Серебряный леопард

Глава 10 ДИКИЙ ВЕПРЬ

Еще задолго до появления внушавшего всем страх лорда из Четраро ратники гарнизона Сан-Северино начали заниматься приведением в порядок своего оружия, доспехов, седел и конной сбруи. Они хотели выглядеть вполне готовыми к бою, оснащенными и вооруженными до зубов.

Опыт оруженосца и кузнечное мастерство очень пригодились Герту Ордуэю. Ему пришлось потеть с рассвета до последних лучей солнца, проникавших в мрачные залы замка. Умение кузнеца теперь оказалось большим преимуществом: заработков Герта хватало, чтобы обеспечивать нужды безденежных сэра Эдмунда и его милой сестры. Молодой саксонец испытывал глубокую печаль, замечая подавленное состояние бывшего графа Аренделского, у которого все еще не было ни оружия, ни доспехов, ни боевого коня. Чтобы приобрести все необходимое для похода, у Эдмунда не было средств.

В процессе ратных учений жизнерадостный, курчавый оруженосец сэра Эдмунда быстро проявил себя по крайней мере как ровня самым сильным эсквайрам из Сан-Северино. Не умея хорошо владеть копьем, Герт чаще применял тупой меч или обернутую войлоком булаву, в результате чего многие сильнейшие эсквайры оказывались поверженными ниц, оглушенными, истекающими кровью на мостовой двора. А в упражнениях с боевым топором вообще никто не мог ему противостоять.

Вместе с тем, Герт Ордуэй вынужден был признать, что не обладал умением обращаться с лошадьми. Итало-норманнские юноши делали это гораздо лучше. Поэтому Герт усердно занялся изучением сложного процесса обучения боевых коней, которые брыкались, ржали и кусались в конюшнях Сан-Северино. Полезные сведения он получил от конюхов из числа обращенных в рабство неверных и от захваченного в плен византийского катафракта, то есть воина, служившего в тяжелой кавалерии.

Ему надолго запомнился тот вечер, когда несколько молодых боевых коней были заперты на ночь в конюшне, а мусульманские рабы притащили туда овцу и закололи ее прямо перед их стойлами.

– Большинство лошадей отроду боится крови и ее запаха, – пояснял пленный катафракт. – Их нужно приучать к виду крови, иначе в сражении с ними не управишься.

У молодых жеребцов побелели глаза, они фыркали, ржали и пытались разнести свои стойла. Между тем прошедшие обучение боевые кони стояли спокойно и лишь изредка вздрагивали при виде крови.

Сарацинские конюхи поведали Герту, что жеребенок, которому предстоит стать боевым конем рыцаря, должен появиться на свет в стенах человеческого жилья. Арабы традиционно считают, что рожденный в этих условиях жеребенок сразу привыкает к людям, не боится их и его легче приручать.

Молодому англо-саксонцу было поучительно наблюдать, как дрессировали диких молодых жеребцов, добиваясь, чтобы они не обращали внимания на кобыл. Многие добрые рыцари, рассказывал поседевший старший конюх графа Тюржи, жизнью заплатили за любовные влечения своих коней в опасные моменты сражения.

После того как кони оказывались обузданными и оседланными, их начинали учить, как вести себя в сражениях: стоя на задних ногах, передними сбивать пеших солдат и более низких всадников, а потом растаптывать поверженных врагов и рвать их зубами.

Некоторое затишье наступило в семье де Берне после того, как граф Тюржи объявил гарнизону, собравшемуся во внутреннем дворе, что отряд Сан-Северино поведет в Святую Землю сэр Хью. Он поддержит кроваво-красное знамя герцога Боэмунда. Услышав такое решение, молодой Робер вновь пришел в ярость и поклялся искалечить своего брата на турнире так, что тот не сможет скакать верхом. На это Хью просто рассмеялся и продолжал оказывать внимание леди Розамунде де Монтгомери.

Красивая и сдержанная молодая леди не подавала никакого повода судить, приветствует ли она поползновения наследника Сан-Северино, и, чтобы подразнить его, девушка льстила сэру Тустэну, проявляя интерес к его рассказам о кампаниях, в которых он сражался на краю света.

Много лет назад сэр Тустэн поступил в качестве искавшего приключений рыцаря на службу к знаменитому Русселю де Байолю. Руссель де Байоль – норманнский авантюрист, наглый и алчный, как и Робер Гюискар. Лет сорок назад он был настолько могуществен, что возвел на престол, а затем и низверг византийского императора. Завоевал для себя огромные владения. Позднее, однако, по рассказам одноглазого рыцаря, счастье изменило де Байолю. Долгое время он был в заточении и умер в муках: его отравили вежливо улыбавшиеся гости, уверявшие, что бежали от жестокости нового басилевса [10], взошедшего на трон в Константинополе.

К рассказам ветерана о героических делах и опасностях Розамунда прислушивалась с неподдельным интересом и вниманием, повергая Хью в неистовую ревность.

Примерно так же вела себя и леди Аликс. Она почти не сдерживала своих девичьих чувств. С того самого момента, когда медноволосый англо-норманн впервые ей улыбнулся, стройная дочь графа Тюржи стала задерживать дыхание, опускать свои большие голубые глаза и краснеть при каждом его появлении. Она старалась при любой возможности подойти к нему поближе, демонстрируя явный интерес к его прошлым подвигам и планам на будущее.

Что касается сэра Эдмунда, то вначале его просто забавляло откровенное внимание со стороны этой красавицы. Постепенно ее настойчивый к нему интерес захватил молодого графа. Тем более что эта милая девушка пела как ангел Божий. Аликс вдохновила его на сочинение оды в ее честь, которой она горячо аплодировала, хотя пел Эдмунд еще хуже, чем бедняга Ален.

Однако именно Розамунда правильно оценила этот скоропалительный роман. Сколько бы сэр Хью и его брат ни вздыхали по ней, сколько бы ни наскакивали друг на друга, как молодые петухи, она понимала, что роман этот ничем не закончится. Невозможно, чтобы граф Тюржи позволил любому из своих сыновей или дочери вступить в неравный брак с оставшимися без крова и средств чужестранцами.

И когда однажды вечером Розамунда с братом поднялись на вершину башни, она обратилась к нему с предостережением.

– Хотела бы сказать одно слово мудрому и любимому брату, – начала девушка. – Не уделяй слишком много внимания Аликс. Это ни к чему не приведет.

– Почему? – резко спросил он. – Девица обожает меня, и, думаю, я тоже начинаю влюбляться.

– В этом я, увы, не сомневаюсь, – со вздохом сказала Розамунда, – но жениться на ней тебе все равно не разрешат.

Бывший граф замедлил шаг и обернулся к сестре.

– Если я захочу жениться, Аликс де Берне непременно окажется на моем брачном ложе, – сумрачно пообещал он. – Невзирая на графа Тюржи с его нищенски одетыми сподвижниками! Этим голодным итальянским головорезам следовало бы посмотреть на богатые поля, рыболовные хозяйства и высокие леса Арендела.

– Они ничего о них не знают, и это их нисколько не заботит, – напомнила ему Розамунда. – Нет, старый де Берне не допустит никаких бракосочетаний ни с тобой, ни со мной. Какие земли мы могли бы добавить к его владениям? Никаких. Поэтому гораздо полезнее для нас обратить внимание на то, как добыть оружие, кольчуги и коней для тебя и для Герта Ордуэя.

Ежедневные ратные учения проводились обычно во дворе замка Сан-Северино или на ровном лугу за его стенами, где лошади могли скакать во весь опор. При любой возможности Эдмунд принимал в них участие на лошади, заимствованной у сэра Хью, и с оружием, которое ему одалживал граф Тюржи.

Постепенно необычайная сила англо-норманна и его выносливость стали обращать на себя внимание. И даже вызывать зависть. Многие ли из этой итало-норманнской знати могли поднять с земли жеребенка-стригунка и держать его в воздухе так долго, как захочется? Многим ли удавалось с такой точностью и так далеко метать легкий боевой топор? Этот медноволосый юноша мог часами работать самыми тяжелыми мечами и булавами, а после этого еще" взобраться на высокую стену с тяжелым щитом за плечами.

После того как другие знатные лица замка отправлялись в свои помещения, Эдмунд и его оруженосец предавались во дворе другим физическим упражнениям. Они бросали и ловили тяжелые камни, пока их мышцы не начинали потрескивать, а воздух они уже вдыхали жадными глотками.

Сэр Эдмунд, однако, остерегался участвовать в прямом противоборстве с мускулистыми сыновьями графа Тюржи. В душе он был убежден, что в любое время может победить мощного молодого сэра Робера, на которого Розамунда начинала взирать со все возрастающим интересом. Но одержать верх над сэром Хью, ставшим вдвойне опасным из-за своей безнадежной страсти к Розамунде, могло оказаться делом очень трудным. Он был опытным бойцом, участвовал в сражениях не только в Сицилии, но и на севере Италии.

Наконец наступил день, когда часовой, проводивший дни и ночи на верху сторожевой башни Сан-Северино, оповестил, что к югу по долине Виа-Салерно движется многочисленная кавалькада. Незамедлительно загремели трубы, и гарнизон бросился собирать оружие и доспехи.

У наблюдателей на укреплениях графа Тюржи буквально дух захватило, когда они насчитали не менее пятнадцати вооруженных до зубов рыцарей и вдвое большее число эсквайров. Все они следовали за оранжевым с черным знаменем барона Дрого. За ними в облаке белесой пыли скакало не менее шестидесяти верховых сержантов и ратников, а также длинная Цепочка запасных коней.

Подобно звездам на спокойной поверхности пруда отсвечивали вдоль узкой дороги, расширявшейся к надвратной башне, наконечники копий и переливались на солнце пестрые флаги.

Теперь всем на крепостном валу уже было ясно, что слуги барона Дрого гонят вьючных животных к лугу, расположенному под стенами замка. Там, несомненно, будет разбит лагерь Дикого Вепря из Четраро. После того как трубачи на башне над воротами протрубили несколько раз, двести воинов Сан-Северино в доспехах и с оружием в руках выстроились во дворе замка. Их ряды, заметил сэр Эдмунд, были не столь уж впечатляющими. Уж очень замызганными выглядели эти итало-норманны и их соседи из Ломбардии.

Сэр Хью и его брат, причем на первом красовался алый крест, выехали за ворота, чтобы приветствовать высокопоставленного гостя. Когда до надвратной башни оставалось примерно с четверть мили, барон Дрого вонзил шпоры в бока своего прекрасного серого коня и поскакал к замку. Личный рог графа Тюржи в этот момент оглушительно заревел. С любезной улыбкой на лице Хью двинулся навстречу Дрого, чтобы предложить соседу руку со снятой в знак приветствия перчаткой.

Эдмунд, стоявший вместе с сестрой на башне, отметил, что никогда еще не видел лица столь живого, красивого и жестокого, как у Дрого. Впечатления Розамунды де Монтгомери были во многом схожи с впечатлениями брата. Физиономия лорда из Четраро отливала бронзой, аккуратные усики и раздвоенная короткая борода были иссиня-черными.

Знаменитый борец мог в определенной степени даже понравиться: волевое лицо с крупным, чуть горбатым носом, хорошо очерченные яркие губы. В левом углу рта – небольшой шрам. Широко расставленные ярко-голубые глаза барона из Четраро смотрели испытующе. Все говорило о его происхождении от тех тевтонских варваров, которых прозвали длиннобородыми и которые много веков назад окончательно завершили разрушение имперского Рима.

– Почему я не вижу графа Тюржи? – услышала Розамунда недовольный вопрос Дрого, когда обутые железом копыта его коня застучали по камням двора. – Разве Тюржи умер, что для встречи дружественного соседа вышли только его сыновья?

Молодой сэр Хью покраснел до корней волос.

– Состояние раны моего благородного сира недавно ухудшилось, – поспешно объяснил он. – Поэтому нам с братом выпала честь препроводить нашего доблестного соседа в Сан-Северино.

От взгляда барона Дрого ничто не могло укрыться. Он мгновенно оценил военную силу замка Сан-Северино. И даже довольно нагло потребовал, чтобы ему разрешили осмотреть оружейный склад. Однако такой привилегии граф Тюржи отказался его удостоить.

По каким-то, очевидно одному ему известным причинам, граф Тюржи медлил с представлением своего могущественного гостя дамам. Поэтому несколько часов после прибытия ломбардца ушли на обмен любезностями и осмотр замка, а всю ночь высокого гостя развлекали две доставленные к нему четырнадцатилетние крестьянские девочки. И только утром сэр Хью провел гостя на вершину южной башни.

Розамунда сразу почувствовала странное возбуждение и одновременно отвращение к этой широкоплечей фигуре в плаще из зеленого венецианского шелка, обшитого золотым галуном. Так вот он какой, этот легендарный любимец фортуны, безжалостный искатель власти и прославленный соблазнитель женщин, вне зависимости от их возраста и положения Розамунда сразу поняла, почему, если верить слухам, этому суровому дворянину не составляло труда завоевывать сердца милых и добропорядочных невест.

Без сомнения, этот человек вызывал непреодолимое физическое влечение. Розамунда бросила взгляд на Аликс: заметила ли она обращенное на нее внимание гостя? Но этого она так и не могла понять. Глаза Аликс ничего не выражали, а мелкие, но правильные черты ее лица оставались застывшими, как у мраморного бюста какой-нибудь знатной римлянки.

– Леди Аликс де Берне, – произнес Хью. – Сестра, это наш сосед из Четраро. Конечно, ты слышала о его… доблести?

– Конечно, – тихо ответила Аликс. – Кто же не слышал об удали нашего соседа… в самых разных положениях?

Одетая в простое голубое камлотовое платье, отороченное полосками малинового с серебряной ниткой шелка, дочь графа Тюржи с застывшей на губах искусственной улыбкой неподвижно сидела на скамье.

– Добро пожаловать в Сан-Северино, милорд из Четраро, – проговорила она и опустила глаза. – Я надеюсь, что вам у нас понравится.

Широко расставив ноги и положив левую руку на золоченую рукоятку длинного кинжала, Дикий Вепрь из Четраро стоял и смотрел сверху вниз на хрупкую фигурку девушки.

– Миледи, поскольку я намерен получить полное удовольствие от этого визита, то чем больше времени я проведу в вашем обществе, тем большей будет моя радость, – заявил он громким, но не лишенным приятности голосом.

– А это леди Бланш, – продолжал Хью, – дочь сэра Джеффри из Мальфи… Леди Элинор из Агре-генцы. К сожалению, она лишилась роди…

Старший сын графа Тюржи замолк на полуслове. Дрого из Четраро пристально и смело разглядывал Розамунду де Монтгомери, в то время как она задумчиво блуждала взглядом по долине и порывы ветра шевелили ее прекрасные золотистые волосы.

– Клянусь Вакхом [11]! – достаточно громко произнес барон из Четраро. – Поразительная красота! – Он резко развернулся к сэру Хью: – Почему же вы так долго не представляли меня такой очаровательной леди?

Все находившиеся на вершине башни замерли в ожидании. Было видно, как вздернулся подбородок леди Розамунды, а ее немигающий взгляд встретился с глазами ломбардца. Яркий румянец выступил на шее и лице девушки.

– Леди Розамунда де Монтгомери, – поспешил сказать сэр Хью. – Она и ее брат, сэр Эдмунд, гости моего отца.

Не обращая внимания на сына хозяина замка, Дрого подошел к Розамунде так близко, что его покрытое шрамами, грубое лицо закрыло ей все поле зрения.

– Где же находится владение вашей семьи? В Бургундии? В Лотарингии? В Нормандии? – наклоняясь все ближе, спрашивал он.

– В настоящее время нигде, – ответила она бесстрастно. – Мы с братом беженцы… из Англии.

– Ваш брат – тот высокий парень, который объявляет себя графом Аренделским? – уточнил барон из Четраро.

– До недавнего времени он и был графом, – подчеркнула Розамунда, не в силах оторвать взора от его гипнотизирующих темно-голубых глаз, буквально впившихся в ее глаза. – Мы лишились владений и зависим сейчас от щедрости графа Тюржи.

Высокая темноволосая фигура в зеленом с золотом недовольно хмыкнула:

– Жаль. Столь выдающаяся красота, как ваша, заслуживает большого богатства. Боюсь, что вам будет трудно подыскать в этих местах подходящего мужа.

– Милорд, – гордо возразила Розамунда, – я не помню, чтобы спрашивала ваше мнение по этому вопросу. – Затем она медленно повернулась и отошла в сторону, остановившись возле неоконченного гобелена.

Под изумленные взгляды всех присутствующих Дикий Вепрь последовал за ней через всю верхнюю площадку башни.

– Сегодня вечером, миледи, – сказал он, положив руку на ее работу, – я устраиваю праздник в своем шатре. Для вас я оставлю почетное место. – Он повернулся к остальным присутствующим и обнажил крупные и очень белые зубы в удивительно покоряющей улыбке: – Я ожидаю и всех других леди.

Сан-Северино был нанесен такой грубый удар, что с лица Аликс мгновенно исчезла улыбка, а Хью в гневе ухватился за рукоятку своего кинжала. В конце концов, разве не ясно, что ломбардец приехал сюда с явным намерением подыскать себе третью жену и заключить союз с Сан-Северино? Вместе с Четраро эти владения были бы равны герцогству, такому же, как унаследованное Боэмундом.

Хорошо еще, подумал Хью, что Эдмунд де Монтгомери со своим взрывчатым нравом не присутствовал при этой сцене. И он предложил гостю перейти на арену для турниров.

– Нет. Я хочу заняться соколиной охотой, – заявил Дрого, – и желал бы, чтобы леди Розамунда сопровождала нас.

Голос сэра Хью прозвучал словно удар меча по точильному камню:

– В этих местах наилучшее время для подпуска соколов – вечер. Вам, милорд, это должно быть известно.

– В самом деле? – вспыхнул ломбардец. – Клянусь Вакхом, я занимаюсь соколиной охотой, когда к тому расположен.

Аликс не ожидала от своего вспыльчивого брата такого самообладания. Быть может, он боится этого наглеца? Едва ли. Нет. Он просто добивается одобрения Розамунды.

– Милорд, никто не может запретить вам выезжать с вашими соколами и собаками, когда вы того пожелаете. – Он заглянул Дрого в глаза. – Но во всем Сан-Северино не найдется такой никудышной птицы, чтобы ее запускали во время дневной жары…

– Вот как? – удивился гость. – Ну, мои птицы, наверное, покрепче и могут летать в любое время…

Хью перевел дыхание и украдкой глянул на Розамунду.

– Милорд, сир ожидает вас на арене для турниров.

Дрого заколебался. Затем согласно кивнул и последовал за сэром Хью вниз по винтовой каменной лестнице.

Когда шум их шагов замолк, Аликс в весьма красочных выражениях стала поносить поведение Дрого из Четраро. Вначале это поразило Розамунду де Монтгомери, а потом начало ее забавлять. Умолкнув на некоторое время, Аликс посмотрела в сторону лестницы.

– Молю Бога, чтобы мой сир понял, что меня не заставить выйти замуж за этого разбойника из Ломбардии.

– Ну а мне кажется, что барон довольно хорош собой. – Бледное лицо Бланш вспыхнуло. – Разве никто из вас не заметил его гордой осанки? Для любой девушки покровительство такого выдающегося человека означает быть защищенной…

– Защищенной и умерщвленной! – поправила Аликс сдавленным голосом.

– Умерщвленной? – переспросила Розамунда. – Что означают ваши слова?

– Этот невежественный тип в свои тридцать лет уже дважды овдовел. Половина или большая часть его огромного владения приобретена посредством браков. Разве не странно, что обе его жены погибли, после того как были признаны права Дикого Вепря на их наследственные земли?