Сезон дождей

Глава 21

Александр боялся вздохнуть. Они осторожно сняли рюкзак с его плеч. Подошву прожигал невидимый провод. Смертоносная нить, ведущая от него к ней. Мина весело подмигивала солнечными зайчиками. Вокруг краснели флажки, издалека похожие на маки. Сбоку раскинула ветви низкорослая акация, ее широкая плоская крона отбрасывала щедрую тень. Мари села под деревом.

— Тебе лучше отойти! — попросил Александр.

— Он прав, — поддержал Док.

Мари молчала.

— Радиус действия до девяноста метров, — добавил Док.

— Мари! — взмолился Александр.

— Я останусь здесь, — глухо сказала она.

Док достал из рюкзака телескопическую лопату и начал копать прямо напротив Александра. Сухая земля поддавалась плохо. Черенок прогибался, лопата без конца упиралась в камни или запутывалась в корнях травы, прятавшихся глубоко под землей, ближе к влаге.

— Что мы будем делать? — Александр старался скрыть дрожь в голосе.

— Я вырою яму, а ты прыгнешь. — Учитывая обстоятельства, Док перешел на «ты». Он снял рубашку и вытер ею пот с лица.

— К-как это?

— Это единственный способ, — подтвердила Мари. — Док выроет окоп, ты прыгнешь туда, взрывная волна пройдет сверху. Не исключено, что тебя ранит, но ты выживешь.

Солнце начало садиться, но нагретый за день воздух не спешил охлаждаться. Стоявшую тишину прерывал только скрежет лезвия о камни.

Через некоторое время раздался хруст, и лопата разломилась надвое: лезвие застряло в земле, а черенок остался в руках доктора.

— Черт! — выругался Док.

— Что теперь? — сглотнув, выдавил Александр.

Док оперся о черенок и закрыл глаза. Александру безумно захотелось курить. От напряжения спина занемела, в плече тлел очаг привычной боли.

— Я дойду до монастыря и возьму лопату, — Док открыл глаза. — Возможно, кто-то из монахов согласится пойти со мной и помочь.

— Но вы не успеете до темноты! — Мари старалась сдерживаться, но Александр почувствовал, что ее нервы натянуты как струна.

— Не успею, — спокойно кивнул Док. — Вам придется провести ночь здесь.

— Стоя? — воскликнула Мари.

— Мы можем посадить его так, чтобы не двигать ногу.

— А если я усну? — спросил Александр. Ему стало страшно.

— Спать нельзя, — философски заметил Док, натягивая рубашку.

В голове Александра воцарилась спасительная пустота. Он сидел, крепко обняв руками колени, ощущая, как под ним остывает земля. Солнце постепенно скрывалось за дырявыми облаками. Небо окрасилось в розово-фиолетовый цвет. Они молчали до тех пор, пока все вокруг не погрузилось во мрак. Мари зажгла фонарь и посветила ему в лицо. Александр зажмурился.

— Не спи! — она отвела луч света в сторону.

С приходом ночи в его голову поползли скользкие, леденящие душу мысли. Черные силуэты корявых кустов ожили. В каждом дереве проступал костлявый калека, выставивший уродливые высохшие конечности на всеобщее обозрение.

Александр прикоснулся к своему лицу: нос, глаза, щеки… Он пересчитал пальцы на руках. Сколько еще он проживет одним цельным куском плоти? Мари щелкнула зажигалкой и закурила. Он с благодарностью втянул носом табачный дым. Она поднялась с одеяла и подошла ближе.

— Не подходи, — попросил он. — Бред — умереть здесь вдвоем.

Она продолжала держать сигарету на вытянутой руке, не сходя с места. Он потянулся пальцами к мерцающему в темноте огоньку.

— О чем ты думаешь? — спросила Мари.

— Что лучше — умереть или остаться инвалидом. — Он глубоко затянулся.

— Перестань! Это бессмысленно.

— Почему? Смотря что оторвет, — возразил он. — Если повезет, то это будет левая рука. Мне кажется, важнее сохранить ноги и глаза. Я переживу, если все, что мне останется, — это ходить и смотреть по сторонам, я готов ничего не делать руками до конца жизни, но я хочу ходить, хочу видеть.

— Перестань!

— Что значит «перестань»! — взвился Александр. — Это реальная перспектива, я не могу провести последние часы, не думая о том, что случится со мной на рассвете.

— Все будет в порядке.

— Пожалуйста, не говори так, — Александр стиснул зубы, сдерживая охватившее его бешенство. — Не делай из меня Гарри!

Он не мог видеть лицо Мари, но знал, что ее глаза потемнели, а между бровями пролегла морщинка. Они снова замолчали, отчаянно пытаясь не сказать друг другу ничего лишнего.

— Давай поговорим о чем-нибудь отвлеченном, — не выдержала Мари. — Спать все равно нельзя.

— Не беспокойся, я не усну, — заверил ее Александр. — Я уже лет десять страдаю бессонницей. Спи спокойно.

— Чем еще ты страдаешь? — она пропустила его раздраженный тон мимо ушей.

— Депрессиями, неконтролируемыми вспышками гнева, зависимостью от некоторых медицинских препаратов… Мне продолжать?

— Пожалуйста, — в темноте он почувствовал, что она улыбается, — это очень интересно.

— Ну что ж, — он вздохнул. — Это похоже на исповедь, только я атеист.

— Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь? — с готовностью предложила она.

— Давай, но у меня условие, — он оживился. — Ты расскажешь мне то, что не рассказывала никому.

— Никому? — переспросила она.

— Никому, — подтвердил Александр.

За болтовней незаметно исчезла тяжесть на его сердце. Мари задумалась. Налетел порыв ветра, листья на акации зашевелились. Александр застегнул молнию на ветровке до самого верха.

— Хорошо, — согласилась Мари, — кое-что у меня есть.

— Это связано с сексом?

— Я тебя умоляю, — она засмеялась. — Какие там еще остались тайны лично для тебя? Эта история из детства.

Александр не любил, когда пересказывали сны и показывали альбомы с детскими фотографиями. И то и другое напоминало о смерти. Детство, такое легкое, радостное и неуловимое, являлось живым доказательством беспощадного приближения конца. Время не жалело никого — ни младенцев, ни детей, ни тех, в кого они превращались, жалких стариков.

Он всегда быстрым шагом проходил мимо детских площадок, не умилялся при виде выпускников с ленточками на груди. Все это уже не могло его обмануть. В детстве, когда он впервые узнал о смерти, о возможном конце света, у него стали случаться приступы удушающего страха. Он плакал ночами, пытаясь представить, как перестанет существовать.

Вскоре он придумал способ выбираться из черной ямы. Когда накатывал страх, он начинал считать, сколько дней оставалось до дня рождения. Настроение повышалось, ужас небытия уходил. Он ощущал прилив счастья и спокойно засыпал. Перед тринадцатым днем рождения это перестало работать. Больше ничто на свете не защищало его от смерти.

Мари вернула ему забытое ощущение безопасности. Волшебный способ — прятаться от неизбежного за мыслями о ней. Он улыбнулся, прислушиваясь к ее голосу, страх постепенно отступал.

— Мне было восемь лет, — начала свой рассказ Мари, и он мгновенно испытал укол ревности, завидуя тем людям, что находились тогда рядом с ней. — Я жила в Англии вместе с отцом. Моими соседями были два брата-близнеца, мои ровесники и постоянные напарники по играм. Они являлись наследниками старой аристократической фамилии. У них был свой герб и большая конюшня. Я же считалась девочкой из странной семьи: отец месяцами пропадал на археологических раскопках, меня воспитывала гувернантка, которую оплачивал Перро. Короче, их семья не очень одобряла нашу тесную дружбу. Надо признаться, что в разные периоды я была влюблена в каждого из них по очереди. Но ни один из братьев так и не осмелился выразить мне взаимность. А я так об этом мечтала!

— Тебе же было всего восемь! — возмутился Александр.

— Девочки рано задумываются о любви. Однажды я гостила в их огромном поместье. Обычно мы катались на пони или гоняли свиней на ферме, но в тот день шел дождь, и мы переместились играть в дом. Мальчишки увлеклись компьютерной приставкой, а я осталась в одиночестве в гостиной. Возле камина стояло любимое кресло-качалка их бабушки миссис Боуз. Кресло являлось запретной зоной. Нам не позволялось даже притрагиваться к нему, не говоря уже о том, чтобы покачаться на зеленых шелковых подушках, вышитых вручную самой бабушкой. В тот день в меня как бес вселился, мне хотелось быть королевой, хотелось сделать что-то, чтобы привлечь их внимание. Я запрыгнула в кресло и стала качаться. Братья прибежали на шум и после колебаний все же решились разделить мое веселье. Мы качались по отдельности и все втроем, кресло страшно скрипело, спинка с грохотом стукалась о мраморную стенку камина. Я была на седьмом небе от счастья, но мне хотелось большего. К моему разочарованию, нас не застукали. Через полчаса мальчишки потеряли интерес и вновь вернулись к играм, в которых мне не было места.

Мой мир рухнул. Я почувствовала себя такой одинокой. В отчаянии я стала придумывать новый способ, чтобы вернуть себе утерянную популярность. Надо заметить, что гувернантка всегда наряжала меня согласно собственным представлениям о добропорядочности. Брюки были запрещены, предпочтение отдавалось пышным юбкам и бархатным платьям. И вот я в своем расшитом кружевом платье запрыгнула обратно на кресло. Братья на секунду отвлеклись от монитора, я воспользовалась моментом и… — Мари выдержала паузу и выразительно вздохнула, — пописала на кресло прямо на глазах у изумленной публики. Мое платье, шелковые подушки — все промокло насквозь. Братья были шокированы, первые десять секунд они просто смотрели на меня, открыв рты.

Александр рассмеялся. Он настолько ярко представил маленькую Мари, что ему почудилось, что он был там.

— Больше в их дом меня никогда не приглашали, а наша дружба с братьями постепенно иссякла, не выдержав испытания разлукой, — грустно закончила Мари. — Я помню, как красная от стыда гувернантка, крепко стиснув мою руку, тащила меня через зеленый, идеально ухоженный газон к нашему дому. Накрапывал мерзкий английский дождь, а я горько плакала, глотая соленые слезы.

— Ты никому это не рассказывала? — недоверчиво переспросил он.

— Никому, даже отцу. Мне до сих пор стыдно.

— Знаешь, — сказал он после некоторого раздумья, — я тоже сделал кое-что в детстве, за что мне до сих пор стыдно. Мне было одиннадцать лет, и у меня был друг, с которым мы много времени проводили вместе. Его мать, привлекательная молодая женщина со свитой завидных ухажеров, страдала неврастенией. Ее настроение могло резко измениться из-за ерунды. Ее мучили неоправданные страхи и мании. Она то ласкала своего сына как младенца, обцеловывала его с ног до головы, боялась выпускать на улицу, то избивала любым, что попадалось под руку. Набрасывалась на него с кулаками, орала, а потом почти сразу же рыдала и просила прощения.

Тем летом мы целыми днями сидели в его комнате. Мы оба с ума сходили от парусных кораблей. Ему подарили копию парусника «Баунти». Корабль был знаменит драматическим мятежом Флетчера Кристиена и его сторонников против высокомерного Блайа. После плавания на остров Таити мятежники бросили Блайа и восемнадцать его верных людей в шлюпке посреди океана. Они пережили сорок один день на открытой воде, пока не достигли Тимора. Это была шикарная, уникальная модель в «адмиралтейском» стиле. Правый борт не был закрыт, и можно было видеть все внутреннее устройство корабля. Мы изготовили все палубы, переборки, лестницы, двери. Левый борт «Баунти» был обшит двумя настоящими породами дерева — липой и орехом. Это была кропотливая работа, требующая невероятной концентрации внимания и терпения. У нас были четыре огромных листа с подробными чертежами и больше тридцати страниц с цветными фотографиями. Потребовалось два месяца, чтобы почти полностью собрать корабль. Мы установили киль, шпангоуты, мачты, реи, паруса и даже флаги. Оставалось только украсить нос и корму. Мы создали шедевр.

В тот день его матери взбрело в голову, что мы украли у нее деньги. Она ворвалась в комнату и начала кричать, обвиняй нас в краже. Она пыталась уличить нас в пристрастии к алкоголю и распутном поведении. Ее трясло от бешенства, лицо покрывали красные пятна. Мой друг, предчувствуя недоброе, вскочил со стула и закрыл собой корабль. В руках у его матери была сумка. Она принялась хлестать сына по голове, выбила ему зуб железной пряжкой, рассекла бровь. Он мужественно сносил удары, не двигаясь с места. Она все больше заводилась и в конце концов схватила с полки тяжелый словарь и швырнула его в сына. К счастью, она промахнулась, но наш корабль разлетелся вдребезги. Видимо, это ее отрезвило. Она мгновенно успокоилась и кинулась к моему другу с объятиями и слезами. Он давно привык к ее выходкам, я же не мог пережить крушение «Баунти». Я хотел убить ее. Мой друг с удовольствием уплетал «Птичье молоко», принесенное нам в комнату в качестве извинений, а у меня внутри все клокотало от злости. Я ненавидел ее. Больше всего меня бесило то, что после своих приступов она принимала такой жалкий и растерянный вид, как будто две минуты назад это была не она. Не она! Понимаешь? — Александр замолчал. Мари тоже подавленно молчала. — Я не считаю ее сумасшедшей. Она была обычной истеричкой, которая привыкла к безнаказанности. Короче, я предложил своему другу план мести. Он был хороший парень, но умом не блистал. В нашей паре генератором плохих идей был я. Они жили на шестом этаже, под окнами его комнаты был разбит маленький дворовый сад — нарциссы, анютины глазки, незабудки. Мой друг незаметно выскользнул из квартиры на улицу. Он лег на газон между клумбами и уткнулся лицом в землю. Я дождался, пока он уляжется, давая инструкции сверху из открытого окна, а потом истошно завопил: «Он прыгнул! Он прыгнул!» Через секунду в комнату вбежала его мать и, оттолкнув меня, бросилась к окну. Внизу лежало распростертое тело ее единственного сына. Она заорала не своим голосом и рухнула без чувств. Я испытал огромное удовольствие! — Александр усмехнулся в темноте. — А вот мой друг ее пожалел. После этого мы перестали общаться.

— Может быть, я поступила бы так же, — задумчиво сказала Мари, — но это жестоко.

— А главное, бесполезно, — согласился Александр. — Как вы познакомились с Гарри? — он резко сменил тему.

Мари вздохнула, луч фонаря скользнул по траве и замер у его ног.

— Перро заядлый охотник, а Гарри организовывал сафари на носорога.

— Ты тоже ходила на охоту?

В темноте восприятие слов обострилось. Они камнями падали на глубину, оставляя бесчисленные круги на поверхности.

— Перро случайно узнал, что Гарри заряжал свое ружье холостыми патронами, чтобы не убивать животных. Его это подкупило. Они подружились. В душе Перро всегда оставался романтиком, я даже не удивилась, когда узнала, что он берег для тебя дедушкины часы.

— Если бы он хотел, то давно нашел бы меня! — возразил Александр.

— Он верил, что рано или поздно ваши пути пересекутся.

— Удобная позиция. В его возрасте все начинают во что-нибудь верить.

— Он угощал тебя своими любимыми конфетами из Пизы? — спохватилась Мари, как будто речь шла о чем-то очень важном.

— Да. — Александр расцепил затекшие руки, выгнул спину и потянулся. — Больше всего мне понравилась сиреневая обертка. Так, значит, Гарри притворялся охотником? — насмешливо уточнил он.

— Гарри все время делает вид, что он тот, кем не является. В этом состоит главная трагедия его жизни, — в ее голосе послышались горечь и разочарование. — Ему кажется, что, если он покажет свое истинное лицо, никто не будет его любить.

— А это не так?

— А ты как думаешь?

— При чем здесь я? Ты хочешь сказать, мы похожи? Что ты молчишь? — Александр повернулся, слепо вглядываясь в темноту.

— Я ничего не хочу сказать.

— Пожалуйста, закончи мысль, — сдержанно попросил он.

— Да, в чем-то вы похожи, — неохотно подтвердила Мари. — Вы оба подвержены порокам, оба всю жизнь что-то ищете. Но Гарри в отличие от тебя ничего не умеет доводить до конца. Он кажется бесстрашным из-за своего наплевательского отношения к смерти, но в ответственный момент всегда отступает. Он не способен превозмочь обстоятельства и выйти победителем. Он предпочитает роль жертвы. Когда он под наркотиками или в любовной эйфории, он может все, но в реальной жизни он бессилен.

Александр посмотрел на небо. Он не представлял, сколько времени прошло, и не хотел знать, сколько еще осталось. Возможно, это последние часы его жизни, а он спорит с ней о Гарри. Рядом чернеет наполовину выкопанная могила. Он даже смог почувствовать себя счастливым.

Прошлое окончательно растворилось в череде быстро сменяющих друг друга событий. Эта ночь уже не казалась случайностью, а превратилась в важную неотъемлемую часть бесконечного пути. В глубине души он всегда знал, что никакого клада нет, есть только его огромное желание дойти до конца.

Он увидел, как в темноте появляются знакомые слова. Буквы вспыхнули и мигом сгорели, как солома, оставив за собой ярко-красный след.

Что есть здесь — есть везде, чего здесь нет — нет нигде.

Он хотел позвать Мари, но опасался, что видение исчезнет.

Следом возник небольшой светящийся круг. Он начал увеличиваться и приближаться, становясь необъятным и всеобъемлющим. Свет проникал повсюду. Александр ощутил невероятную силу, растущую внутри него.

Сознание заполнилось светом, мысли уступили место абсолютному знанию. Он испытал восторг, заглянув в самое сердце золотого круга. Они слились в единое целое. Он стал свободным.

Ее голос настиг его в глубине почти исчезнувшего сознания. Она звала его. Он прислушался, но не смог разобрать слов. Круг начал быстро уменьшаться и в конце концов пропал. Свет бесследно рассеялся. Все потонуло в густом тумане.

Он успел вдохнуть ее запах, прежде чем неуверенно открыл глаза.

Мари склонилась над ним, тревожно всматриваясь в лицо.

— Ты звала меня? — Он растерянно огляделся, не понимая, что произошло.

— Я хотела, но боялась напугать тебя. — Она с облегчением улыбнулась.

— Но я услышал тебя.

Док вернулся с двумя лопатами и молчаливым монахом. За все время работы монах не проронил ни слова, отказываясь даже от воды. Они синхронно вонзали лезвия в землю, набрасывая аккуратные оранжевые кучи вокруг ямы. Время подходило к полудню.

Александр не успевал вытирать со лба пот. Он ощущал физическую слабость и тошноту, наблюдая, как углубляется его могила. В перерыве Док устало опустился в тени акации. Монах присел поодаль на потрескавшуюся землю прямо под палящим солнцем.

Последний час Александр предпочел стоять. Ноги быстро немели. Мысли в голове путались. Ему казалось, что он спит наяву. Он ежеминутно вздрагивал, боясь расслабиться.

Под давлением остальных Мари взяла вещи и перебралась дальше от ямы. Ее заслонила солнечная стена света.

— Сколько еще? — Александр взглянул на Дока через плечо.

Тот задумчиво смотрел вдаль, не реагируя на внешние раздражители. Монах сидел с отрешенным видом и беззвучно шевелил губами.

— Что он делает?

— Молится, — ответил Док.

— Зачем? Пусть лучше копает. Я больше не могу ждать! — Александр стиснул зубы, стараясь удержать подступившие слезы.

— Он свое дело сделал.

— То есть?

— Яма готова.

Док вылил остатки воды себе на голову и отбросил пустую бутылку в сторону. Александр услышал, как пластик глухо ударился о землю.

— А когда прыгать?

— Сейчас.

Александр ощутил сильный толчок и пронзающую боль в плече. Поднимая клубы пыли, они рухнули в яму. Со стен убежища посыпался песок. Док закашлялся. Александр с трудом разлепил глаза. Он не чувствовал тела. Ноги дрожали и подкашивались.

— Я живой!

— Мы живые! — поправил Док. — Скорее!

Он оперся руками о край ямы, подтянулся и выбрался наружу. Александр ухватился за его крепкую сухую ладонь. Солнце ударило ему в лицо. Он вернулся из ниоткуда. Все было как во сне, он не до конца верил в происходящее.

— За мной! — скомандовал Док.

Они побежали туда, где пестрело рядом с Мари оранжевое платье монаха. По мере их приближения она медленно оседала вниз. Добежав до нее, он упал на землю и уткнулся лицом в ее колени.

— Надо идти, — поторопил Док. К нему быстро вернулось самообладание.

— Мина не взорвалась, — Александр поднял грязное лицо. — Не взорвалась! — громче повторил он.

— Такое часто бывает, — спокойно сказал Док, надевая рюкзак. — Ей больше тридцати лет.

— Спасибо, что успокоили заранее, — поблагодарил Александр, вставая.

— Я не хотел внушать ложные надежды.

— Знаете, в такой ситуации они бы мне не помешали.

Они снова перешли на «вы». Монах положил на плечо лопату и заспешил прочь, не обращая внимания на их перепалку.

Александр обернулся, бросив прощальный взгляд на смертельную катушку. С такого расстояния не было видно ничего, кроме отблеска света на металле. День клонился к закату. Листья деревьев мирно шелестели на теплом южном ветру. Мари прикоснулась к его руке: пора двигаться дальше.

Оранжевое платье монаха уже скрылось из виду. Они начали подъем по узкой тропинке, убегающей вверх по зеленому склону. Док выключил металлоискатель, писк прекратился. Позади раздался оглушительный взрыв.