Глава 1200

Здесь все выглядело так же, как и запомнил Хаджар. Будто не прошло тех десятилетий, что минуло с тех пор, как сюда спустился человек, несущий с собой огненный цветок.

Хаджар даже увидел собственные следы, которые вели в глубь темнолесья приграничья Тир-на-Ног, прекрасного города, где никто не стареет, где веселью нет конца, где самые прекрасные из юношей и девушек пью лучшее вино из бокалов, что наполняют сами себя.

И два трона стоят в двух частях города.

В той части, где не бывает света дня и лишь сумерки разгоняют, порой, бесконечную ночь, стоит трон изо льда и костей и прекрасная, величественная Мэб, с черными глазами и волосами из света звезд правит с него Зимним Двором.

В другой же части, где свет солнца скрещивается с пламенем костром, на троне из огня и зеленой листвы, сидит радушная и любящая Титания, с глазами цвета горячего золота и волосами из белоснежных цветов, она заботиться о Летнем Дворе.

Они олицетворяют собой равновесие природы. Лето и зима, и их дочери — весна и осень. И когда умрут Мэб и Титания, им на смену придут их дочери, приняв их имена, а затем — уже дочери дочерей вновь станут Титанией и Мэб. И вечный цикл никогда не прервется.

Таков был Тир-на-Ног, в котором нет времени.

И потому Хаджар, спустя почти целый век, шел по его приграничью ступая по собственным следам. Наметанным глазом охотника, он увидел в них всю ту же книгу леса, что и всего день назад — в зимнем лесу.

Человек, который здесь прошел, сделал это лишь несколько минут назад, а вовсе не почти девяносто лет. И все это несмотря на то, что время в мире Духов шло так же, как и среди живых.

Просто тот срок, который люди именовали как семьсот семьдесят лет, в мире Духов называли одним днем.

Время…

У Хаджара не было лишних минут, чтобы размышлять о нем и причудах двух миров.

Он спускался все глубже и глубже в чащобу, в которой деревья казались мертвецами. Повисшими на распятиях, повешенных или насаженными на кол. Облака, плывшие по небу, ворона кричали могильные песни по павшим воинам и выплакавшим слезы вдовам.

Солнце, вдруг, почернело и превратилось в бездну отчаянья, которая пожирала стонущее небо.

Паутина могильным саваном свисала над единственной тропинкой, пересекающей лес. Хаджар, вспоминая давние наставления Хафитоса, шел по ней не сворачивая и не меняя маршрута, чтобы он не видел, не слышал и не думал.

Вскоре он, держа перед собой мерцающий Синий Клинок, уже стоял в глубоком овраге. Центре темнолесья Тир-на-Ног. Сюда, по рассказам, не спускались даже самые отважные из фае. Лишь сильнейшие сидхе отчаивались, по крайней необходимости, прийти к сердцу этих земель.

Так было прежде.

Так есть сейчас.

Хаджар пришел туда, где заканчиваются пути множества фейри, второй раз.

И Теант был хозяином этих земель.

Он встречал Хаджара.

То, что казалось двумя кривыми деревьями, было его рогами. Целый холм стал головой, а высохшие русла ручьев обернулись мускулистыми руками. Корни деревьев стали их жилами, а хворост — волокнами мышц.

Листья и трава служили волосами гиганту, а пушистый мох бородой. Лицо рогатого, древесного мужчины, шириной с повозку, нависло над Хаджаром.

Каждая рука Теанта — лесного Хранителя, была длинной в десяток метров, а мышцы его размером с ледниковые валуны — и это никакая не метафора.

Даже мизинец Теанта был больше самого Хаджара, но тот не испытывал никакого страха. Просто потому, что не имел на это права.

— Ты пришел, Северный Ветер, — прогремел скрипучий, как дерево, глубокий бас. — как я и говорил тебе мгновением прежде, когда скует льдом то, что тебе дороже чести, ты придешь за этим цветком, — загремели деревья, застонали корни — это Теант придвинул Хаджару свою древесную ладонь. На ней покоился цветок, чей стебель был создан из пепла, бутон из огня, а листья из жидкого, капающего металла. — И вот ты пришел… как приходил прежде, как будешь приходить после… ты помнишь, что я тебе сказал мгновением прежде?

— Приходить прежде? — Хаджар казалось, что он вновь говорит с Древом Мира, а не древним Духом, олицетворявшим все то плохое и пагубное, что люди и нелюди причиняли лесам. — Что ты имеешь ввиду, достопочтенный Теант?

— Помнишь ли ты, что я тебе говорил? — повторил, вместо ответа, Дух. — Для меня прошло мгновение с твоего ухода, но, вижу, ты прошел через длинный путь. Как и всегда проходил, мой старый враг.

Ах да… Враг. Хаджар носил в себе частицу Врага, которую, почему-то, очень хорошо чувствовали демоны и духи. Так что Теант попросту спутал его с первым из Дарханов.

— Ты сказал, что, когда я приду, ты съешь этот цветок, — кивнул Хаджар. — но я вижу, что он еще цел. Значит я успел вовремя, — Хаджар, все еще в одеждах из зимних шкур, опустился на колени, а затем уперся лбом в холодную почву. Так сильно, что по лицу заструились ручейки крови из царапин, оставленных мелкими сучками и корнями. — Прошу, хранитель темнолесья, прошу отдай мне этот цветок, а взамен я отдам тебе все, что ты попросишь.

Ответом была тишина, которая вскоре сменилась скрипом и ощущением тяжести на спине. Это Теант опустил на плечи Хаджару руку, чтобы затем поднять последнего на ноги.

Печаль источали его темные, болотные глаза, что не было метафорой — они действительно выглядели вертикальными болотами внутри глазниц из корней и деревьев.

— Я скорблю с тобой, мой старый враг, о твоей утрате, — шепотом шелестящих крон разлетался по оврагу его глубокий голос. — о твоей прошлой утрате, нынешней и грядущей. Ты приходил ко мне прежде, пришел сейчас и будешь приходить. Но, как и прежде, как сейчас, так и после — я не смогу тебе помочь.

— Прошу… все что угодно…

Теант нахмурился и выпрямился. Теперь его голос звучал трещащим от бури лесом. Гнущимися в земной поклон вековыми деревьями; корнями, вырываемыми из почвы ветрами дикого шторма.

— Разве можешь ты, смертная плоть, дать мне жизнь?! Жизнь измученными вашей поступью лесов, что я храню в сумерках, когда уходит свет и не приходит тьма?! Разве можешь ты излечить раны от высушенных вами ручьев?! Шрамы от устроенных пожаров?! Дать пищу тем, чья кровь пролилась не для пропитания, а потехи и забавы ради?! Дай мне свой ответ, мой старый враг! Можешь ли ты это? И если ты ответишь, что да — я отдам тебе этот цветок.

Надо было ответить. Надо было заставить свои губы пошевелиться и сказать простое, пусть и лживое, “да”. Соврать. Солгать. Но…

Хаджар не мог.

Как он сможет научить своего сына понятиям чести и истины, если вся его жизнь будет построена на лжи? Дом, построенный из гнилых бревен, обречен обрушиться.

— Я так и думал, — Теант поднял ладонь и огненный цветок пропал в его древесной гортани.

Сердце Хаджара пропустило удар. Затем еще один удар. Еще и еще.

Оно попросту замерло.

И Хаджар Дархан начал умирать где-то внутри самого себя.

И то, что поднималось вместо него, было уже чем-то другим.

Почему-то ему вспомнились слова министра Джу из воспоминаний:

— “Помни, мой король

— Помни, хранитель Теант….

— “как я просил тебя, стоя на коленях…

— Как я просил тебя, стоя на коленях.

— “спасти мой народ”

— Спасти моих родных.

Глаза Хаджара засияли небесной бурей, когда ветра сталкиваются с грохотом падающих со скал камней и молнии сверкают выпущенными на волю духами мщения и разрушения.

Шкуры на его теле порвались. Железные доспехи пришли им на смену.

По нагруднику летал разъяренный дракон. Его когти и клыки сверкали на руках и ногах Хаджара. А меч, на котором птица Кецаль разрезала крыльями облака, источал тьму и синеву и, сливаясь, они превращались в бурю.

— Как никто другой, — и теперь уже голос Хаджара гремел над темнолесьем Тир-на-Нога. — ты должен знать, Теант. Мы то — что едим. И, пусть будет так…

Что ты будешь делать, Хаджар, когда придет тот, кто захочет все у тебя отнять?”

— … я вырву твое сердце. И если этого будет недостаточно — сцежу всю кровь, до последней капли, но освобожу то, что мне дорого. И, пусть хоть сам Дергер спуститься ко мне — но это будет последней раз, когда я обнажу свой меч.

Вокруг Теанта вспыхнул столп темной энергии. Энергии леса, погрузившегося в глубокие сумерки.

— Так давай, как прежде, как после, как ныне, сразимся, мой старый враг!

Загрузка...