Серебряный ангел

ГЛАВА 2

— И все-таки, в нем заговорила совесть! — удивилась Брайди, узнав, что Толбот взял ей билет в пульмановский спальный вагон.

— Мэм? — носильщик вопросительно посмотрел на девушку, загрузив последними ее чемоданами пятую ручную тележку.

— Это все, — сказала Брайди и, взмахнув рукой, отчего глухо зазвенели брелоки на браслете, указала в дальний конец платформы, где к поезду прицепляли ее вагон.

Нагнувшись, носильщик взялся за ручку тележки, пробуя ее сдвинуть.

— Интересно, сколько может стоить один такой вагон? — спросила Брайди.

— Не знаю, мэм, — пробубнил носильщик и тронулся с места, присоединяясь к веренице своих собратьев-носильщиков, перевозящих на ручных тележках темно-синие чемоданы Брайди.

Прикрыв рот и нос носовым платком, чтобы уберечься от миллионов микробов, которыми, по ее мнению, кишмя кишело это людное место, девушка, лавируя в толпе, поспешила за носильщиком.

Вдруг из монотонного гула толпы выделился звонкий голос какого-то подвыпившего юнца:

— Эй, Лу! Ты когда-нибудь видел птицу выше этой?

И такой же пьяный голос не задержался с ответом:

— Да эта рыжая дылда просто цапля, Гарри. Самая настоящая цапля!

Брайди обернулась и посмотрела в ту сторону, откуда доносился смех. И увидела двух хохочущих юнцов в кепках, нахлобученных по самые глаза. Они восседали на пирамиде из чемоданов. Один из парней размахивал бутылкой и оба смотрели прямо на Брайди.

На мгновение девушка пожалела, что надела сегодня эту шляпку, украшенную перьями цапли. Несмотря на свой и без того высокий рост — пять футов и девять дюймов — она была еще и в туфлях на каблуках, отчего вовсе казалась каланчой. Вот уж, действительно, цапля! Возможно, эти парни и правы.

Брайди покраснела при мысли, что, наверное, со стороны производит довольно странное впечатление: слишком высокая и худая, с рыжей копной непослушных, вьющихся голос. Тощая старая дева.

Тощая старая цапля!

Носильщик, за которым шла Брайди, остановился. — Хотите, я разберусь с ними, мисс? — спросил он, явно надеясь, что девушка ответит отрицательно.

— Нет. Что с дураков взять? — сказала она надменно.

И тут же была вознаграждена: один из парней не сумел удержать равновесия и, рухнув с высокой груды чемоданов на землю, завопил во все горло.

Добравшись, наконец, до своего вагона, Брайди сбилась со счета, сколько раз ее толкнули, стукнули и задели локтями.

Вагон ей понравился, по крайней мере, снаружи. Особенно обрадовал балкончик, протянувшийся с одной стороны вагона по всей его длине. На другой стороне пульмановского вагона красовалось его название «Пальмира-де-Люкс», выполненное броской золотой краской. Брайди невольно задумалась: почему это все спальные вагоны носят такие же звучные названия, как и корабли?

Не успела девушка шагнуть на первую ступеньку и взяться за поручень вагона, как ей навстречу выскочил невысокого роста мужчина.

— А! — воскликнул он, ослепительно улыбаясь. — Вы, должно быть, и есть мисс Кэллоуэй?! — с этими словами он помог Брайди преодолеть остальные три ступеньки. Оказавшись рядом с незнакомцем на узкой площадке, она посмотрела на него с высоты своего роста и ответила:

— Да, должно быть, это я и есть.

Брайди продолжала буравить мужчину пристальным взглядом до тех пор, пока ослепительная его улыбка стала несколько нервной, и он сказал:

— Меня зовут Джейнуэй. Герберт Джейнуэй. Я из «Крест Лисинг Кампани». — Показав девушке свое удостоверение, он продолжал. — Наша компания самая уважаемая и надежная среди тех, которые обслуживают частные транспортные средства. «Крест означает самое лучшее» — вот наш девиз.

Мужчина замолчал, ожидая от своей собеседницы ответной реакции. Но Брайди заставила его несколько секунд нерешительно переминаться с ноги на ногу, прежде чем произнесла:

— И?

— И я, ммм… — Мужчина откашлялся. — И я здесь затем, чтобы… Того требуют правила хорошего тона, мисс Кэллоуэй. Я должен пожелать вам приятного путешествия и познакомить с «Пальмирой-де-Люкс», нашей гордостью. Я здесь для того, чтобы все вам объяснить и показать устройство вашего вагона, и так далее.

Начав знакомить Брайди с вагоном, представитель «Крест Лисинг Кампани» почувствовал себя увереннее.

На девушку произвели впечатление та роскошь, с которой был оборудован вагон, и безукоризненная чистота. Мягким блеском отливала гладкая деревянная обивка стен, полы были покрыты пушистыми коврами, уютные кресла и диваны так и приглашали сесть, а сводчатые потолки поражали своей высотой. Даже в шляпе с перьями Брайди пришлось нагнуться всего лишь раз, в переходе между гостиной и спальней.

«Все было бы просто замечательно, — подумала Брайди, — если бы в этом вагоне я ехала не на край света, а куда-нибудь поближе». Она представила себе, как, достигнув пустыни, этот прекрасный вагон просто-напросто изрыгнет ее, словно дракон — столб дыма и пламени — и продолжит дальше свой веселый и беззаботный путь.

Из гостиной Джейнуэй провел девушку в ванную комнату, где объяснил принцип работы системы нагревания воды в ванне и показал, где стоит бачок с водой. Потом он продемонстрировал, как исчезает в стене обеденный столик, и его место занимает письменный.

Когда же они подошли к двери, за которой располагалась прачечная, Джейнуэй сказал:

— А все остальное, думаю, мне следует показать вашей служанке. Она скоро прибудет? Не хотелось бы вас подгонять, но, видите ли, меня ждет еще один пассажир. — И он взглянул на часы.

— Я еду без служанки, — заявила Брайди с таким видом, будто на самом деле ей по карману содержать при себе служанку, но она не хочет обременять себя в дороге. — Поэтому вам стоит показать мне все остальное. — И посмотрела на него сверху вниз.

И вот, наконец, Джейнуэй ушел, оставив после себя слабый запах бриолина и толстый желтый конверт от адвоката Толбота.

Поскольку весь багаж занял бы спальню и значительную часть гостиной, Брайди решила оставить при себе лишь маленькую дамскую сумочку и один чемодан.

«Слава Богу, хоть одежда у меня есть», — мрачно усмехнулась она и, опускаясь в кресло, сняла с головы шляпу. В этот момент поезд резко тронулся с места. Шляпа упала на пол, и сломалось одно перо.

— Черт побери, — процедила Брайди сквозь зубы и отшвырнула испорченную шляпу в сторону. — Что же еще? — спросила она уже громче, воздев глаза к потолку и, вероятно, к скрывающимся за ним, небесам. — Что еще ты приготовил для меня, Господи?!

Через несколько минут после отправления поезда, в двери гостиной тихонько постучали. Это был средних лет проводник, принесший обед. Ее проводник, как он представился.

— Я буду обслуживать только вас, мисс, на протяжении всего пути до Флэгстаффа, — объяснил он под грохот колес поезда. На темном лице его застыла сдержанная улыбка. — Я работаю от «Крест Кампани», а не от железной дороги, поэтому я и обслуживаю «Пальмиру-де-Люкс». — Проводник ласково похлопал по деревянной обшивке стены. — Меня зовут Уилли-невидимка, а значит, я вряд ли буду досаждать вам своим присутствием. Моя комната находится в конце вагона, и если вам что-нибудь понадобится, вы просто дерните за этот шнур и Уилли вырастет перед вами, как из-под земли.

Брайди понравился ее темнокожий проводник. У него были тонкие черты лица и ростом он был выше, чем она сама, а значит отпадала необходимость смотреть на него свысока. Она недолюбливала людей невысокого роста, потому что рядом с ними чувствовала себя более долговязой, чем была на самом деле, и это, как правило, очень ее раздражало.

Уилли заверил девушку, что ему было вовсе не трудно принести ей в гостиную обед, и когда она хотела было дать ему чаевые, он от них отказался.

— Сейчас это необязательно, мисс, — сказал он, улыбаясь. — С чаевыми можно подождать до конца путешествия.

Брайди решила для себя, что если Уилли и дальше будет так расторопен, он на самом деле получит хорошие чаевые в конце путешествия. А в старательности своего проводника она успела убедиться: мягко, бесшумно двигаясь, он убрал грязную посуду, зажег лампы, расстелил постель, повесил в ванной свежие полотенца. Причем, она даже не заметила, когда он все это сделал.

Девушка завесила окна шторками из камчатной [5] ткани, не уставая при этом бранить себя:

— Можно подумать, что какому-нибудь всаднику взбредет в голову мчаться со скоростью тридцать миль в час рядом с поездом, чтобы подглядеть за никому не нужной старой девой.

Пол вагона мерно покачивался под ногами.

Опустившись на диван, обитый материалом из конского волоса, Брайди вскрыла конверт, посланный ей адвокатом Толботом. На колени выпал билет на дилижанс, который должен ожидать ее во Флэгстаффе, чтобы потом отправиться в Потлак.

— Потлак, — усмехнулась она. — Вот так назвали этот городишко!

Кроме билета в конверте лежала карта Аризона и копия документа на собственность Брайди: длинное, юридически оформленное описание, в конце которого было примечание и план строения приблизительно 1881 года, а именно, отеля под названием «Шмель», состоящего из трех с половиной этажей и двадцати трех номеров, а также трех надворных построек, соединенных между собой.

Девушка тотчас представила себе этот «отель»: ветхое, разваливающееся здание, окруженное кактусами и стоящее посреди открытой всем ветрам пустыни. Даже показалось, что она слышит, как громко стучит ветер покосившимися ставнями.

Откинув голову на спинку дивана, Брайди уставилась в расписанный позолотой потолок.

— Чудесно! — сказала она, обращаясь к пухленьким и шаловливым херувимам, изображенным на потолке. — Позвольте представить вам мисс Бриджет Кэллоуэй, хозяйку замечательного отеля «Шмель», расположенного в живописном Потлаке, куда съезжаются зимой все «сливки общества».

Тихий стук в дверь прервал этот саркастический монолог. Пробормотав «черт возьми!», Брайди отложила бумаги в сторону.

— Да? — отозвалась она, приоткрыв дверь.

— Не бойтесь, мисс, — раздался знакомый голос.

Девушка открыла дверь шире.

Уилли дотронулся до козырька своей кепки.

— Я забыл предупредить вас, что с наступлением темноты мы зажигаем фонари на балконах спальных вагонов. Это обязанность мальчишек, едущих в багажном вагоне. Я подумал, что вы можете проснуться посреди ночи и увидеть, как сквозь шторы на окнах пробивается свет. Мне бы не хотелось, чтобы вы испугались, решив, что ваш вагон загорелся.

Брайди улыбнулась.

— Спасибо, Уилли.

Проводник собрался было уйти, но прежде чем девушка закрыла дверь, спросил:

— Простите меня за любопытство, мисс, но не родственница ли вы, случайно, мистеру Патрику Кэллоуэю?

Брайди ничуть не удивил этот вопрос. Ее родители были хорошо известны своим участием в аболиционистском движении конца 1850-х годов и в гражданской войне. Все это казалось девушке очень далеким, поскольку в то время ее еще на свете не было, но к вопросам подобного рода она успела привыкнуть.

— Это мой отец, — ответила Брайди.

— Он был замечательным человеком, — уважительно заметил Уилли. — Я читал его книгу. И меня очень расстроило известие о его смерти.

Дотронувшись до своей кепки, Уилли ушел, а через несколько минут, выглянув из-за шторок, девушка увидела, как он помогает мальчишкам зажигать фонари — по одному у каждой площадки.

Брайди опять взяла конверт с бумагами. Нашла в нем рекомендательное письмо, написанное для нее Толботом мистеру Д. Декстеру Хоубарту, главе потлакского банка; и еще одно письмо, адресованное некоей миссис Рут Спайви, управляющей «Шмеля».

Сложив бумаги в аккуратную стопку, девушка спрятала их в конверт, а затем, словно спохватившись, открыла свою сумочку и вынула из нее прощальное письмо Мойры. Но, прежде чем положить в конверт с бумагами и его, она развернула листок и с недоумением уставилась на приписку, сделанную покойной: «С чего бы ты ни начала, обязательно придешь к заветной цели».

Галиматья какая-то! Наверное, Мойра и в самом деле, в конце концов, тронулась с ума.

Вздохнув, Брайди положила тетушкино письмо в конверт, к остальным бумагам Толбота, и взглянула на свои часы-кулон. Еще только половина девятого. Ложиться спать рановато. Но чем бы заняться? И тут она вспомнила, что Уилли положил в письменный стол стопку газет и журналов.

Пришлось несколько минут поломать голову над тем, как выдвинуть из стены письменный стол, потому что, как выяснилось, она напрочь это забыла. В конце концов, ее усилия увенчались успехом, и в ящиках стола нашлось множество разного чтива. Самый свежий номер газеты был месячной давности, и все издания оказались из Сан-Франциско. «Наверное, все это осталось от предыдущего пассажира», — подумала Брайди, испытывая удовольствие оттого, что нашла промах в работе «Крест Лисинг Кампани».

Сан-Франциско, казалось, был озабочен теми же проблемами, что и Бостон: страницы, посвященные новостям, наводили тоску. Однако, светская хроника, бесспорно заслуживала внимания. Брайди с интересом принялась читать о похождениях некоей Мэй Адлер Слоан, местной знаменитости.

В Бостоне Мэй вряд ли задержалась бы, решила Брайди. Но эта особа и в самом деле казалась занятной: одну неделю ее видели в обществе молодых щеголей; на другой недели она устраивала благотворительный бал, гвоздем которого стало неожиданное появление из огромного торта полуобнаженного молодого борца.

От Мэй Адлер Слоан, казалось, можно было ожидать все, что угодно.

Однако, похоже было, что в городе любили и ее саму, и те номера, которые она периодически откалывала.

Снимки с ее изображением редко подписывались полным именем, чаще так: «Наша Мэй», или «Легендарная Мэй».

«Бал Мэй в Деланси закончился на рассвете!» — гласил один из заголовков. А ниже — фотография хохочущей Мэй Адлер Слоан и молодого человека, пьющего шампанское из ее изящной туфельки.

Взглянув на свои туфли, Брайди попыталась представить себе, что какой-нибудь красавчик использует один из них вместо бокала для шампанского. Она мрачно уставилась на свои ноги, которые отец в шутку называл «шлюпками Брайди», затем скорчила гримасу и проворчала:

— Просто нереально, чтобы кого-то могла одолеть такая жажда!

В десять часов Брайди уже собиралась ложиться спать, но мысли о Легендарной Мэй по-прежнему не шли из головы. Отложив в сторону последнюю газету, она направилась было в спальню, но невольно задержалась перед большим зеркалом, висевшим над умывальником.

Пытаясь придать своей фигуре некое подобие роскошных форм Мэй, Брайди выпятила грудь. Однако, полученный эффект не обрадовал: копия была далека от оригинала, как небо от земли. Девушка попыталась улыбнуться так же волнующе, как это получалось у Мэй, но и здесь постигла неудача. У красавицы из Сан-Франциско были маленькие пухлые губки бантиком — мечта любой женщины, а довольно крупный рот Брайди сравнить с бантиком было едва ли возможно.

— Я Мэй и в подметки не гожусь, — мрачно заключила она, поднеся руку к своей рыжей шевелюре и вспоминая белокурые, вьющиеся кольцами, волосы красотки с газетных снимков, которые всегда выглядели идеально уложенными, даже после того бала в Деланси, продлившегося до зари. — А вот я похожа на ирландского сеттера, побывавшего в руках у хулигана, вооруженного щипцами для завивки волос.

Приблизившись к зеркалу, девушка внимательно осмотрела свой нос.

— Проклятие! Появилась очередная веснушка! — И с отвращением отвернулась от зеркала, которое вот уже почти тридцать лет было ее заклятым врагом.

— Аризона, — процедила она сквозь плотно сжатые зубы, снимая с себя платье и расстегивая корсет. — Там всегда нещадно палит солнце. И возможно, не окажется ни одного мало-мальски тенистого дерева во всей округе. Боюсь, уже через неделю мое лицо будет в такую же крапинку, как яйца индейки.

Сняв корсет, Брайди швырнула его на пол и закрыла руками лицо.

— Тетушка Мойра, ну за что мне такое наказание?

С каждым днем Запад становился все ближе и ближе.

Брайди продолжала трястись в спальном вагоне, а Уилли исполнял малейшие прихоти своей пассажирки. Во всех городах и станциях, где поезд останавливался, он покупал свежие газеты, но изданий из Сан-Франциско больше не попадалось, а значит Брайди была не в курсе новых пикантных подробностей из жизни Легендарной Мэй.

Девушка «убивала» время чтением, раскладыванием пасьянсов и попытками привести свою прическу в порядок. Однажды она вырезала из старой газеты фотографию Мэй Адлер Слоан, прикрепила ее к зеркалу и битых два часа пыталась уложить свои волосы так же, как у знаменитой красавицы. Но все старания оказались напрасными.

Во вторую ночь, проводимую в поезде, что-то разбудило Брайди и она решила посмотреть сквозь жалюзи на Уилли. Он сидел на складном стуле под фонарем, курил сигару и читал. Когда Уилли переворачивал страницу, на миг подняв книгу, мелькнула обложка и Брайди успела разглядеть название: Морти де Артур.

Девушка долго размышляла над увиденным, но заговорить об этом с проводником не решилась. Он казался ей замкнутым человеком.

Каждое утро, пока Уилли наводил порядок в маленьких комнатках ее вагона, Брайди сидела на складном стуле и, держась рукой за трясущийся поручень, любовалась проносящимися мимо видами. Смотровая площадка, по крайней мере, один ее конец, была в достаточной степени защищена от ветра, и эти приятные солнечные утренние часы доставляли девушке большое удовольствие.

«Кто и должен на самом деле быть хозяином „Шмеля“, так это Уилли, а никак не я», — эта мысль всегда приходила в голову Брайди, когда, возвращаясь в вагон, она находила там в идеальном порядке все: начиная с аккуратно завернутой в бумагу мяты, лежащей на ее подушке, и кончая новым куском душистого мыла, напоминающего по форме розовый бутон, на мочалке из махровой ткани.

С сожалением девушка думала о том, что с этими приметами роскоши скоро придется распрощаться.

Она пыталась заставить себя смириться со своей новой жизнью. Ничего ведь больше не оставалось! Сбережения ее ограничивались всего какими-то четырьмя сотнями долларов, которых едва ли хватит надолго. А сама она не годилась даже на роль прислуги, если бы вдруг решилась на это.

— Та «заветная цель», о которой писала в своем письме тетушка Мойра, должна что-то да означать, — снова и снова твердила себе Брайди, — хотя, наверное, это одному Богу только известно! Но, как бы там ни было, я должна разгадать истинный смысл тетушкиного напутствия, чтобы выполнить ее предсмертную волю…

В одну из бессонных, тревожных ночей, когда поезд мчался по освещенным тусклым светом луны полям Канзаса, девушка раздвинула шторки на окне спальни и подняла жалюзи в надежде на то, что размеренное покачивание фонарей поможет, наконец, уснуть. Но сделав это, она отпрянула, пораженная тем, что площадка за ее окном не была безлюдна.

В дальнем конце площадки, укрытом от ветра, стоял, небрежно опершись спиной о стену и одной ногой упираясь в поручень, высокий, плотного сложения мужчина. Незнакомец был одет в желтовато-коричневый сюртук, широкополую ковбойскую шляпу и ковбойские, на высоких каблуках, сапоги. Голова его была опущена и широкие поля шляпы не позволяли разглядеть лицо, пока он старательно скручивал папиросу.

Сначала Брайди запаниковала. Как могло случиться, что она даже не подозревала о существовании здесь этого мужчины?! Но паника тотчас сменилась яростью. Интересно, что себе позволяет этот человек? Разве он не знает, что это ее личный вагон?!

Незнакомец прикурил. Чиркнувшая в ночи спичка осветила его лицо.

И в этот момент от злости Брайди не осталось и следа.

Пряди светлых волос, выбиваясь из-под шляпы, по-мальчишески непокорными завитками падали на лоб незнакомца. Глаза его казались глубоко посаженными, хотя говорить об этом наверняка было трудно, поскольку лицо его было повернуто в профиль. Но прежде чем погасла спичка, Брайди успела разглядеть, что профиль этот был правильный и красивый.

Убрав ногу с поручня, незнакомец выпрямился. Он курил и смотрел куда-то вдаль. Фонарь, горящий позади, четко обрисовывал его силуэт, и девушка поймала себя на том, что не может отвести глаз.

Подвинувшись на край своей узкой постели, она прижалась лицом к окну, вздрагивающему от быстрой езды поезда, и смотрела во все глаза. Ей хотелось, чтобы незнакомец обернулся и свет фонаря получше осветил его лицо.

Словно прочитав мысли девушки, мужчина посмотрел в ее сторону, и Брайди едва не задохнулась. У незнакомца была симпатичная ямочка на подбородке и светлые глаза. Скорее всего, серые. Холодные. Но вдруг он улыбнулся, и глаза его потеплели, глянули ласково. И, неосознанно, она улыбнулась ему в ответ.

Но тут же опомнилась, отшатнулась от окна. С громким стуком опустились жалюзи. Задернулись шторки.

— Бесстыжая! — обругала она себя. — Явно он решил, что ты бесстыжая!

Однако, немного погодя, девушка успокоилась. Почему это, черт возьми, ее должно волновать, что он там подумал! Мужчина этот ей совершенно незнаком. И она никогда его больше не увидит. Но самое потрясающее то, что она вообще удостоила его своим вниманием! Как давно она позволяла себе с интересом посматривать на мужчин? Уж сколько лет она вообще не обращала на них внимания?!

Взбив подушки, Брайди снова улеглась в постель и добрых тридцать секунд, не отрываясь, смотрела в потолок, после чего опять села.

«Позвоню сейчас Уилли, — решила она. — И уж он-то позаботится о тебе, о тебе… любитель подсматривать в чужие окна!»

Но когда девушка еще раз подняла жалюзи и осторожно выглянула в окно, на площадке уже никого не было.

«Как странно!» — подумала Брайди, явно разочарованная.

В ту ночь ей впервые за последние пять лет приснился Джонни Рурк. Она снова видела себя юной, шестнадцатилетней девочкой, плавно кружащейся в вальсе, но не в танцевальной зале, а в лунном свете, заливающем утесы на берегу моря. Было начало июня, и тонкий аромат цветов, разросшихся среди утесов, кружил голову, перемешиваясь с соленым запахом моря, пенящегося внизу.

Родители Брайди, тогда еще живые, спокойно спали в домике на вершине холма.

Длинные пряди волос девушки трепал ветер; ее тело дрожало после того, как она выбралась из окна дома по шаткой, увитой виноградной лозой, решетке; ноги ослабли после слишком быстрого бега к месту свидания. Было радостно оттого, что Джонни напевал какую-то веселую мелодию, кружа ее в вальсе. Она смеялась и прохладный ночной ветерок вздымал ее ночную рубашку, голубовато-белую в лунном свете.

Джонни был таким красивым! — с загорелым, обветренным лицом, темными вьющимися волосами и зелеными, как китайский тадеит [6], глазами. Красивым ли он был? Да есть ли на свете мужчины красивее ее Джонни?!

— Уедем со мной, Брайди, — говорил он ей во сне так же, как наяву когда-то. — Давай убежим и поженимся!

— Не сейчас, мой дорогой, — поддразнивала его она. — Я не могу ни за кого выйти замуж до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать лет.

— Восемнадцать лет, Брайди! — печально восклицал Джонни, кружа ее в лунном свете. — В восемнадцать лет ты уже перешагнешь порог зрелости и будешь близка к закату! Именно в шестнадцать созревает плод, и я сорву его, иначе сойду с ума.

И Брайди позволила ему уложить себя в траву, позволила целовать и шептать нежные слова. Слова, которые ей так хотелось слышать! Она и опомниться не успела, как Джонни снял с нее ночную рубашку и стал нежно ласкать ее тело. О, как чудесно это было: загадочный лунный свет, мягкая трава, соленый запах моря, голос Джонни и потом…

— Нет!

Брайди проснулась в холодном поту. Боль. Она почти явственно ощутила ту боль. Не дай Бог испытать это снова!

Девушка села, отерла Мокрый лоб концом простыни и, подтянув колени к груди, обняла их.

— Джонни, мой Джонни, — едва слышно прошептала она.

Конечно же он извинился перед ней. Позже, застегивая брюки. Она же лежала в траве и горько плакала. Джонни говорил, что так бывает со всеми девушками, и в следующий раз она уже не будет испытывать никакой боли.

— Без этого мужчина может даже умереть, Брайди, детка, — твердил Джонни, привлекая девушку к себе и вытирая с ее лица слезы. — Женщина не испытывает в этом особой необходимости, но она решается на такой шаг ради мужчины, которого любит. И который любит ее.

Джонни целовал лицо девушки, волосы, шептал низким ласковым голосом слова любви, пока, наконец, мысли ее перестали быть слишком уж мрачными, и боль немного притупилась. А после он сказал, что уходит в море.

— Но я вернусь не позже двенадцатого августа, милая. Ты должна будешь к этому времени собрать свои вещи и подготовиться к встрече со священником.

— Священник! — с горечью воскликнула Брайди под стук колес поезда. — Да, я была у священника, Джонни. Я исповедовалась ему в своих грехах и просила отслужить обедню за упокой твоей души.

Затерялись в море. Вот и все, что писали газеты. Корабль «ДАЛИДА» и весь его экипаж пропали без вести. Публиковали в газетах и список членов экипажа, среди которых значился Джон О'Брайен Рурк.

Девушка поймала себя на том, что плачет, а этого она не делала — по крайней мере из-за Джонни — много лет. Она плакала оттого, что он пропал без вести; оттого, что все могло быть иначе; она оплакивала ту далекую ночь, напоенную соленым запахом моря, шелестом высокой травы и мягким ирландским говором любимого человека.

— Никто больше не причинит мне боль, — сказала Брайди тихо. — И никто никогда больше не полюбит меня.

Что и хорошо, и плохо. Жизнь — сложная штука. Эта она поняла давно.