Сезон мошкары

43

Кевин Тейт, может быть, больше других знал, как периоды эмоционального подъема могут сменяться полнейшим упадком: наркомания, даже и не постоянная, дает в этом смысле богатый опыт. Во-первых, неизбежным уделом наркомана, будь то пристрастие к героину, алкоголю, шоколаду или же сексу, становится постоянное чувство вины. Затем — неизбывный страх быть пойманным на употреблении, покупке, продаже, краже, лжи, предательстве. Страх ареста, не оставляющий ни на секунду, единственное лекарство от которого — шприц с очередной дозой. А если и получаешь эту дозу, то тоже испытываешь страх: страх перед соперниками, которых можно очень рассердить, вторгшись на их территорию. Однажды вечером в Торонто Кевин чуть штаны не намочил от страха, когда некий Адский Ангел пригрозил его убить. Но испытанная им тогда тревога была ничем в сравнении с черным ужасом, который поселился в нем сейчас.

Очнулся он скрюченным на жестком деревянном полу. Света в помещении почти не было, но он сразу же понял, в какой из хижин находится, — понял по запаху, от которого с первой минуты пробуждения подступала рвота. Голова пульсировала болью, и он понимал, что череп его расколот, потому что лицо было липким от крови.

Его руки были связаны за спиной, ноги тоже спутаны. Он попытался подняться на колени, но упал ничком в приступе нестерпимой боли. Наверно, болела рана в боку, оставленная вилами. По голове его тоже, видно, вилами зацепило. Он опять свернулся калачиком на полу и стал ждать, когда утихнет боль.

Немного спустя боль стала меньше, но вот что никак не уменьшалось, так это невообразимая вонь, которой несло от этого места. Словно в глотку ему засунули грязный мокрый палец и ковыряют им, стоит лишь пошевельнуться, словно самый воздух здесь пропитан рвотой.

Когда в конце концов он все-таки сумел встать на ноги, хижина качнулась и поплыла, так что он полетел на пол и больно ушибся. Рана в боку зверски болела. Лишь после многих попыток он сумел встать относительно прямо и сохранить это положение, оперевшись на стол.

Слабый свет в комнате сочился только сквозь щели между досок пола и стен.

Большой железный котел вместимостью галлонов в двадцать или тридцать стоял на столе. Вокруг него вились жирные мухи. Верх котла ощетинился палками длиной в ярд, торчавшими из него под разным углом. Одного шага по направлению к котлу хватило, чтобы удостовериться — ужасающая вонь шла из него. Заставить себя заглянуть туда Кевин не мог.

Он гадал, сколько пролежал в беспамятстве. Голода он не чувствовал, но это не показатель: такая вонь отобьет любой аппетит. А кроме того, отсутствие аппетита — один из первых признаков героиновой ломки. Это, а еще мурашки по телу. Он чувствовал и их, чувствовал покалывание в руках и по всей грудной клетке. Скоро начнется настоящая ломка.

Он повернулся к столу — длинному, заваленному всяким мусором, надеясь отыскать там что-нибудь, что поможет ему освободить руки. Стол покрывали грязные газеты, испачканные чем-то коричневым, что он, судя по запаху, определил как кровь. Хорошо бы хоть не человеческая. Он отвернулся от стола и, наклонившись, крепко сжал челюсти, борясь с накатывавшими вновь и вновь волнами тошноты. Затем он связанными руками смахнул со стола газеты. Пожалуйста, Господи, пусть там окажутся нож, или ножницы, или пилка для ногтей — что-нибудь, что поможет мне убраться отсюда к черту! Но когда он вновь повернулся к столу, ничего подходящего там не было.