Сестричка

Глава 12

Нужный мне дом располагался на Дохени-драйв, в нескольких шагах вниз по склону от Стрипа. Собственно говоря, это были два дома, стоящие один за другим и соединенные мощным патио с фонтаном и аркой с надстройкой. В отделанном под мрамор вестибюле находились почтовые ящики и кнопки звонков. Над тремя из шестнадцати не было фамилий. Те, что я прочел, не интересовали меня. Предстояло еще слегка потрудиться. Я дернул парадную дверь, она оказалась не запертой, но дела мои на этом не закончились.

Снаружи стояли два «кадиллака», «линкольн-континенталь» и «паккард-клиппер». Цвет и номер «кадиллаков» были не те. На другой стороне улицы какой-то парень в бриджах, перебросив ноги через открытую дверцу, развалился в «лансии» с низкой посадкой. Он курил, глядя на бледные звезды, знающие, что от Голливуда нужно держаться подальше. Я по отлогому холму поднялся на бульвар, пройдя квартал на восток, вошел в душную, словно карцер, телефонную будку и набрал номер человека, прозванного Пеория Смит, потому что он заикается. Связь между делом Оррина и Пеорией – это одна из маленьких тайн, раскрывать которые мне недосуг.

– Мэвис Уэлд, – сказал я. – Телефонный номер. Это Марлоу.

– Яс-с-сно, – ответил он. – М-м-мэвис Уэлд? Тебе нужен ее т-телефон?

– Сколько с меня?

– Д-десять долларов.

– Считай, что я не звонил.

– П-постой! Давать телефоны малышек не положено. Для помощника реквизитора это большой риск.

Я молчал, вдыхая то, что выдохнул.

– И адрес дам, само собой, – прохныкал Пеория, забыв о том, что он заикается.

– Пять долларов, – сказал я. – Адрес у меня уже есть. И не торгуйся. Не думай, что ты единственный, кто за плату сообщает не внесенные в справочники телефонные номера...

– Ну подожди, – недовольно сказал он и пошел за хорошо известной мне маленькой красной записной книжкой. Заика-притворщик. Когда он волновался, заикание его как рукой снимало. Возвратясь, Пеория сообщил мне номер.

Конечно же, из Крествью. Если в Голливуде номер у тебя не из Крествью, ты никчемность.

Открыв дверь стеклянно-металлической камеры, чтобы не задохнуться, я снова завертел диск. После двух гудков ответил томный женский голос. Я тут же снова закрыл дверь.

– Да-а-а, – проворковал голос.

– Мисс Уэлд, пожалуйста.

– А кто звонит мисс Уэлд, можно узнать?

– Уайти просил меня срочно передать ей несколько снимков.

– Уайти? А кто он такой, амиго?

– Главный фотограф киностудии, – сказал я. – Неужели не знаете? Если вы скажете мне номер квартиры, я подойду. Тут всего несколько кварталов.

– Мисс Уэлд принимает ванну. – Моя собеседница засмеялась. Там, где находилась она, ее смех, очевидно, звучал серебряным колокольчиком. Там же, где находился я, – создавалось впечатление, будто кто-то двигал кастрюли. – Но вы непременно приносите фотографии. Я уверена, ей не терпится взглянуть на них. Номер квартиры четырнадцать.

– И вы будете там?

– Ну конечно. Само собой. Надо ли спрашивать?

Я повесил трубку и нетвердым шагом вышел на свежий воздух. Парень в бриджах все еще высовывал ноги из «лансии», но одного из «кадиллаков» уже не было, а на стоянке появились два «бьюика» с откидным верхом. Я позвонил в четырнадцатую квартиру и прошел через патио, где алая китайская жимолость освещалось маленьким прожектором. Еще один прожектор освещал большой декоративный пруд с множеством жирных золотых рыбок и неподвижные листы лилий; сами лилии плотно закрылись на ночь. У пруда стояла пара каменных скамеек, на газоне пустовали качели. Дом казался не особенно дорогим, хотя в том году все дома были дорогими. Квартира находилась на втором этаже, одна из двух дверей выходила на широкую лестничную площадку.

На звонок дверь открыла высокая брюнетка в галифе. «Соблазнительная» было бы для нее весьма слабой похвалой. Галифе, как и ее волосы, были угольно-черными. Шелковая блузка – белой, шею неплотно облегал алый шарф, правда, не столь яркий, как губы. В крошечных золотых щипчиках она держала длинную коричневую сигарету. Пальцы изобиловали кольцами. Черные волосы посередине разделял пробор. Вдоль тонкой загорелой шеи свисали две толстые блестящие косы. Каждая с алым бантом. Однако маленькой девочкой брюнетка была уже давно.

Она глянула на мои пустые руки. Студийные снимки обычно слишком велики, чтобы уместиться в кармане.

– Мисс Уэлд, пожалуйста, – сказал я.

– Можете отдать снимки мне. – Голос ее был холодным, ленивым, надменным, глаза же – совсем иными. Затащить ее в постель казалось не труднее, чем побриться в парикмахерской.

– Извините. Я должен отдать их ей лично.

– Я же сказала, она принимает ванну.

– Я подожду.

– Насчет снимков – это вы серьезно, амиго?

– Совершенно. А в чем дело?

– Ваше имя?

Теперь ее голос ворковал, трепетал, вздымался, опускался, в уголках губ очень медленно, не быстрее, чем ребенок ловит снежинку, появлялась нежная, манящая улыбка.

– Последний фильм с вашим участием был великолепен, мисс Гонсалес.

Она распрямилась и затрепетала от радости. Вспыхнувшая молнией улыбка совершенно преобразила ее лицо.

– Но ведь фильм же был отвратительным, красавчик, – оживилась она. – Форменная чепуха. Вы прекрасно знаете, что чепуха.

– Раз там снимались вы, он не может быть чепухой, мисс Гонсалес.

Она отошла от двери и поманила меня за собой.

– Выпьем. Опрокинем по стаканчику, черт возьми. Обожаю лесть, даже самую грубую.

Я вошел. Упрись мне в поясницу дуло, я бы ничуть не удивился. Мисс Гонсалес стояла так, что, входя, я задел ее грудь. Аромат ее духов был прекрасен, как Тадж-Махал при лунном свете. Закрыв дверь, она танцующей походкой направилась к маленькому бару.

– Шотландского? Или предпочитаете коктейли? Я смешиваю совершенно отвратительный мартини.

– Шотландское – это прекрасно, спасибо.

Мисс Гонсалес взяла два таких больших стакана, что в них вполне можно было ставить зонтики, и налила в них виски. Я сел в кресло и огляделся.

Обстановка была старомодной. Псевдокамин с газовыми горелками вместо дров и мраморной доской, трещины в штукатурке, парочка ярко размалеванных картин на стенах (за такую мазню вряд ли стоило платить деньги), старый черный обшарпанный «стейнвей», на котором в виде исключения не было испанской шали. Там и сям валялись новенькие книжки в ярких обложках, в углу стояла двустволка с красивым резным ложем, стволы которой обвивал бант из белого атласа. Голливудская причуда.

Брюнетка в галифе сунула мне стакан и уселась на подлокотник моего кресла.

– Можете называть меня Долорес, – сказала она, основательно хлебнув шотландского.

– Спасибо.

– А как я могу называть вас?

Я усмехнулся.

– Само собой, – сказала она, – я совершенно уверена, что вы лжец, и никаких снимков у вас нет. Но соваться в ваши, конечно же, очень секретные дела я не собираюсь.

– Да? – Я приложился к стакану и ополовинил его. – А как там моется мисс Уэлд? По старинке мылом или с какими-нибудь арабскими благовониями?

Мисс Гонсалес взмахнула недокуренной сигаретой в золотых щипчиках.

– Вы, похоже, были бы не против помочь ей? Ванная там – под арку и направо. Дверь скорее всего не заперта.

– Раз это так просто, не хочу.

– Вот как? – Мисс Гонсалес вновь одарила меня сияющей улыбкой. – Вам нравится преодолевать трудности. Мне, наверно, это надо будет учесть.

– Не беспокойтесь, мисс Гонсалес. Я пришел сюда просто по делу. И никого насиловать не собираюсь.

– Да-а? – Улыбка ее стала нежной, ленивой и, если вам не удастся подобрать слова получше, соблазнительной.

– Но определенно склоняюсь к этому, – сказал я.

– Забавный вы тип, – сказала она, пожав плечами, и вышла под арку, держа в руке стакан, содержимого в котором оставалось на донышке.

Послышался легкий стук в дверь и ее голос:

– Милочка, здесь один человек, принес снимки со студии. Так он говорит.

Muy simpatico. Muу quapo tambien. Con cojones.

Знакомый голос резко ответил:

– Заткнись, сучка. Сейчас выйду.

Мисс Гонсалес вернулась, напевая что-то под нос. Стакан ее был пуст.

Она снова подошла к бару.

– Но вы не пьете! – воскликнула она, глянув на мой стакан.

– Недавно пообедал. Да и все равно, у меня удалена треть желудка. Я немного понимаю по-испански.

Мисс Гонсалес вскинула голову.

– Вы потрясены?

Глаза ее закатились. Плечи передернулись.

– Потрясти меня не так уж легко.

– Но вы слышали, что я сказала? Madre de Dios! Мне очень неловко.

– Ну да, еще бы, – сказал я.

Положив в стакан льда, мисс Гонсалес налила себе еще виски.

– Да, очень неловко, – вздохнула она. – А впрочем, и сама не пойму.

Иногда я почти не ощущаю неловкости. Иногда бывает наплевать. Все друзья говорят, что я слишком уж откровенна. Я потрясла вас, да?

И снова села на подлокотник кресла.

– Нет. Но если я захочу, чтобы меня потрясли, буду знать, куда обращаться.

Она вяло отставила стакан и придвинулась ко мне.

– Но я здесь в гостях, – сказала она. – А живу в Шато-Берси.

– Одна?

Она легонько шлепнула меня по кончику носа. Потом внезапно оказалась у меня на коленях и стала пытаться откусить у меня кончик языка.

– Ты очень славный сукин сын, – сказала она.

Такого горячего рта, как у нее, я еще не встречал. Губы ее обжигали, будто сухой лед. Язык с силой елозил по моим зубам. Глаза ее были огромными, черными, из-под радужной оболочки виднелись белки.

– Я такая усталая, – прошептала она мне в рот, – такая измотанная, просто жуть.

Рука Долорес оказалась во внутреннем кармане моего пиджака. Я с силой оттолкнул ее, но мисс Гонсалес успела выхватить мой бумажник. Со смехом она танцующей походкой отошла в сторону, распахнула его и стала торопливо рыться в нем напоминающими маленьких змей пальцами.

– Очень рада, что вы познакомились, – раздался у входа холодный голос.

В арочном проеме стояла Мэвис Уэлд.

Она небрежно взбила волосы, не потрудившись даже воспользоваться косметикой. На ней был нарядный халат и больше ничего. На ногах красовались маленькие серебристо-зеленые шлепанцы. Глаза были пустыми, губы презрительно кривились. Но я сразу узнал ее и без темных очков.

Мисс Гонсалес бросила на нее быстрый взгляд, закрыла бумажник и швырнула мне. Я поймал его и спрятал. Она широким шагом подошла к столу, взяла черную сумочку с длинным ремешком, повесила на плечо и направилась к двери.

– Его зовут Филип Марлоу, – сообщила она Мэвис Уэлд. – Славное имя, тебе не кажется?

– Вот не знала, что ты спрашиваешь у мужчин, как их зовут, – сказала Мэвис Уэлд. – Ты редко видишься с ними настолько долго, чтобы тебе могли понадобиться их имена.

– Понятно, – мягко ответила мисс Гонсалес. Повернулась и слегка улыбнулась мне. – Очаровательный способ назвать женщину шлюхой, вам не кажется?

Мэвис Уэлд пропустила это мимо ушей. Ее лицо ничего не выражало.

– По крайней мере, – ровным голосом сказала мисс Гонсалес, открыв дверь, – в последнее время я не спала с бандитами.

– Ты уверена, что можешь всех вспомнить? – спросила Мэвис Уэлд тем жетоном. – Открывай дверь, милочка. Сегодня день уборки мусора.

Мисс Гонсалес медленно, спокойно, с ненавистью в глазах оглянулась на нее. Потом, издав губами и зубами легкий звук, широко распахнула дверь.

Сильно хлопнула ею. Ровное темное синее пламя в глазах Мэвис Уэлд не дрогнуло.

– Может, сделаете то же самое, только не так шумно, – сказала она.

Достав платок, я стер с лица помаду. Цветом она ничуть не отличалась от крови – свежепролитой крови.

– Это могло случиться с кем угодно, – сказал я. – Не я полез к ней целоваться, она ко мне.

Мэвис Уэлд широким шагом подошла к двери и распахнула ее.

– Проваливайте отсюда, красавчик. Поживее.

– Я приехал по делу, мисс Уэлд.

– Да, я так и думала. Убирайтесь. Я не знаю вас. И знать не хочу. А если б и хотела, то не сегодня и не сейчас.

– "Любимых вовремя на месте не бывает", – процитировал я.

– Это еще что? – Она попыталась изгнать меня движением подбородка, но такое даже ей оказалось не под силу.

– Браунинг. Я имею в виду поэта, а не пистолет. Уверен, что вы предпочли бы последнее.

– Слушай, подонок; может, вызвать управляющего, чтобы он спустил тебя с лестницы?

Я подошел к двери и плотно притворил ее. Мэвис Уэлд проявила завидную стойкость. Она чуть не дала мне пинка, но кое-как сдержалась. Я как бы нечаянно попытался оттеснить ее от двери. Но безуспешно. Она твердо стояла на месте и тянулась к дверной ручке, в ее темно-синих глазах пылала ярость.

– Если вы намерены стоять от меня так близко, – сказал я, – то, может, что-нибудь наденете?

Мисс Уэлд размахнулась и съездила мне по физиономии. Звук был таким, словно мисс Гонсалес снова хлопнула дверью. Удар оказался весьма ощутимым.

И напомнил об ушибе на затылке.

– Больно? – негромко спросила мисс Уэлд.

Я кивнул.

– Отлично.

Она размахнулась и ударила меня еще раз, пожалуй, посильнее, чем в первый.

– Думаю, вам следует поцеловать меня, – выдохнула она. Глаза ее были ясными, чистыми, нежными. Я небрежно глянул вниз. Правая рука ее была сжата в готовый к действию кулак. И притом довольно увесистый.

– Поверьте, я не целую вас только по одной причине, о которой я вам сейчас скажу. Что же касается ваших пощечин, то меня бы не испугал даже ваш маленький черный пистолет. Или кастет, который вы, очевидно, храните на ночном столике.

Она вежливо улыбнулась.

– Может, мне придется работать на вас, – сказал я. – Ко всему прочему, я не гоняюсь за каждой увиденной мною парой ножек.

Опустив взгляд, я поглядел на ее ножки. Они были прекрасно видны, и флажок, отмечающий линию ворот, был не больше, чем это необходимо.

Мэвис Уэлд запахнула халат, повернулась и, покачивая головой, подошла к маленькому бару.

– Я свободная, белая, совершеннолетняя, – сказала она. – И насмотрелась всех подходов, какие только существуют. По крайней мере, я так думаю. Как же, черт возьми, отделаться от вас, если не припугнуть, не избить или не соблазнить?

– Видите ли...

– Можете не продолжать, – резко перебила она и повернулась ко мне со стаканом в руке. Отпила, отбросила свесившуюся прядь волос и чуть заметно улыбнулась. – Конечно же, деньгами. Как было глупо с моей стороны упустить это из виду.

– Деньги были б не лишними, – сказал я.

Губы ее с отвращением скривились, но голос был почти ласковым.

– Сколько?

– Ну, для начала хватило бы сотни.

– Дешево запрашиваете. Вы – мелкая дешевка, не так ли? Об этом говорит названная вами сумма. Дорогой мой, неужели в вашем кругу сто долларов – это деньги?

– Тогда пусть будет двести. С такими деньжищами я мог бы отойти от дел.

– Все равно дешево. Еженедельно, разумеется? В аккуратном чистом конверте?

– Конверта не нужно. Я беру только грязные деньги.

– И что же я получу за них, мой очаровательный мелкий сыщик? Я, конечно же, знаю, что у вас за профессия.

– Получите расписку. Кто вам сказал, что я сыщик?

На миг она вытаращила глаза, потом вновь принялась играть принятую в порыве вдохновения роль.

– Должно быть, догадалась по запаху.

Поднеся к губам стакан, она уставилась на меня с легкой презрительной усмешкой.

– Я начинаю думать, что вы сами пишете себе реплики, – сказал я. – А то никак не мог понять, в чем там с ними дело.

И пригнулся. Несколько капель попало на меня. Стакан разбился о стену у меня за спиной. Осколки беззвучно упали на пол.

– И должно быть, – сказала она совершенно спокойно, – этим поступком я исчерпала весь свой запас девичьего очарования.

Я подошел и взял шляпу.

– Я вовсе не думаю, что его убили вы, – сказал я. – Но мне бы хорошо иметь основания не говорить, что вы там были. Иметь какой-то задаток, чтобы называть вас своей клиенткой. И достаточно сведений, чтобы оправдать получение задатка.

Мисс Уэлд достала из коробки сигарету, подбросила ее, легко поймала губами и зажгла невесть откуда взявшейся спичкой.

– О господи. Меня подозревают в каком-то убийстве?

Шляпу я все еще держал в руке. И из-за этого почувствовал себя глупо.

Не знаю, почему. Надев ее, я направился к двери.

– Надеюсь, у вас есть деньги на трамвай, – послышался у меня за спиной презрительный голос.

Я не ответил и не остановился. Когда я уже собирался открыть дверь, Мэвис Уэлд сказала:

– Надеюсь также, что мисс Гонсалес дала вам свой телефон и адрес. Вы можете добиться у нее почти всего – в том числе, как мне говорили, и денег.

Я выпустил дверную ручку и быстро пошел назад. Мэвис Уэлд стояла на том же месте.

– Послушайте, – сказал я. – Вам трудно будет в это поверить, но я приехал сюда со странной мыслью, что вы нуждаетесь в помощи – и вряд ли сможете найти человека, на поддержку которого можно рассчитывать.

По-моему, вы зашли в тот номер отеля для того, чтобы внести какой-то выкуп. Притом одна, с риском быть узнанной – и вас, кстати, действительно узнал служащий в том отеле детектив, мораль которого не прочнее ветхой паутины. Все это навело меня на мысль, что вы, может быть, влипли в один из голливудских переплетов, означающих крест на актерской карьере. Но вы ведете себя так, как будто и не влипали ни в какой переплет. Вы устраиваете представление с полным набором банальных, халтурных ужимок, к каким прибегали, играя в самых халтурных фильмах второй категории – если это можно назвать игрой...

– Заткнись, – проговорила она сквозь зубы и скрипнула ими. – Заткнись, мерзкий соглядатай, шантажист.

– Я вам не нужен, – продолжал я. – Вам не нужен никто. Вы так умны, что с помощью своих реплик сможете выбраться даже из сейфа. Отлично.

Произносите свои реплики и выбирайтесь. Мешать не стану. Только не заставляйте меня слушать их. Я готов расплакаться при мысли, что наивная девочка вроде вас может быть так умна. Вы хорошо отнеслись ко мне, милочка. Прямо как Маргарет О'Брайен.

Мэвис Уэлд не шевелилась и не дышала и тогда, когда я подошел к двери, и тогда, когда открыл ее. Не знаю, почему, но игра эта была отнюдь не блестящей.

Спустившись по лестнице, я прошел через патио, вышел из парадной двери и чуть не столкнулся с худощавым темноглазым мужчиной, который стоял, раскуривая сигарету.

– Простите, – сказал он. – Кажется, я оказался у вас на пути.

Я хотел было обойти его, но вдруг заметил, что в правой руке он держит ключ. Безо всякой на то причины я выхватил его, посмотрел на выбитый на металле номер – четырнадцатый. От квартиры Мэвис Уэлд. Я бросил ключ в кусты.

– Обойдетесь без него, – сказал я мужчине. – Дверь не заперта.

– Конечно, – ответил он. На лице его появилась странная улыбка. – Как глупо с моей стороны.

– Да, – сказал я. – Мы оба глупцы. И каждый, кто связывается с этой шлюхой, – глупец.

– Я бы не сказал, – спокойно возразил он, и взгляд его маленьких темных глаз не выражал ничего.

– Вам незачем говорить. Я только что сказал за вас это. Прошу прощения.

Сейчас отыщу ключ.

Я пошел за кусты, поднял ключ и отдал ему.

– Большое спасибо, – поблагодарил он. – И между прочим...

Он не договорил. Я остановился.

– Надеюсь, я не прервал интересной ссоры, – сказал он. – Мне было бы очень неприятно. Нет? – Он улыбнулся. – Что ж, поскольку мисс Уэлд наша общая знакомая, позвольте представиться. Меня зовут Стилгрейв. Не встречал ли я вас где-нибудь?

– Нет, вы нигде меня не встречали, мистер Стилгрейв, – сказал я. – Я – Марлоу. Филип Марлоу. Мы никак не могли встречаться. Как ни странно, я никогда не слышал о вас, мистер Стилгрейв. И мне наплевать, даже будь вы Плакса Мойер.

Не могу взять в толк, почему я сказал это. Ничто меня к этому не побуждало, разве только недавнее упоминание этой клички. На лице Стилгрейва застыло странное спокойствие. Невыразительный взгляд темных глаз стал каким-то отрешенным. Стилгрейв вынул изо рта сигарету, взглянул на ее кончик, стряхнул пепел, хотя стряхивать было нечего, и, не поднимая взгляда, сказал:

– Плакса Мойер. Странное прозвище. Вроде бы никогда не слышал его. Я должен знать этого человека?

– Нет, если не испытываете особого пристрастия к пешням, – сказал я и пошел прочь. Спустившись по ступеням, я подошел к своей машине и, прежде чем сесть за руль, оглянулся. Стилгрейв стоял на месте, держа во рту сигарету, и глядел на меня. Выражает ли что-нибудь его лицо, не было видно. Когда я оглянулся, он не пошевелился, не сделал никакого жеста.

Даже не отвернулся. Просто стоял на месте. Я сел в машину и уехал.