Серебряный леопард

Глава 4 РЕКА САНГАРИУС

Никея пала не под натиском франков, а в результате типично византийского хитрого маневра. И сэр Эдмунд начал понимать значение загадочных слов, которые были сказаны Боэмундом в императорском лагере. Позднее франкским предводителям стало известно, что Алексей через Мануэля Бутумита вступил в секретные переговоры с турецким командующим в Никее. С этим турком было легче иметь дело потому, что семья Красного Льва оказалась в его руках.

Другим побудительным мотивом для мусульман в их желании достичь взаимопонимания с Алексеем стала невиданная доблесть франков. Распевая гимны, они с ожесточением бросались на штурм укреплений. И туркам было все труднее их сбрасывать с лестниц. К тому же турецкий командующий получил сведения о соглашении между герцогом Готфридом Бульонским, официальным главнокомандующим франками, и императором. В соглашении определялось, что город перейдет к тому, кто первым водрузит свое знамя на зубчатых стенах Никеи.

Византийские инженеры волоком перетащили к озеру много небольших судов, а император временно отозвал в свою армию из европейских гарнизонов значительные контингента половцев, печенегов и всех турецких наемников. После прибытия этих варварских вояк погрузили на суда и отправили под парусами через озеро к Никее.

У стен города со стороны озера они устроили шумную демонстрацию силы, с размахиванием знаменами, неистовым барабанным боем и ревом десятков рогов. На другой день турецкие ренегаты произвели ложную атаку на своих единоплеменников под прикрытием выходящих к воде стен города, причем европейские войска не могли видеть, что происходит в действительности. С подлинным мастерством эти византийские наемники притворились потерпевшими поражение – к немалому удовлетворению крестоносцев, которые на следующее утро намеревались предпринять мощный штурм крепостных стен, уже серьезно ослабленных действиями осадных машин, заимствованных у византийской армии.

Над водами озера, поросшего камышом, не успел еще рассеяться предрассветный туман, как части азиатских наемников погрузились на суда, переплыли озеро и с восходом солнца, подняв грандиозный шум, были впущены в Никею. Весь гарнизон неверных, семья Кылыдж Арслана и гражданские мусульмане, которые пожелали бежать, были быстро переправлены на северный берег озера. Там многие воины гарнизона, которых оттолкнула неспособность Красного Льва удержать Никею, поступили на императорскую службу.

И когда в то утро воины в стальных шлемах и белых мантиях подступили к полуразрушенным стенам Никеи, они с гневным удивлением увидели, что на главных башнях города развеваются знамена Алексея Комнина. Если бы предводители крестоносцев хоть на минуту заподозрили, что Никея не была честно взята штурмом, последовала бы вторая осада города.

Как бы то ни было, император уплатил франкским вожакам большую сумму денег в качестве компенсации за их разочарование. Бутумит был возведен в звание герцога Никеи. Совершенно не разграбленный город был возвращен под управление Византии. А лишенное добычи франкское войско снова двинулось в поход. На этот раз в западном направлении. Подразделение облаченных в тюрбаны туркополов с луками и дротиками сопровождало отряд Серебряного Леопарда по мосту через реку Сангариус, построенному каким-то давно умершим римским губернатором.

Стояло раннее лето, река еще не начала мелеть, и большие стаи водоплавающих птиц, поднявшись из-за ближайших болот, кружили в безоблачном азиатском небе. Колонна сэра Эдмунда де Монтгомери весело последовала в Анатолию.

Герцог Боэмунд скакал в прекрасном расположении духа. После перехода через мост у него были основания поздравить себя.

Благодаря длительному пребыванию при штаб-квартире Алексея он не только получил возможность оценить перспективы кампании, но также изучил характеры предводителей армии крестоносцев. Важнее же всего было то, что он не только добился расположения Алексея, но и получил от него необходимые средства для оплаты своих войск в дополнение к обещаниям снабжать их продовольствием через установленные промежутки времени.

Рыжеволосому сыну Роберта Гюискара было непонятно, почему ни один западный властитель не интересуется тем, как накормлены и обеспечены водой его части. Разумеется, следовало ожидать, что во время такой затяжной кампании так или иначе сотни, если не тысячи более слабых воинов погибнут от истощения или болезней. Путь продвижения крестоносцев уже был устлан белеющими костями и неглубокими могилами.

Да, герцог Тарантский чувствовал себя превосходно, когда пересек Сангариус и освободился от непосредственной юрисдикции Алексея. Где-то впереди маячила цель – богатое владение, к которому он стремился многие годы. Сходное стремление было написано на лицах его главных помощников – Ричарда из Принципата и его пылкого племянника Танкреда.

Далеко впереди должен двигаться авангард под водительством удивительного англо-норманна, которому можно довериться: он не попадет в засаду мусульман.

Странная смесь мудрости и простоты заключалась в этом Эдмунде де Монтгомери. Он, пожалуй, лучше всех итало-норманнских вассалов владел мечом. И только в трех случаях, когда это было бессмысленно, отказывался вступить в бой на любых условиях.

Герцог вытер пыль с пересохших губ и усмехнулся. Он увидел другие колонны крестоносцев, скакавшие в полном беспорядке. Это были люди крутого старого Раймонда Тулузского, пылкого Хью из Вермандуа, обходительного и доблестного герцога Готфрида Бульонского и элегантного и романтического Стефана из Блуа. Его собственная колонна был самой небольшой. Она включала лишь его силы и тех стойких французских норманнов, которые следовали за вялым и слабовольным герцогом Нормандским по прозвищу Робер Обрежь Штаны. Боэмунд знал, что на старшего сына Вильгельма Завоевателя можно положиться. Он не будет обсуждать решения, делать поспешные шаги или же выдвигать свои собственные идеи. Отбор соратников был проведен хитро. Готфрид, Раймонд и Хью из Вермандуа вечно грызлись между собой и спорили, кто кем будет командовать.

В то же время огорчало, что в его колонне оказалась значительная часть людей, неспособных носить оружие. Там было слишком много босоногих пилигримов с вытаращенными от религиозного пыла глазами, плохо вооруженных и совершенно неуправляемых бродяг, которые приводили в отчаяние надзирающих за порядком в лагере. Было много женщин, знатных среди них немного, но зато для них требовалось немало лошадей и мулов.

Присутствовали в колонне и многочисленные монахи, священники, юродивые и другие люди, связанные с религией. Они совершали добрые дела, помогали ослабевшим или больным. В коричневых, черных или белых рясах брели они, согнувшись под позолоченными распятиями с длинными ручками, несли хоругви и святые реликвии, рассчитанные на то, чтобы вдохновлять воинов.

Вместе со своими офицерами Боэмунд начал выдвигаться вперед, параллельно отряду, шедшему в южном направлении в облаках красноватой пыли, над которой только и видны были флажки да острия копий. Жалобно мычали страдавшие от жажды волы, скрипели несмазанные колеса повозок.

Боэмунд с облегчением отметил, что вокруг становилось все меньше поросших лесом холмов. Они служили укрытием для быстро перемещавшихся отрядов конницы Красного Льва. Герцог продвигался шагом, сидя на высоком и тяжелом боевом коне: обычная лошадь не выдержала бы его веса. И вдруг к нему галопом подскакали разведчики. Они сообщили, что впереди среди холмов обнаружили большое количество свежего конского помета и еще не остывшие костры. Все это свидетельствовало, что значительные силы турок-сельджуков рыщут где-то поблизости.

– Будьте настороже, – сказал герцог. – Но неверные не станут нападать, пока к ним не присоединятся еще большие силы.

Подразделения крестоносцев, двигавшиеся на флангах основных колонн, различив сквозь пыль ярко красное знамя Боэмунда, приветствовали его громкими криками. Другие христианские вожаки с завистью отмечали преданность норманнов своему знаменитому герцогу.

И где бы ни появлялась его массивная фигура, женщины размахивали яркими шарфами, а священники воздевали руки, благословляя этого прозорливого и умелого в бою вельможу.

Далеко впереди колонны норманнов легким галопом двигался отряд Серебряного Леопарда.

На достаточном расстоянии от отряда скакали по обе его стороны на особенно быстрых лошадях застрельщики, сержанты-ветераны. Их задачей было заблаговременно определить любую опасность. Основные силы отряда двигались с наидоступными удобствами вблизи бело-голубого вымпела сэра Эдмунда. Все второстепенные виды вооружения или оснащения давно уже были сброшены на обочины, и теперь закопченные котелки болтались лишь у одного седла из пяти, вьючные мулы везли лишь одну-единственную палатку.

Глаза воинов нестерпимо болели от яркого солнца, ветра и пыли. Сняв шлемы и нагретые подшлемники и привязав их к седельным лукам, воины заменили их тряпками по совету сержанта из турок Торауга. Когда они последовали его указаниям, тряпье стало крепко держаться на голове, а после дождя из него можно было даже высасывать воду.

Сужающиеся книзу нормандские щиты с грубыми белыми изображениями были нагружены на вьючных животных, которые раньше везли палатки. Некоторые рыцари сняли даже свои юбки из железных колец, сильно раскалившихся на солнце.

У Эдмунда, к его огорчению, слегка кружилась голова. Подавая воинам пример, он в течение нескольких часов не выпил ни глотка из небольшого кожаного бурдючка, прикрепленного к седлу.

Чтобы отвлечься, он мысленно возвратился к недавнему вечеру в лагере и вспомнил озлобленное выражение на лице Сибиллы, когда он выбегал от нее. Он принимал различные противоядия, спешно приготовленные другом Торауга, так называемым хакимом, то есть лекарем или знахарем, сведущим в искусстве медицины. Эти меры предосторожности оказались лишними. Лишь только первый луч солнца проник сквозь полог в палатку перед постелью, на которой, тяжело дыша, лежал бледный Эдмунд, появился конник из византийской тяжелой кавалерии. Он бросил в руки Герту небольшой свиток, отсалютовал и умчался в своем голубом плаще с желтой каймой.

В послании говорилось:

«Любимый, прошлой ночью в отчаянии от унижения я сказала тебе постыдную ложь. Тебе не подавали никакого яда. Я солгала, желая испытать твою верность этой немытой женщине из Сан-Северино. Не заблуждайся относительно моих дальнейших планов. Я твердо намерена заполучить тебя в качестве мужа или любовника. Клянусь Пречистой Девой, я выполню это».

Эдмунд обрушил на голову Сибиллы ужасные проклятия, поняв всю глубину ее обмана и решимости. Посмотрев на небо, он вздохнул. Пройдет еще много времени, прежде чем сядет солнце и ослабеет нестерпимая жара.

Сэр Гастон де Бон, вытянув губы, сдул тяжелые капли пота с бровей и натянул поводья.

– Тот сержант, должно быть, что-то заметил. Вон как пришпоривает коня, – сказал он.

– Множество неверных заполнили следующую долину, милорд! – прокричал всадник.

Эдмунд вздрогнул и поспешно надел свой перегретый шлем.

– Сколько же их?

– Слишком много, чтобы можно было сосчитать, милорд, – ответил сержант. – Эти турки роятся, как саранча.

Эдмунд ругнулся по поводу неспособности парня считать. «Саранча». Это могло означать и тысячу, и десять тысяч бойцов. Незамедлительно граф отправил сержанта доложить обо всем герцогу Боэмунду.

Получив донесение, Боэмунд приказал своему каравану сделать остановку на равнине, с трех сторон окруженной невысокими холмами. С четвертой стороны до самого горизонта лежало порыжелое море травы. Место для разбивки лагеря Ричард из Принципата отметил знаменем герцога Тарантского.

Более трех часов объединенные силы норманнов, французские и итальянские части наводняли равнину – пешком, на лошадях и в скрипучих повозках, запряженных волами. Слуги устанавливали палатки для своих господ. То здесь, то там вспыхивали костры для приготовления пищи. Но их было немного, так как на топливо шел высохший на солнце помет. А стада были давно уже угнаны неверными.