секреты вещей. И беседовал с ними с детства — или как это там в его биографии говорится. Ну, с посохом своим он точно болтал. В общем, похоже, в биографиях не наврали: я даже не могу просмотреть все узлы. Такое ощущение, что это сделала спятившая паучиха.

Кристо задрал голову в чистое небо, но Дара и тут нашла, где разочаровать.

— Она тянется и вверх, просто невидимой становится.

— Шедевр, э?

— И не говори.

Теперь Кристо рискнул обозреть окрестности. В окрестностях было много черных ирисов (что было ясно) и нежити (что было неприятно). Урчащая толпа в две-три сотни бурлила на поле, отчего оно казалось живым. Подальше замерли соратники Холдона из мыслящих: люди, маги и высшая нежить. Все — отдельными группками: пару дюжин разбойных морд и наёмников, ещё дюжины полторы — непонятных ребят в тёмно-синих плащах, а кровохлёбов, арахнеков и прочей нечисти и дюжины не наберётся. Да и у остальных видок потрёпанный. То ли не все пошли через портал, то ли Бестия им таки успела как следует задать.

— А этот… — Кристо проглотил что-то неприятное в горле, — там еще?

Ему никто не ответил, и он понял: там. Они здесь, а эта воскрешенная сволочь — в Одонаре.

— И долго?

— Минут десять, — утешила Мелита, — ты не очень долго валялся.

Раз так, все должно было решиться в ближайшие несколько минут.

— П-печать там же, — робко попытался он быть оптимистом. О своей жизни речи уже не шло: откуда там вообще взяться оптимизму. — Ну, этот, как его бишь. Оплот с цветочным именем.

Будто ему и без того цветочков не хватало.

— Чего он нас-то сюда приволок? — вслед за этим озадачился Кристо. Ответила Бестия: она ежилась и смотрела прямо перед собой, а голос у нее сделался глухим и почти мужским.

— Он всегда обожал брать пленных. И трофеи. Был помешан на трофеях: живых и нет. Хотя ведь для него даже вещи были живыми. Когда началась война, после него мало что оставалось в городах и деревнях, а потом в Хелденаре были обнаружены кладовые… столько кладовых. Лабиринты, уставленные вещами. Хранилища артефактов. Оставшиеся в живых приспешники уверяли, что он всегда выбирал время для посещения какой-нибудь своей галереи: беседовал с ними…

— А мы? — наивно спросила Мелита.

— А нас брали живыми изначально. Иначе и ударили бы с большей силой. Есть вероятность, что кто-нибудь из нас ключник. Или что кто-нибудь из нас знает, кто он.

— Кто-нибудь из нас? — озадаченно повторил Кристо. Он-то понятия не имел ни о каких ключниках, а о Малой Комнате знал только то, что Бестия на давешнем совете вывалила. Дара уставилась на Бестию, губы ее насмешливо подрагивали.

— Может, Нольдиус? Или Фитон?

Фелла скрестила руки на груди и не ответила. У нее был вид человека, которому само место, посреди которого он стоит, причиняет боль.

— Ясно, — подытожила Дара, — нас он прихватил за компанию: поубивать на глазах у «кого-нибудь», если «кто-нибудь» будет упрямиться. Так?

Все прелести положения Кристо осознал быстро — наверное, успел поумнеть за прошедший год. Вот ругаться он только-только начал, когда началось действо.

Ирисы Альтау пригнулись. Нежить и люди отхлынули в стороны, будто почувствовав какую-то энергию. В мгновенном вихре возникла высокая, в серебристой хламиде фигура с посохом.

Цветы распластались по земле и притаились, будто почувствовав ярость Холдона. Посох свистнул, прошил воздух наискось — и лепестки чёрных ирисов посыпались в траву, леденея.

Один удар — а потом Холдон взял себя в руки, повернулся к своим сторонникам и кинул пару слов сквозь зубы. Сторонники что-то пробормотали в ответ. Нежить ощутимо примолкла, отхлынула почтительно подальше и чуть ли не в землю закопалась.

Сняв капюшон, Сын Дракона повернулся к пленникам.

— Твою ж ма… э, — одинокий голос Кристо прозвучал в тишине Альтау не совсем к месту. Холдон слегка наклонил голову и перевел взгляд на него — безразличные глаза сытого хищника, в которых где-то глубоко горела приутихшая ледяная ярость. Эти глаза заслоняли и висящую клочьями кожу на левой щеке, и изъеденные губы, провалившийся нос, свалявшуюся бороду… Не отрываясь от созерцания, Сын Дракона вынул из кармана плаща длинную нитку бус и бросил за спину. Бусы тут же раскатились по полю сами, образовав ровный, выжженный круг диаметром метров в тридцать. Прозвучал завистливый вздох Дары по поводу такого мастерства.

— Время до заката еще есть, — голос, глубокий и почему-то ясно стало — древний, будто влез внутрь мозга, неприятно царапнул виски изнутри. — Мы подождем и посмотрим, кто появится в круге.

Почему-то никому не захотелось узнать, что будет на закате. Зато пара-тройка слуг Холдона в отдалении заухмылялась самым нехорошим образом.

— Значит, ты не добрался до Малой Комнаты сам? — Кристо не сразу узнал голос Бестии и саму Бестию не узнал сразу. У нее был такой вид, будто она плывет в ледяном море против течения, но останавливаться не собирается. — И, кажется, ты теперь знаком с Максом Ковальски.

Взгляд Холдона переместился на нее. Задумчиво.

— Второй, нет, пятый паж, — отметил он. — Так смешно закусывала губу, когда твой король издыхал у моих ног.

Он вытянул в ее направлении даже не Арктурос — палец. С тем же слегка заинтересованным видом.

Фелла схватилась за грудь, пытаясь вздохнуть. Подавилась криком. Свалилась на землю, не переставая корчиться и кричать, пытаясь будто бы избавиться от того, что было в ней самой, вцепившись пальцами в кольчугу на груди с такой силой, что пальцы начали раздирать железные звенья.

Ей никто не пытался помочь. Те, кто дернулся было — застыли в ту же секунду. Кристо уже чувствовал это раньше, рядом с Гидрой Гекаты: будто внутрь к нему заползло холодное, кровожадное щупальце, которое заставляет наблюдать за мучениями Бестии безразлично, со стороны…

Холдон сделал шаг вперед, и Бестия закричала страшнее, будто само его присутствие доставляло ей боль. Или не оно, а полный ледяного наслаждения шепот, который нельзя было заглушить криком:

— Помнишь тот день, девочка-паж? Солнце еще не зашло, он не закончился. Только Витязь сгнил в земле давным-давно, а день — тот день продолжается. Слышишь их внутри себя? Они боятся меня, как раньше. Вся мощь, которая подпитывает тебя, трепещет от одного моего вида: это мертвая мощь, а я жив, они знают это. Они знают, что бессмертия нет, потому так цепляются за тебя — в которой живут хотя бы так, тенью, лишь силой. Они будут разочарованы, девочка-паж: эта радуга никогда не вернет себе прежних цветов…

Фелла перестала кричать: пропал голос. Теперь она просто задыхалась, как рыба, выброшенная на песок, на лице застыл невозможный ужас, руки ослабли и двигались бесцельно, как у куклы на ниточках…

— Представь себе, юный паж… представь себе их лица. Представь лицо своего короля — если бы он услышал имя, которое ты сейчас произнесёшь. А ты скажешь его. Ты обязательно скажешь. Имя, девочка! Назови мне имя ключника!

Бестия не смогла бы назвать даже собственного имени и едва ли помнила, где находилась. Ее лицо было сведено в болезненной гримасе, страшные судороги проходили по телу, с губ только слетало что-то вроде: «Пожалуйста… не надо больше… пожалуйста».

«А ты доконай ее! Доконай!» — требовало то самое, мерзкое, которое поселилось внутри у Кристо. Он даже похлопал Дару по плечу и кивнул на Бестию — вроде как радостью поделиться.

Дара задумчиво кивнула. Ее глаза сверкнули зеленью, а в следующую секунду Кристо получил удар в солнечное сплетение, от которого гадкое создание внутри сначала панически икнуло, а потом тихо ретировалось куда-то вовне. Дара в несколько прыжков очутилась возле Бестии и повела руками по воздуху. Что-то полыхнуло, и Феллу вдруг отпустило: судороги прекратились, голова бессильно откинулась в траву, пятый паж дышала со всхлипами, дрожала и вообще выглядела жалко донельзя.

Палец Холдона теперь смотрел на Дару, Дара — на палец, и особого почтения к этому органу, видно, не испытывала.

— Я не из того дня, — сказала она брезгливо и тоже подняла палец. — Такое на меня не действует.

Холдон, усмехнувшись почти добродушно, приподнял Арктурос, но удара не нанес, раздумал.

— Видишь ли, девочка, — молвил с издевательской мягкостью, — мы с юным пажем не договорили о ключнике. Не хочешь ли сама сказать ей, раз вы дружны: она может отдать мне ключ или назвать мне имя. Что предпочтет?

Из травы и черных ирисов зазвучал сорванный голос Бестии:

— У меня никогда не было ключа, и я не знала имени. Ты можешь пытать меня — я знаю, что тебе это нравится… но я… не знала… не знаю…

— Но я ведь могу пытать и не только тебя, — напомнил Холдон. — Это талантливое дитя уже наметило претендента…

Дара не выдержала и прыснула.

— Вздумаете меня пытать — она вам похлопает.

— Дара, заткнись… — простонали из ирисов.

— А что? Кто мне теперь прикажет не нарываться? Макс умер из-за этой мрази! И нам тоже недолго осталось, если, конечно, не появится Витязь и не отрубит ему башку во второй раз.

Холдон вздохнул так, будто после долгой жажды пригубил свежей водицы. Хрустнул не своими, женскими и хрупкими пальцами.

— Мне долго не хватало этого, — признался он то ли себе, то ли своим приспешникам. — Ненависти в глазах и обреченности на лицах. В дни силы мне нравилось смотреть в глаза пленным. Наблюдать, как они осознают. К вам всем приходит это понимание перед смертью… что после нее ничего не будет… вещи в этом отношении честнее, не правда ли? — он любовно провел пальцами по поверхности Арктуроса. — Конец для них — это и впрямь конец, они не строят глупых иллюзий и потому умеют ценить свое существование здесь и сейчас. Держаться за него. Ты понимаешь меня, дитя, разве нет?

Он прищурился в глаза Дары, где и правда мелькнуло понимание. Девушка помедлила, но кивнула.

— Значит, ты тоже их слышишь. Одарённое дитя… нас таких — кто по-настоящему слышал бы жизнь в неживом — немного. В поколении рождается не больше одного-двух. Можно, конечно, научиться — открыть свой разум для вещей… но это не то, верно? Совсем не то. Ты смотрела на моё искусство. Нравится? За это я не буду тебя пытать. Может быть, не буду даже убивать… до заката, как и обещал. И, если ты сможешь не дрогнуть, когда кровь остальных разукрасит белые ирисы — кто знает, может, я оставлю тебя… чтобы показать — что значит настоящая жизнь. Не бледное подобие — со старением, разложением и умиранием. Истинное бесмертие, секрет которого заключён в шёпоте вещей.

Губы Дары сжались, она не ответила, а Кристо почему-то был уверен, что артемагиня только что чуть не брякнула: «Долбанные традиции!» — фирменным тоном Ковальски.

Вместо этого прозвучал вопрос:

— Кто вас вернул?

— Сестра, — милостиво осклабился Холдон. — Ты знакома с ней — в тебе её тень. Дальний отзвук тени. Значит, это ты — та девочка, которая осмелилась надеть её на руку?

— Гидра Гекаты…

— Эммонто Гекарис — ученица моего ученика. Она тоже слышала вещи и принадлежала к числу Одарённых. И она хорошо справилась. Прыжок посреди боя при помощи межмирового портала… она его, конечно, усовершенствовала… В нужный мир, где она создала Великую Гидру. Я работал над пробудителем артефактов, отослав его с одним из учеников в тот мир… конечно, не лучший образец, но Эммонто смогла. Сотворить настоящий Пробудитель — ей понадобились века работы, моя кровь, добытая в Целестии, нежить, да… И в конце она отвлеклась от цели, создав лишние «головы» Гидры и возомнив себя повелительницей нежити и богиней. Но браслет… даже его осколки… всё же получил возможность пробуждать… не только артефакты.

— Или того, кто был уже артефактом наполовину? — фыркнула Дара.

— Или так, — согласился Холдон. — Почему ты говоришь так, будто это плохо, дитя? Моя голова была отделена от туловища — и вот я хожу, говорю, творю. Это ли не истинное бессмертие — способность вернуться через тысячелетия? Способность проснуться. Ты смотришь на моё лицо… вид — это мелочи. Ведь и золото тускнеет — и ты лучше других знаешь, как заставить его засиять. Это скоро пройдёт, и я приму вид, какой захочу.

— А для этого вам придётся выпить жизнь из ещё пары селений — так, что ли?

— Чтобы сотворить произведение искусства — приходится чем-то жертвовать, разве нет, дитя? Или кем-то. Малозначимым, не слышащим истинной мелодии жизни…

Желудок Кристо решил выскочить от всей этой паскудной философии вон, но был задвинут на место. Осторожно и неторопливо Кристо пошел приводить в порядок остальных.

Оказалось, удар в живот был самым действенным методом, это Кристо опробовал сразу, на Нольдиусе. Тот охнул, согнулся и просипел:

— Весьма признателен. Со мной было что-то… — но Кристо наподдал ему еще раз и тихонько направил подальше от Мелиты — вроде бы, остальных возвращать. А сам задумался, что делать — ну, не бить же, в самом деле?

А если попробовать пробудить поцелуем?

Благо — Холдону пока все равно, чем они занимаются, он стоит себе и живописует. Решил, видимо, что времени до злыдня лысого, а потому можно рассказать поподробнее.

— Традиции чертовы, — все же не выдержала и прошептала Дара. Она осмелилась опуститься на колени над Бестией — и получила сюрприз:

— Ты… зачем… сунулась?

Феллу все еще колотило, пальцами она вцепилась в траву, а слезы прочертили по бледным щекам дорожки — наверное, впервые за десять тысяч лет.

— Это ж я, — ответила Дара и довольно бесцеремонно провела пару раз над ее лицом. — Вот черт, он вас все-таки не артефактом.

— Х-хуже. Памятью. Тот день… — она сглотнула и замолчала, прикрыв глаза. Дара уселась рядом прямо на ирисы и скрестила ноги. Посмотрела на Холдона, склонив голову. Тот изучал её через лёгкую жемчужную сеть — с лёгким интересом. Весь его вид так и приглашал: ну же, девочка, я не страшный и вообще, вполне себе свой, вот даже и не пытаю никого, и не хочешь ли ещё задать пару вопросов?

— Почему тот мир? — спросила Дара, думая, кажется, о чём-то своём. — Почему и Эммонто Гекарис, и ваши ученики бежали в один и тот же мир?

— Потому что это я создал первый портал между мирами — не блеклое подобие Кордона, а нечто, выводящее в иной мир. Тот мир, который теперь вы зовёте внешним. В мои времена двери Кордона выводили в иной мир… грязный, истощённый, скучный. И вещи в нём не имели голоса. Зато в мире, куда открылся мой портал, они говорили. И я знал, что она откликается им. Что стоит лишь пробудить их… оживить их, всё больше и больше, насытить их голосами мир — настоящий мир, а не крошечную Кайетту — и она отзовётся и станет сильнее. Сам я успел переправить туда лишь нескольких учеников с некоторыми своими творениями… другие бежали сами, как Гекарис. А иные потом рассеялись по мирам, овладев техникой создания порталов. Артефакты, которые они оставляли, оказывали своё действие… неужели ты не задавалась вопросом, дитя — зачем вы ходите в миры, зачем уничтожаете артефакты и что хотите отсрочить?

Он как следует рассмотрел лицо Дары, хмыкнул и отошёл — перекинуться парой слов со своими сторонниками в тёмно-синих плащах.

Нольдиус с жалобным воплем пересек площадку лётом: только что он попробовал ударом пробудить к жизни Убнака. Удалось блестяще.

— Экстер опять оказался прав, — подытожила Дара тихо, потирая лоб. — Это таилось в Целестии постоянно. И даже эти вот новые идиоты… Они годы мечтали его возродить, потому что эта дрянь, его учение, так и сидело внутри них. Это самое «Бессмертия нет». Значит, это они и были заодно с Эльзой вот только на Эльзу им было плевать — они Прыгунки бы вместо щита использовали. А когда не вышло заполучить Браслет Гекаты целиком или хоть прорваться в Малую Комнату — пошли путем некромантии. Самым простым. Явились на поле боя раньше служб Семицветника… забрали тело Эльзы — просто как в насмешку… собрали осколки Гидры Гекаты…

Отзвуки былых страстей заставили Феллу разлепить губы:

— Если бы вы тогда не притащили браслет почти к Холдонову Холму…

— То могло быть хуже, — отрезала Дара. — А может и не могло, неважно. В Предсказальнице я успела увидеть надпись: «когда змеиная голова будет приращена холодом к телу», — или что-то вроде этого. Гидра Гекаты была «будильником» артефактов, вы же сами говорили. Ну, а Холдон изо всех сил старался превратить себя в артефакт — видать, ему почти удалось. И ведь никто ж не догадался проверить Холдонов Холм все это время — есть ли что там внутри…

— Опасное место… никто не подходит…

— Вот только вопрос — зачем они его уничтожили. Может, конечно, заметали следы по приказу самого Холдона… или скрывали остаточные следы каких-то чар…. А он тем временем открыл ясны глазыньки, — Дара кинула в сторону «глазонек» брезгливый взгляд, — очухался и свыкся с тем, что он наполовину женщина. И решил вернуть свое творение.

Холдон, будто понял, о чём речь — повернулся и с тёплой улыбкой (от которой замёзло с полдюжины нарциссов и стошнило раненого Фрикса) приподнял Арктурос. Нежно пробежал пальцами, бережно, почти чувственно коснулся острых зубцов по краям. Стоявшие рядом маги подобострастно поёжились.

— Совершенство, — произнесли тонкие, синеватые губы. — Он тоже не умер, как я, за тридцать веков. Осколки были собраны моими сторонниками — и вот он возрождён, из драконих сердец и артефактов иного мира. Видела ли ты что-нибудь более прекрасное, дитя?

Дара пожала плечами и показала жестом — а может, и видела. Холдон укоризненно погрозил ей пальцем — ни дать ни взять, строгий папаша.

— Превзойденное совершенство, — прошептала Дара. — Сначала его собственный ученик с иглецом… потом Витязь с Рукоятью… представляю, как он бесится, понимая, что Витязь в несколько секунд создал то, что смогло разрубить его творение.

— Из-за этого… отчасти… он и направлялся к Одонару, — прошептала Бестия. — Думаю, хотел уничтожить Рукоять…

Холдон теперь отвернулся и продолжил беседу со сторонниками.

Кристо так вообще с самого начала решил не слушать. Ему было глубоко неинтересно, как там собирали по кусочкам Арктурос, он только понимал, что им крышка, а стало быть — ничего больше значения не имеет. Пока что нужно привести в себя Мелиту, а то она так и застыла с отблесками холдонской мерзости во взгляде. Несколько минут он топтался, потом набрался смелости, вытянул губы, нагнулся… и тут Мелита отмерла, сфокусировала взгляд на нем и на губах и выдала:

— Ого ж!

— А я тебя того… разбудить хотел, — поменял намерения Кристо. — Говорят… это, помогает иногда.

Мелита вяло улыбнулась и чмокнула его в нос, и в груди потеплело. Девушка удивлением смерила взглядом Дару, сидящую возле Бестии, покосилась в сторону Холдона.

— Говорит, стало быть?

— Угу, треплется помаленьку. Знать бы еще, кому он это всё рассказывает. Неужто ж только Даре или этим, в плащах?

— Им, — Мелита кивнула на черные ирисы.

— Цветочкам? Так а смысл…

— Мертвым, — хмуро сказал Нольдиус, подходя. Во время полета с него немного осыпалась книжная мудрость, Кристо он старался не замечать, а на Мелиту поглядывал печально. — Это он тем, которые остались на этом поле победителями… тогда.

Без этого «тогда» фраза звучала значительно лучше.

Холдон оторвался от беседы с последователями, опять подошёл. Постоял, глядя на черные и белые ирисы, качающие головками. С кривой усмешкой взглянул на серую радугу в небесах — в четвёртой фазе — и повернулся наконец к пленникам.

— Время у вас есть, — мягко уронил он. — Глядите туда, — тонкий палец указал на выжженный круг, — может быть, там появится тот, кто облегчит вашу участь и принесет мне сведения о ключнике. Помощи от Семицветника не ждите: им не успеть. Прощайтесь перед дорогой в Великое Ничто и сожалейте, что не сумели прожить свои жизни так, чтобы не сожалеть.

Он отошел подальше, и к нему тут же прихлынула нежить, как котята к любимому хозяину. Потом подошли маги, скрывавшие лица — кажется, опасались его после услышанной речи. Холдон отдавал какие-то приказания, и до пленников долетали время от времени отдельные слова: «союзники», «Кордон», «колодец», что-то о ситуации в артефактории…

Мелита устала стоять, присела на траву и откинула голову на плечо Кристо — тот тоже уселся, чтобы ей было поудобнее.

— Интересно, он таким и был?

Нольдиус торчал рядом и явно чувствовал себя лишним.

— Холдон? О, это… противоречивые сведения. Одно время я… знаешь, интересовался его личностью… и пришел к выводу, что он позволял себе быть любым. Добрым дедушкой и наставником, воином и стратегом, дипломатом и артемагом, иногда еще и философом. А на Альтау он был просто кровожадным монстром, вот только эти, кажется, насчет Альтау не помнят.

Он кивнул в сторону приспешников Холдона, которые через поле разбредались в разные стороны — спешили выполнить поручения патрона.

— Отморозки, — сердито брякнул Кристо.

— Просто они к войнам и крови уже привыкшие, — горько сказала Мелита. — И вот им пришло в голову: а ведь у Холдона неплохие идеи, так почему бы не воевать и за них, раз все равно приходится постоянно с кем-то драться?

— Отморозки, — неожиданно согласился Нольдиус с Кристо. Тронул обожжённую руку, скрипнул зубами и неторопливо, солидно, как в прежние времена, пошел помогать раненым.

Кажется, просто хотел куда-нибудь пойти.

Дара тоже следила за перемещениями отрядов противника, но ее занимало совсем другое.

— Как думаете, сколько он проживет? — прошептала она. Бестия рискнула приподнять голову и посмотреть на самую ненавистную свою ученицу.

— Меньше, чем мы. Многое будет зависеть от его силы воли и от ударов иглеца, — она взглянула на Холдона, беседовавшего с нежитью: — Надеюсь, он обеспечил прикрытие на тот случай, если он умрет, а помощь еще не успеет…

— Это уж наверняка, — вытолкнула из груди Дара. Ирисы холодили кожу, солнце при серой радуге казалось слишком тусклым, и слез не было, потому что миг встречи в Лунных Далях приближался с каждой секундой. Дара взглянула на Бестию и заметила, что та смотрит на выжженный, огороженный Холдоном круг напряженно, почти умоляюще.

— Оскальная Пещера далеко, — слова будто не зависели от Феллы, просто мысли звучали вслух. — Кто бы ни появился, это будет не он, он просто не успеет вернуться…

— Что? Экстер?

Бестия вздрогнула, когда поняла, что ее слышат, голос зазвучал насмешливо:

— У него бы вполне хватило ума заявиться сюда и пристать к Холдону с серенадами. К счастью, от пещеры оскальников путь неблизкий, так что на его долю останется только рыдать да заламывать руки, когда он увидит, что стало с артефакторием.

Дара, вопреки традициям, не накинулась на Бестию за резкие высказывания о директоре: она смотрела, приоткрыв рот.

— Вы его любите, — вдруг сказала она. — Вы любите Мечтателя!

— Замолчи, или я… — шипение Бестии угасло, голова упала в траву. Смысла спорить, смысла говорить что-либо больше не было: текли последние минуты.

Но Дара не считала, что тема исчерпана.

— А почему вы ему-то не сказали?

— Потому что в Оскальную Пещеру нужно идти несчастным. А если бы он вдруг…

Тут в голове у Бестии прояснилось, она поняла, с кем разговаривает, замолчала окончательно. Центром ее безраздельного внимания опять стал выжженный на цветах круг, в котором должна была появиться — нет, не появиться, чья-то фигура.

Дара бесшумно поднялась и вернулась к Кристо и Мелите.

— Ждем?

— Ага ж.

— Настроены помирать?

— Да как-то не особенно.

— А речь о чем?

— Да вот как раз интересуемся: если Холдон теперь — наполовину баба, как у него… ну, понимаешь? С этими днями?

— Так спросить можно…

— О! Так вот почему он злющий-то такой!

Неунывающие оперативники смерили взглядом Холдона — тот как раз выслушивал явившуюся с донесениями нежить.

— А фигурка-то ничего, — отметил Кристо. — Гля, как они на нее слюной капают!

Мелита не сдержалась — зашлась в тихом, нервном смехе, попутно отвесив ему ласковый подзатыльник.

Ожидание разлилось по черным ирисам — разное, с двух сторон.

«Только бы появились», — с одной. «Хоть бы никого не принесло!» — со второй.

Сын Дракона с каждой минутой мерил поле шагами все нетерпеливее. Волновалась нежить, визжа и поцапапывая друг друга. Убнак собрал вокруг половину молодежи и с ожесточением травил байки про свои приключения в иных мирах — байки становились все похабнее. Кто-то отвернулся от серой радуги и попросил соседа: «Колдани малость на сон, сил нет ждать». Дара хотела было от нечего делать углубиться в изучение сетки, но Мелита потянула ее назад, и артемагиня вспомнила что-то — подчинилась, даже несмело начала: «Кристо, а ты рассказывал, как нам пришлось мучиться с теми, как их, феминистками?» — «С кем?!» — «У-у, Мелита, там такая история, слушай…»

Словом, полная гармония, и преступлением было бы ее нарушать.

Две фигуры возникли в очерченном круге резко, неожиданно, ненужно.

— Тьфу, погань, — прохрипел один, — уж и забыл, как оно выглядит…

Вонда. Кристо почти даже не удивился. Ветерану не терпится подвиги повторить — ну, и полез он сюда.

Второй…

Плеснули черные пряди парика. Бестия застонала, совсем тихонько, но это был стон умирающего, и шепот ее тоже был надрывный, горький.

— Мечтатель… Мечтатель…

Она все повторяла и повторяла это с жуткими нотами обреченности и никак не могла остановиться.

Директор, в синем камзоле, почему-то без оружия, стоял рядом с Вондой, и темные волосы спадали вперед, так, что лицо казалось совсем узким и совсем бледным.

И ненормально спокойным.

С опозданием Кристо вспомнил про Дару, оглянулся на нее в тот миг, когда Вонда и директор сделали первые шаги навстречу Холдону. Вот те раз: никаких следов истерики. Дара, тоже бледная, но с решительно горящими глазами приникла к сети, не обращая внимания на то, что обжигает руки. Она ловила взгляд Экстера, и поймала его на секунду: печально-прощальный взгляд голубых глаз.

Но он не задержался на ней, не задержался даже на измученном лице Бестии. Гораздо больше внимания Мечтатель уделял Холдону, который только что не танцевал на ирисах от предвкушения.

— Директор… — глухо прошелестело по полю. — Пришел умереть с ними?

— Пришел за ними, — тихо и с неизменной лирической грустью поправил Мечтатель. — Макс передал мне твои слова.

— Значит, ключ у тебя?

Экстер чуть наклонил голову. Вот так, небрежным жестом посвятил в свою тайну врага. Пленные артефакторы взвыли, как от боли, от такой дурости. Бестия только захрипела.

Дара не издала ни звука.

— Отдай, — просто предложил Холдон.

— Отпусти, — столь же просто предложил Мечтатель.

Сын Холдона был почти ошарашен такой наивностью.

— Отпустить? Их? А если я не сделаю этого — что предпримешь ты? Если я попытаюсь отнять ключ силой — кто выступит против меня?

Вонда, скрючившись, шагнул вперед, как бы говоря: «Ну, я для начала. Дальше что?»

Холдон не расхохотался — издал отрывистое «хе-хе», но от мерзости звука Кристо скрючило и на расстоянии.

— Ты, старик? — он поднял посох. — И каким же клинком ты поразишь меня?

Каким клинком отразишь удар Льдистого, — ударило в виски, и Кристо схватился за голову — не хватало в ней ещё голоса Холдона!

Вонда непочтительно почесал зад, крякнул, порылся в кармане и отыскал кривой и древний с виду ножичек с костяной рукояткой и стершимся лезвием в палец длиной. Разве что колбасу резать или за грибами по лесу шастать — таким орудием и злыдня вряд ли прирежешь.

— Этим? — Холдон даже уже не насмехался, он понял, с кем имеет дело. — Ах да, ведь ты тоже оттуда, из того дня… безумие поразило тебя тогда?

Все пленные тихо издали согласные звуки, в ответ на которые Вонда беззубо заухмылялся.

— Нелегко мне там пришлось, — прошамкал он. — А потом уж и еще труднее…

Драконский сын хмыкнул, прогуливаясь по полю, сминая чёрные ирисы. Кристо не видел его лица, но показалось вдруг — там обозначилась нехорошая усмешка, вроде как кот решил с мышкой поиграть.

Тихо-тихо Холдон повёл Арктуросом над чёрными цветами — и в воздухе словно проступили морозные узоры. Сын дракона заговорил нараспев стихи, известные всей Целестии, чеканя каждое слово, и с каждым словом вокруг оживала древняя быль…

На поле Альтау взгляните скорей:

В тот день туда восемь пришли королей.

Звенели презрительно и насмешливо слова, веяло холодом, и неясные фигуры королей словно начали просачиваться из черных ирисов — призрачные, туманно-морозные и бессильные, памятью о собственной смерти, пролитой крови…

И первый король, словно бог, был красив,

Одна из фигур, скошенная невидимым ударом жезла, упала на ирисы вновь — и растворилась.

Второй был искусен (хотя и спесив),

Разлетелся меч, и через секунду на кусочки распалась вторая фигура.

Был третий — и тверд, и упрям, как скала,

Четвертый вершил хитроумьем дела,

Был пятый король всех проворней в стране,

Шестого Удача вела много дней,

Холдон выговаривал это, смакуя, вспоминая собственные победы. А тени выходили и падали, заставляя всех, кто видел это, заново переживать прежнюю боль и прежнее поражение…

Седьмой семерых сыновей был отцом…

Стало холоднее, будто в память об осиротевших детях, скорчилась от боли Бестия, а Холдон уже договаривал строчку, никому не известную, сочиненную им самим для себя:

Восьмой же пропал — да и дело с концом.

Но другой голос спокойно, и уверенно, и немного только горько произнес вторую версию этой строчки, которую Кристо никогда не приходилось слышать раньше:

Восьмой был отважным и глупым юнцом.

Посох Холдона замер, тени пропали, и потеплело, а Вонда продолжал, не ноя и не шамкая, читать давно позабытые строки:

И взвились мечи, полетели серпы,

И семеро пажей от горя слепы,

И восемь клинков раскрошились вконец,

Лежат короли… но остался − юнец.

Посох Холдона на секунду вздрогнул, и ветерок прошел по белым ирисам, словно своею волей поднимая с них далекий образ памяти: фигуру юноши в доспехах и с обломком меча в руках…

Но полно? О нем ли теперь наша речь?

Из воли и воздуха выкован меч —

И, крикнув: «Во имя…!» — тьму светом поправ,

Явился он — Солнечный Витязь Альтау.

На секунду блеснуло солнце, и потускнела на его фоне серая радуга. С яростным рычанием Холдон дернул посохом. Страшный удар магии пронесся по воздуху, Вонда и не попытался увернуться, и, уже падая, помертвевшими губами выговорил следующие строки:

Живого меча очистительный звон —

Разрублен Арктурос, повержен Холдон.

Тень юноши в доспехах и с мечом пропала в белых ирисах, и в них же упал сам Вонда, приминая цветы, прижимая к груди глупый, ненужный стёртый нож, но с непонятной улыбкой, как будто уже победил. Мечтатель бросился к нему, и Кристо едва услышал, как директор шепчет:

— Всё, всё, всё, уже всё, старый друг… он у меня, ты дал мне его…

— Не узнал, — хрипел Вонда с затаенной насмешкой. — Ведь… не узнал же…

— Трудно узнать того, кого видел только раз и за забралом… это ничего, старый друг, ничего…

— Дочитай… дочитай! Дочитай…

Холдон вдруг закричал. Немо, без слов. Так, будто его пилили на куски сразу во всех местах. Он смотрел на Мечтателя, который выпрямлялся над телом Вонды с тем самым нелепым ножиком в руках, смотрел в молодые голубые глаза и кричал так, что тряслись небеса, — и всё равно не мог перебить слов, которые слетали с пересохших губ Экстера:

С кровавого поля, измучен вконец,

Бредет победитель — всё тот же юнец…

— Мертв! Мертв! Не ты!!!

Улыбки не видно, глаза не горды,

И кудри под шлемом навеки седы.

Парик отлетел в сторону, и непокорные седые локоны растрепал ветер. В секунду на поле Альтау не стало нежити, в бегство ударились все оставшиеся на поле сторонники Холдона, поперхнулись пленнички, и задохнулась придушенным возгласом Фелла Бестия:

— Ястанир!

Холдон больше не кричал. Он выл, яростно, обиженно, на одной ноте, предчувствуя собственную участь, предвидя ее в глазах противника.

Это были глаза, в которых не было лирики, и из которых точно не светило пощады.

— Ты видел меня лишь за забралом, — повторил Витязь. Полный силы голос легко перекрыл вой Холдона. — Хоть наш бой и был долгим. Пришла пора увидеться лицом к лицу.

Холдон попытался вырваться из круга, активировал даже какой-то артефакт, вспыхнувший в воздухе… и остался на месте. Яростно взвыв напоследок, он обернулся к Ястаниру — и увидел, как заискрил воздух вокруг тупого ножика с костяной рукоятью.

— Нас пришло сюда восемь, а ушел я один. Нас были тысячи, а выжили сотни. Вас были десятки тысяч — и вы не выстояли. Будь вас сотни тысяч — вы не выстояли бы. Ты зря вернулся на это поле, палач!

Воздух затвердел, засверкал иридиевым блеском и сделался клинком. Лицо Витязя начало едва заметно светиться, и от голоса как будто тоже исходил ослепительный свет.

— Эти ирисы растут на крови тех, кто не рад твоему возвращению. Ты слышишь их? Прошлое воскресает. Они зовут из бессмертия.

— Нет бессмертия!

Арктурос мелькнул в воздухе белой молнией. Холдон прыжком рванулся навстречу противнику, и в воздухе зазвучал ответный, яростный клич:

— Альтау!

От первого же столкновения земля сотряслась под ногами. Фигура Витязя облеклась солнечным сиянием, рядом с которым светило на небесах застыдилось и поспешило убраться за тучки. Меч и посох скрестились, отдача магического удара заставила прогнуться сетку, державшую пленников.

Каждый выпад в этом бою мог разрушить дворец. Самый малый удар в таком сражении был смертелен для любого Магистра.

Холдон дрался яростно, вымораживая землю и цветы вокруг себя, разбрызгивая ядовитую магию, нанося удары словно бы всем: через взгляд, посохом, артефактами, взлетавшими перед ним в воздух, норовя ударить и левой рукой… Витязь принимал удары на щит, который словно состоял из чистого света и появился из ниоткуда, клинок Ястанира не поддавался ударам посоха и, казалось, просто летал по воздуху.

«Человек не может так обращаться с оружием», — тупо подумал Кристо, приподнимая голову. Он, как и все остальные, давно уже распластался в ирисах, прижимаясь к земле, выставив щиты, чтобы не распылило отдачей. Потом он взглянул на сына солнца, который дрался сейчас на Альтау, и додумал мысль: «Так а разве он человек?»

Это была безжалостная, страшная схватка. Над телом мертвого Вонды. Над черными ирисами Альтау. Под тем самым небом, которое три тысячи лет назад смотрело на такую же картину. Рядом с той самой памятью, которая, казалось, опять сгустилась, подняла голову из земли, пропитанной кровью, и жадно ждала, чем кончится бой, и память эта была не на стороне Холдона.

Тени погибших витали в воздухе, но тени только одной стороны: той, которая пришла сюда три тысячи лет назад, чтобы защитить, а не чтобы завоевать.

Альтау!

Еще один неравный бой.

Потому что один из врагов смертельно боялся другого.

Потому что здесь лежало тело Вонды — старого оруженосца, который через три тысячи лет выполнил свой долг.

Потому что здесь была Фелла, а с нею те, кого Ястанир или, может быть, Экстер, хотел защитить.

Потому что где-то цеплялся за жизнь Макс Ковальски, и каждая капля его крови не должна была пропасть напрасно.

Догадывался Холдон об этом или нет — у него не было шансов.

Свистнул рожденный из ножика клинок, рассекая зловещий посох, и свистнул второй раз, отделяя голову от нового тела. Падая, эта голова только успела прошептать: «Смерть… нет», — будто опровергая старый девиз, а потом ирисы Альтау оказались испачканными кровью Сына Дракона. И стали не алыми, но багровыми, почти как он обещал.

Вокруг победителя в этой битве медленно погасал солнечный ореол.

Меч остался в руке, никуда не исчез, ни во что не превратился, но истаял щит, и свет начал приугасать, словно возвращаясь в небеса: оттуда тут же несмело выблеснуло солнышко. Оно как будто интересовалось: можно? Тут все без меня закончили? Увидев, что всё в порядке, солнце распорядилось своим светом по-своему: радуга на небе Целестии ожила и заблестела прежними цветами.

Тихо-тихо Ястанир подошел к Вонде и коснулся груди кладовщика кончиком меча.

— Кончено, — шепнул он, и Кристо показалось, что глаза обманули его в который раз за день: губы мертвеца тронула улыбка, лицо помолодело — и тело истаяло дымкой, радостно рванувшейся в небо, к радуге.

Таков был конец Тамариска, нерадивого слуги, не подавшего хозяину оружие и за это обречённого много веков существовать стариком.

Витязь поднял глаза — и они узнали Экстера. Та же затаенная грусть. Выражение тихого лирика.

Трёхтысячелетняя усталость, которую он больше не считал нужным скрывать.

Барьер рассыпался в пыль от одного касания его меча. Все молчали. Кристо смотрел на тело Холдона и на его страшную голову, которую что-то очень быстро разъедало изнутри. Посох тоже словно втягивался в землю. Второй раз подняться Сыну Дракона и его оружию было не суждено.

— Кто-нибудь пострадал?

Все невольно покосились на Бестию, которая еще совсем недавно, не дыша, следила за боем, а теперь закрыла руками лицо и не желала больше видеть окружающий мир.

— Долгожданная, но неожиданная встреча, — тихо заметила Дара. Вот у нее-то на лице никакого удивления не было, не то что на остальных физиономиях.

— Ты что, зна…

— С арены Макса. Кто еще cмог бы держать барьер под ударами богини…

— Так а контур…

— Никакой контур бы не помог против Лори в гневе. И потом, ведь было же что-то, что отняло у него улыбку.

Она окинула поле Альтау мимолетным взглядом.

Мечтатель бросил попытки докричаться до Бестии, наклонился и мягко отвел ее руки от лица. Фелла молча смотрела на него с непонятным и каким-то совершенно нерадостным выражением. Пожалуй, оно было затравленным.

— Фелла, он не ранил тебя?

Она торопливо дернула головой, попыталась встать, но шатнулась. И когда Мечтатель поднял ее на руки, она не сказала ничего, на секунду вздрогнула, виновато прикусила губу — и тут же отвернула лицо, будто боялась встретиться взглядом с тем, кого она так страстно искала и кому так поклонялась.

Зато Дара протиснулась к Мечтателю и коснулась его локтя, но ни слова не сказала о Холдоне или о Витязе. Она спросила только:

— Макс жив?

— Жив и будет жить, — ответил Витязь печально, но с посветлевшим лицом. — Лори сейчас с ним.

— Он использовал иглеца, — утвердительно заявила артемагиня.

— Да, и это может дать Магистрам причину объявить его вне закона. С другой стороны, он спас Одонар. Неизвестность.

Он осматривался по сторонам так, будто искал, как бы удобнее выйти с поля, но во все стороны от утоптанной проталины разбегались за редким исключением черные ирисы. Бестия никому не хотела помочь: она опустила голову на плечо Ястанира-Экстера и закрыла глаза.

— Неизвестность…

— Какая неизвестность? — проворчал Кристо, помогая Мелите отряхнуть платье. — Куда не повернешься — всё равно ж переть через черные ирисы!

Дара подмигнула ему, что с ней случалось редко.

— А ты понадейся, что там, где мы пройдем, они станут белыми.