Шалунья

6

РАМЗЕС

Я отвез Блейк домой, чего не планировал делать. У меня есть шофер. Такая схема была бы идеальной возможностью для Тони наконец-то выполнить свою работу. Но Блейк отказалась от поездки, вероятно, из чистого упрямства, и теперь я хочу отвезти ее домой сам.

Она тихо сидит на пассажирском сиденье.

Хотел бы я, чтобы был способ сказать ей, чтобы она не смущалась.

Я понимаю. Меньше всего на свете мне хотелось бы плакать на глазах у кого-то еще. Полагаю, она чувствует то же самое.

Но этот момент был просто невероятным.

Чувство власти, которое я испытывал, когда ее тело находилось под моим контролем, ее глаза были устремлены на меня… а затем полное освобождение. Я словно покорил Эверест и спрыгнул с вершины.

Не нужно быть менталистом, чтобы понять, что самоконтроль Блейк — это ее броня. Именно так она вошла в зал Belmont Stakes и работала там, как воин, уверенно играя роль, которую она играла сотни раз.

Сегодня вечером я поставил ее в новую роль.

Та, которую она не контролирует.

Зато контролирую я.

Я все еще так чертовски возбужден, что едва могу усидеть на месте. Я словно чувствую ее на кончиках пальцев, она тает, растворяется под моими руками.

Я опускаю окно, чтобы впустить в машину свежий воздух.

Блейк делает то же самое, прислоняется головой к подоконнику, закрывает глаза и глубоко дышит.

Я думаю о ее весе в моих руках, тяжелых и теплых. Как она расслабилась, когда я погладил ее по спине. О ее влажном лице, промокшем сквозь мою рубашку.

— Прости, — говорит Блейк.

— Не извиняйся. Я получил именно то, что хотел.

Она поворачивается и смотрит на меня, забавляясь, хотя ее глаза все еще красные.

— Ты собираешься притвориться, что именно так хотел закончить свою ночь? Чтобы кто-то рыдал над тобой?

— Не кто-то, — говорю я. — Ты.

Цвет просачивается на ее лицо. Она пожевала краешек губы и слегка нахмурилась.

— Тебе нравится ставить меня в неудобное положение.

Я улыбаюсь. — Раньше ты не выглядела такой уж неловкой.

Ее румянец становится еще глубже.

— Ты делал это раньше? Это твоя изюминка?

Я качаю головой, плавно останавливаясь на красный свет. — Я никогда даже не думал попробовать.

— Тогда почему ты выбрал именно это?

Я наклоняюсь через сиденье скамейки и заправляю прядь волос ей за ухо, позволяя пальцам скользить по спрятанной кошке.

— Твоя татуировка. Я подумал, что она тебе идет.

Она слегка вздрагивает, удерживая мой взгляд. Теперь она смотрит на меня дольше.

Людей можно дрессировать, как и животных. Наказание и награда управляют всеми нами.

— То, как ты прикасался ко мне… — Она тихо вздохнула. — Я никогда не испытывала ничего подобного.

Я тоже.

Я говорю: — Я хочу увидеть тебя завтра.

— Я не могу завтра.

— Почему?

— Я занята.

— Чем?

— Не начинай, — предупреждает она.

Я меняю угол зрения, продолжая атаковать.

— Когда мы сможем увидеться?

— Во вторник.

— А что не так с воскресеньем или понедельником?

Она молча смотрит на нас, не улыбаясь.

Я жду так же терпеливо.

Наконец, она говорит: — Я могу и в воскресенье.

Каждая битва имеет значение для общей войны.

— В два часа, — говорю я. — И на этот раз я заеду за тобой.

Когда двери лифта открываются в мою квартиру, я чувствую запах духов Блейк. Рваный костюм валяется на кровати в гостевой комнате, а ошейник Блейк надежно убран в коробку.

Я стою в душе, позволяя горячей воде стекать по моей спине, облака пара скрывают от глаз остальную часть ванной комнаты.

Мой член тяжелый и набухший. Он в таком состоянии уже почти двенадцать часов. В моей руке он горит как в лихорадке.

Я медленно поглаживаю его, прокручивая в памяти ночь с того момента, когда мой маленький котенок вышел перед камерой.

Она ошеломила меня. Чертовски ошеломила.

Я планировал оставить ее там хотя бы на час или два, чтобы она размякла.

Но то, как она двигалась, оглядываясь через плечо, дразнясь, флиртуя… Она вжилась в роль и играла ее как одержимая.

Я думаю о том, как она прикасалась к себе, записывая, как именно двигались ее руки по телу. Я думаю о том, как я прикасался к ней, все время заглядывая ей в лицо, следя за каждым вздохом.

Я пытаюсь вспомнить моменты, когда ее тело содрогалось, когда она полностью теряла контроль. Что я говорил? Что я делал?

Я никогда не видел ничего столь соблазнительного…

Покажи мне, как сильно ты хочешь меня…

Покажи мне, на что ты готова пойти, чтобы доставить мне удовольствие…

Я помню, как она смотрела на меня, с нетерпением, с тревогой…

И как она отдалась мне.

Мой член извергается, поток лавы раскаляется по моей руке.

Я пускаю воду, смывая все в канализацию.

Мои плечи опускаются, напряжение уходит из спины. Голова проясняется, настроение поднимается.

Я работаю несколько часов, концентрируясь лучше, чем за последние недели.

Я плохо сплю. Я просыпаюсь в два часа ночи, потом в четыре… тишина не тишина, она звучит в ушах.

Сегодня кровать мягкая, простыни прохладные. Я выключаю свет, не включая телевизор.

Сон приходит быстрее, чем я смел надеяться, красный, теплый и чувственный. Я кладу руку на свой член, чувствуя, как он вздымается и набухает с каждым полузабытым сном.

Поздно ночью я просыпаюсь только один раз.

Сон не покинул меня, он близок, как одеяло, и я могу натянуть его прямо на голову.

Я перебираю образы, проплывающие в моем сознании, — Блейк улыбается мне в своих черных кошачьих ушках. Очертания ее киски через костюм. Ее острые маленькие ноготки, царапающие мой член…

Но воспоминание, которое возвращает меня в сон, — это ощущение Блейк в моих объятиях, тяжелых и спокойных. Мое дыхание замедлилось в такт с ее дыханием. Она была притяжением, которое затягивало меня, пока я не почувствовал такой полный и абсолютный покой, что казалось, весь мир наконец-то пришел в равновесие.

Я погрузился глубоко и не просыпался до утра.

Как только я встал с постели, я позвонил Карлу Контиго, моему контакту в агентстве Goldman Sachs.

Мне пришлось проверить шесть банков, прежде чем я нашел счет Блейк для перевода ставки. И хотя я догадывался, что моя маленькая шалунья влипла по самые уши, я был чертовски удивлен, узнав, что на ее счету 12,7 миллиона долларов.

Неплохо для приемного ребенка, восемь лет как вышедшего из колонии. Вообще-то, это было чертовски впечатляюще. Поэтому я и положил 3 миллиона долларов в знак уважения. И потому что думал, что это то, что нужно, чтобы привлечь ее внимание.

Очевидно, я ошибался.

Или, по крайней мере, не так грандиозно, как я ожидал.

— Достань счет Блейк Эббот.

Карл застонал.

— Рамзес, я же говорил тебе…

— Просто сделай это.

Я храню 450 миллионов долларов в Goldman Sachs. Карл надел бы на голову абажур и станцевал конгу, если бы я его заставил. Его дом на пляже в Монтауке был куплен исключительно на мои комиссионные.

Я слышу звук его ноутбука. Сейчас 6:20 утра. Его жена, скорее всего, со взглядом убийцы сидит рядом с ним в постели.

Он говорит: — Ладно, понял.

— Каков текущий баланс?

— Двадцать четыре целых два миллиона.

Меня пронзает дрожь, словно я только что учуял какую-то ниточку.

Я, черт возьми, знал это.

— Какие были последние три перевода?

— Они могут увидеть, если я получу доступ к этому, — скулит Карл. — Это все отслеживается.

— Никто не увидит, потому что никто не будет искать. Найди его.

Снова щелчок. Через минуту Карл говорит: — На прошлой неделе вы внесли три миллиона. До этого был перевод… двадцать восемь целых пять десятых с брокерского счета…

— В какой день? — быстро говорю я.

— Двенадцатого июня. И затем, в тот же день… перевод… даже двадцати миллионов.

— Куда?

Щелчок, щелчок, щелчок… и звук влажного дыхания Карла, его телефон, вероятно, зажат между ухом и плечом, слишком близко ко рту…

— На швейцарский счет.

Все мое тело пульсирует. Утренний свет заставляет поверхности на моей кухне сверкать.

— И сколько на брокерском счете?

— Я не вижу, это в IBKR.⁶

Я в восторге, ухмыляюсь про себя и говорю: — Следи за ней, дай мне знать, когда она сделает перевод.

Карл издает ворчливый звук, означающий, что он это сделает, но будет при этом надутой сукой.

Я кладу трубку, и кухня заливается акварельным светом.

Я знал это. Я понял это в тот момент, когда она не сошла с ума из-за этих 800 тысяч долларов.

А потом, за ужином, когда я заговорил с ней об Энтони Келлере: — Надеюсь, он не платит тебе акциями…

Блейк огрызнулась: — Надеюсь, ты не думаешь, что я буду держать его.

Она торгует. И не малыми суммами.

В тот день, когда компания Келлера рухнула, она заработала 28,5 миллиона долларов.

Она знала, что первичное публичное предложение⁷ провалится. Она сократила количество его акций.

Моя маленькая кошечка занимается инсайдерской торговлей, используя то, что она узнает от своих клиентов и на вечеринках, которые она посещает, для того, чтобы играть.

Сколько у нее на самом деле? Я хочу увидеть баланс этого швейцарского счета.

Не знаю, был ли я когда-нибудь так увлечен кем-то.

Нет, забейте — точно нет.

Мне нравятся женщины, и я люблю секс, но они никогда не были приоритетом. Приоритетом были деньги. Успех.

У меня начинает заканчиваться запас галочек. То, что раньше меня мотивировало, уже не сверкает так ярко.

Блейк — это головоломка. Складывая кусочки, я не испытывал такого восторга уже очень давно — даже не знал, как давно.

У меня все расписано на день, несмотря на то, что сегодня суббота. Бриггс встречает меня в офисе через тридцать минут. А я даже не начал собираться.

В голове крутятся мысли о том, что я сделаю с Блейк завтра.