Севера

Глава 26

Со всеми задержками добрались до поселка уже в сумерках. Но увидели их издалека, и, по всему видать, ждали. Дед Уржумов лично встретил путешественников на полдороги и, не торопясь, повел за собой, занимая пустыми разговорами о погоде да о близкой зиме. На улице как повымерло все. Уржумов проводил Бородулина и Михайленко до их дома, а Старый Юра потерялся где-то по пути. Наверное, отправился курить трубку к складу под навес. У дверей дед хитро улыбнулся и спросил:

— Не желаете ли в баньке помыться с дороги? Там пару еще много осталось, на вас двоих как раз хватит.

— Неужто баню поставить успели? — удивился Андрей.

— Успели. А Корнев твой и печь сложил, вчера как раз пробовали. Весь день надысь девки плескались, ну а нынче — наш, мужицкий черед. Ну так что?

— Я бы, Борис Тимофеич, с радостью. Сколько времени нормально не мылся, это ведь даже подумать страшно!

— Да и я присоединюсь, — поддержал Михайленко.

— Тогда скидавайте мешки да ружжа свои, да бегите скоренько. А то девки уж, поди, и стол накрывают, да самовар ставят. Одно плохо — веников нету. И не сезон вязать, да и березы в округе не найти, елки одни.

— Это где ж вы успели самовар надыбать?

— Где взяли, там таперича нету. Бегите до бани, а опосля все подробнейшим образом обскажу.

Вымыться в горячей бане после двух месяцев полупоходного образа жизни — это, конечно, непередаваемое наслаждение. И хотя за окном уже совсем стемнело, а керосинка светила весьма тускло, Бородулин скреб и скреб себя мочалкой, смывая вместе с грязью усталость и все накопившиеся за последние недели тревоги и переживания. А вытершись чистым полотенцем да надев свежее белье, и вовсе почувствовал себя заново родившимся. В таком расслабленном состоянии он и прошел следом за специально посланным пацаном к дому Уржумовых, самому большому зданию в поселке.

В доме было тепло. В новенькой, необмазанной и небеленой еще печи потрескивали дрова, в просторной горнице за большущим накрытым белой скатертью столом плотно сидели люди, оставляя, однако свободными два места. Стол был обильно уставлен кушаньями — всем, что могут дать лес и озеро, да кое-чем из складских запасов. В центре стояло несколько бутылок чего-то крепостью явно не менее сорока градусов. Только вошли Бородулин и Михайленко, как все сидящие за столом оживились, загомонили, но по знаку Уржумова тут же затихли. Водка, а, вернее, какая-то хитрая травяная настойка на ней, заранее была уже разлита по стаканам. Борис Тимофеич, покряхтев, поднялся со своего места и поднял свой стакан.

— Ты, Андрей Владимирович, очень кстати вернулся. Мы тебя, конечно, пораньше ждали, но так даже и лучше вышло. Короче, от всех нас, и тех, кто за столом, и тех, кто не поместился — с днем рождения тебя, товарищ начальник.

Тут снова все разом заговорили, зазвенели, встречаясь друг с другом, стаканы, кто-то хлопнул Андрея по спине, кто-то, обдав легким ароматом духов, чмокнул в щеку и застенчиво хихикнул. А сам Бородулин стоял со стаканом в руке, ощущая себя полным идиотом. Это надо же — забыть о собственном дне рождения! А Михайленко стоял рядом, старательно изображая полнейшую непричастность к происходящему.

— Станислав Наумович, признавайтесь, это ваших рук дело? — сообразил, наконец, Андрей.

— Что вы, Андрей Николаевич, я всего лишь рассказал о дате двум-трем людям. А все остальное — это уже их личная инициатива.

Бородулин вздохнул и осушил свой стакан, отдаваясь неизбежному.

Позже, когда все уже было выпито и съедено, за столом осталось лишь несколько человек: сам Бородулин, Михайленко, Уржумов, Корнев, Мелинг, Черемисин и Зоя. На столе стоял ведерный самовар, увенчанный солидных размеров заварником. Две молчаливые женщины споро расставили на столе сласти к чаю и исчезли за дверью. Андрей взял свою кружку, потянул носом. К чаю явно были добавлены малина и шиповник. Он отхлебнул глоточек, вернул кружку на стол и с укоризной спросил, обращаясь сразу ко всем:

— Ну зачем вы все это устроили? В конце концов, посидели бы тихо узким кругом — и ладно. А то ведь даже неудобно — коробчим ведь буквально каждую крошку, а тут развернулись ото всей русской души.

— Зря вы так, Андрей Владимирович, — неожиданно возразил Михайленко. — Во-первых, людям нужны праздники, а то вот уж два месяца, как ничего не было, только работа с утра и до вечера. Во-вторых, поскольку вы — первое лицо анклава, ваши личные праздники автоматически становятся праздниками общими. Ну и, в-третьих, наши общие успехи и достижения есть во многом результат ваших усилий.

— Заместитель твой правильно говорит, — вмешался Уржумов. — А я еще добавлю: не так и много ушло провизии на стол, да и все больше не со складов, а здесь, на месте добытое, так что ущерба обчеству никакого. А пользы — много. Ты хошь — не хошь, а люди тебя над собой по доброй воле главным признали, и уважение свое как могли тебе донесли. А ты цени это, да чем пенять, спасибо скажи, и не нам здесь, а всему честному народу. Ну да полно об этом, сказывай лучше, где был, что делал, поймал ли человека того.

Андрей вздохнул, и принялся рассказывать о результатах поездки. Рассказ затянулся, но все слушали внимательно, а Зоя — та, кажется, и дышать перестала. Наконец, к исходу второй кружки чая, он подошел к финалу:

— Так что утром я людям обо всем объявлю и те, кто хочет, будут готовиться к переезду. Времени осталось немного, еще неделя, может, дней десять — и лед встанет, тогда придется ждать, пока река хорошенько не замерзнет. А там — будем на снегоходе кататься туда-сюда.

— А, может, не стоит торопиться? — спросил Мелинг. — Все-таки здесь уже пообжились.

— Это, конечно, так. Но тут все же тесновато, а там — отдельные комнаты минимум на четыре десятка человек. Только вот баню нужно поставить. И еще: полтора десятка пацанов и девчонок, случись что, обороняться толком не смогут, а крепость сейчас намного важнее всего остального. Да и просто рабочие руки нужны, хоть на ту же лесопилку. К весне досок наготовим, сюда по льду утащим, тогда можно будет и стройку развернуть, каждой семье по дому выстроить. Вот, собственно, у меня и все. Да, вот еще: привез я на тех, кто здесь останется пять дробовиков и патроны к ним. Будет нужно — еще привезу. А вот с винтовками, Егор, надо бы подумать: я хочу часть забрать.

— Да забирай, не жалко, — улыбнулся лейтенант. Мы же тут сходили с ребятами к той избушке, что сгорела с оружием, да покопались там.

— И что?

— А то, что много там всего лежало. Большая часть, конечно, безнадежно испорчено, но кое-что осталось. Там, в самом низу, ящик мосинских карабинов уцелел, да ящик ППШ. Не совсем, конечно, ложи и приклады изрядно подобуглились, но это ерунда. Будет нужда, можно и новые вырезать, или, вон, через твой терминал заказать. А железо все в полном порядке. Так что забирай эти погорелые, да восстанавливай, только половину автоматов назад верни. Мы вообще все железо, что там нашли, подчистую вывезли. Глядишь, можно будет из трех-четырех горелых одну рабочую винтовку собрать. Вот патроны все пропали, подчистую. И пистолеты, они сверху лежали. Четыре «дегтяря» там было, так их жаром настолько перекорежило — даже и браться бесполезно. Опять же сталь отпустило, стволы долго не прослужат.

— С автоматами мы еще разберемся. Кстати, я так и не видел списка оружия, что вы в Мажорке натрофеили.

— Да там не так и много. Семь СВТ, четыре пистолета и, что самое ценное, два ДПМ. Зато патронов эти кадры изрядно натащили, прежде, чем спалить остальное.

— Итого у нас получается всего десять СВТ, столько же ТТ, пять «Беретт», один «глок», два ППШ и два пулемета. Не считая охотничьего оружия. В принципе, немало.

— А что за «Беретты»? — заинтересовался Черемисин.

Трофеи мы тут взяли, пять штук пистолетов и один автомат. Станислав Михайлович, вы ведь помните точно, какие были?

— Beretta 92FS, — тут же ответил заместитель.

— Вот их тебе и сержантам я привез. А что до остального оружия, то пулеметы я заберу, а остальное делить после будем, поглядим, как народ распределится.

— А у нас что, пулеметов-то и не останется?

— Вам я автоматы отдам. Погоди, Егор, что значит, «у нас»? Ты что, остаться решил?

— Ну да. Мы тут с женой поговорили, да и решили, что здесь обоснуемся. Места хорошие, люди хорошие, а культурно-бытовой уровень что здесь, что там сильно отличаться не будет. Опять же, здесь тебе ведь тоже армия нужна? Вот я армией и буду. Комната у нас и сейчас есть, а к лету Борис Тимофеич обещал и вовсе отдельный дом поставить.

Не сказать, что Андрея эта новость сильно обрадовала, но и горевать тоже повода не было. Да и, действительно, ему тут нужен человек с привычкой к дисциплине. Опять же, раз в ракетных войсках был, значит и с рацией управится.

— Ну решил, значит, решил. Какие еще у вас новости?

— Катер мы починили, — подала голос Зоя. — Эдик в Мажорке запчасти нужные нашел и все наладил, так что на озере теперь два полноценных судна.

— И мотобот залатали?

— А как же! Железо выправили, заплатки, где надо, положили, подкрасили, только вот стекла в иллюминатор не нашлось. Еще день-два и поведу Аврору в эллинг на зиму ставить. Ну да утром сами все увидите.

— Аврору?

— Ну да.

Зоя внезапно смутилась и стыдливо, совершенно по-девичьи, прикрыла полой куртки закрасневшее враз лицо.

— Название, вишь, придумала для своего кораблика, — вмешался дед. — Сколько народ-то изгалялся, сочинял, а она у Мелентьева сурика выцыганила, уж, не знаю как ей это удалось, да спозаранку и вывела на борту. Спорщики враз унялись.

— Так, вроде, Зимнего дворца у нас нет, Зоя, — поддел капитаншу Михайленко, — да и пушка на крейсере твоем не стоит.

— А вы не смейтесь, — внезапно резко ответила Зоя. — Сами, поди, знаете: Аврора — то у римлян была богиня утренней зари, свет людям приносила. Да и имя красивое, нравится оно мне.

Она вновь было смутилась, но тут же оправилась:

— Опять же, команда на Авроре — одни бабы да девки. Стало быть, и название должно быть женственное. Кораблик этот, он геройский. Коли не верите, подите, вон, заплатки на борту посчитайте. А пушка — дело наживное. Было бы еще в кого стрелять.

— Все, сдаюсь!

Безопасник поднял руки.

— Положили вы меня, Зоя Филипповна, на обе лопатки.

— А что, и названия уже все обсудили? — спросил Бородулин.

— Еще бы! — усмехнулся Мелинг. — Ты, может, еще неделю по лесам шастать будешь, а нам порядок нужен.

— И что как назвали?

— Озеро — Байкалом, а реку — Ангарой.

— Ты, начальник, вперед резоны послушай, — вновь вступил Уржумов, заметив в глазах Андрея сомнение. — Мы на этой земле жить собрались, тут, видно, и помирать будем. Но и старую землю забывать — грех великий. И так надобно сделать, чтобы и внуки, и правнуки помнили, откуда они тут взялись. А ничего крепче названий в памяти людей не держится.

— Действительно, немалые твои резоны, — согласился, подумав, Бородулин. — А поселок как назвали?

— Да тут просто вышло. При озере живем, стало быть, поселок — Озерный будет. А как крепость свою называть будете — то сами мозги ломайте.

— Да уж придется. Вы вон все лучшие имена порасхватали. Ильяс, ты у самовара сидишь, плесни мне еще чайку.

Андрей протянул Корневу свою кружку, принял обратно, наполненную горячим ароматным настоем и, сделав глоток, спросил:

— Самовар, поди, тоже из «Мажорки»?

— Оттуда, оттуда. Так и стоял на полке нетронутый.

— Они там чай, что ли, вовсе не пили?

— Да темные они, темные, — махнул ручищей Уржумов. Видел бы ты, Андрей Владимирыч, какие у молодых глаза были, когда мы первый раз самовар раскочегарили. Толпой встали и глазели, рты пораззявив. Все никак понять не могли, как так — внутри огонь горит, и оттуда же вода наливается.

Дед коротко хохотнул, потом посерьезнел.

— Учить их надо, учить. Всему, что позабывали за столько-то годов городской жизни. Глядишь, лет через пяток и толк будет, потом науку эту детям своим передадут.

— Научим, Борис Тимофеевич, обязательно научим. А вот у меня к вам вопрос есть: появилась крепость, места в ней много, да и вокруг немало. Будете переезжать, или здесь останетесь?

— Не люблю я, Андрей Владимирыч, каменного жилья. Да и тут уже дом, вишь, срубили, печь затопили, считай, обосновались. Что здесь, что там — разница невелика. А коли так, чего переться незнамо куда? Тут и лес уже знакомый, и озеро рыбное, и жилье, и всякая полезная постройка имеется, хоть, вон баня на речке. А что особого надо будет, то ты мне привезешь. Обещал ведь рацию?

— Обещал. Ты ведь знаешь, Борис Тимофеич, я слово держу. А коли ты тут остаться собираешься, да еще и, поди, со всем семейством, так бери под себя весь поселок. Будь здесь головою, старостой, что ли. Мне ведь сюда не наездиться. Хорошо, если в неделю раз с оказией вырваться удастся. Нынче же у тебя получилось, и очень даже неплохо. Я тебе склады почти что все оставлю, только по инструменту немного разорю.

— А что, можно и взяться. Да и народу с тобой более половины уйдет. А на три десятка душ моей власти хватит.

— Вот и хорошо, у меня считай, гора с плеч свалилась. Мы, конечно, еще пообсудим, я свои планы расскажу, может, сообща еще что придумается. А ты, Зоя, как дальше жить думаешь?

— А что мне думать? Жизнь моя рыбацкая, я к этому делу привычная стала, да и жизни другой не хочется. А тут сейчас простор, и озеро тебе рядом, и лодка хорошая. Чего еще надо? А будет нужда в чем — к вам выберусь на денек-другой. Девок своих неволить не стану. Кто похочет с тобой ехать — пусть их, может, поляка какого себе найдут в мужья-то. Сейчас жилы рвать, как ранее, ни к чему, рыбы в озере вдоволь, можно за день-два на месяц вперед наловить.

— Ну хорошо. Как говорится, быть посему.