Шакалы пустыни

Глава седьмая. Многообразие макияжа и прочее чисто женское

В старые добрые времена люди были понятны и милы: нажал на кнопочку «жадность» — сапиенс запрыгал, уши растопырил, сопит, жаждет. Нажал на «секс» — клиент весь растопырился, фырчит, урчит, жаждет. Все было под контролем. Теперь, чтобы привлечь внимание, нужно для начала у клиента вырвать смартфон, отключить интернет и завалить ближайшую вышку мобильной связи. Но тут велика вероятность впадения индивида в неуправляемую истерику. Нужно признать, все эти новомодные виртуальные технологии — опаснейшая и притом заразная болезнь. Заметили, я ведь тоже про кнопки говорю? Так и запишите — Осторожно! Полная дрянь!

(Проф. Островитянская. Цикл лекций «Действия коки-тэно в токсичной среде»)

Центр пластической хирургии и коррекции лицов-бюста-носа — жира! Лучшие материала, европейский хирурга! Адрес: 4-й Путевой проезд, ком.33 (под магазина «Все для сад-огород»)

(Из рекламного объявления)

все тот же шестой день месяца термидора, утро.

Вейль поглядывал на виднеющиеся за домами возвышенность. Гора Мукаттам и Цитадель — ориентиры отменные, да и вообще от манеры делать вид, что беспомощно блуждает, начальник отказался. Все свои, чего спектакли разыгрывать? Вот бабахнет в затылок сэкономленным патроном и нету свидетельницы. Впрочем, Катрин чувствовала, что теневая движущая сила экспедиции еще нуждается в услугах архе-зэка.

— Здесь, — шеф без особой уверенности разглядывал высокий забор.

— А может здесь? — Катрин указала на соседнюю каменную ограду. — Здесь пониже, лезть проще, а флора во дворе идентична.

— Не совсем. Этот сад ухоженней и обширнее. Азхар-паша[1] мог себе позволить.

— Нам нужен Азхар-паша? — удивилась девушка внезапно появившейся конкретной персоналии, на первый взгляд не связанной с кладбищами, казнями и иными могильно-археологическими делами.

— Азхар-паша ушел с Мурад-беем. А дом его не ушел, но остался без охраны. Возможно, найдется местечко спокойно перевести дух. В крайнем случае, зарубите парочку любопытствующих сторожей и мы передохнем, — шеф прислонился к стене и сложил «замком» руки. — Лезьте, Вдова. Кстати, откуда вообще этот внезапный прилив любознательности? Так тактично молчали, я приятно удивился.

— Я бы и дальше помалкивала, да заборы жутко надоели. Прямо рекордная ночь по заборно-барьерному спорту, — Катрин оперлась о подставленную «ступеньку», подтянулась, и, оказавшись на заборе, оглядела сад. Чистенько, красивенько, зелененько. Собак и снайперов с мушкетами не видно.

Вейль был увесист, но взобрался практически сам. Какой обманчивый мужчина. Под камуфляжными килограммами рыхлости припрятан натуральный гимнаст. Вот зачем ему это?

— Это розы? — осведомился шеф-обманщик.

— Собираетесь мне букет нарезать?

— А вам надо? Нет, я к тому, что если прыгать, то исколемся.

Логично. Спрыгнули дальше — на дорожку между клумбами.

— Этот Азхар-паша, он из приближенных султанских олигархов? — поинтересовалась Катрин, разглядывая роскошные плиты из полированного мрамора.

— Что-то вроде. Влиятельный человек, поэтому ал-Джабарти[2] счел уместным уделить внимание его жизнеописанию. Но сюда Азхар-паша больше не вернется. Убьют его через месяц, — пояснил Вейль. — Вам еще что-то рассказать или мы пойдем? Вы позавтракать не хотите?

Прямо насквозь девушку видит. Скотина двуличная.

Сад оказался обширен. Беглецы осторожно продвигались к дому, шеф держал наготове револьвер, Катрин обнаружила, что выхватывать ятаган из-под разорванного подола стало гораздо удобнее.

Дом оказался не домом, а вполне себе дворцом. «Дизайн, который смутил их разум и ошеломил их взор; там были щебечущие птицы, и покои стояли один напротив другого, и пол был выложен разноцветным мрамором, а потолки украшены мадинской лазурью, а гипсокартонные арки покрыты чистой пылью красного золота, замешенной на густой амбре».

Странная ночь (и особенно, утро) давали себя знать — хотелось слегка отстраниться от реальности, взглянуть на произошедшее отвлеченно, как на нечто сугубо сказочное и ненастоящее. По-шахразадски. Ведь читалась когда-то бесконечная чреда фантастических историй, с точки зрения здравого смысла столь же малообъяснимых, как и беготня по предрассветным буйным кладбищам.

— Недурно, — отметила вслух Катрин. — Скромно и со вкусом: две сотни рабов-садовников, сотня наложниц, два дрессированных поливальных слона, ландшафтный визирь царских кровей, павлины-стенографисты и тридцать пять тысяч курьеров.

Про курьеров Вейль в силу ограниченности европейского воспитания не понял, пожал плечами.

— Я к тому, что стиль арабесок и машрабий[3] при свете дня воистину восхищает — пояснила Катрин. — Но вокруг роз мы напрасно плутали. Ворота открыты.

— Азхар-паша спешил с отбытием? — предположил шеф, разглядывая приоткрытую створку массивных ворот и беспорядок.

— Опаздывал, подушки с досады грыз, человека вон забыл.

На великолепной мозаичной площадке перед входом во дворец, ветерок забавлялся, гоняя пух и перья, те липли к разрубленной голове распростертого человека.

— Послушайте, Вейль, вы меня нарочно по исключительно мертвецким местам таскаете? — спросила Катрин. — То корыто омывальное, то саваны, то подушки окровавленные.

Шеф посмотрел с упреком:

— Это была перина. Ближе к делу или как?

Через главный вход с широкими ступенями решили не ходить — он настораживал своим пафосом. Двинулись за угол здания. Здесь двери оказались нараспашку, домашняя утварь валялась грудами.

— Или гаражная распродажа или ограбление, — определила Катрин.

— Пришли и ушли. Если желаете подобрать парочку сувениров, не стесняйтесь, — шеф, воспитано прикрыв ладонью пасть, зевнул. — Лично я иду в библиотеку. Поговаривали, у Азхар-паши имелась недурная коллекция атласов, взгляну. Если с нехорошими людьми столкнетесь, сами справитесь? Если нет, прибегайте, я вам револьвер дам. Стрелять вы вроде бы умеете.

Дивно. Он еще и стебается. Ну и пусть валит к своим атласам или что ему там на самом деле понадобилось. Хотя тут проблема.

— А позавтракать?

— Воздержусь. Мне явно пора похудеть, заборы настойчиво советуют. А кухня вон там, — Вейль указал направление, а сам неслышно двинулся к лестнице, перила которой были столь нарядны и витиевато украшены, что взяться за такие, все равно что Венеру Милосскую лапнуть.

Дворец оказался противоречив: идеальный порядок и роскошь (избыточную, на взгляд бывшей скромной замковладелицы) уродовали полосы недавно прокатившегося хаоса. Ночью здесь побывали собиратели ценностей, но действовали торопливо и непрофессионально. Сорванные занавеси, опрокинутые шкафчики, россыпь бусин на плиточном полу… В зале с голубым потолком валялась груда вдребезги разбитых ваз. Зачем-то сбили позолоченную решетку в арке двери. Дикость и полное неумение толково экспроприировать.

«Да, тут косметическим ремонтом не обойдешься» — подумала Катрин. Посмотрела на зверски смятую медную лампу тончайшей чеканки — «а Гассану Абдуррахману ибн Хоттабу и вовсе худо — теперь на свободу вообще не протиснется».

Кухонное сердце дома найти оказалось непросто — но направление скорректировали съестные запахи и шум. Пахло почему-то горелым кофе, а звуки были не то чтобы воинственными, но нервными. Смысла слов чужестранная гостья, естественно, не понимала, но интонации…

Катрин постояла в прохладном проходе, послушала, посчитала голоса. Вмешиваться неразумно, да и невежливо, — тут своя жизнь, свои расклады. С другой стороны… «Спешите творить добро», как сказал известный специалист по бивачному оборудованию[4].

Внутри имелись мужчины и женщины: первые приказывают, вторые отвечают и всхлипывают. Числом и тех, и других умеренно. Обстановка откровенно нервозная. И кроме кофе, на кухне есть еще что-то съедобное. Нужно все же зайти, а то как-то неудобно: постояла, поподслушивала, удрала. Мы воспитанные археологи или непоймикто?

Катрин вошла, двигаясь левым плечом вперед и скромно прикрывая инструмент.

Несколько предсказуемо: один оборванец что-то жрет прямо из трехведерного котла, другой упаковывает мешок, третий щупает беззащитную прислугу. В любой смутный век вот так мимоходом загляни — не ошибешься, стандартный расклад. Правда, здесь бородач местных красавиц тискает не в чисто сексуальных целях, а, скорее, определяя товарную ценность. Что, конечно, совершенно меняет дело.

Незваные гости дернулись от внезапного вторжения, хапнули оружие — у одного даже сабля имелась! — но разглядев еще одну представительницу слабого пола, расслабились. Внешне Катрин от кухонных пленниц отличалась разве что ростом и крепко обтрепанным одеянием. В остальном то же: закрытое лицо, черный классический наряд. Обжора погрузил башку обратно в котел, оценщик, что-то сказав вновь пребывшей и строго указав на место в углу, вернулся к исследованию живого товара, и только мешочник с недоумением уставился на руку девушки. Ну да, трикотажные черные перчатки тут редкость. Катрин сложила незаурядные пальцы в фигуру с ботаническим названием «фига», продемонстрировала интересующемуся и завершила оценку сложившейся обстановки. Кроме всхлипывающих и закрывающих лица теток, в кухне был и домочадец-мужчина — лежал среди рассыпанных зерен кофе и блестящих, хорошо начищенных блюд, смотрел в белый потолок мертвыми глазами. Печально торчала белая борода. Эх, шагнули за черту грабители, пенсионерам головы пробивать, это вам не брюхо из котлов удравших беев насыщать, здесь голодным детством и иными бедствиями проклятого османского империализма никак не оправдаешься. Непростительно.

Мешочник рассмотрел «фигу», обижено сдвинул брови и начал открывать пасть… Оценщик учуял, что что-то пошло не так, обернулся, потянулся прихватить дерзкую бабу за плечо…

Ятаган — оружие ближнего боя, в полевых крупномасштабных баталиях он не так хорош, а вот в стесненных условия душных султанских покоев, халифских залах и бейских кухнях — в самый раз.

…Отсеченная кисть руки брякнулась на пол, угодила на блюдо и издала чистое музыкальное «та-там!». Звучало торжественно. Но недолго, поскольку ставший одноруким оценщик взвыл, не веря своим глазам и жгучим ощущениям.

Разумный и достойный человек, увидев перед собой забрызганную запекшейся кровью женщину в несвежем платье, да еще с холодным оружием в руках, должен отойти подальше и вызвать специально обученных специалистов. Прыгать на такую особу с ножами, сомнительными дубинками, даже очень запаниковав, нет никакого смысла…

Получилось быстро и почти чисто. Наступила тишина, гостья нагнулась, вытерла клинок о рукав свежего трупа:

— Пардон, но здесь и так напачкано.

Тишина оказалась краткой, поскольку началась… нет, не истерика, но некий бурный бабий отходняк. Обитательницы дома дружно зарыдали, запричитали, как по команде бросились пинать тела бесславно павших грабителей, швырять в них сковороды, связки перца, скалки и прочий кухонный инвентарь. Катрин оказалась несколько шокирована — с этакой буйной стороны она угнетенных женщин Востока еще не знала. Тут одна из женщин уважительно, но крепко подхватила гостью под руку, увлекла в сторону, бурно заговорила, указывая, то на дверь, то на окно, в негодовании притоптывая ножкой, демонстрируя изящную туфельку с эффектно загнутым расшитым носом.

— Моя не понимать, — призналась Катрин. — Мы люди не местные.

Дама глянула пристально, оценила виднеющуюся под полуоторванным рукавом гостьи оливковую футболку и зверски потекший макияж глаз:

— Фрэнчи?

Отпираться было бессмысленно, как и уточнять сложное национально-европейское происхождение. Катрин утвердительно кивнула.

Знакомство прервал воодушевленный визг освобожденных кухонных пленниц — одна из них держала отрубленную бандитскую кисть — мизинец, украшенный тонким серебряным колечком, еще подергивался. Девицы указывали на эти остаточные судороги, всхлипывая и веселясь одновременно.

Нет, Каир все же очень странный город.

Догадливая тетка гаркнула на остальных — те мигом унялись, засуетились. Правильно, личный состав должен превозмочь последствие стресса незамедлительным наведением порядка.

Катрин помогла слабосильным служанкам вынести грузные тела: бандитов свалили у конюшни, старика с причитаниями потащили куда-то, надо думать обмывать-отпевать. Старшая тетка знаками предложила Катрин и самой умыться — гостья в этом явно нуждалась. Чистота это, конечно, благо, но тут бы и покушать…

Оказалось старшая все понимает — жестикулировала она очень доходчиво. Катрин всегда нравились опытные, тактичные и деловые дамы. И, кстати, с очень выразительными, виртуозно накрашенными-насурьмленными, ореховыми глазами. Просто каджарская живопись[5], а не очи. Да, таким искусством макияжа владеть, это вам не по городским кладбищам скакать.

Воды было вдоволь (причем и теплой!), умывшуюся гостью немедленно усадили за достархан (или как он тут называется?) уже накрытый к трапезе. Яств оказалось порядком: десятка два, тут все и попробовать не успеешь, потому Катрин сразу взяла убедительную лепешку, фаршированную чем-то мясным, пряным, неузнаваемым, но изумительно тающим на языке. К этому делу хорошо пошла зелень и редиска — сладкая, хрустящая, тщательно откалиброванная, словно ее не выращивали, а на агростанке клонировали. «Главная по дворцу» куда-то исчезла, подавали младшие по званию — без никабов улыбчивые и симпатичные на мордахи, только слишком уж круглолицые и одинаковые. Видимо, сбежавший хозяин подбирал прислугу на свой вкус. Объяснялись знаками, что не особо отягощало — и так все понятно, да и занят рот у гостьи.

Вернулась старшая — она подталкивала невысокого роста девицу — несмотря на тщательную укутанность, угадывалась, что незнакомка юна, на редкость стройна и в движениях удивительно пластична. Танцевать, что ли будет? Хорошие здесь завтраки подают, прямо хоть на длительный постой напрашивайся.

Танцевать девчонка не стала, от очередного толчка опустилась на колени и сказала:

— Госпожа Хаят спрашивать уважаемый гостья — все ли вкус иметь? Подать что еще желать?

О, толмачка! Французский далеко не идеальный, но приемлемый.

— Передай прекрасной госпоже Хаят, что ваше гостеприимство приводит меня в небывалое восхищение и лишает дара речи. Клянусь Аллахом, столь замечательной утренней трапезы мне не доводилось вкушать две сотни лет, а в присутствии прекрасной госпожи он впятеро вкуснее того, что я храню в памяти.

Катрин напряженно пыталась вспомнить еще что-нибудь витиеватое и приличествующее случаю, но сказки «1001-й ночи» она читала давненько, с ходу ничего уместного в голову не лезло, а красиво приврать с пустого места было сложно.

Девчонка перевела хозяйке, та улыбалась и одобрительно кивала. В чисто дамском обществе никаб госпожа Хаят тоже сняла. М-да, вот она, забытая сказка, тут не только очи, тут все остальное идеально и безупречно. Уже за порядком за тридцать, но возраст ничуть не портит, такое с мгновенно расцветающими и быстро увядающими восточными женщинами бывает редко, но если уж случается… Секс-бомба полыхающего гранатового сока, а не госпожа Хаят.

Общались через девчонку, та переводила, старательно подбирая слова, взгляда не поднимала. Безоговорочно осудили всплеск городского бандитизма, беспорядки и пожары. Катрин намекнула, что французские представители мирно ехали с тайным поручением по переговорам, но налетел какой-то сброд, в беготне и пальбе бедная девушка отбилась-заблудилась, и вот, извольте видеть… Теперь придется ждать когда французские солдаты в город войдут. Хозяйка одобрила столь осмотрительное решение. Собственно, госпожа Хаят не была хозяйкой дворца, и даже не числилась одной из официальных жен своевременно удалившегося Азхар-паши. Переводчица пыталась объяснить статус госпожи, но тут вышла осечка — запаса французских слов явно не хватало. Впрочем, и так было понятно: действующий гарем высокочтимый хозяин дворца прихватил с собой вместе с ценностями первого порядка, а наложницы и прочие малоценные женщины остались со сторожами охранять дворец. Сторожа, правда, рассосались еще во время первого, ночного, налета на дом. Увы, вроде бы шла война республиканской Франции с кровавым турецко-мамелюкским режимом, а пенки обогащений снимали какие-то аполитичные бандюганы. Политику и погоду обсуждать не стали, ибо прибежала служанка и доложила, что ванна подана, в смысле, налита. Катрин искренне поблагодарила — ванна, да еще во дворце — такими возможностями не разбрасываются, тем более экспедиционный душ работал дурно, с насосом там что-то стряслось.

В банные покои повела уполномоченная по водным делам служанка, ну и переводчица.

— Откуда знаете французский язык? — учтиво поинтересовалась Катрин, разглядывая череду бассейнов, бассейнчиков и фонтанов (охренеть! деньги хозяину определенно некуда было девать).

— Меня учить, — кратко объяснила переводчица. Сообщать в каких университетах познавала иностранные языки она явно не собиралась, но и так несложно догадаться. Скорее всего, переходила красотка-невольница по рукам хозяев с младых лет, набиралась разносторонних знаний.

— А имя ваше? — сугубо из вежливости осведомилась гостья.

— Меня нет. Имя, — пробормотала девчонка.

Гм, иностранный язык есть, идеальная фигурка угадывается, а имени нет. Может не невольница, а жена разжалованная? Вообще-то абайя на ней самая дешевая, кухонные девицы и те получше одеты. Никаб так и не сняла, в больших строгостях девчонку держат.

За последнее время Катрин вникла в неочевидные, но важные нюансы местных женских одеяний. На людях простонародье шляется ободранное, ничего особо не прячет, нищие жены феллахов так вообще щеголяют татуировками на лицах[6], обвешены грошовыми, но изобильными украшениями, чтоб всенепременно с двумя серьгами в каждом ухе. Дешевый шик и полная открытость лиц. Женщины зажиточных горожан, мелких беев и прочих строгих мужчин, те с ног до головы зачехлены в черное, замотаны-запрятаны как сладкий миндаль от мышей, на люди появляются исключительно в сопровождении родичей и евнухов. Только по глазам и благовониям красоту и угадаешь. Зато точный уровень благосостояния можно вычислить по качеству ткани платья-абайи — не все черное одинаково ценно, прилично и роскошно.

Ванна оказалась размера невеликого, зато вода горячая и благоухает… это вам не химические шампуни и пены для ванн — тут все натуральное, проверенное веками.

— Ничего если я сама помоюсь? — поинтересовалась Катрин. — У нас во Франции вот такие древние патриархально-матриархальные спорные традиции.

— Обычай фрэнчей известен нам, — заверила переводчица. — Я ждать.

Толмачка действительно опустилась на колени за занавесью, относительно непрозрачной. Впрочем, Катрин на всякие мелочи и условности внимания обращать не собиралась. Спецодежду долой, парик наскоро вытряхнем — под ним порой жарко, но за ночь парик неоднократно защитил от ссадин и синяков, будем считать его подшлемником двойного назначения. Девушка содрала с себя белье — импортная ткань местами уже походила на марлю. Ух… цивильная вода это почти счастье.

Ванна невелика, но рядом сиял голубой водой бассейн под шатровым навесом-балдахином, дальше шелестел символически отсеченный шторами малахитовый сад, доносилось журчание фонтанов, утреннее солнце пробивало листву чудесным узором. Для местных уроженцев еще зябко, для европейца почти жарко. А тем, кто купался в горных реках, так истинный курорт. Сгинуло бы все человечество на часок, эх…

Человечество никуда деваться не собиралось, хотя крысы и тараканы, наивно верящие пророчествам научных журналов, терпеливо ждут счастливого момента уже не первое столетие. Катрин успела вымыть голову, когда появилась посетительница. Госпожа Хаят со стопкой новой одежды. Действительно, истинный грех отпускать гостью оборванной. Всего за трех «жмуриков» и сколько благодеяний!

Госпожа-хозяйка встала за занавесью, отвела складку тонкого шелка. Встретились взглядами: отмытые и еще ярче сияющие изумрудные глаза и накрашенные, золотисто-коричневые очи, потемневшие от чувства рискованной ситуации. И те глаза, и другие опытные, понимающие. Да что скрывать, бесстыжие. Госпожа Хаят положила приготовленную одежду и ногой ткнула переводчицу в спину. Верно, тут переводить нечего, убирайся малышка.

Катрин поднялась из ванны, на изразцы потекла остывающая вода. Хозяйка накинула на гостью мягкую простыню, укутала, коснулась коротких золотых волос. Катрин чуть пожала плечами в стиле практически забытого в данную минуту шефа — да, фрэнч-стиль унисекс, ничего не поделаешь. Похоже, каирскую красавицу сверхкороткие стрижки не смущали — в улыбке чувственно приоткрылись полные губы в альмандиновой[7] помаде. Какая она яркая, вся тщательно сделанная: от вьющихся длинных локонов до выхоленных багряных ногтей. Катрин уже хотелось. Сильно. Пусть удовольствие будет кратким, но оно будет. Один миг обоюдного не обязывающего кейфа…

Диван рядом или просто груда подушек — гостья не поняла. Языки одновременно погрузились в воспылавшие желанием рты, стесняться незачем, некому, поцелуй жаден и нескромен. Медленно, словно соскальзывая в медовую пропасть, завалились на неровное мягкое ложе. Округлая упругая попка оказалась в ладонях, позволила себя ощутить… В четыре руки освободиться от одежд: черная, потом цветная, тонкий шелк шальвар сам собой струится сквозь пальцы.

Ах, госпожа Хаят, наверняка в гареме ты редко скучала…

Опять ванна, теперь наскоро. Мимолетная подруга исчезла, осталась подаренная одежда и чувство мига сладчайшего удовольствия. Катрин знала — останется жива, непременно расскажет. Фло оценит — она ревнива всерьез, по-взрослому, а не насчет легких мелочей-развлечений.

Наряд оказался практически впору — на сантиметр бы подлиннее подол, но и так вполне. Ткань чуть получше, а покрой и цвет все тот же, нельзя сказать, что вызывающий восторг. Вот новый никаб — иное дело, этот на порядок роскошнее и легче. Как показала ночь, при интенсивных нагрузках это важно — дышать легче. Мерси-мерси, как говорим мы, куртуазные фрэнчи. Кстати.

Переводчица сидела на месте, старательно делала вид, что ничего не видела, не поняла. Делать вид, когда не поднимаешь взгляда, просто. Но сейчас такая щепетильная уклончивость вовсе не к месту.

— Любезная, ты бы все же назвала свое имя и ответила на одно деловое предложение, — с хамоватой европейской прямотой начала Катрин. — Нет желания поработать переводчицей у ученых мудрецов фрэнч-гяуров? Подчеркиваю, — не у солдат. Мирное и спокойное ремесло. Господа описывают и изучают древности и редкости, местных языков не знают. Прокорм обеспечим, от домогательств оградим, с госпожой Хаят договоримся. Работа интересная, нескучная, с приключениями, да и заработать можно.

Глаза девчонка все же подняла — оказалось против обычая вообще не накрашены, да и не особо им нужно; изначально огромные, с длиннющими черными ресницами и бездонными, блестящими, словно от опьянения зрачками. Даже завидно. Правильно ее эль-кохла[8] лишили — и так принцесса. Зачморенная.

— Меня нельзя брать, — с трудом, но отчетливо выговорила девчонка. — Я — навоз.

Видимо, нечто иносказательное, не имеющее аналогов в убогом языке Вольтера и Руссо. Пахла самокритичная особа довольно приятно, хотя с дразнящей сладостью благовоний госпожи Хаят и близко не сравнить.

— Про навоз — это уже детали, — с некоторым недоумением заверила Катрин. — В обязанности переводчицы входит растолковывание мыслей местных жителей и ничего более. У нас очень воспитанное и по уши занятое наукой ученое общество. В общем, обнюхивать и шалить никто не станет.

Катрин подумала, что собственным поведением вызывает обоснованные сомнения в заверениях о «не шалить». Толмачка-то совсем еще юная соплячка, навоображает себе…

Девчонка подняла руки к лицу — пальцы в бледной хне задрожали. Опускала никаб она преувеличено медлительно — похоже, ей хотелось сорвать одним рывком.

Да…

В принципе Катрин, несмотря на свою былую тягу к индивидуальному анархизму и принципиальному, порой вызывающему, небрежению приличиями, не отрицала необходимость неких общих правил, уставов-законов и институтов наказаний. Без сомнений, каждый грех заслуживает кары — богами или людьми приводится в исполнение приговор, это уж как получится. Но срезать носы даже очень виновным девушкам — это уж чересчур.

В принципе, часть носа толмачки уцелела — процентов двадцать, остальное было отсечено, довольно чисто, но ассиметрично. Видимо, истязатель сознательно добивался максимального обезображивания приговоренной. Получилось жутко: уцелевшая кость переносицы остро торчала под тонкой затянувшейся кожей, асимметрия придавала лицу намек на злую гримасу-усмешку — да, весьма похоже лыбились мертвецы, восставшие из склепов кладбища аль-Караф. Откровенно недобренькое личико. Хотя в данном случае миниатюрный рот вовсе не хохочет безумно, да и пухлые губки на месте — ничуть не сгнили. Но все равно, веселится и пугает рукотворная гримаска смерти, доходчиво напоминает о бренности всего земного, а особенно о прискорбной мимолетности девичьей красоты. Более асексуальной зарубки поставить невозможно.

Катрин не содрогнулась только потому, что уже видела нечто подобное. Видела достаточно долго, ежедневно, причем без всякого никаба, ибо то был парень. Вообще-то он был изуродован похлеще, без всяких аккуратностей, да и одного глаза лишился. В общем, там дело обстояло куда хуже. Здесь же вызывала ступор обдуманная и хладнокровная изощренность неведомого палача.

— Прискорбно. Но это тоже детали. Как говорит наш великий сахиб и главный ратоборец давай «ближе к теме дела». Лицо зачехляй. Работе оно не мешает, язык, слава богам, на месте остался. С хозяйкой поговорю.

Девушка молча закрыла остатки личика.

Каир как-то окончательно разонравиться туристке-археологше. Так-то ничего: редиска, дамы гостеприимные, да и вообще пока еще не убили. Но если вдуматься…

Вдумываться следовало о многом, но это когда время появится. Сейчас следовало поговорить с шефом — все ж он тоже право слова имеет, вдруг у него какие-то категорические предубеждения против безносых переводчиц.

Катрин двинулась искать библиотеку. Дом был пустынен: уборку в галереях начинать и не думали, жалкие остатки гарнизона сосредоточились у кухни. Оно и верно: наверняка возникнут неприятности с очередными «гостями», да и в целом судьба госпожи Хаят и оставшихся девушек незавидна. Хорошо бы им на постой галантных гусар определить или еще кого платежеспособного и щедрого. Впрочем, герои Наполеона здесь тоже не особо задержатся. Э-хе-хе, вот нет в жизни никакой стабильности.

Стабильность царила в библиотеке: грабители сюда не заглядывали, сохранялся полный порядок на шкафах и инкрустированных конторках, шеф похрапывал-посапывал, предусмотрительно забронировав себе брюшко мощным фолиантом в сафьяновом переплете. Выглядело это умилительно, если, конечно, не брать в расчет, что мсье Вейль лжив насквозь и на всю длину: от носков до наметившейся плеши. Носки, кстати, протерлись зверски, пятки торчат как у парижского клошара.

— Босс, вы и обед проспите. Тут возник актуальные вопрос по штатному расписанию штабного экспедиционного отдела.

— А? Где? — Вейль разочаровано всапнул и открыл слипшиеся глазки.

— С книжечкой поосторожнее, — посоветовала Катрин. — Она, небось, уникальная.

Угадала. В смысле, не раритетность издания, а насчет взведенного револьвера под книгой.

— Слушайте, Вдова, а зачем… — шеф посмотрел на часы, присмотрелся и огорченно поднял бровки.

— Настал конец времен и последний день Каира. И восстали легионы мертвецов, и погнали прочь гостей, лживых-невоспитанных, хлеща ссаными тряпками. И встали на рассвете часы чуждого городу стража, и лопнула струна связей эпох.

— Выдумываете зачем-то, — упрекнул Вейль, приглаживая волосы. — А между тем, часы жаль. Кстати, связи с лагерем нет. Коммуникатор мертв, рация тоже.

— Да к чему вам вдруг рация? Все равно до лагеря «не добьет».

— Мы пропустили срок возвращения и нас должны искать. Теоретически.

— Да, так и вижу: профессор де Монтозан возглавила спасательную партию, Дикси уже вынюхивает следы, Азиз фон Азис допрашивает первых пленных, «Крест» и «Механик» крадутся с дробовиками…

— Это вряд ли. Но возможно, «цифры» одумались, перевооружились, и… — шеф посмотрел на подчиненную осуждающе. — Вы зачем меня странными фантазиями заражаете? И к чему было будить? Что у вас опять стряслось?

— Собственно, ничего не стряслось. Рутина. Дом частично обследован, происки отдельных бандитствующих элементов своевременно пресечены, кухня и завтрак проверены, хозяева настроены лояльно…

— Что за странные формулировки? Вдова, давайте ближе к теме. Этих… элементов, много?

— Было трое, но кончились. Я, собственно, о пополнении штата подумала…

Катрин рассказала о безносой переводчице.

Вейль пожал плечами:

— Дикие нравы. Полагаю, бедняжка крепко разозлила мужа или хозяина. Но она нам не подходит. Здесь при переговорах женщин всерьез никто не воспринимает. Даже носатых женщин. Вас, разумеется, это правило не касается — вы с ятаганом заведомо убедительны.

— Она не сторона переговоров — она ретранслятор. И недурной вариант, поскольку никаких связей в штабе генерала Бонапарта не имеет, и «стучать» не будет. По крайней мере, сразу. И куплю я ее за свои деньги. Ибо без знания языка здесь даже на рынок не сунешься.

— Рынок? Ах, рынок… — шеф зевнул, прикрылся. — Что ж, покупайте. Или выменивайте. Едва ли нашу ситуацию ухудшит даже столь нелепая переводчица. Денег у вас хватит? Или у вас там с местными свои расчеты? Выглядите очень отдохнувшей. Впрочем, это ваше дело. Дадите мне еще поспать?

Шеф повернулся спиной — на красивом, но неудобном диванчике лежать ему было неудобно, особенно если не выпускать из рук «лебель». Да, подремать с взведенным револьвером — шикарный отдых.

[1]Истинное имя данного исторического персонажа скрыто по этическим причинам.

[2]Абд ар-Рахман ал-Джабарти оставил замечательный труд «Удивительная история прошлого в жизнеописаниях и хронике событий», по материалам которого и планировалась данная научно-археологическая экспедиция.

[3]Машрабия — архитектурный элемент, узорные деревянные решетки, закрывающие снаружи окна и балконы, используются и как ширмы-перегородки внутри здания.

[4]По одной из версий, широкоизвестная фраза принадлежит апостолу Павлу, до своего обращения работавшему мастером по шитью палаток.

[5]На времена усиления племени каджаров (XVIII — середина XIX) пришелся один из расцветов персидской живописи, характеризуемый ярким придворным блеском и роскошью, помпезностью и пышностью.

[6] Низшие классы жителей Египта обожали дагга — татуировки. Особенно любили украшать себя женщины; синие наколки делались на лбу, переносице, щеках, подбородке, груди, нижней части живота, коленях, руках и локтях.

[7]Тёмно-вишнёвый, от названия разновидности граната — альмандина.

[8]Эль-кохл — мелкий, черный порошок сурьмы, растворенной в уксусе. Посредством тонкой палочки наводился на края верхних и нижних век, по всей длине. Набор баночек (мукхэлэ) для приготовления и хранения этого магического порошка, составлял необходимую принадлежность приданного египтянок всех сословий.