Сестричка

Глава 33

После бритья и второго завтрака ощущение, будто во рту ночевал козел, слегка прошло. Я поднялся к себе в контору, отпер дверь, и в нос мне ударили затхлость и запах пыли. Открыв окно, я вдохнул аромат жареного кофе из соседней кофейни. Сел за стол, ощутив на нем кончиками пальцев соринки. Набил трубку, разжег ее, откинулся назад и огляделся вокруг.

– Привет, – сказал я, обращаясь к обстановке, к трем зеленым ящикам с картотекой, к стоящему напротив креслу для клиентов, старому коврику и светильнику под потолком, в котором, по крайней мере, полгода валялись три дохлых мотылька. Обращаясь к матовому стеклу, грязным деревянным вещицам, к набору ручек на столе, к усталому, усталому телефону. Обращаясь к панцирю на аллигаторе. Имя аллигатора – Марлоу, это частный детектив в нашем маленьком преуспевающем обществе. Не самый мозговитый парень на свете, зато дешевый. Начал дешевым, а кончил еще дешевле.

Я полез в тумбу стола и выставил бутылку «Старого лесничего». Там оставалась примерно треть содержимого. Кто преподнес ее тебе, приятель?

Это высший сорт. Ты такого не покупаешь. Должно быть, кто-то из клиентов.

Когда-то у меня была клиентка.

Так я стал думать об Орфамэй, и... может быть, мысли мои обладают какой-то таинственной силой: зазвонил телефон, и странный четкий голосок прозвучал в точности так же, как и при первом ее звонке.

– Звоню из той самой кабины, – сказала она. – Если вы один, я поднимусь.

– Угу.

– Вы, небось, злитесь на меня.

– Я не злюсь ни на кого. Просто устал.

– Злитесь, злитесь, – сдавленно произнес голосок. – Но я все равно поднимусь. Злы вы или нет, мне безразлично.

Она повесила трубку. Я откупорил и понюхал бутылку. Содрогнулся. Этим все было решено. Когда я не могу нюхать виски без содрогания, я не пью.

Убрав бутылку, я поднялся. Тут послышались шажки по коридору. Четкие, мелкие, я узнал бы их где угодно. Я открыл дверь, Орфамэй вошла и робко посмотрела на меня.

Все исчезло. Раскосые очки, новая прическа, маленькая элегантная шляпка, запах духов и косметика, украшения на костюме и румяна. Исчезло все. Она была точно такой же, как в то первое утро. Тот же коричневый, шитый на заказ костюм, та же квадратная сумочка, те же очки без оправы, та же легкая, чопорная, глуповатая улыбка.

– Это я, – заявила Орфамэй. – Возвращаюсь домой.

Она последовала за мной в мой частный мыслительный салон и чопорно уселась на стуле. Я же, по обыкновению, сел небрежно и уставился на нее.

– Обратно в Манхеттен, – сказал я. – Удивляюсь, что вас отпустили.

– Возможно, придется приехать еще.

– Сможете позволить себе это?

Орфамэй издала торопливый, неуверенный смешок.

– Это мне не будет ничего стоить, – проговорила она, подняла руку и коснулась очков без оправы. – Теперь я себя чувствую в них непривычно. Мне нравятся другие. Но доктору Загсмиту они совершенно не понравятся.

Она поставила сумочку на стол и, как и в первый свой приход, провела по нему кончиком пальца.

– Не помню, вернул ли я вам двадцать долларов, – сказал я. – Мы столько раз передавали их из рук в руки, что я сбился со счета.

– Да, вернули, – кивнула она. – Спасибо.

– Вы уверены?

– Я никогда не ошибаюсь в денежных делах. Как вы себя чувствуете? Вас не били?

– Полицейские? Нет. И никогда еще им не было так трудно не сделать этого.

На лице Орфамэй отразилось простодушное удивление. Потом глаза ее вспыхнули.

– Вы, должно быть, ужасно смелый, – сказала она.

– Просто повезло, – ответил я, взял карандаш и пальцем потрогал его кончик. Заточен остро – если, конечно, кому-то нужно что-то писать. Мне было не нужно. Протянув руку, я просунул карандаш в ремешок квадратной сумочки и подтянул ее к себе.

– Не трогайте, – торопливо проговорила Орфамэй и потянулась в мою сторону.

Я усмехнулся и отодвинул сумочку еще дальше, чтобы она не могла да нее дотянуться.

– Ладно. Но эта сумочка такая миловидная. Совсем, как вы.

Орфамэй откинулась назад. В глазах у нее было смутное беспокойство, но она улыбалась.

– По-вашему, я миловидна... Филип? Я очень заурядна.

– Вот уж не сказал бы.

– Не сказали бы?

– Ни в коем случае, вы одна из самых необыкновенных девушек, каких я только встречал.

Держа сумочку за ремешок, я покачал ее и поставил на угол стола. Глаза Орфамэй устремились туда же, но она облизнула губы и продолжала улыбаться мне.

– Держу пари, вы знали очень многих девушек, – сказала она. – Почему...

– она потупилась и вновь провела кончиком пальца по столу, – почему вы так и не женились?

Я подумал о всех вариантах ответа на этот вопрос. Вспомнил всех женщин, которые нравились мне настолько, что я бы мог пожелать на них жениться.

Нет, не всех. Но некоторых.

– Очевидно, я знаю ответ, – выговорил я. – Но прозвучит он банально.

Те, на ком я, может, и хотел бы жениться, не нашли во мне того, что им нужно. На других женщинах жениться незачем. Их просто соблазняешь – если они сами не склоняют тебя к этому.

Орфамэй покраснела до корней своих мышиного цвета волос.

– Вы отвратительны, когда говорите так.

– Это относится и к некоторым жеманницам, – прибавил я. – Не ваши слова. Мои. Заполучить вас было б не очень трудно.

– Не говорите так, прошу вас!

– Разве я не прав?

Орфамэй опустила взгляд на стол.

– Скажите мне, пожалуйста, – неторопливо произнесла она, – что случилось с Оррином? Я в полном недоумении.

– Я говорил вам, что, возможно, он сбился с пути, – сказал я. – Когда вы пришли впервые. Помните?

Она неторопливо кивнула, все еще заливаясь краской.

– Ненормальная жизнь в семье, – продолжал я. – Очень замкнутый парень с очень преувеличенным мнением о собственной значимости. Это было видно по фотографии, которую вы мне дали. Не собираюсь разыгрывать из себя психолога, но я понял, что если он начнет терять голову, то потеряет ее полностью. К тому же ужасная жадность к деньгам, царящая в вашей семье – исключая одного ее члена...

Тут Орфамэй заулыбалась. Если она сочла, что я говорю о ней, мне это было на руку.

– У меня есть к вам один вопрос, – сказал я. – Ваша мать – не первая жена у отца?

Орфамэй кивнула.

– Теперь понятно. У Лейлы другая мать. Я так и думал. Скажите мне еще кое-что. Как-никак я проделал для вас большую работу, но не получил ни цента.

– Получили, – резко перебила она. – И немало. От Лейлы. Не ждите, что я буду называть ее Мэвис Уэлд. Ни за что.

– Вы не знали, что мне заплатят.

– Ну... – Орфамэй приумолкла и вновь обратила взгляд на сумочку, – вам все же заплатили.

– Ладно, оставим. Почему вы не сказали мне, кто она?

– Мне было стыдно. И мать тоже стыдится.

– Оррин не стыдился. Он был рад этому.

– Оррин? – Наступило недолгое приличное молчание, Орфамэй тем временем глядела на свою сумочку. Мне стало любопытно, что ж там такое может находиться. – Но он жил здесь и, видно, свыкся с этим.

– Сниматься в кино, конечно, не так уж плохо.

– Дело не только в кино, – торопливо сказала Орфамэй и закусила нижнюю губу. В глазах ее что-то вспыхнуло и очень медленно угасло. Я снова поднес к трубке зажженную спичку. Даже возникни у меня какие-то эмоции, усталость не дала бы им проявиться.

– Знаю. По крайней мере, догадывался. Каким образом Оррин узнал о Стилгрейве то, чего не знала полиция?

– Я... я не знаю, – неторопливо заговорила Орфамэй, осторожно подбирая слова. – Может, через того врача?

– Ну конечно, – сказал я с широкой теплой улыбкой. – Они с Оррином как-то подружились. Возможно, их сблизил общий интерес к острым предметам.

Орфамэй откинулась на спинку кресла. Ее маленькое лицо стало вытянутым, угловатым. Взгляд – настороженным.

– Вы опять говорите гадости. Не можете без них.

– Вот досада, – проговорил я. – Я был бы милейшим человеком, если б меня оставили в покое. Славная сумочка.

Придвинув сумочку к себе, я открыл замок.

Орфамэй подскочила и резко подалась вперед.

– Оставьте мою сумочку!

– Вы собираетесь ехать домой в Манхеттен, штат Канзас, не так ли?

Сегодня? Купили билет и все прочее?

Она пожевала губами и неторопливо села.

– Отлично. Я вас не держу. Мне только интересно, сколько вы загребли на этой сделке.

Орфамэй принялась плакать. Я открыл сумочку и стал рыться в ней. Но ничего не обнаруживалось до тех пор, пока я, в глубине, не натолкнулся на кармашек с молнией. Расстегнув молнию, я полез туда. Там лежала ровная пачка новеньких ассигнаций. Я достал их и перетасовал, будто карты. Десять сотен. Совершенно новых. Очень славных. Ровно тысяча долларов. Неплохие деньги для путешествия.

Я откинулся назад и постукал по столу ребром пачки. Орфамэй притихла и уставилась на меня влажными глазами. Я достал из сумочки платок и бросил ей. Она промокнула глаза. При этом глядела на меня, издавая легкие умоляющие всхлипывания.

– Эти деньги дала мне Лейла, – сказала она негромко.

– Большим зубилом пользовались?

Орфамэй лишь открыла рот, и туда по щеке скатилась слеза.

– Оставьте, – поморщился я. Бросил деньги в сумочку, защелкнул замок и придвинул владелице. – Насколько я понимаю, вы с Оррином относитесь к тому разряду людей, которые могут оправдать любой свой поступок. Он способен шантажировать сестру, а когда двое мелких мошенников отнимают у него эту кормушку, подкрасться к ним и убить обоих ударом пешни в затылок. И вряд ли после этого он лишился сна. Вы мало чем от него отличаетесь. Эти деньги дала вам не Лейла. Их вам дал Стилгрейв. За что?

– Вы низкий человек, – окрысилась Орфамэй. – Подлили. Как вы смеете говорить мне такие вещи?

– Кто сообщил в полицию, что Лагарди знал Клозена? Лагарди думал, что я. Но я не сообщал. Значит, вы. С какой целью? Выкурить своего брата, который не брал вас в долю – потому что как раз тогда потерял свою колоду карт и был вынужден скрываться. Хотел бы я взглянуть на те письма, что он слал домой. Держу пари, они очень содержательны. Представляю, как он наводит фотоаппарат на сестру, а добрый доктор Лагарди спокойно ждет его в укрытии, чтобы получить свою долю добычи. Зачем вы наняли меня?

– Я не знала, – спокойно ответила Орфамэй. Снова утерла глаза, положила платок в сумочку и приготовилась уходить. – Оррин не упоминал никаких фамилий. Я даже не знала, что он потерял фотографии. Но знала, что он их сделал, что они стоят больших денег. И приехала удостовериться.

– В чем?

– Что Оррин не обманывает меня. Иногда он бывал очень зловредным. Он мог оставить все деньги себе.

– Почему он звонил вам позавчера?

– Испугался. Доктор Лагарди в последнее время был им недоволен. У него не было фотографий. Они попали неизвестно к кому. И Оррин перепугался.

– Фотографии попали ко мне, – сказал я. – И они до сих пор у меня. В этом сейфе.

Орфамэй очень медленно повернула голову, взглянула на сейф.

Нерешительно провела пальцем по губе. И снова повернулась ко мне.

– Я вам не верю, – сказала она, глядя на меня, словно кошка на мышиную норку.

– Может, поделитесь со мной этой тысячей. Получите фотографии.

Орфамэй задумалась.

– Вряд ли я могу давать вам такие деньги за то, что вам не принадлежит, – вздохнула она и улыбнулась. – Пожалуйста, отдайте их мне. Пожалуйста, Филип. Лейла должна получить их обратно.

– За сколько?

Орфамэй нахмурилась и приняла обиженный вид.

– Она моя клиентка, – сказал я. – Но обмануть ее я не прочь – за хорошую сумму.

– Я не верю, что фотографии у вас.

– Ладно же.

Я поднялся, подошел к сейфу и немедля вернулся с конвертом. Высыпал из него отпечатки и негатив на стол. Со своей стороны. Орфамэй глянула на фотографии и потянулась к ним.

Я собрал снимки в стопку и повернул лицевой стороной к Орфамэй. Когда она дотянулась до пачки, я отдернул ее.

– Мне не видно так далеко, – пожаловалась Орфамэй.

– Подойти ближе стоит денег.

– Вот уж не думала, что вы мошенник, – с достоинством заявила она.

Я молча разжег погасшую трубку.

– Я заставлю вас отдать их полицейским, – заявила Орфамэй.

– Попытайтесь.

Внезапно она затараторила:

– Я не могу отдать вам эти деньги, никак не могу. Мы – ну, мать и я – еще не расплатились с отцовскими долгами, кое-что должны за дом и...

– Что вы продали Стилгрейву за эту тысячу?

Челюсть Орфамэй отвисла, вид у нее стал безобразный. Потом она закрыла рот и плотно сжала губы. На меня глядело жесткое, суровое личико.

– Продать вы могли лишь одно, – сказал я. – Вы знали, где находится Оррин. Для Стилгрейва эта информация стоила тысячу. Вполне. Это вопрос о приобщении улик к делу. Вам не понять. Стилгрейв отправился туда и убил его. Он заплатил вам за адрес.

– Адрес ему назвала Лейла, – растерянно произнесла Орфамэй.

– Лейла так и сказала мне, – ответил я. – При необходимости она скажет всему свету, что сама назвала адрес, – если это будет единственным выходом. Лейла – чуждая условностям голливудская красотка не особенно строгих нравов. Но когда нужно выдерживать характер, тут ее ни в чем не упрекнешь. Она не из тех, кто убивает пешней. И не из тех, кто падок на кровавые деньги.

Кровь отлила от лица Орфамэй, оно стало бледным, как лед. Губы ее дрогнули, потом крепко сжались в маленький узелок. Она отодвинулась вместе с креслом и подалась вперед, чтобы встать.

– Кровавые деньги, – спокойно повторил я. – Ваш родной брат. И вы продали его убийцам. Тысяча кровавых долларов. Надеюсь, они принесут вам счастье.

Орфамэй поднялась и сделала два шага назад. Потом вдруг захихикала.

– Кто может подтвердить это? – тонким голоском спросила она. – Кто жив, чтобы подтвердить это? А кто вы такой? Никто, дешевый сыщик. – Она пронзительно расхохоталась. – Да ведь вас можно купить за двадцать долларов.

Я все еще держал в руках стопку фотографий. Чиркнув спичкой, я бросил негатив в пепельницу и смотрел, как он горит.

Орфамэй резко оборвала смех и застыла в каком-то ужасе. Я стал рвать фотографии на клочки. Затем усмехнулся ей.

– Дешевый сыщик, – сказал я. – Ну так чего от меня ждать. Братьев и сестер на продажу у меня нет. Поэтому я продаю своих клиентов.

Орфамэй замерла, глаза ее сверкали. Закончив рвать фотографии, я поджег клочки в пепельнице.

– Об одном жалею, – добавил я. – Что не увижу вашей встречи в Манхеттене с милой старой мамочкой. Не увижу, как деретесь вы из-за дележа этой тысячи. Держу пари, на это стоило бы посмотреть.

Я помешивал обрывки карандашом, чтобы они горели. Орфамэй медленно, осторожно, не отрывая глаз от тлеющего пепла, подошла к столу.

– Я могу сообщить в полицию, – прошептала она. – Я могу много рассказать полицейским. Они поверят мне.

– Я могу сказать им, кто убил Стилгрейва, – сказал я. – Потому что знаю, кто не убивал его. Они могут поверить мне.

Маленькая головка вздернулась. Свет заблестел на линзах очков. Глаз за ними не было.

– Не волнуйтесь, – успокоил я ее. – Не стану. Для меня это будет мало стоить. А кое для кого – слишком много.

Зазвонил телефон, и Орфамэй подскочила на фут. Я повернулся к аппарату, взял трубку и сказал:

– Алло?

– Амиго, у тебя все в порядке?

Позади послышался какой-то звук. Я обернулся и увидел, как дверь закрылась. В комнате никого, кроме меня, не было.

– Я устал. Не спал всю ночь. Кроме того...

– Эта малышка звонила тебе?

– Сестричка? Только что была здесь. Она с добычей возвращается в Манхеттен.

– С добычей?

– С карманными деньгами, что дал ей Стилгрейв за выдачу брата.

Помолчав, Долорес серьезно сказала:

– Ты не можешь знать этого, амиго.

– Я это знаю так же, как то, что сижу, облокотясь на письменный стол, и говорю по телефону. Так же, как то, что слышу твой голос. И не так твердо, но достаточно твердо знаю, кто убил Стилгрейва.

– Не очень разумно говорить мне об этом, амиго. Я не безупречна, и поэтому доверять мне особенно не стоит.

– Я совершаю ошибки, но тут ошибки не будет. Все фотографии я сжег. Я пытался продать их Орфамэй. Она предложила слишком низкую цену.

– Ты, конечно, шутишь, амиго.

– Я? Над кем?

По проводу донесся ее звонкий смех.

– Не хочешь пригласить меня на ленч?

– Не против. Ты дома?

– Да.

– Я скоро подъеду.

– Ну, я буду в восторге.

Я повесил трубку.

Спектакль закончился. Я сидел в пустом театре. Занавес был опущен, и на нем передо мной тускло возникало все виденное. Но кое-кто из актеров уже становился смутным, нереальным. Прежде всего сестричка. Дня через два-три я забуду, как она выглядит. Потому что в определенном смысле она была совершенно нереальной. Я думал о том, как она приедет в Манхеттен, штат Канзас, к доброй старой мамочке с пухлой маленькой новорожденной тысячей.

Чтобы она смогла получить эти деньги, должно было погибнуть несколько человек, но вряд ли это будет ее долго беспокоить. Думал о том, как она явится в приемную доктора – как там его фамилия? Ах да, Загсмит, – смахнет к его приходу пыль с письменного стола и разложит в приемной журналы. На ней будут очки без оправы, простое платье, на лице не будет косметики, и обращение ее с пациентами будет в высшей степени корректным.

– Миссис Такая-то, доктор Загсмит просит вас.

Она с легкой улыбкой придержит дверь, миссис Такая-то пройдет мимо нее, а доктор Загсмит будет сидеть за столом в белом халате и, как это и положено врачу, со стетоскопом, свисающим с шеи. Перед ним будет стоять картотека. Блокнот для заметок и блокнот с бланками рецептов будут аккуратно лежать под рукой. Доктор Загсмит знает все. Его не провести. Он мастер своего дела. Едва взглянув на пациентку, он знает ответы на все вопросы, которые все-таки задаст для проформы.

В своей приемной медсестре, мисс Орфамэй Квест, он видит аккуратную, спокойную, подобающе одетую для врачебного кабинета молодую особу без маникюра, без яркой косметики; ничто в ней не может возмутить пациента с устарелыми взглядами. Идеальная приемная медсестра мисс Орфамэй Квест.

Доктор Загсмит не может без самодовольства вспомнить, о ней. Он сделал ее такой, какая она есть. Она представляет собой лишь то, что приказал доктор.

Приставать к ней он, скорее всего, пока не пытался. Может, в маленьких городках этого не бывает. Ха-ха! Я сам вырос в маленьком городке.

Сев поудобнее, я взглянул на часы и все-таки достал из тумбы стола бутылку «Старого лесничего». Понюхал горлышко. Запах оказался приятным.

Налив изрядную порцию, я поднял стакан и взглянул на него на просвет.

– Что ж, доктор Загсмит, – произнес я вслух, словно он со стаканом в руке сидел по другую сторону стола, – я вас почти не знаю, а вы меня и вовсе не знаете. Обычно я не даю советов незнакомым людям, но я прошел краткий интенсивный курс воздействия мисс Орфамэй Квест и нарушаю свое правило. Если эта девочка захочет чего-то от вас, уступите немедленно. Не юлите, не мямлите о подоходном налоге и накладных расходах. Улыбнитесь и раскошельтесь. Не вступая в спор на тему, кому что принадлежит. Главное – чтобы девочка была довольна. Желаю удачи, доктор, и ни в коем случае не оставляйте на виду чего-нибудь вроде остроги.

Отхлебнув из стакана половину содержимого, я стал ждать, когда по телу разойдется тепло. Когда оно разошлось, я допил остальное и убрал бутылку.

Выбив из трубки пепел, я стал снова набивать ее свежим табаком из кожаного кисета, который подарила мне ко дню рождения одна моя поклонница, по странному совпадению носящая ту же фамилию, что и я.

Набив трубку, я старательно, неторопливо раскурил ее, вышел из конторы и беззаботно, как англичанин, возвращающийся с охоты на тигра, пошел по коридору.