Серебряный леопард

Глава 14 БОЭМУНД, ГЕРЦОГ ТАРАНТСКИЙ

Глазами, еще слезящимися от песчинок, попавших под веки, сэр Эдмунд де Монтгомери разглядывал бородатую фигуру верхом на высоком коне. Герцог Боэмунд очень прямо сидел в седле.

При первом же взгляде англо-норманн обнаружил, что густые вьющиеся волосы у герцога еще более огненно-рыжие, чем у самого Эдмунда, и подстрижены довольно коротко – на одном уровне с ушами. Из-под полей плоской шляпы из небесно-голубой кожи смотрели небольшие, но проницательные голубые глаза. Застигнутый врасплох, Эдмунд чувствовал себя неловко, сознавая, что лицо его покрыто потом, а руки все еще дрожат мелкой дрожью. Но это все же не помешало ему рассматривать всадника. Живота у герцога не было, узкие бедра и недостаточно развернутая грудь составляли контраст массивным плечам и очень мускулистой шее. Морщинки у рта, с одной стороны, свидетельствовали о чувстве юмора, но с другой – указывали на его жестокость.

– Мне говорили, сэр рыцарь, что родом вы с отдаленного острова, называемого Англией? – проговорил Боэмунд скрипучим гортанным голосом. – Наслышан, что англичан много и в стране моего уважаемого врага, Алексея из Романии. Кого вы считаете своим законным господином? – поинтересовался, герцог.

Стараясь дышать ровнее, Эдмунд объяснил, что он сейчас не находится в вассальной зависимости.

– Хорошее дело. Не правда ли, ваша светлость? – Герцог обернулся к округлой фигуре с позолоченным крестом епископа. На взгляд Эдмунда, этот человек больше был похож на воинственного барона, чем на прелата Святой Церкви. – Сэр рыцарь, – обратился к Эдмунду Боэмунд, – я бы охотно наградил такого доблестного воина. Воистину нечасто можно видеть столь ожесточенную и достойную схватку. – Он подозвал своего эсквайра: – Жиль! Одари этого благородного человека кинжалом, который возьмешь в моем дорожном сундуке. Это сарацинский клинок с украшенной аметистами рукояткой.

Герцог Боэмунд с медвежьей силой пожал победителю руку. Затем, пришпорив, развернул коня, чтобы оказаться перед Дрого из Четраро, у которого изо рта еще стекала струйка крови. Эсквайр поддерживал своего господина.

– Бог мой! Ведь это Дрого, мой бывший лейтенант, мы вместе провели немало времени в Фессалии! – воскликнул он. – Клянусь, никогда не поверил бы, что тебя можно победить.

Не успев еще толком прийти в себя, ломбардец тяжело упал на колено и поцеловал мощную руку Боэмунда.

– Милорд, мне горько от сознания, что именно вам довелось увидеть мое единственное поражение. – Он поднял багровое, все в кровоподтеках лицо и с трудом изобразил на нем улыбку. – Но, сэр, я признаю, что побежден в справедливом бою.

– Ну что же, мой старый соратник, я рад этой встрече, – доброжелательно произнес герцог, – поскольку я намеревался посетить владение, которым ты управляешь от моего имени.

Барон Дрого покорно склонил голову и произнес:

– Я полагаю, господин мой герцог не получал лживых докладов, бросающих тень на преданность Четраро?

Герцог поджал тонкие губы широкого рта. Глаза испытующе глянули на Дрого.

– Были слухи, что недавно ты развязал незаконную войну против соседей, которые, как и ты, мои вассалы! И почему же ты не возложил на себя крест, раз я подал тому пример?

Темные глаза Дрого беспокойно забегали. Он уклонился от ответа на первый вопрос.

– Нет, господин мой герцог, я поклялся предпринять это так называемое странствие во имя Бога.

– Да, – сухо заметил сэр Тустэн, – после того, как английский рыцарь приставил тебе кинжал к горлу.

– Ты принял обет крестоносца? Что ж, когда и при каких обстоятельствах, уже не имеет значения. – Герцог Боэмунд усмехнулся. – А теперь соблюдай свой обет, барон Четраро. Иначе я сотру в порошок и тебя и твою крепость.

Дрого сплюнул кровь и вытер подбородок.

– Как и в Греции, мой лорд, я всегда буду верно служить вам по мере сил.

В замке Сан-Северино развернулись лихорадочные приготовления. Непросто было развлекать внушавшего всем страх сюзерена Кампании, Апулии и Калабрии. Он и его сводный брат, Роджер, после ожесточенных споров поделили владения отца. Жестокий старый Робер Гюискар отбил эти земли у арабов, византийцев и различных итальянских государств.

Когда в большом зале замка Сан-Северино герцог Боэмунд и его приближенные уселись за праздничные столы, барон Дрого был среди них. Заметно пострадавший и прихрамывавший, он тем не менее вел себя на удивление жизнерадостно и приветливо.

В окружении герцога Боэмунда находились заслуженные воины: братья Ричард и Рейнульф из Принципата, граф Уильям из Апулии и Жирар, веселый, большеносый епископ из Ариано. Он прекрасно умел управляться как с булавой, так и с мечом – оружием, запрещенным для всех служителей церкви. Этот отпрыск древнего рода, как заметил герцог Боэмунд, был весьма практичным клириком, полагая, что там, где не подействует проповедь, булава в состоянии помочь укрепить веру.

Под воздействием третьей чаши малаги, приправленной специями, шутки Боэмунда фиц Танкреда сделались еще острее, а его подтрунивание над Дрого стало более язвительным.

Должно быть, сам святой Михаил побудил Эдмунда заставить Дрого присоединиться к крестовому походу! Да, конечно, за это следует поблагодарить святого покровителя. Ведь с его помощью не только удалось заполучить ценного рекрута для армии Креста Господня, но и обезопасить Сан-Северино на то время, пока его защитники будут отсутствовать, отправившись в Святую Землю, лежащую где-то далеко. Только те, кому пришлось воевать в чужих землях, как, к примеру, герцог Боэмунд, сэр Тустэн и Дрого, да и то очень смутно – и каждый по-разному, – представляли, где находится Иерусалим.

Во время пиршества Эдмунд мало общался с окружающими, однако не в силу врожденной скромности – такая черта не была свойственна норманнам. Он все еще чувствовал себя слабым: от удара булавой по шлему болела и гудела голова, а от удара, расколовшего щит, ныли плечо и в особенности рука.

И все же Эдмунд испытывал большое удовлетворение. Разве не стал он теперь хозяином серого боевого коня Дрого, владельцем прекрасного, хорошо обученного животного, не говоря уже об отличной кольчуге и высшего качества вооружении?

Уже подали огромный окорок оленины, когда герцог Боэмунд постучал по столу, призывая к тишине. Он стучал до тех пор, пока епископ из Ариано не отодвинул с неохотой деревянную чашу, которую собирался выпить.

– Тише вы, жадные глотки! – Боэмунд поднялся на ноги. Сверкнули бриллианты ожерелья, надетого поверх темно-зеленой туники, – это украшение было скопировано с древнеримского саркофага. Герцог вертел из стороны в сторону львиной головой, стараясь держать в поле зрения всех собравшихся. – Я хотел бы поставить вас в известность, что намерен созвать всех своих вассалов в Бари, – заявил он, – в конце августа, когда урожай уже будет убран.

Поднялся радостный шум. Сообщение, что выступать придется лишь после уборки урожая, подняло ДУХ и у владевших землей рыцарей, и у арендаторов. Ведь последние были воинами-крестьянами, которые, находясь на военной службе, могли выплачивать своим землевладельцам деньги за аренду их полей, лесов и виноградников. Герцог Боэмунд нахмурился:

– Да будет вам известно, милорды, что большой отряд уже отправился к Иерусалиму…

– Под чьим руководством? – спросил сэр Хью.

– Под водительством святого и красноречивого, но, опасаюсь, мало сведущего человека. Он называет себя Петром Пустынником.

– Почему же «мало сведущего»? – поинтересовался сэр Тустэн.

Прелат пожал плечами.

– Потому что последователи этого Пустынника не представляют собой подлинной армии. Это – разного рода сброд: мошенники, воры, разбойники, лжемонахи, блудницы и большое число беглых крепостных. Окружает Петра Пустынника кучка руководителей, не имеющих ни малейшего представления о военном искусстве. Лучший из них, как мне говорили, – Вальтер Голяк, бедный франкский рыцарь, не имеющий собственных сподвижников. – Все в зале внимательно прислушивались к словам прелата. – По последним сведениям, этот отряд, подобно заблудшей овце, двигался к Византии вдоль большой реки под названием Дунай. Но я думаю, что лишь немногие из паствы Пустынника достигнут когда-либо столицы императора Алексея.

Герцог Боэмунд водрузил себе на голову позолоченный венок, который на взгляд некоторых слишком уж напоминал королевскую корону, и снова встал.

– Послушайте и постарайтесь понять, почему мои вассалы отправятся в святое паломничество в числе последних. Наша дорога в Византию самая короткая. А потому, чтобы прибыть туда раньше других армий христианства, мы должны выйти из Бари в конце сентября или в начале октября.