Серебряный леопард

Глава 8 ЛЕТОПИСЕЦ

Летописец был среди рыцарей, следовавших за герцогом Робертом Нормандским.

Подкрепляя свои силы хорошей выпивкой, они достаточно храбро сражались, когда этого требовали обстоятельства. Летописец назвал свое имя – Шарль де Кофрфор, иначе Шарль Полный Сундук. Но пояснил, что это было лишь его военное прозвище. Господин Шарль, очевидно, отчаянно нуждался и отправился в крестовый поход из своего жалкого земельного владения в Восточной Нормандии. Однако он был наделен проницательностью, интуицией, военными знаниями, а также способностью владеть пером, непревзойденной даже такими церковными писателями, как Фульшер из Шартра и епископ Адемар из Пюи.

Сэр Эдмунд впервые повстречал этого высокого, остроносого хитрого человека во время дележа добычи, захваченной при Дорилеуме. Человек этот показался Эдмунду очень осмотрительным.

Во время перехода из Никеи господина Шарля приглашали присутствовать на различных советах. Он вел записи для своего ленивого господина, известного среди крестоносцев как Робер Обрежь Штаны. В таком же качестве сэр Эдмунд представлял интересы Боэмунда и его темпераментного племянника Танкреда.

Именно перо Шарля с невиданной в те времена точностью описало события, последовавшие за первой трудной победой. По какой-то непонятной причине летописец решительно отказывался поставить свое имя на рукописи. И поэтому ей предстояло пережить века в качестве работы Неизвестного. Частенько Эдмунд видел, как, используя седло вместо стола, Шарль записывал при свете дымящихся лагерных костров какое-либо событие, достойное упоминания.

Из его записей стали известны те ужасы и страдания, которые обрушились на крестоносцев после ухода с равнины Дорилеума. Он упоминал о тучах мух, кровососущих клещах и тучах залепляющей глаза мошкары. Описал ужасающие опустошения, сожженные поля, угнанный скот. Очень быстро результаты всех этих напастей и лишений сказались на христианском воинстве. Оно было полностью дезорганизовано, хотя и насчитывало еще около двухсот тысяч человек.

Как правило, слабые гибли как мухи. Знатные франкские дамы одна за другой предавали свои души в руки Спасителя.

В отличие от сэра Эдмунда де Монтгомери, сэр Шарль Полный Сундук передвигался вместе с основными силами. Тридцатилетний летописец умудрялся сохранять даже свои личные вещи, в то время как армия, проходившая через гряду труднодоступных черных гор, устилала перевалы костями тех, кто погиб от жажды и голода.

Продвигаясь теперь по широким и опустошенным равнинам, франки наконец достигли окруженного стенами города Икония. Они остановились там передохнуть, но обнаружили очень мало провизии. Когда поход возобновился, вьючные животные стали чаще падать от истощения. В отчаянии люди в кольчугах нагружали наиболее необходимые вещи на быков, овец и даже на свиней. Но грузы очень скоро до крови растирали спины этим несчастным животным, и они также погибали. Сэр Шарль с грустью писал о гордых рыцарях, потерявших могучих боевых коней и вынужденных ехать на быках. Менее удачливые брели с обычными пикейщиками, упорно волоча за собой седла в надежде на то, что смогут найти себе лошадь.

К тому времени как крестоносцы увидели горы Тавра, в голубой дымке вставшие на их пути, три четверти их боевых коней уже погибло. Только верховые лошади отряда сэра Эдмунда, казалось, были исключением. Его отряд, сократившийся теперь до двадцати двух воинов, двигался в авангарде и поэтому находил жалкие запасы пищи и воды, по недосмотру оставленные обитателями этой выжженной солнцем земли.

В горах, писал сэр Шарль, христианское войско меньше страдало, поскольку там было изобилие воды и травы. К тому же до них дошли последние поставки продовольствия от византийского императора.

Вдохновленные сказочными богатствами Сирии, крестоносцы вступили в древний город Гераклею. Здесь дочерна загорелые люди отдыхали в течение нескольких недель. Но ни Боэмунд, ни Танкред не собирались расслабляться надолго. Эти могущественные военачальники повели основные силы по отлогим долинам и холмам. Они миновали Киликийские Ворота и наконец двинулись вдоль морского берега к богатому городу Тарсу.

Эта турецкая крепость была взята неожиданно быстро после короткого сражения, которое стоило безжалостным итало-норманнам малых потерь.

Ранней осенью, писал сэр Шарль, христиане спустились с гор Тавра и вышли к подножиям холмов. Они ступили на землю, где в молочных берегах текли медовые реки. Крестоносцев приветствовали многочисленные коротконогие и темнолицые люди с грубыми серебряными крестами на груди. Эти люди с незапамятных времен были знакомы с оружием. Они рассказывали, что сюда, в долину, они опустились из горной крепости, куда их предки, несколько поколений назад, бежали от неистовства сельджуков.

Разговоры у лагерных костров крутились все больше вокруг сказочно богатого города под названием Антиохия. Местные жители предупреждали, что он неприступен и взять его можно разве что в результате предательства или измором – подвергнув голодной осаде.

Однажды выехав из темного кедрового леса, покрывавшего подножие холмов, отряд очутился в длинной и широкой долине. В дальнем ее конце белели стены большого города, взбиравшегося по склону холма к его вершине.

Это, писал летописец, и была знаменитая Антиохия. Здесь императоры античных времен отдыхали. Тит и Диоклетиан сыграли важную роль в его планировке, а царь Ирод воздвиг там мраморный дворец исключительной красоты.

Будучи одновременно недюжинным стратегом, летописец утверждал, что этот город представлял собой ключ к важнейшим караванным путям, идущим к богатым городам Аравии, Египта и других земель. Через Антиохию везли пряности, ковры и другие изделия из Алеппо, Дамаска, Каира, других могаметанских столиц в Венецию, Геную и Византию. Но многие из этих богатств оседали в Антиохии.

Умирающие от голода, с ввалившимися глазами, крестоносцы спускались с гор, чтобы с жадностью наброситься на изобилие Сирии. Они захватили большие стада коз, овец и другого скота. И одновременно потеряли более половины из того, что приобрели. Воины в серо-коричневых кольчугах безумно разоряли огороды и ломали сады.

Когда христианское воинство приблизилось к городу и уже можно было рассмотреть его высокие зубчатые стены и массивные башни, лица его предводителей стали совсем хмурыми. Из-за потерь, понесенных при Дорилеуме и при осаде Никеи, их численность уменьшилась. Стало ясно, что такими силами взять этот замечательный город, утопающий в зелени, с пальмами, возвышающимися над красными и белыми крышами, невозможно.

Конечно, за его стенами должно было находиться много прекрасных садов и огородов. И уж наверняка турецкий командующий гарнизоном, Яги Сиян – внук завоевателя Алп Арслана давно уже. получил данные разведки о приближении франков. Естественно, он обеспечил город огромными запасами продуктов питания и вооружений.

Эскадрон за эскадроном, вассал за вассалом устанавливали франки свои палатки перед Антиохией. Вместе с ними на эти земли пришли эпидемии и беззаконие.

Заметные изменения произошли с крестоносцами, как в их поведении, так и в обличий, отмечал сэр Шарль. Он писал:

«Рыцари и бароны, часто лишившиеся коней, с оснащением, ограниченным висящими, как лохмотья, кольчугами, больше не взирают с презрением на добросовестных сержантов, ратников и других воинов из простонародья. Многие из последних, доказавших в бою свои превосходные качества, были посвящены в рыцари и получили право носить позолоченные шпоры. Этого никогда бы не могло случиться на полях брани в Европе».

Однажды ранним ноябрьским вечером главные предводители крестоносцев собрались на совещание. Председательствовали на нем мрачный Готфрид Бульонский, болтливый Хью из Вермандуа, епископ Адемар, папский викарий и Раймонд Тулузский с остроконечной серебристо-седой бородкой. Провансалец с плохо скрываемым недовольством поглядывал на Боэмунда. Этот рыжеволосый паладин, казалось, был неутомим. Единственный из крестоносцев, он, казалось, знал свои цели и пути к их достижению.

С каждым днем, отмечал сэр Шарль, значение этой огромной фигуры среди предводителей норманнов возрастало. И это несмотря на то, что сын Робера Гюискара вел одну из самых малочисленных армий.

В изношенном и залатанном шатре, где происходило совещание, присутствовали также два Робера – из Нормандии и из Фландрии. Эти вообще-то малоприметные двоюродные братья при обсуждениях редко подавали свой голос. Вероятно потому, что по сравнению с хитрыми людьми, вроде Раймонда, Боэмунда или византийского генерала Татиция, были тугодумами. Облаченный в алые и позолоченные доспехи, этот византийский генерал остался с франками якобы для того, чтобы командовать несколькими частями туркополов, хотя основные силы византийцев давно уже замедлили свое продвижение в связи с приказом занимать замки и города в провинции Анатолии с целью вернуть их под правление Византии.

На совещании было решено со всей энергией вести осаду Антиохии. Все понимали, что город будет принадлежать тому, кто первым подымет свое знамя на его самой высокой башне. Легко можно было догадаться, что Боэмунд преисполнен решимости добиться, чтобы только его знамя развевалось над самым прекрасным городом Сирии.

Осада тянулась всю зиму, принося неописуемые страдания крестоносцам. Голод достиг такой степени, что среди них появились людоеды. Отчаявшиеся люди даже вскрывали гробницы на турецких кладбищах и поедали их содержимое, к неописуемому ужасу осажденных.

Увидев все это, турецкий командующий Яги Сиян разослал гонцов по исламским странам с призывом отомстить за подобные надругательства. Поэтому к началу весны с востока и юга к городу стали подтягиваться большие армии неверных. Вокруг Антиохии собирались эмиры и султаны с ястребиными лицами, сверкавшие золотом и драгоценными камнями. За ними следовали массы копьеносцев и всадников-лучников.

Был среди них и эмир Рудван из Алеппо. Его всадники в белых тюрбанах наводнили местность подобно выпавшему снегу. Они истребляли отряды франков, посылаемых на поиски еды и фуража, усугубляя тем самым голод в лагерях христиан.

Положение крестоносцев с каждым днем становилось все более отчаянным, писал сэр Шарль Полный Сундук. Во всем лагере можно было насчитать менее тысячи лошадей, способных ходить под седлом, и не более семисот рыцарей благородного происхождения, достаточно сильных, чтобы управляться с мечом.

Командование этой горсткой ветеранов было поручено герцогу Боэмунду. Среди них мелькал вымпел Серебряного Леопарда, который поддерживали теперь только пятнадцать крепких бойцов: остальные умерли от болезней или были убиты в небольших стычках, где люди гибли так же, как и в больших сражениях вроде Дорилеума.

В первой же битве христианского воинства с сарацинами эмира Рудвана оказалось, что они лучше оснащены и значительно более сведущи в военном искусстве, чем отважные, но дикие турки. Вместе с тем сарацины еще не смогли приноровиться к манере христиан проводить военные операции, не постигли этих западных людей со светлыми глазами, длинными волосами и неимоверной силой. Арабы просто своим глазам не верили, когда закованные в сталь всадники обрушивались на них, пробивали их кольчуги, словно легкую ткань, сбивали на землю разящими булавами.

Когда небольшие отряды франкских рыцарей, нанося удары направо и налево, врезались в массы всадников в белых одеяниях, возникала чудовищная сумятица. Разъяренным эмирам стало даже казаться, что невозможно устоять перед крестоносцами – еще до конца дня семь сотен рыцарей, распевающих победные гимны, разгромили тысячи мусульман, вступивших в бой под зелеными бунчуками из конского волоса.

Плащ Боэмунда, как и плащи Дрого из Четраро и Раймонда Пиле, был разорван в клочья и покрыт пятнами крови.

В этой битве Громоносец получил удар копьем в плечо, повреждена была артерия. В разгар битвы боевой конь Эдмунда споткнулся и, осев на колени, повалился на бок. Он храпел, фыркал, дергал ногами, пока последние капли крови не вытекли на пыльную траву.

Казалось почти немыслимым, чтобы франки нанесли поражение лучшим из сарацин эмира Рудвана. Как обычно, усталые, но довольные успехом, победители срывали тюрбаны и шлемы прежде, чем отрубить бритые головы растерянным темнолицым воинам. Скорбные трофеи образовали кровавую пирамиду – на радость шакалам и грифам.

У сарацин захватили сотни верховых лошадей – небольших, но быстрых и выносливых животных из конюшен Шираза, Хамина и Мосула.

Несмотря на разгром армии эмира Рудвана, Антиохия стойко сопротивлялась. Как писал летописец, горожане и их защитники просто потуже затянули пояса на своих уже опавших животах и обращали к Аллаху еще более горячие молитвы. Осада продолжалась. Продолжали умирать и франки, дрожа в лихорадке, утопая в грязи в своих промокших одеждах и кожаных палатках.

Некоторая поддержка пришла к франкам из не столь удаленного порта Святого Симеона, где появился небольшой флот английских мореплавателей. И очень кстати среди его пассажиров оказались рыцари, очень сведущие в искусстве ведения осады.

Турки же сотнями начали гибнуть в городе от голода. Многие пали, упорно защищая стены города. Они перебили всех христианских пленников и тем вызвали у христиан неукротимую жажду мести.

В начале июня Антиохия пала, но только благодаря предательству некоего Фируза. Как говорили, по рождению он был армянином и христианином. Вступив в тайные переговоры с Боэмундом, он проявил готовность провести франков в город.

Боэмунд, известный своим коварством, не упомянул об этом ни одному из вожаков христианского воинства. Вместо этого он созвал совещание военачальников, на котором без пояснений предложил начать заключительный, всеобщий штурм города, который будет принадлежать тому, кто первым поднимет свое знамя над цитаделью.

В светлую июньскую ночь, когда сверкающие в сирийском небе звезды напоминали раскаленные шипы, вбитые в темный небосвод, была предпринята попытка штурма. Это произошло после предпринятого франками обманного маневра! Направив некоторые части к юго-западу, они хотели показать, будто уходят за фуражом.

После захода солнца герцог Боэмунд начал действовать. Во главе специально подобранного отряда, в который входили и сэр Эдмунд, и летописец, он двинулся к стенам города в том месте, где возвышались две большие башни, так называемые Сестры -Близнецы. Воины Боэмунда нашли две опущенные со стены веревочные лестницы. По ним-то мускулистый итало-норманн и начал взбираться на стену. Его спутники следовали за ним по пятам.

Они двигались молча, затаив дыхание, стараясь, чтобы не звякнули мечи или доспехи. Наконец Боэмунд достиг верха стены и отдал команду. Длинные мечи норманнов быстро очистили ближайшие участки стен, а затем люди Боэмунда спустились вниз и отворили боковые ворота, через которые в крепость устремились рыцари под водительством Танкреда.

На восходе солнца третьего июня 1098 года только главная цитадель Антиохии оставалась в руках у турок. Жемчужина Сирии попала в цепкие лапы Боэмунда. Его хватку не могли ослабить ни уговоры, ни гнев и возмущение других предводителей, ни осуждение церкви.

Каким-то образом поразительному числу сирийских, греческих и армянских женщин удалось выжить после ужасной резни, начавшейся после того, как турки сложили оружие. Никто из мужчин-мусульман не остался в живых. Франкские воины убивали мусульман безотносительно к их возрасту или положению. Они сжигали своих пленников, кастрировали их, даже вспарывали им животы и заставляли идти, наступая на выпадающие внутренности, пока несчастные не падали на землю в агонии, костенеющими устами повторяя имя Аллаха или его пророка Мухаммеда.

Летописец отмечал точным и бесстрастным пером, что победители рассчитывали после всего этого насладиться отдыхом и заняться восстановлением сил. Но этого не произошло. Едва осаждавшие проникли за стены, из-за которых так долго отражались их атаки, как к Антиохии подошли три мусульманские армии. Осаждавшие превратились в осажденных. Вскоре они также начали голодать и бедствовать в городе, как бедствовали и голодали за его пределами.

На этот раз равнину вокруг Антиохии белыми снежными хлопьями усеяли тысячи мусульманских палаток. Над прекрасными шелковыми шатрами взвились бунчуки правителя Мосула Кербоги, султана Дамаска Докака и Рудвана, того самого эмира из Алеппо, отряд которого разбили семь сотен рыцарей Боэмунда еще задолго до завершения осады.

Основные силы осаждавших прибыли с юга и с запада. Их кавалерийские части были оснащены копьями вместо луков. Численность их была велика, и это позволило мусульманам завершить полное окружение Антиохии.

Вскоре смертоносные эпидемии, проникнув за стены, которые не смогли преодолеть турки и сарацины, начали косить христианское воинство. В отчаянии христианские вожаки обратились за помощью к Алексею Комнину. По имевшимся сведениям, последний маневрировал по другую сторону Тавра и наблюдал с безопасного расстояния за всем, что происходило на южной границе.

Шпионы императора, само собой, подробно расписывали огромное количество мусульман, сосредоточенных под Антиохией, и сообщали, что франки обречены. Никакая сила, вероятно, не смогла бы доставить осажденным продовольствие. Невозможно было и подойти подкреплениям с побережья – там курсировали сторожевые галеры из Египта.

Для Алексея, хладнокровного и опытного военачальника, попытка спасти его союзников означала бы благородное безумие. А это он всегда осуждал. На обращение Боэмунда был послан ободряющий, но ни к чему не обязывающий ответ, после чего в северном направлении, занимаясь переформированием войск и укрепляя гарнизоны тех замков и наблюдательных башен, которые принадлежали его предшественникам.

Вторая осада Антиохии развивалась в таких ужасающих условиях, что даже красноречивый сэр Шарль Полный Сундук не находил слов, чтобы описать ее.

Болезни безжалостно разили осажденных. Среди прочих погиб и маленький Ричард, наследник Четраро, на первой же неделе его короткой, но трудной жизни. Сэр Дрого, убитый смертью сына, повел своих воинов на вылазку из города и оставил несколько сотен неверных плавать в крови. Но это не уменьшило силу его горя. Когда ломбардец вернулся в занимаемый им дворец, его встретила потрясенная горем Розамунда. Она приободрилась, заметив, что отчаяние постепенно исчезает из живых глаз супруга.

– Мужайся, господин мой. С Божьего сочувствия и если ты будешь мне верен, я рожу тебе другого ребенка, – пообещала она. – Он останется живым, чтобы править в огромном владении, которое завоюет твой меч в этой прекрасной стране, гораздо более богатой, чем Кампания в Италии.

Подбадривал Розамунду ее брат-близнец. Похудевший и еще более загорелый, он урывал несколько часов сна под их крышей, когда ему позволяли его обязанности. Каждое утро и каждый вечер лорды и предводители посещали мессу. Богослужения проходили в одном из зданий, которые первоначально были церквами, потом превращены в мечети, а теперь снова служили христианам. Крепко должны были молиться предводители христиан. На помощь осаждавшим прибывали подкрепления из Мосула под водительством турка Тугтегина, безжалостного атабега [20] сельджуков. Подходил также араб Сукман ибн-Уртук, нынешний правитель Иерусалима.

И как раз тогда, когда, казалось, все потеряно и голод довершит то, что не смогли сделать кривые сабли мусульман, простодушный крестьянин по имени Петер Варфоломей нашел, как он утверждал, наконечник того самого копья, которым ударили в бок Спасителя, когда Он страдал на кресте.

Летописец вместе с Боэмундом и некоторыми другими был, конечно, втайне убежден, что то было не римское, а арабское копье, которое Варфоломей вытащил из ямы, спустившись в нее сам.

Но на каждого сомневающегося нашлась тысяча поверивших. И эта вера придала новые силы больным и ослабленным болезнями христианам. Итак, утром двадцать восьмого июня каждый мужчина, способный носить оружие, и многие из тех, кто уже не мог этого делать, вышли за Адемаром, епископом из Пюи, через городские ворота. Они были готовы атаковать врагов, лагерные костры которых каждую ночь заполняли голубоватым дымом всю долину.

Многим доблестным рыцарям, потерявшим лошадей, пришлось вступить в битву рядом со слугами, вооруженными пиками, и разного рода простонародьем с дубинками.

Однако эти отчаявшиеся люди, как оказалось, были настолько вдохновлены обладанием первой реликвией, что, ввязавшись в бой, не отступали перед непрерывными волнами завывающих мусульман.

В течение долгого июньского дня франки орудовали своим оружием, как они это делали при Дорилеуме. Когда же чувствовали, что силы их на исходе, поднимали глаза на штандарт с изображением креста, к которому был прикреплен наконечник копья, найденный Варфоломеем-Простаком.

Присутствовал при сражении и Петр Пустынник, подбадривая слабеющих, в то время как монахи и священники хватали оружие павших и дрались с неверными, как скандинавские витязи. Люди с Запада держались стойко, несмотря ни на что. И умирали, где стояли, бормоча свои исповеди священникам, которые, сами раненные, ползали по земле между ними, чтобы даровать отпущение грехов и совершить последнее помазание.

В конце дня снова раздались громкие крики франков и звон мечей о щиты: осажденные христиане ринулись на поддержку отрядов герцога Готфрида Бульонского и всадников Боэмунда. Это был последний резерв крестоносцев.

– Так хочет Бог! – вырывалось из пересохших глоток франков.

И Бог пожелал, чтобы крестоносцы одержали верх. Сэр Шарль написал об этом в ту самую ночь, хотя его пальцы, онемевшие от тяжелого меча, плохо ему повиновались.

Невероятно, однако Битва Копья была выиграна, и объединенные силы мусульман, разобщенные и охваченные паникой, обратились в бегство. В ближайшие сто лет властителям неверных не суждено было объединиться для битвы с крестоносцами.