Сергей Жаров

В сентябре 1933 года в Германии была создана Имперская палата культуры. Одним из ее структурных подразделений стала Имперская палата музыки (RMK). Ни один музыкальный деятель не мог занимать свою должность или оставаться свободным художником, не зарегистрировавшись в этой «творческой организации». Хор Жарова не стал исключением. В RMK на каждого певца завели отдельную папку-досье с данными о личности и политических склонностях. Изгнание из RMK означало фактический запрет заниматься профессиональной деятельностью. При подаче документов в RMK каждого тщательно проверяли на предмет неарийского происхождения, социалистических взглядов или тяготения к «вырожденческому» искусству. Тот, кто становился членом RMK, получал от властей такие привилегии, о каких прежде не мог и мечтать.

Хор белых эмигрантов из России Сергея Жарова был на хорошем счету у национал-социалистов. Это позволяло демонстрировать всему миру, что в новой Германии даже угнетенные народы могут найти прибежище и получить возможности для творческого развития. Йозеф Геббельс использовал такие случаи в пропагандистской работе весьма успешно. Авторитет RMK был очень высок. Её первым президентом стал один из самых известных немецких композиторов Рихард Штраус, а вице-президентом — выдающийся немецкий дирижер Вильгельм Фуртвенглер.

Несмотря на то, что с марта 1934 года немецкие музыканты утратили возможность выезжать за границу без специального разрешения RMK, Донской казачий хор ежегодно гастролировал в США и Канаде. Одна из таких поездок состоялась в 1934 году. 8 октября канадская газета «Ла Патри» в рубрике «Театр и кино» вышла со статьей «Аншлаг в театре Её Величества: пятый визит ансамбля — и вновь невиданный успех», где говорилось: «В очередной раз “хоровая симфония” очаровала аудиторию своим единством, тембром славянских голосов и синхронностью. Кроме того, всех восхитила дисциплина, которой удалось добиться Сергею Жарову. Уже неоднократно писали о том, что хор не обладает выдающимися вокальными данными, однако железная дисциплина и любовь к своему делу позволили ему достичь подлинного совершенства. Хормейстер создал ансамбль из соотечественников, родившихся вовсе не для сцены. Но “щуплый дворянин” (так называют Жарова) совершил чудо. Сегодня Донской казачий хор представляет собой по-настоящему замечательный и блистательный коллектив. И вчера вечером, как и прежде, он очаровал публику».

С. А. Жаров. Начало 1930-х гг.

Донской хор на отдыхе. Австрия, 1933 г.

Другая канадская газета — «Ла Пресс» — в тот же день писала: «В огромной толпе пришедших в театр Её Величества на концерт и стоявших даже в узких проходах находились, несомненно, и те, кто слышал донских казаков впервые. Они были очарованы и потрясены, стоило лишь им услышать хор Сергея Жарова. Слаженность, чувство ритма, сила и мягкость, ангельская нежность и страстная необузданность, владение голосом и необычайная память — все эти качества хор объединил и производил на слушателей ошеломляющее впечатление. Давним почитателям и поклонникам столь лестные слова не кажутся преувеличением — они приходят уже на пятый концерт хора в Монреале за четыре года.

Вначале прозвучали религиозные песнопения. Атмосфера была великолепной. Серьезность сюжетов воплощалась в вокальном исполнении, создаваемом тридцатью восемью хористами, которые одновременно вели вокальные партии и имитировали звучание музыкальных инструментов, покрывая при этом весь нотный регистр…

Господа Гуле и Паже уже вписали донских казаков в концертную программу на следующий год. И они поступили правильно. А множество зрителей, которым не хватило мест и пришлось уйти, убедились, что в следующий раз следует покупать билеты заранее».

Монреальская газета «Монреаль дейли стар» 8 октября 1934 года в статье «Переполненный зал аплодировал хору донских казаков» рассыпалась в комплиментах: «Сложно словом “овация” передать тот восторг, с каким принимали хор донских казаков. Зал хлопал и топал, заставляя Жарова выходить на поклон снова и снова. Театр был переполнен, даже за креслами и в проходах стояли люди. В паузах между песнями слышались восторженные восклицания и шум аплодисментов, но в моменты самого исполнения публика замирала, будто околдованная маленьким магом, едва заметными движениями рук управлявшим хором с дирижерского пульта.

Жаров — замечательный шоумен небольшого роста, пользующийся заслуженным уважением аудитории несмотря на то, что между отдельными произведениями он то и дело пропадает из поля зрения, окруженный рослыми хористами. Его самого и его артистов просто оглушили овациями. Он снискал громкую славу за выдающееся умение управлять тремя десятками казаков-великанов. Он умеет общаться и с публикой: ценит внимание, оказанное его хору, искренне благодарит за подаренные цветы и по многу раз выступает на бис с новыми произведениями…

Духовная музыка, исполненная донскими казаками, пронизана глубоким пониманием того, что раньше называлось Святой Русью. В качестве специальной композиции на бис хор бездомных пилигримов исполнил часто повторяемый отрывок из русской православной литургии. Ничто не может сравниться с этим».

В Виннипеге хор гастролировал 16 октября. Влиятельная канадская газета «Виннипег фри пресс» вышла с заголовком: «Виннипег оказал радушный прием донским казакам». В статье содержался хвалебный отзыв: «Какой незабываемый прием был оказан русскому мужскому хору донских казаков в Виннипеге в понедельник вечером! В прошлый раз, в 1932 году, они выступали в театре Виннипега, но в этот раз даже огромного зала “Аудиториума” не хватило для всех желающих услышать хор. Билеты были проданы не только на места в оркестровой яме, но и на места за сценой. Концерт стал чудесным началом нового сезона “Celebrity series”. Восторг аудитории нарастал от песни к песне и достиг апогея, когда артисты исполняли номер с участием двух танцоров, крутящихся на сцене, как заводные волчки.

Хор состоит из 36 мужчин и руководителя. Сергей Жаров создал из них единый организм, способный выразить его собственное видение выбранных для концерта произведений. Первыми прозвучали религиозные песнопения. Больше всего слушателям полюбилась молитва Чайковского (“Отче наш”). Хор исполняет все произведения наизусть и на русском языке. Поэтому большинство зрителей, за исключением тех, кто понимал этот язык, не имели возможности вникать в смысл, а были поглощены замечательной плавностью и гармоничностью, единством звучания и неописуемо идеальной модуляцией. Низенький хормейстер подходит к своим артистам перед началом каждой песни и быстро, почти незаметно указывает тональность и интонацию. Он может заставить их исполнить пианиссимо, приближенное к тишине настолько, насколько только возможно, при этом создается впечатление, что оно, тем не менее, слышно даже на самых дальних рядах зала. Он, кажется, знает все об интенсивности звучания и его громкости. Хор производит чудесное впечатление благодаря своему тональному диапазону».

Восторженные статьи появлялись и в Германии. Ещё до отъезда хора в Америку, в августе 1934-го, скончался президент Германии Пауль фон Гинденбург, и Адольф Гитлер не только фактически, но и де-юре стал единоличным правителем и главнокомандующим вооруженными силами страны. Отныне все: и военнослужащие, и чиновники любого ранга на государственной службе, а также все члены Имперской палаты музыки — приносили присягу на верность не отечеству, народу, государству, а лично Гитлеру. «Я клянусь, — произносили они, — что буду преданным и повиноваться фюреру германской империи и германского народа Адольфу Гитлеру и выполнять свои обязанности добросовестно и самоотверженно».

Чтобы гастролировать не только по миру, но и по Германии, донские казаки тоже вынуждены были произнести эти слова. И надо заметить, это им не раз помогло. RMK защищала своих членов. В самом начале 1935 года один из солистов хора в пьяном угаре избил некоего рабочего, национал-социалиста, за то, что тот оскорбил его, назвав Untermensch — недочеловеком. Любого другого за такую провинность отправили бы в концлагерь. А за солиста вступилась RMK, и его не только не наказали, но даже не отстранили от гастролей.

Имперский драматург в Министерстве народного просвещения и пропаганды и президент Имперской палаты театра Райнер Шлёссер писал: «Поэт, певец иль лицедей, ты — рупор фюрера идей». И хотели того донские казаки или нет, они вынуждены были подчиняться идеологическому диктату. За границей они этого не делали, но, выходя на сцену в Германии, Жаров был обязан приветствовать зал нацистским вскидыванием руки под углом 45 градусов. Каждый год 20 апреля «от себя лично» он поздравлял фюре-pa с днём рождения. В его архиве сохранилась одна из таких телеграмм, датированная 20 апреля 1936 года.

Однако это была надводная часть айсберга. В действительности от осведомителей в Имперскую палату музыки на Донской казачий хор и его руководителя поступала совершенно другая информация. Она тщательно анализировалась, но ходу ей не давали — ансамбль нравился не только самому Герману Герингу, но и другим вождям Национал-социалистической партии Германии. 10 апреля 1935 года казачий хор Жарова был приглашен на свадьбу 42-летнего Германа Геринга, сочетавшегося браком с актрисой Эмми Зоннеман. Среди почетных гостей был Адольф Гитлер. Венчание проводил имперский епископ Людвиг Мюллер, глава «Немецких христиан». Он напутствовал молодых словами из Библии: «Венчаю вас короной жизни, будьте верны друг другу до смерти!» Под величественную музыку органа «молодые» вышли на ступени собора, где их раскатистым пением встретил хор Жарова. В этот момент над молодоженами, широко взмахивая крыльями, взмыли ввысь два аиста, вызвав неимоверное ликование толпы. Затем все приглашенные отправились в отель «Кайзерхоф», где были накрыты праздничные столы на 320 персон, а хористы разошлись по домам. Конечно, после 1945 года ни Жаров, ни его артисты никогда не упоминали об этом эпизоде, но в истории Третьего рейха он остался навсегда.

США и Мексика

В сезон 1934/35 года, после триумфальных гастролей по США, хор впервые отправился в Мексику, где успех превзошёл все ожидания. Он был настолько ошеломляющий, что следующий сезон, 1935/36 года, коллектив начал турне по Северной Америке с Мексиканских Соединенных Штатов. Второе посещение страны стало ещё более выгодным с финансовой точки зрения, чем первое. Но и первое знакомство с Мексикой осталось незабываемым. После него казаки отправились через Атлантический океан прямо в Испанию.

Эта страна влюбила их в себя сразу. Правительство Мексики поддерживало Вторую Испанскую республику, и гастроли в Мадриде начались с восторженных статей с многочисленными ссылками на мексиканскую прессу. После каждого концерта хористы утопали в цветах и поклонницах, но никак не могли привыкнуть, что выступления постоянно начинаются не раньше 10 часов вечера.

В 1935 году местом летнего отдыха снова выбрали хорошо знакомый хористам Альбек. Здесь Жарова ждало сильное огорчение — хор со скандалом покинули несколько певцов. Они не смогли выдержать такого напряженного гастрольного и репетиционного графика. Несколько дней регент напоминал грозовую тучу перед проливным дождем, но потом собрался, протрезвел, и репетиции возобновились. Оставшиеся в хоре певцы со страхом и удвоенным усердием продолжили подготовку к следующему гастрольному турне. Но, разучивая новые произведения, Жаров был страшно недоволен своими музыкантами: исполнители безбожно врали в темпах. Одну и ту же песню приходилось повторять десятки раз, пока она не достигала, как казалось хормейстеру, нужного совершенства.

Репетировали «Богородице Дево, радуйся» С. В. Рахманинова. Регент кричал на хористов, называл их тупицами, но добивался своего: исполнение становилось спокойным, сдержанным, свободным от лишних эффектов, простым и молитвенным. Для этого он требовал от хора глубинного понимания замысла и мощной голосовой отдачи.

Потом неожиданно для всех он решил ввести в репертуар песнопение «Да молчит всякая плоть человеча…», звучащее в церкви один раз в год — на литургии в Великую субботу вместо Херувимской песни. Светский репертуар летом 1935 года обогатился игривыми и филигранными песнями «Чудный месяц», «Вдоль да по речке», «Как за реченькой яр-хмель вкруг кусточка вьется…» в аранжировке А. Т. Гречанинова, а также несколькими казачьими песнями в собственной аранжировке Жарова.

Во Владимиров день, 28 июля, Сергей Алексеевич решил устроить выходной. Репетиций не было. Чествовали в хоре всех Володей, коих оказалось шестеро. Местные жители также приняли участие в веселой пирушке, закончившейся грандиозным хоровым представлением, хотя сначала некоторые артисты пытались петь под гитару.

Весь август считался отдыхом, но при этом репетировали почти каждый день. К следующему сезону хор подготовился отлично. Была отрепетирована совершенно новая программа, и с ней можно было снова выступать в тех же залах в США. В сентябре и октябре 1935 года ее опробовали в Европе, а затем повезли в Новый Свет. На этот раз гастроли начались с жаркой Мексики, хотя пароход пришел в Нью-Йорк.

Отсюда поехали на автобусе до пограничного города Ларедо, штат Техас. Добирались три дня. Всю дорогу мучила жажда — по пути съели неимоверное количество арбузов и пили какую-то подозрительную по качеству воду. Неудивительно, что у половины автобуса началась сильная диарея.

В Ларедо хор провёл три ночи, устраивая каждый день в отеле многочасовые спевки. За спиртным жаровцы отправлялись в Мексику. Граница между двумя государствами проходила по реке Рио-Гранде, пересекали ее по широкому мосту. На американском берегу — город Ларедо, на мексиканском — Нуэво-Ларедо. Горячительные напитки на мексиканской стороне стоили значительно дешевле, чем на американской. Поэтому некоторые хористы курсировали по мосту несколько раз на дню.

Первое выступление состоялось в городе Ларедо. Пришлось петь сразу после обеда и на открытой площадке — стадионе, где наспех было сколочено некое подобие эстрады. Выступать на открытом воздухе оказалось куда сложнее, чем в зале. Певцов поставили лицом к солнцу, беспощадно палившему, бившему в глаза и мешавшему видеть регента. Первое отделение, по традиции состоящее из церковных песнопений, отработали, почти не видя рук дирижера. После антракта дирекция снабдила всех хористов большими прозрачными темно-зелеными козырьками, державшимися на голове при помощи резинок. Петь стало намного удобнее и легче.

В середине второго отделения неожиданно пошёл мелкий дождик. Правда, он так же быстро прекратился, как и начался, однако воздух стал свежее. Третье отделение пропели в нормальных условиях и на одном дыхании. Публика неистовствовала, а Жаров и певцы понимали, что в концертном зале они выступили бы значительно лучше.

Дальше путь лежал в Мехико-Сити, куда добрались на автобусе. Затем несколько маленьких городков — и штат Пуэбла, откуда уже поездом направились в Гвадалахару. Прибыли поздно вечером. Концерт должен был состояться на следующий день. Что больше всего удручало в Мексике? Такого количества бедных, обездоленных людей хористы не видели ни в одной стране мира! Калеки, нищие, сбежавшие из деревень крестьяне, казалось, заполонили всё городское пространство, и ни у кого из них не было денег даже на самую дешевую ночлежку. В сравнении с этими бедолагами герои пьесы Максима Горького «На дне» выглядели вполне успешными.

Около входа в отель, где остановились певцы, играл небольшой мексиканский оркестр. Хозяин отеля за ужином осведомился, не желает ли хормейстер пригласить местных музыкантов в ресторан, чтобы во время еды они услаждали слух его артистов. Игра оркестра стоила очень дёшево, и Жаров сразу согласился. Донских казаков развлекал мексиканский певец с очень приятным голосом. Многие вспомнили Будапешт, где каждый вечер за ужином играл цыганский оркестр. Скрипач, разгуливая между столиками, лихо наяривал популярные мелодии, а оркестр с цимбалами, сидя на эстраде, ему аккомпанировал.

Гастроли в Мексике и США в 1935 году прошли очень успешно. Католическое Рождество встречали на пароходе, возвращаясь из Америки после 12-недельного турне. Пассажиров было совсем мало, и музыканты смогли насладиться прекрасным отдыхом — всё внимание стюардов и стюардесс сосредоточилось на них одних.

В 1936 году Германия проводила Олимпийские игры, но до них было ещё далеко — полгода. Нужно готовить гастрольное турне по Европе. Власти Польши и Латвии запретили хору въезд в свои страны. В другие ехать было бесполезно из-за низкого курса валюты или полной неразберихи в концертной деятельности. Попытка, предпринятая три года назад — открыть новый «рынок» в Северной Африке, — закончилась финансовым провалом, и повторять её ни у кого не возникало ни малейшего желания.

Стремления проникнуть в Южную Америку тоже не было — там во всех областях, и в том числе в концертной деятельности, царил хаос: не было надежных и проверенных импресарио, отсутствовало современное транспортное сообщение как между отдельными городами, так и между странами. В таких обстоятельствах хору приходилось рассчитывать только на два государства — США и Германию. И хотя казаки посещали Чехию, Австрию, Швейцарию, Францию, Бельгию, Голландию, Англию, иногда Югославию и Скандинавию, однако во всех этих странах, вместе взятых, в середине 30-х годов хор давал не более 40 концертов в год.

А в США хор выступал повсюду, в том числе в университетских залах, колледжах и даже школах. Иногда концерты были закрытыми, то есть предназначались исключительно для учащихся и педагогов, но чаще — открытыми для широкой публики. Например, в Миннеаполисе (штат Миннесота) концерты устраивали в огромном университетском зале на пять тысяч мест. В небольшом городе Анн-Арборе, где находился Мичиганский университет, концерты давали всегда в университетском зале тоже на 5 тысяч мест. Здесь хор даже жил в университетской гостинице.

С самого начала университет устраивал казакам изысканные приемы. Проходили они довольно оригинально: после концерта русских певцов приглашали в студенческий ресторан. Жаровцы усаживались за столы, а кельнеры-студенты подавали им ужин: суп, жаркое, десерт и напитки… Вода, молоко, чай или кофе. Во время ужина всегда пел университетский хор. Пел очень хорошо, а некоторые вещи просто прекрасно. После ужина казаки присоединялись к студенческому хору, а напоследок сами исполняли несколько песен. Три года подряд на таких ужинах присутствовала вдова последнего главнокомандующего Русской армией баронесса Ольга Михайловна Врангель, сидевшая обычно между С. А. Жаровым и его администратором. По всей видимости, она приезжала читать лекции по приглашению Мичиганского университета.

Иногда университетским хором на таких вечерах дирижировал сам Жаров. Тогда американцы заранее разучивали несколько русских песнопений. Программа согласовывалась за четыре-пять месяцев до приезда казаков. Любовь американцев к донскому хору была безграничной и искренней. Достаточно привести лишь один пример. Поезд, в котором ехали казаки, на Атлантическом побережье, рядом с канадской границей, попал в снежный занос и опоздал на несколько часов. Хор не успевал на концерт в женском колледже города Варшава, округ Вайоминг. Даже если помчаться с вокзала прямо в университет, опоздание превысит час. Когда администратору хора удалось связаться по телефону с университетом, ответ прозвучал лаконично: «Приезжайте. Будем ждать столько, сколько потребуется».

Опоздав больше чем на час, хористы вошли в зал и услышали до боли знакомую мелодию «Эй, ухнем». Так их приветствовали американский хор и студенты. Трогательная встреча заставила казаков, прошедших через ужасы Гражданской войны, прослезиться. После «Эй, ухнем» зал взорвался аплодисментами. Хлопали все: и студенты, и артисты. Пожалуй, в каждом американском колледже казаки оставляли кусочек своего сердца. Но и местные газеты отдавали русским должное: каждый день появлялись только восторженные рецензии.

Не раз донцам приходилось выступать в негритянских колледжах, где царила особая атмосфера. Как правило, они имели свои превосходные хоры и часто после концерта казачьего хора давали собственные представления, неизменно производившие неизгладимое впечатление на жаровцев. После концерта в каждом негритянском колледже обязательно устраивали прием в честь русских певцов. Правда, меню не отличалось разнообразием: сэндвичи, пирожные, печенье, чай, кофе и прохладительные напитки.

В США хористы особенно любили посещать шведских колонистов, обосновавшихся в городе Рокфорд, в ста милях к северо-западу от Чикаго. Колония каждый год приглашала казаков, щедро платя за концерт и устраивая хлебосольное угощение. Однако представления там всегда проходили только в воскресенье и сразу после обеда. По окончании выступления солисты возвращались в отель «Фауст», быстро приводили себя в порядок и спускались в огромное фойе, в лобби-бар, где и гостей, и хозяев ждал роскошный ужин.

К середине 30-х годов город Рокфорд, благодаря шведской колонии, превратился во второго производителя мебели в США. Поэтому хозяева могли себе позволить шикарный прием понравившихся им артистов, а от хористов Жарова в первую очередь были без ума жены шведских мебельных королей. Деньги для мероприятия текли рекой! На концерт, а после него в лобби-бар шведы приходили целыми семьями. Официанты покрывали белоснежными скатертями десятки столиков и расставляли стулья. Затем все кушанья выносили из кухни и размещали на огромном, длинном столе. Тогда ещё никто не знал, что такой способ угощения скоро станет одним из самых популярных в мире и получит название шведского стола.

Рядом с закусками, на столике поменьше, стояли всевозможные напитки: вина, коньяки, виски и обязательно рюмки с холодной водкой. Доказывать кому-то в этом обществе, что не все русские пьют водку, было абсолютно бесполезно. Тем более что все без исключения казаки её пили. Но и шведы не отставали, демонстрируя, что им знаком вкус русской водки. Роль официантов сводилась к тому, чтобы убрать грязную посуду и заменить её чистой. Атмосфера царила дружеская и непринужденная. По воспоминаниям одного из казаков, «эта радушная и гостеприимная шведская колония в Рокфорде была самой дружной, спаянной из всех иностранных колоний, встреченных нашим хором в его долголетних разъездах».

И всё-таки больше всего жаровцы любили выступать в русских колониях, хотя там и платили меньше, и застолье было не таким пышным, как у шведов. Но зато было всё своё — православное. В каждой поездке по Соединенным Штатам казаки обязательно пели в городах северо-востока страны. Именно здесь проживала большая часть русских эмигрантов. Многие поселились ещё до Первой мировой войны. Приёмы в таких колониях были самые что ни на есть радушные. Русское гостеприимство чувствовалось во всем: певцов угощали наваристым борщом, вкусным холодцом с квашеной капустой, голубцами, варениками и, конечно же, водочкой. Жизнь певцы вели бродячую, многие так и не обзавелись семьями, поэтому такое гостеприимство помогало переживать многие жизненные неурядицы.

Нагрузка у хористов была очень большой. Постоянные переезды изматывали, особенно в США, где расстояния между городами, в отличие от Европы, были огромными. Постоянно приходилось жить в буквальном смысле на колесах, так как пользовались в основном автобусом. Шофер должен был быть очень выносливым человеком — часто ему приходилось сидеть за рулем по 15–20 часов подряд. При этом нужно учесть, что в середине 1930-х годов в США многополосных скоростных магистралей не было. Не существовало и кольцевых дорог, позволяющих не въезжать в крупные города. Например, в гористой местности, такой, как штат Пенсильвания, приходилось ползти чуть ли не черепашьим шагом, преодолевая на стареньком автобусе крутые подъемы и пологие спуски с очень опасными поворотами. Нетрудно догадаться, что и сами автобусы не были оборудованы для таких длинных переездов: отсутствовала вентиляция, не было туалетов… А иногда в салон проникали даже выхлопные газы.

Проезжать через такие города, как Кливленд или Филадельфия, было особенно тяжко: дорога пролегала через центр и останавливаться приходилось чуть ли не на каждом перекрестке. Пересечение такого города занимало не меньше двух часов. На юге страны попадались участки дорог протяженностью 60–80 километров, совершенно не гудронированные. Автобус двигался по такой дороге, как по стиральной доске, да еще весь покрытый пылью, особенно если перед ним трясся какой-нибудь грузовик.

Начиная с четвертого турне по Америке, хор твердо перешёл на 12-недельные гастроли. Выдержать больше было немыслимо. Контракты именно на такой срок Жаров подписывал вплоть до 1939–1940 годов. Трудно поверить, но за 84 дня Сергей Алексеевич умудрялся давать 86 полных концертов. Иногда два концерта в день, причем в разных городах. Хор находился в непрерывном движении. Ночные переезды тоже не были редкостью. Свободный от концерта день означал только одно — труппа в пути.

Каждый год 12 недель перед Рождеством были самым тяжелым временем для артистов, поэтому неудивительно, что многие не выдерживали такого жизненного ритма и увольнялись из хора. Но Жаров был непоколебим. Внутри него словно работал какой-то мотор. Он хотел обогнать время, а импресарио всей Америки зазывали его к себе, каждый год поднимая финансовые ставки концертных выступлений. Между тем хористы не становились богаче. Во-первых, многие певцы жили на два дома: их семьи оставались в Европе, и нужно было содержать жену и детей, а иногда близких или дальних родственников, бежавших из Советской России. Во-вторых, все откладывали деньги на случай несчастья — болезни или операции. Никто не был застрахован от того, что завтра у него не пропадет голос.

Кроме того, чтобы выдерживать столь нелегкую голосовую нагрузку, хор должен был обязательно хорошо питаться и останавливаться только в приличных гостиницах, что из-за постоянных переездов обходилось весьма недешево. При этом нужно учитывать, что разразившийся в Европе и Америке экономический кризис 30-х годов, выбросивший на улицу миллионы безработных, не мог не отразиться и на судьбе хора, заставляя Жарова нередко подписывать контракты и на кабальных условиях.

Незабываемое впечатление на хористов произвел город у Солёного озера — Солт-Лейк-Сити, столица штата Юта. Здесь располагалась международная штаб-квартира Церкви Иисуса Христа Святых последних дней. 50 % жителей города составляли мормоны, поэтому одно из его неофициальных названий было — Священный город святых. Петь в Солт-Лейк-Сити пришлось в храме, а точнее, в молельном доме на десять тысяч мест, у евангелистов-«возрожденцев» называвшемся Tabernacle.

Это был самый большой закрытый зал, где хору донских казаков когда-либо случалось петь. Каждое воскресенье здесь собирались несколько тысяч прихожан, и перед ними выступал любительский хор в составе 300 человек. Пел он достаточно уверенно, хотя и чувствовалось отсутствие основы: вторых басов и октав. Однако это не мешало ему почти каждое воскресенье выступать по радио Нью-Йорка в самое престижное время — в 2 часа пополудни.

Но донские казаки не ударили лицом в грязь. Зал, вмещавший десять тысяч человек, их ничуть не смутил. Выступили они замечательно. Голоса лились легко и непринужденно. Все собравшиеся впервые услышали русскую духовную музыку. Многие американцы знали, какие гонения претерпевали верующие и православная церковь в Советской России после 1917 года. Но никто из них не подозревал, какая мощь таится в церковных песнопениях. У слушателей после первых же песнопений по спине побежали мурашки. Хор Жарова доказал, что русская церковная музыка не умерла, она существует, пусть и в изгнании. Но обязательно наступит время, и она вернется в Россию, обогатив и родную страну, и духовную культуру русского народа. А пока американцы наслаждались тем, что потеряла Святая Русь!

После Солт-Лейк-Сити было ещё несколько городов: Денвер, Колорадо, Канзас-Сити, маленький городишко Топика и др., пока не добрались до Нью-Йорка. Здесь казачий хор наконец-то выступил на самой знаменитой музыкальной площадке мира — в Метрополитен-опере.

Хор собирает стадионы

Перед приходом Гитлера к власти Германия была ведущей музыкальной страной мира. По количеству симфонических оркестров она обогнала все европейские страны. По степени вовлечённости населения в музыкальную культуру прочно удерживала первое место. Во многих городах, даже самых маленьких, работали оперные театры, симфонические коллективы или капеллы, и их музыкально-исполнительский уровень был очень высок. Даже в совсем небольших городах проводили фестивали камерной музыки или устраивали вокальные вечера наподобие венских шубертиад начала XIX века.

В такой атмосфере потребность в музыкальной новизне была огромной, и удовлетворять ее умел Донской казачий хор. Любовь немцев к музыке воспитывалась не одно столетие: сначала благодаря участию в церковных песнопениях, затем — в общедоступных концертах светской музыки. Последние два столетия музыка стала неотъемлемой частью государственной политики Германии. Во времена Веймарской республики (1919–1933) вырос статус учителя музыки в гимназии, а музыкальному образованию уделяли особое внимание. Учебный процесс был направлен на пробуждение у подрастающего поколения интереса к классической музыке и развитие эмоциональной восприимчивости.

Однако с 1933 года, с приходом Гитлера к власти, музыкальная политика в стране кардинально изменилась. Немецким театрам категорически запретили ставить сочинения неарийцев, даже если речь шла о произведениях, либретто для которых написал давно умерший еврей. Например, в Лейпциге публично снесли памятник композитору еврейского происхождения Феликсу Мендельсону перед городским концертным залом Гевандхаус. Музыканты-не-арийцы, в первую очередь евреи, подвергались всевозможным нападкам, вплоть до физического уничтожения.

Хору донских казаков на руку сыграло то, что с 1933 года обострились дипломатические отношения между Германией и Советским Союзом. Нацисты постоянно твердили о своей ненависти к коммунистам и коммунистической идеологии. Нападения на советских граждан, консульства и торговые представительства стали обычным явлением. В этой ситуации Геббельс очень умело использовал хор Жарова в качестве противовеса советской пропаганде и для демонстрации всему миру, как немцы могут относиться к неарийцам и их национальному искусству.

Подавляющее большинство немцев верили в фюрера, как больные в лекарства с красивыми этикетками. После кризиса 20-х годов они начали жить стабильно и уверенно, но Жаров, как истинный художник, предчувствовал неотвратимо приближающуюся катастрофу. Тем не менее сложившуюся в фашистской Германии ситуацию он умело использовал в своих интересах, и это позволяло ему в центре Европы собирать на свои концерты стадионы зрителей.

Вот что 21 апреля 1935 года писала влиятельная газета «Берлинер фольксцайтунг»: «Донские казаки пели во Дворце спорта. В Страстную пятницу во Дворце спорта можно было наблюдать необычное зрелище: в партере, в проходах и на ярусах, до самого потолка, не было свободного места. Везде толпилась восторженная публика. Невероятно смелое решение — использовать огромное помещение как концертный зал — оказалось правильным. Уже после первых произведений контакт со зрителями был установлен, все забыли о “спортивных” стенах, и слух быстро привык к усиленному сигналу громкоговорителей. Донские казаки подобрали программу, соответствующую Страстной пятнице, — духовные песнопения и серьезные народные напевы. Следует отметить, что всем давно известна их способность звучать, как один большой музыкальный оркестр, при этом ещё и в унисон…

Публика вновь и вновь требовала выхода дирижера и хора на сцену. На бис неожиданно была исполнена немецкая песня “Был у меня товарищ” (Ich hatte einen Kameraden), воспринятая публикой с большим восторгом. Когда после четвертого выхода на бис толпа подняла на плечи Сергея Жарова, стало ясно, что конец выступления еще далеко…»

В тот же день ей вторила и не менее известная «Штенлитцер анцайге»: «Донским казакам удалось на своем концерте в Страстную пятницу заполнить зрителями огромную арену Дворца спорта, что стало явным доказательством их невероятной популярности. Несколько излишняя артистичность русских, как уже отмечалось, вызывает иногда непонимание, однако невероятное звучание, разносторонние голосовые возможности казаков привлекают даже критически настроенных слушателей.

Аудитория не устала от долгой программы, представленной хором, и требовала выходов на бис. В конце концов толпа молодежи подхватила дирижера — невероятно подвижного Сергея Жарова и на руках вынесла из зала, что было несколько излишним в Страстную пятницу».

А вот как отозвалась о том же концерте «Дойче альгемайне цайтунг»: «В Страстную пятницу Донской казачий хор выступал во Дворце спорта, заполненном ничуть не меньше, чем во время других, проводимых там же мероприятий. Несмотря на то, что большинство исполненных песенных произведений были религиозного характера, концерт оказался нетипичным для Страстной пятницы. Русские вовсю демонстрировали свой энтузиазм, аплодисменты звучали, как ураган, после каждого номера.

За последние годы мы часто слышали выступления Донского казачьего хора в Берлине. Как и раньше, певцы показали свои невероятные способности. Все остались под большим впечатлением таких произведений, как “Легенда о Почаевском монастыре” (Alte Klosterlegende), “Замело тебя снегом, Россия” (Schneebedeckt mein Rufiland). Хор неоднократно выходил на бис. Однако немецкая песня “Был у меня товарищ” (Ich hatte einen Kameraderi). хотя и была исполнена из лучших побуждений, но показалась немного неуместной.

Когда публика понемногу начала расходиться, из глубины зала кто-то все еще требовал “Красный сарафан”. Но нужно все-таки уметь остановиться».

Газета «Нойкёльнер тагесблат» 21 апреля 1935 года поместила статью под заголовком «И снова успех»: «В Страстную пятницу хор Сергея Жарова выступил в Берлине в рамках своих гастролей. Дворец спорта был почти заполнен, значит, здесь собрались около 10000-13000 зрителей. Можно с уверенностью утверждать, что концерт стал настоящей сенсацией. Первое и последнее отделение составили исключительно русские церковные песнопения. В середине программы были представлены произведения Римского-Корсакова и Глинки, а также русские народные песни. На бис исполнили немецкую песню о старом, добром товарище в оригинальной аранжировке, превратившей строевую песню в мягкую минорную композицию. Что можно сказать нового о поразительной работе всемирно известного хора? Снова и снова их мелодии завораживают зрителей. Публика ликует».

В мае 1935 года хор гастролировал в Швейцарии. Отклики в прессе были разноречивыми. Приведём несколько выдержек из статей. Например, газета «Люцернер тагблат» 28 мая писала: «Мы отнеслись достаточно скептически к приглашению донских казаков посетить их концерт в Курзале. От прошлого выступления у нас не осталось положительного впечатления, более того, оно, скорее, было отрицательным. Однако уже во время первого отделения вчерашнего концерта что-то заставило нас прислушаться внимательнее. Невольно вспомнилось и первое знакомство с хором. В то время это были бедные эмигранты без родины, скитавшиеся по всему миру и делившиеся со всеми своей ностальгией, печалью, душевной болью посредством пения. Тогда многих захватывала энергичность их исполнения, неподдельная искренность, самоотдача. Это было пение, исходящее из глубины души. Затем пришла слава. Хор донских казаков стал невероятной сенсацией. Публику больше притягивала их чужеземность, нежели музыкальность. Такое положение вещей повлияло на хор. У кого всё хорошо, кого балуют, кем восхищаются, тот больше не видит необходимости передавать через мелодии свою боль. Теперь они предстали перед нами совсем иными. Они всё еще исполняли родные славянские напевы, но звучали они не так, как в прошлый раз. Исчезло внутреннее сопереживание, сочувствие. Безусловно, осталась достойная манера исполнения, которую, однако, нельзя в полной мере серьёзно оценивать с точки зрения искусства. Представление походило скорее на какое-то варьете, перенасыщенное русским басом при участии теноров с неестественным фальцет-сопрано, свистящими сквозь пальцы исполнителями и, вдобавок ко всему, русскими танцами. Складывается впечатление, что Жаров готов к критике и умело на нее отвечает. Этот хормейстер вообще очень своеобразный музыкант, искусно владеющий своим инструментом. Стоит отметить, что и программа в этот раз оказалась более приемлемой. В первой части звучит исключительно церковная музыка, нет сольных партий и никаких фальцетов. На сцене только 32 артиста, распределённых по всему ее пространству. Их пение создает почти органный резонанс.

Вторую часть составляют отрывки из опер Римского-Корсакова. Также прозвучали рождественская песня, “Кавказская молитва” и несколько солдатских песен в аранжировке самого регента. В третьей части представлены казачьи песни, а также исполненный двумя казаками танец. Совершенно счастливая публика просила выхода на бис. Надо признать, что этот концертный вечер нам понравился больше, чем виденный ранее. Хор представил более интересную с музыкальной точки зрения программу. С технической точки зрения всё было безупречно. Дисциплина при выступлении носила почти военный характер. И всё же зададимся вопросом: сколько раз такое представление может быть повторено? Сколько раз наша, всегда такая сдержанная публика будет забывать про кризис и отсутствие денег и давать себя завораживать этим чужеземцам?»

В статье, как и в других швейцарских откликах, угадывается скрытая зависть к успеху «чужеземцев». В середине 1930-х годов только большие мастера могли собирать полные залы, и Донской хор относился к ним.

«Несмотря на то, что донские казаки уже выступали в Люцерне, им вновь удалось собрать полный зал в воскресенье вечером, — писала газета «Фалерланд» 29 мая. — Все годы, пока они ездили по миру (кроме России) с гастролями, о них слагали легенды с разными фантастическими подробностями. Благодаря необычной манере исполнения они вызывали постоянно растущий интерес. Однако нельзя не сказать, что виденные нами раньше их выступления были лучше: более глубокие, более органичные, более сбалансированные, чем в этот раз. Может быть, плохая акустика, может быть, непривычная расстановка хора (артисты были сосредоточены в глубине сцены), может быть, произошедшая смена певцов явились тому причиной, но чего-то не хватало. С ритмической точки зрения также были заметны некоторые шероховатости, и мелодика казалась неоправданно резкой и звучащей излишне остро. Не совсем уместны контрасты: за шелестящим пианиссимо следует громогласное фортиссимо, фальцеты в самой высокой тональности, вибрирующие басы — это немного резкие переходы, создающие ощущение шума. Но отдельные погрешности не отменяют замечательных голосов, квалификации, музыкальности, интересной дыхательной техники, уверенности интонирования. Все это заслуга артистов и их миниатюрного дирижера Сергея Жарова. Для нашего концертного зала выступление казаков стало большим событием, и огромное количество зрителей останутся благодарны за его организацию».

Накануне, 28 мая, швейцарская газета «Швицер цайтунг» с похвалой отозвалась о хоре: «Зал Коллегий открыл сегодня свои двери для замечательного Донского хора. Кто впервые слышит выступление казаков, тот получит колоссальное удовольствие. Эти певцы — русские, объединившиеся для того, чтобы преподнести всему миру свое невероятное искусство и удивить слушателей. Слава опережает их повсюду, а аплодисменты переполненных залов сопровождают. Секрет хора в басах. Казаки-басисты поют почти на 8 тонов ниже, чем наши лучшие певцы. Это их врожденный дар, научиться такому невозможно. Раньше подобные басы замещали звучание органа во время богослужений. Нам остались не понятны слова песнопений, но мы почувствовали душу славянского народа, пламенную, задумчивую, немного меланхоличную. Их невероятные способности и манера исполнения никого не оставляют равнодушным… Мы благодарны дирижеру, солистам и исполнителям танцев. Воспоминания о русских в национальных костюмах надолго останутся в нашей памяти».

Очередной концерт Донского казачьего хора состоялся 30 мая 1935 года в живописном швейцарском городе Бругг на реке Аре (кантон Аргау), в городском кафедральном соборе. Вот что об этом событии писала ежедневная газета «Бруггер тагесблат»: «Церковное пение во время литургии играет очень важную роль. Такие песнопения возникли очень давно. Русская церковная музыка намного старше, чем наша. Она подчиняется совсем иным музыкальным правилам, чем привычные нам напевы. У русских песнопений совсем другие тональности. Историческая привязанность к древним музыкальным традициям прослеживается и у современных русских композиторов, несмотря на происходящую в музыке революцию. Вероятно, поэтому именно вокальная музыка так сильно трогает душу и магическим образом завораживает. Концерт донских казаков был полностью настроен на русскую литургию. Мы слушали древние распевы, а также более современные церковные песнопения. Во второй части больше светской музыки, подобранной таким образом, чтобы по своему звучанию соответствовать храму Божьему. Со стороны кажется, что дирижеру Сергею Жарову не требуется никаких усилий, чтобы управлять хором. Он обладает невероятным искусством регента и, безусловно, займет достойное место в мировой музыкальной истории. Благодаря ему мировая аудитория знакомится с русской музыкой, долгое время доступной только специалистам. Мы впервые услышали хор Жарова почти 10 лет назад и сегодня с уверенностью можем утверждать, что он совершил огромный прорыв как в части виртуозности, так и певческого мастерства».

В июне 1935 года хор приехал в коммуну Лангенталь, расположенную в швейцарском кантоне Берн. Местная пресса по этому поводу писала: «И вновь вчера вечером у нас в городе выступил Сергей Жаров со своими 28 казаками. Сегодня они будут уже в другом месте, а завтра где-то еще. Везде они выступают с песнями своей русской родины и каждый раз завораживают публику. Какие-то необыкновенные эти казаки, в них есть что-то такое, к чему нельзя относиться однозначно — ни положительно, ни отрицательно. Они исполняют нечто, абсолютно чуждое нам, но при этом их манера исполнения находится за пределами общепринятой критики. Не раз Сергея Жарова критиковали за то, что его интерпретация музыки застывшая, гипертрофированная, отточенная до экстремальности. Также его упрекали в чрезмерном усложнении звучания песен. Однако здесь я бы поспорил… Ведь именно все вышеперечисленное и составляет особое очарование, особый шарм хора. Это и выделяет его среди остальных. Во всем мире его именно за это и ценят. Донские казаки — люди искусства, настоящие артисты, и здесь любой критик бессилен. Иногда их мастерство граничит с акробатикой, но это ведь не вредит самим песням. Один из критиков заметил, что их пение напоминает ветер в степи. При всей своей курьезности и банальности такое сравнение представляется самым подходящим. В песнях донских казаков отражается русский ландшафт, русская национальная идентичность, русский характер, широкая, бесконечная, непостижимая степь. Огромная, непостижимая и невероятная душа.

И все же поражает парадоксальное разнообразие их музыки. Слушателей переполняют самые неоднозначные впечатления. С одной стороны, старинные русские церковные распевы, полные детской веры и непосредственности. “Покаяния отверзи ми двери” — один из самых проникновенных. С другой — полная ему противоположность: казачьи песни, полные силы, звучащие, как восстание столетиями порабощенного народа. Вот такой он, концерт Донского казачьего хора! Публика ликует, дирижер кланяется, занавес падает. Завтра они будут уже в другом месте рассказывать другой публике историю своего народа… свою историю».

В сентябре 1935 года казаки снова отправились в США и Канаду, где пробыли до декабря. Огромный успех сопутствовал им и в этот раз. В понедельник 7 октября канадская газета «Монреаль дейли стар» писала, что выступления Донского хора превзошли все ожидания.

Однако среди многочисленных газетных и журнальных статей попадались не только восторженные. Так, весьма влиятельная ежедневная газета Третьего рейха «Германия» 5 января 1936 года писала: «Вернувшиеся после американских гастролей донские казаки вновь собрали в воскресенье вечером в филармонии благодарных слушателей. Дисциплину и ровность звучания этих исполнителей можно назвать образцовыми. При этом их нельзя сравнивать с нашими мужскими хорами: нужно учитывать, что донские казаки — профессиональный мужской хор, в то время как наши хоровые клубы состоят из певцов-любителей. Манера исполнения наших хоров приближена к народной, в отличие от стиля русского хора, где гораздо меньше от народного творчества, а больше артистичности. Он давно потерял связь с исконным русским песенным фольклором. Пение казаков отличают повторяющиеся стилистические музыкальные элементы: сильное выделение голоса солиста, чрезмерное противопоставление разной силы звучания, речитатив, пение с закрытым ртом, имитация инструментов — все это делает выступление похожим на кабаре. Свой концерт хор начал с церковной музыки Бортнянского и Чайковского, которая нами, немцами, вряд ли может восприниматься как “церковная”. Далее следовали друг за другом то веселые, то драматичные напевы, застывшие в своей исполнительской манере и с искусством уже ничего общего не имевшие. С технической стороны придраться было не к чему, и публика осталась довольна, даже при том, что все чувствовали странность и чуждость произведений. Нам остается только пожелать каждому нашему мужскому хору такого же переполненного концертного зала, как у донских казаков в воскресенье вечером».

Эта статья выражала взгляды скорее католической консервативной партии немецкого центра, поэтому вряд ли можно считать объективным её мнение о православной церковной хоровой музыке.

Скандал

Имперская палата культуры состояла из семи имперских палат: театра, кинематографии, литературы, печати, радиовещания, изобразительного искусства и музыки. Как уже говорилось, под юрисдикцию Имперской палаты музыки попадали все сферы немецкой музыкальной жизни, и все творческие деятели Германии в обязательном порядке должны были состоять в одном из структурных подразделений Имперской палаты культуры.

Вот как охарактеризовал RMK возглавлявший ее в 1933–1935 годах знаменитый немецкий композитор Рихард Штраус: «Имперская палата культуры — мечта и цель всех немецких музыкантов на протяжении десятилетий — была создана 15 ноября 1933 года. Её создание — важный шаг в направлении возрождения немецкой музыкальной жизни в целом. И я считаю своим долгом от имени всех профессиональных музыкантов Германии поблагодарить рейхсканцлера Адольфа Гитлера и рейхсминистра доктора Геббельса за создание Имперской палаты культуры <…> Приход Адольфа Гитлера к власти привел к преобразованиям не только в политической жизни Германии, но и в области немецкой культуры. Атак как национал-социалистическое правительство призвало к жизни Имперскую палату культуры, то, очевидно, новая Германия не желает оставлять культурную жизнь в изоляции, а ищет новые пути и средства для возрождения нашей музыкальной культуры».

В 1935 году Рихард Штраус за связь с еврейским писателем Стефаном Цвейгом был отстранён от должности, и её занял рьяный национал-социалист Петер Раабе, полностью и беспрекословно подчинявшийся Йозефу Геббельсу. Одним из первых шагов Раабе на посту президента было утверждение черного списка еврейских и иностранных музыкальных произведений — то, что Штраус в своё время отказался делать. В список вошли более ста композиторов, чьи произведения было запрещено исполнять или транслировать по немецкому радио. Среди них и несколько русских композиторов.

В RMK обсуждался вопрос и о русской духовной музыке, который всё-таки решили отложить на потом. Поводом для обсуждения послужили несколько писем в ее адрес с сообщениями о неблагонадежном политическом климате в Донском казачьем хоре. В них говорилось, что некоторые артисты не согласны с политическим курсом Германии и идеями национал-социализма. Сам регент не раз высказывался о том, что лучших еврейских музыкантов незаслуженно выгоняют из оркестров и он видит, как духовная и музыкальная жизнь Германии катится в пропасть. А также о том, что некоторые певцы хора не хотят сотрудничать с регентом, не разделяющим идей национал-социализма и не ценящим страну, давшую ему приют и убежище.

Доносчики просили RMK разрешить им создать свой собственный хор под управлением герцога Н. Н. Лейхтенбергского, полностью разделяющего высокие идеалы Адольфа Гитлера и национал-социализма. Для разъяснения сложившейся ситуации в RMK была вызвана импресарио хора донских казаков Клара Эбнер, и ей пришлось написать пространное объяснение. В нём, в частности, говорилось, что хор находится в состоянии судебного разбирательства с бывшими певцами, пожелавшими оставить название Донского казачьего хора себе. В ближайшее время вторая инстанция Верховного суда должна принять решение: название хора остаётся за Жаровым, либо за Лейхтенбергским, либо оба хора смогут использовать его оригинальное наименование одновременно.

В своём объяснении в RMK госпожа Эбнер также писала: «Один из исков касается ухода из хора бывших исполнителей, которые утверждают, что расторгли договор о сотрудничестве по причине политических несогласий. Однако я со всей уверенностью могу сказать, что это утверждение не является правдой. Напротив, уход семи членов хора имеет под собой совсем другие причины. Два бывших члена хора, господа Бажанов и Машин, были уволены из-за неисправимого пьянства, имевшего следствием ухудшение их голосовых возможностей. Господа Чимиченко и Васильев покинули хор по семейным обстоятельствам. Господин Поповкин уволился сам в Париже после возложенного на него штрафа за пьянство, а господин Захаренко покинул коллектив по неизвестным мне причинам, но явно не по политическим, так как, по моему мнению, он никогда не отстаивал, не отстаивает и не будет отстаивать какую-либо политическую позицию в принципе».

Кроме того, она сообщила: «Из этических соображений я пока не буду высказывать свое мнение о бывших участниках хора, указывать на их слабости и недостатки. Могу только заметить, что все эти господа находились раньше в дружеских отношениях с господином Жаровым, которые, однако, постепенно ухудшались, по мере того как на них стали накладывать штрафы за их проступки и недочеты. Особенно господин Чимиченко был близок с господином Жаровым. В доказательство приведу следующий факт: в хоре есть различные управленческие должности, например, должность администратора, секретаря, бухгалтера, кассира. Имеется даже своя следственная комиссия. Кандидаты на эти должности выбираются хором. На все должности, кроме кассира, т. к. его назначает сам дирижер. Этот пост занимает человек, которому господин Жаров должен доверять целиком и полностью, т. к. в конечном счете Жаров несет финансовую ответственность перед всем хором. Господин Чимиченко сам мне часто говорил, что он очень гордится тем, что господин Жаров так доверяет ему. Дружеские отношения между Жаровым и Чимиченко длились до тех пор, пока последний, по мнению Жарова, не начал нелестно высказываться о высокопочтенном Фюрере и Рейхсканцлере. Это происходило на глазах у многих свидетелей, однако мне стоит добавить, что все же позже господин Чимиченко горько сожалел о происшедшем и извинялся перед господином Жаровым, и Жаров принял его извинения. После этого инцидента господин Чимиченко вновь выполнял обязанности по ведению кассовых расчетов».

Окончательный разрыв между Жаровым и Чимиченко произошёл в Мексике. Одурманенные невероятным гостеприимством местных жителей, артисты забыли о приличиях и напились. Последовали штрафы, против которых наказанные взбунтовались, а некоторые в конце концов уволились. Среди них и господин Чимиченко. После размолвки с Жаровым он стал вести себя вызывающе: хамил регенту и грубо разговаривал с коллегами. На одной из репетиций даже отказался выполнять указания дирижера. Всем своим друзьям и знакомым разослал письма, сообщив о невыносимой тирании Жарова. Когда же Чимиченко получил письмо от жены, полностью поддержавшей его, он окончательно распустился и стал неуправляемым. Женщина просила мужа разорвать все контакты и вернуться домой. Но ни Жаров, ни Чимиченко не могли этого сделать: певец — потому что за срыв договора нужно выплатить большую неустойку, регент — потому что нужно менять репертуар.

Жарову донесли, что семь певцов его труппы задумали организовать свой хор. В конечном итоге им удалось это сделать. Под руководством герцога Лейхтенбергского в Мюнхене появился новый хор донских казаков. Но, создав свой хор, они решили уничтожить конкурента, поэтому и обвинили Жарова в политической неблагонадежности. Это имело под собой основания. Хотя Донской казачий хор пел на свадьбе Германа Геринга, а сам Жаров от имени хора каждый год 20 апреля посылал поздравительные телеграммы Адольфу Гитлеру с днём рождения, отношение к Германии 1935 года у Сергея Алексеевича резко поменялось. Он не мог не видеть, что творится в стране.

Настоящим потрясением для него стал арест его близкого знакомого и почитателя его таланта, русского философа Ивана Ильина. Поначалу Жаров и Ильин разделяли отношение национал-социалистов к коммунистам, но вскоре оба были вынуждены согласиться с Генрихом Манном, заметившим, что, кроме диктатуры пролетариата, есть более страшная тирания — диктатура подонков.

В доносах, направленных в RMK, помимо прочего, сообщалось, что с фотографий рекламных плакатов, посланных в Америку для печати, свастику удалили по указанию Жарова, и сделали это по политическим соображениям. Госпожа Эбнер в ответ на это писала: «Что касается конкретного обвинения господина Жарова в ретушировании флага со свастикой на фотографии, то дело обстояло следующим образом: хор сфотографировался для рекламного материала, готовившегося в Америке. Несколько снимков получились в очень удачных ракурсах. В это время мимо маршировал трудовой отряд СС. Офицер, командовавший отделением, подошел к господину Жарову и спросил, не может ли хор исполнить несколько песен. Конечно же, господин Жаров с удовольствием согласился, и хор исполнил несколько песен. Затем они еще какое-то время поболтали. При проявлении фотографий обнаружилось, что на заднем плане некоторых снимков виден флаг с изображением свастики. И насколько я могу вспомнить, не господин Жаров, а администратор выступил против того, чтобы снимки с таким фоном отправили в Америку, и не по той причине, что флаг со свастикой оскорбителен, а из чисто объективных соображений: они отправят эти фотографии зря, т. к. американский менеджер переправит их сразу обратно. Во-первых, потому, что выяснится — фотографии делали не в Америке, а во-вторых, поскольку Америка не станет заниматься пропагандой в угоду Германии. Я не хочу утаивать и тот факт, а, напротив, хотела бы на него указать, что год назад хор по прибытии в Нью-Йорк сразу же был отправлен миграционными службами на остров Эллис. Мы опасаемся, что хор с большой вероятностью будет и в этот раз отправлен на тот же остров, если мы продолжим открыто, с помощью фотографий, пропагандировать изображение свастики. Не думаю, что доносчики изложили все факты достоверно».

Это было действительно так. Письмо в RMK пришло после того, как новоиспеченный хор проиграл суд первой инстанции. В ходе дальнейшего разбирательства выяснилось, что никаких политических претензий к хору Жарова не было. В основном все проблемы лежали в финансовой плоскости. Разбирательство показало, что Жаров строго-настрого запретил всем участникам хора за границей не только давать интервью, но и вступать в любые политические дискуссии, касающиеся современной Германии и большевистской России. Хотя все отлично знали об отношении Жарова к Советскому Союзу и о его благотворительной помощи Белому движению.

Доносчики назвали еще одну причину своего ухода из хора — намерение руководителя музыкального коллектива получить американское гражданство. С этим семеро бывших певцов оказались категорически не согласны и обвинили Жарова в том, что во время одной из своих поездок тот рано или поздно обязательно останется в Америке. Администратору хора потребовалось долго оправдываться, уверяя RMK, что никто из певцов хора не собирается принимать американское гражданство. Просто администрация во главе с регентом предприняла попытку получить сертификат, разрешающий облегчённый въезд в США. Хору это нужно для того, чтобы после гастролей в США иметь возможность сразу выехать в Латинскую Америку, Южную Африку, Австралию или Индию. В противном случае они должны возвращаться в Европу и уже оттуда следовать дальше.

До сведения RM К госпожа Эбнер также довела информацию о том, что на одном из собраний хора регент однозначно заявил — он только в том случае будет хлопотать о получении американских сертификатов, если каждый член хора заверит его и весь коллектив, что ни при каких обстоятельствах не захочет сделать своим местом жительства Америку. Жаров даже потребовал от всех участников хора письменные расписки в том, что если кто-то покинет хор и поселится в Америке, то обязуется в течение трех лет передавать всю свою зарплату хору.

При этом Сергей Алексеевич подчеркнул, что делает это прежде всего из опасения, что в один прекрасный день 8—10 артистов хора, объединившись, могут остаться в Америке и создать свой собственный коллектив с аутентичным названием, что, несомненно, нанесет как репутационный, так и материальный ущерб хору-оригиналу. Все артисты заверили регента, что таких намерений не имеют. Конечно, среди них были и те семеро, кто в 1935 году решил создать свой хор донских казаков под управлением герцога Лейхтенбергского.

В письме артистов хора в RMK в защиту Жарова приводились следующие факты: «Господин Жаров требовал от всех директоров концертов, чтобы те откладывали достаточное количество пригласительных билетов для гаулейтеров партии, а также неограниченное количество бесплатных пропусков для представителей Гитлерюгенда. К последним Жаров испытывал особенно сердечные и теплые чувства. Он часто всем нам говорил, что в Германии не может себе представить концерта без присутствия молодежи Гитлерюгенда. После концертов мальчишки часто приходили в гримерную к Жарову, исполняли свои песни и болтали с ним, часто больше часа, и ни разу он — как бы поздно ни было — не уставал их слушать».

Переговоры с американским консульством о возможной выдаче американских сертификатов вел действительно не Жаров, а его администратор. При этом Сергей Алексеевич интересовался каждой деталью переговоров. К концу 1935 года он окончательно для себя решил, что нужно перебираться в Америку. Но сделать это было очень непросто. Уезжая на гастроли в США, большинство певцов оставляли семьи в заложниках в Германии.

Жаров сначала чувствовал, а потом и знал, что с таким отношением к искусству у Германии нет будущего. Кроме ареста русского философа Ивана Ильина, на него удручающее впечатление произвело задержание, а затем тюремное заключение генерала Василия Викторовича Бискупского, начальника Управления делами российской эмиграции в Берлине и покровителя хора. Это была легендарная личность. Бывший муж самой известной русской эстрадной певицы начала XX века (скончалась в 1913 году), исполнительницы русских и цыганских романсов Анастасии Вяльцевой.

Бискупского связывала личная дружба с Адольфом Гитлером. После провала 9 ноября 1923 года «Пивного путча» будущий фюрер несколько дней скрывался в квартире русского генерала в центре Мюнхена, по адресу Барерштрассе, 75. Бискупский был также связным между претендентом на русский престол великим князем Кириллом Владимировичем и Гитлером, которому первый в 20-е годы оказывал посильную материальную поддержку. Бывший белый генерал лично передавал деньги от великого князя Гитлеру. Бискупский имел очень большое влияние в Берлине, и обвинение его в подготовке убийства фюрера ошеломило Жарова.

Оправдываться в RMK Сергей Алексеевич счел для себя унизительным. Случившийся скандал повлиял на него весьма болезненно и заставил задуматься о будущем: он ясно понял, что в такой политической системе ему долго не прожить. Он хорошо знал себя. По складу характера интроверт, а значит, зациклен на себе: чувствителен, обидчив, тщеславен. Это объяснимо — мучается только тот, кто о себе высокого мнения. Жарову необходимо было каждый день самоутверждаться.

Казалось, человек достиг успеха. И не просто успеха, а мирового, но это никак не влияло на его отношение к музыке. Он постоянно ждал от людей похвалы и был болезненно зависим от признания. Когда в какой-нибудь газете появлялась критическая заметка о его творчестве, он мучительно переживал. Администратор и певцы, владеющие иностранными языками, старались скрывать от него такие статьи, но, если они всё-таки попадали ему в руки, он очень расстраивался.

Иногда незначительную критику воспринимал как личное оскорбление, но всегда к ней прислушивался и, если считал, что она правильная, быстро реагировал. Жаров был уверен, что музыка способна намного глубже выразить те проблемы, о которых писатели говорили словами. И не ошибся. Например, впоследствии слова песни «Славим Платова-героя» в исполнении Донского хора стали гимном немецких скаутов. Их нельзя назвать антифашистами, но все же они были яростными оппонентами Гитлерюгенда.

Автокатастрофа

В субботу 20 августа и в воскресенье 21 августа 1938 года многие немецкие газеты опубликовали статьи аналогичного содержания. Их отличали только заголовки: «Хор донских казаков сильно пострадал» («Берлинер иллюстрирте»), «Хор донских казаков попал в аварию» («Франкфуртер цайтунг»), «Авария с участием донских казаков — 23 пострадавших» («Мюнхнер нойесте нахрихтер»), «Трагическая поездка хора донских казаков» («Деп Миттаг. Иллюстрирте тагесцай-тунг»), «Несчастливая поездка казачьего хора» («Ланцай-тунг») и т. д.

В статьях речь шла об аварии, случившейся в ночь с пятницы на субботу, 20 августа 1938 года. В тот вечер хор выступил в курортном городе Бад-Нойенар (Рейнская провинция), где дал благотворительный концерт в пользу местной православной общины. Представление прошло блестяще и стало заметным событием для тихого местечка в округе Ар-вейлер. Певцов с Дона, в безупречной черной казачьей форме, встретили бурными аплодисментами. В первой части разнообразной концертной программы они исполнили всемирно известную русскую духовную музыку. «Органные» басы и «ясные» тенора создавали уникальное звучание. Затем последовали темпераментные и шуточные солдатские песни. Кульминацией вечера стала «Песня о Стеньке Разине». После каждого номера в переполненном концертном зале раздавались шумные аплодисменты. 1300 человек восторженно приветствовали Жарова и его певцов. Даже после концерта гости курорта и местные жители не хотели расходиться. Автобус артистов забросали цветами…

Никто из собравшихся не мог представить, что искренняя радость через полтора часа обернётся глубокой печалью. Автобус, отвозивший хористов из Бад-Нойенара в Бад-Эмс, где они готовились к очередным гастролям в Америке, в 23 часа 20 минут попал в серьезную аварию. Фары встречного грузовика неожиданно ослепили водителя автобуса, он резко вывернул руль влево и на большой скорости врезался в дерево. Из сорока пассажиров тринадцать получили тяжелые травмы, двадцать — травмы средней тяжести. Сам автобус не подлежал восстановлению. Всех пострадавших доставили в больницы городов Нойвид и Кобленц.

Жаров в автокатастрофу не попал — по приглашению друзей он ехал из Бад-Нойенара в Бад-Эмс по имперскому шоссе № 9 на частном автомобиле. Вот как о случившемся 190

писала немецкая газета «Берлинер моргенпост» 21 августа 1938 года: «Недалеко от города Вейсентурм водитель автобуса заметил два приближающихся огонька, которые сначала принял за велосипедистов. Только за несколько секунд до аварии он понял, что это грузовой автомобиль с прицепом, ехавший не по своей полосе. Водитель автобуса в последний момент попытался избежать столкновения и резко свернул влево, но все же был задет грузовиком. Автобус очень сильно поврежден. То, что автобус остановился, столкнувшись с деревом, можно расценивать как большую удачу, т. к. последствия могли быть намного серьезнее. Дерево спасло автобус от падения с 10-метрового обрыва. Сегодня полиция ведет активное расследование по факту аварии».

Уже 20 августа утром новость моментально распространилась по Бад-Нойенару. Жители только о ней и говорили. Одна версия события быстро сменялась другой. Весь курорт сопереживал донским казакам. Эти несколько утренних часов показали, какую симпатию вызвали артисты хора у горожан. В редакции газеты «Национальблат» то и дело раздавались телефонные звонки — подписчики интересовались здоровьем певцов. К полудню некоторые жители Бад-Нойенара, побывавшие накануне на концерте, объединившись, арендовали несколько машин и отправились в Кобленц и Нойвид, где находились в больницах попавшие в автокатастрофу певцы. Благодарные немецкие слушатели везли артистам цветы и пожелания скорейшего выздоровления.

Сотрудники редакции «Национальблат» поспешили в Бад-Эмс, чтобы встретиться с Сергеем Жаровым и передать через него всем пострадавшим артистам хора пожелания скорейшего выздоровления. Вот как журналисты описали эту встречу: «Когда мы приехали в Бад-Эмс, в здании санатория нас встретил директор хора Василий Болотин, прекрасно владеющий немецким языком, и рассказал о случившемся. (Сам он пострадал легко во время аварии.) Болотин сидел на заднем сиденье автобуса и отчетливо видел всё происходящее. Все, кто находился в автобусе, благодарны водителю за то, что он мгновенно нашел выход из сложившейся ситуации. Ведь если бы автобус не врезался в дерево, а водитель попытался проехать между деревьями, то он оказался бы на краю откоса и неминуемо рухнул в гравийный карьер. Болотин сожалеет, что ему не удалось рассмотреть номер ехавшего навстречу грузового автомобиля, послужившего причиной аварии и скрывшегося с места преступления. Когда произошло столкновение, Болотин сразу обернулся назад, но увидел только две удаляющиеся красные точки.

Большинство артистов уже идут на поправку, а Сергей Жаров, у которого после аварии случился небольшой нервный срыв, также чувствует себя лучше. Позже мы имели возможность встретиться с дирижером хора лично. Болотин перевел нам его слова: “Мы должны двигаться дальше. Скоро у нас гастроли в США, и разочаровывать американцев мы не можем. Сейчас стоит вопрос, кем заменить некоторых пострадавших солистов. Нам придется немного переработать программу. По этой причине мы уже сегодня должны начать репетиции”. Несомненно, хор справится со всеми трудностями, а Сергей Жаров вновь приступает к работе. Мы верим, что через несколько недель поправятся все хористы и в следующем году донские казаки смогут порадовать нас замечательным концертом в том же составе, что и в прошлую пятницу. Желаем пострадавшим артистам скорейшего выздоровления. Надеемся на скорую встречу в 1939 году в Бад-Нойенаре».

Один из журналистов, описывая свою встречу с пострадавшими артистами, сообщал, что представлял её совсем по-другому. Когда он вошёл в больничную палату, то прежде всего услышал оживленную речь бодрых духом людей. Никакой удручающей атмосферы больничного помещения он не ощутил. Наоборот, в палате царило праздничное настроение, и это несмотря на то, что трое пациентов лежали на больничных койках с перевязанными головами. Более того, у одного из них были видны только глаза, рот и нос. Но все трое смеялись. Репортер пишет: «Когда я начал передавать пожелания скорейшего выздоровления от имени нашей газеты “Берлинер моргенпост”, один из теноров, Денис Руснак, встал и предложил мне присесть. Он сказал: “Нам остается переждать, а затем петь дальше. Это все, что мы сейчас можем делать”. Нам сообщили, что в больнице Нойвида было больше пострадавших, но они уже доставлены обратно в Бад-Эмс, т. к. им стало лучше и они могли перенести переезд. В Кобленце все еще находятся трое исполнителей с тяжелыми травмами. Лечащий врач отмечает, что казаки — необычные пациенты».

А вот какую информацию о своём посещении больницы Нойвида оставил журналист газеты «Генерал анцайгер»: «Заходя в палату к пострадавшим исполнителям, я испытывал смешанные чувства. Люди, попавшие несколько часов

назад в аварию, уж точно не будут разговорчивыми. Но, оказалось, я ошибался. Мне разрешили войти в палату. Там лежали четыре артиста. У троих из них были повязки на голове, у одного перевязана рука. Как я потом выяснил, это известный басист Владимир Василевский, запомнившийся многим благодаря не только великолепному голосу, но и выразительной бороде. Артисты очень доброжелательно меня приняли. “Присаживайтесь, пожалуйста. К сожалению, я сам вам стул подать не могу”, — сказал тенор Руснак. Он также поведал о подробностях аварии и подчеркнул, что всё могло закончиться гораздо хуже… А потом продолжил: “У меня недели две болела голова, но ничего не помогало. А когда я в субботу утром проснулся после наркоза, боль как рукой сняло. Видимо, перелом черепа был необходим”, — пошутил он. Его сосед по больничной койке басист Василевский, чья знаменитая борода сейчас спрятана под бинтами, заметил: “У меня уже было два перелома черепа, я их пережил, значит, и этот переживу”. Врачи рассказывают, что такого пациента у них еще не было. Василевский умудрился запеть даже под наркозом, на операционном столе. Мне также удалось поговорить с шофером. Он сообщил, что уже изложил полиции ход событий. Сам он чувствует себя лучше, но просит только об одном — чтобы эти русские наконец перестали так много шутить, а то боли у него сейчас, вероятно, оттого, что он постоянно с ними смеется. Остается только восхищаться силой воли этих людей, которые лежат забинтованные, с черепно-мозговыми травмами, но не теряют бодрости духа.

Концертную деятельность хор прерывать не будет. Отменено только запланированное на вечер субботы выступление. Следующий концерт состоится 27 августа в Висбадене, но, скорее всего, не в полном составе хора. Также было решено провести запланированный концерт во Франкфурте 29 августа. Все надеются, что на гастроли в Америку 22 сентября хор поедет в полном составе, со всеми 33 исполнителями. “Да, может быть, танцевать мы не сможем так, как прежде, но наши голоса остались невредимыми”, — сказал напоследок тенор».

В эти тяжелые для хора дни Сергей Жаров получил более трехсот телеграмм со словами сочувствия и поддержки не только со всех концов Германии, но и из других стран, не говоря уже о невероятном количестве писем, в которых люди с волнением спрашивали о состоянии здоровья пострадавших исполнителей. Из артистов хора серьезно пострадали девять: Архип Левченко, Михаил Бажанов, Константин Юркевич, Василий Флюстиков, Владимир Василевский, Денис Руснак, Адриан Яровитский, Владимир Румянцев и Ян Ильячевич-Иратов.

Двадцать девятого августа в газете «Висбаденер штадт-цайтунг» появилась статья под заголовком «Песни, которые звучали в древней России. Две дюжины донских казаков в Курхаусе — 1500 восторженных зрителей». В ней говорилось: «Ровно неделю назад произошла страшная авария, в которой, по дороге в Бад-Эмс, пострадали донские казаки. Но, к счастью, хор нашел в себе силы, хотя и не в полном составе, а только в количестве 20 человек, выступить сегодня перед публикой Висбадена. Конечно же, под руководством невероятно любезного и давно ставшего знаменитым дирижера, который, несомненно, является душой музыкального коллектива. Сколько бы раз мы ни слушали хор донских казаков, каждый раз с первого же звука он завораживает и удивляет публику. Полные сил, энергичные, могучие сонорные басы, утонченные тенора. Невероятен переход от изящных и нежных звуков к мощному, объемному звучанию. Незаметно присоединяются свист и возгласы и становятся неотъемлемой частью представления. На концерте прозвучали такие известные произведения, как “Вечерний звон”, “Херувимская песнь”, “Красный сарафан”, “Славься, князь Владимир”, “За Уралом, за рекой”».

Несмотря на отсутствие трети исполнителей, хор не прервал гастролей. 29 августа он выступал во Франкфурте-на-Майне, а 30 августа в газете «Генерал анцайгер вук штадт Франкфурт» появилась статья под заголовком «Донские казаки поют вновь»: «Донские казаки уже давно почетные гости во Франкфурте-на-Майне. Но вчера зал приветствовал их с особым воодушевлением. Ведь все слышали об аварии, произошедшей недавно, и многие, наверное, задумались о том, как осиротела бы наша концертная жизнь, если бы в ней вдруг перестали присутствовать мелодии из России. Открылся занавес — и перед нами предстали “черные всадники”. И что мы видим? Один из теноров, невысокого роста, держит на весу перебинтованную руку, у кого-то из басов на глазу повязка, а ещё один из исполнителей поставил свою поврежденную ногу прямо на стул. Как жаль, что среди артистов нет замечательного бородатого басиста Василевского».

1960 г. на съемках фильма, крайний справа Жаров, рядом И. Ассур

Вручение Жарову премии «Золотой граммофон» 13.09.1965 г. Гамбург

Как уже было сказано, Владимир Василевский все еще оставался в больнице в Нойвиде. Вот что о его пребывании там в статье под заголовком «Ария с операционного стола» 30 августа писала газета «Дрезденер нахтихтен»: «Врачи и медсёстры радуются, что их подопечные не падают духом, несмотря на свое незавидное положение. Ведь все знают, что ничто не лечит так, как звучание красивых мелодий. Такая жажда жизни действует лучше любых лекарств. “Наши головы не пострадали”, — говорит, улыбаясь, главный тенор Руснак, который лежит в палате с черепно-мозговой травмой. “А рот нам, слава Богу, не перебинтовать”, — немного ворчит лежащий рядом басист Василевский, чья внушительная борода запомнилась, наверно, каждому побывавшему на концерте. Но сейчас ее почти не видно — она спрятана под белоснежными бинтами. Не скрыты только глаза, нос и рот. Даже когда Василевский под сильным наркозом лежал на операционном столе, он неожиданно начал исполнять своим тяжелым басом оперную арию, причём так громко, что слышно было не только в операционной, но и в палатах. Пациент, конечно же, этого не помнит. Когда ему рассказали о происшедшем, он сказал, что помнит только — ему снилась какая-то весёлая опера».

Второго сентября 1938 года хор выступил в Театральном зале в здании Рейхсбанка. Здесь мощно, во всю силу прозвучала кантата К. Н. Шведова, посвящённая 950-летию Крещения Руси. 4 сентября хор уже пел в Большом концертном зале Кёнигсберга. Затем последовали такие города, как Бреславль, Дрезден, Лейпциг, Веймар, и наконец 15 сентября хор дал концерт в Большом зале Берлинской филармонии. После чего отправился в Гамбург, откуда на океанском пароходе «Дойчланд» благополучно отплыл в Америку.