Шашлык из леопарда

Глава 9. ПОСЛЕДНИЙ ЛЕОПАРД

Ничего не произошло. Ничего не происходило.

Поэтому она просто ждала и говорила "да". Если она останется в живых, то она заплатит бы за все эти "да" без всяких оговорок. Если нет… тогда все и так будет оплачено. По факту.

В тот день было еще много чего, что могло бы считаться интересным, если бы могло считаться происшедшим…

Трое мужчин сделали ей комплименты по поводу смены стиля, и те же трое предложили ей охрану.

Ну да, женственная бюджетная скандинавская одежка в индийском стиле "привет Джиму Корбетту". Да, да, да. Конечно, пора менять стиль.

Насчет охраны — это уже из области виктимологии, науки о жертвах серийных преступников. Установлено, что каждая жертва несет на себе печать обреченности, на которую и реагирует убийца.

Петер, пользуясь ее просьбой отвезти домой, а заодно и ее рассеянностью, практически все рассказал ей про роскошный розыгрыш Медведева-Вилинбахова. Устроил себе в удовольствие сеанс психоаналитика, рассказывая про парня, который отдал должок девушке… Никто не тянул босса за язык. Он легко угадал почти все, о чем уже догадывалась она сама. Только он не знал про отрезанные головы и не принимал во внимание "копейку". Но напоследок предложил ей охрану на недельку-другую — фирма потянет… И все успокаивал ее на тот счет, что, мол, этот состоятельный и состоявшийся шутник, конечно же уже насладился до отвала.

Да, да, спасибо. Охрана так охрана. Пусть охраняют. Только незаметно, пожалуйста. Ну, пожалуйста!

— Может, поужинаем вместе?

Да, да. Только не сегодня. На днях…

Она просто ждала, отвечая "да".

Она надеялась, что он, маньяк Винник, позвонит или пошлет эсэмэску уже тогда, когда они стояли с боссом у "фальшментовки": на что еще нужна там камера скрытого наблюдения? Но он молчал… и чем дольше он будет молчать, тем хуже. Время становилось доказательством. Но этого уже она никому не могла объяснить… Даже своему необъяснимо участливому боссу, Петеру Шлегелю.

Дома было все, как раньше. Как когда-то. Где-то.

Ничего не произошло.

Все вернулось к отправной точке.

Все властители были целы и невредимы: Цезарь, Наполеон… Похоже, он ездил за ней по свету и покупал те же сувениры. Он знал о ней все. Какая тут охрана! "Какие руки! Какие ноги!" — взмолился, как помнится с детства, один флегматичный удав, когда обезьянка предложила ему бороться с гиподинамией с помощью производственной физкультуры…

Она обреченно приняла душ. Зазвонил телефон… она, не дергаясь, с обреченностью зомби, открыла дверцу кабины, вышла из-под струй и прямо так пошла через комнату, оставляя за собой большой мокрый след.

— Да, Савва! Я видела ваш звонок… Да, извини, твой… Да, я могу. Я приеду.

Единственное, чего она уже совершенно не боялась увидеть — так это необъяснимо новенькую "копейку". Он, конечно, уже понимал это и глаза ей этой гипнотической игрушкой больше не мозолил.

— Да, Савва, я подумаю, — уже сидя перед Брагоевичем, ответила она на его предложение возглавить Службу управления персоналом всего "восточного блока" корпорации.

— Уже надоело быть охотником-одиночкой, Анна?

— Да, Савва… Слегка утомительно.

— Не всегда предсказуемая добыча, не всегда ясные гонорары…

— Да, Савва, — ответила она, почувствовав глубокий стыд за свое малодушие перед сэром Джимом Корбеттом.

Но стыд тут же пропал. Улетучился.

Она принюхалась к аромату отличного кофе.

Но этот аромат отличного кофе не существовал в действительности… потому что он еще не позвонил…

Появлению на той же кофейной лоджии третьего персонажа — Олега Хохлова, ее трофея, — она не удивилась. В сущности, Хохлов в данный момент тоже не существовал… До звонка… или эсэмес.

Похоже, они отлично подошли друг другу. Брагоевич и Хохлов. Прокола не было. Проколов у нее не было.

Хохлов, правда, не выглядел вполне счастливым. Собранным, вернее вполне собравшимся — да. Счастливым — нет. Но в заказе клиента счастье не было прописано, даже годовым бонусом…

В прямом и твердом, как обычно, взгляде Хохлова она увидела затаенную просьбу.

— …Да, Олег, я тоже очень рада, — кивнула она, протягивая ему руку по-деловому.

Хохлов как-то не направленно усмехнулся.

— Как идет охота на монстра изнутри? — спросила она обоих, совершенно не интересуясь этим конспирологическим вопросом серьезных мужчин…

Спросила рефлекторно, невольно вспомнив первый разговор с клиентом.

Они, эти мужчины, которых она умело свела в этом мире, понимающе переглянулись и таинственно улыбнулись ей. "Сопляки крутые, вояки! — беззлобно рассердилась она. — Что вы понимаете в монстрах!"

— …Да, Олег, конечно. С удовольствием.

Оказывается, это ему было стыдно — он в прошлый раз не дал ей отыграться… Он предлагал ей еще одну партию в бильярд.

Все теперь могло повториться в ее жизни. И эта игра. Все, кроме одного. Одного звонка… Нет, сама она звонить не будет, даже если босс превратится в настоящего "шефа Штази" и отдаст ей жесткий приказ, узнав, что она не выполняет его просьбу.

Только на этот раз никаких "своих" ни в дальнюю, ни в ближнюю.

Она будет пытаться закатить только те шары, которые закатить невозможно.

— …Вы это нарочно, Анна?

— Сегодня "да".

— Почему так обреченно?

— Вы же сами сказали, существуют монстры, на которых нужно охотиться изнутри.

— Что? — удивился он.

— Извините, — спохватилась она, вспомнив, что про монстров говорил Брагоевич.

Молекулы Moet Chandon уже начали соединяться с молекулами памяти, переводя ее в легкую газообразную форму.

— Как называется такой удар? — Она показала пальцем, замечая, что палец тоже готов принять газообразную форму.

Хохлов кивнул прежде, чем ответить.

— Прямой дуплет в среднюю.

— Вот я его хочу.

Она стала целиться… Шарики-пузырьки. Сегодня — не головы, а просто мыльные пузырьки реальности…

— Стоп! — властно окрикнул он, а потом сказал спокойно, рублено: — Это сильно. Не пройдет. Надо тихо. И точно в "лоб". Покажу?

Не двигаться с места. Просто затаить дыхание. Еще ничего не происходит в действительности.

Он подошел не к ней, как подумалось было, а к противоположной стороне стола.

— Все равно не пройдет, — покачал он головой. — Угол не тот.

— А я хочу, — сказал она и ударила, как он сказал: не сильно, в лоб… если где-то там, вдали, был лоб.

Шар, отразившись, покатился к ней и тихо ударил в губку лузы.

— Зато правильно и кучно, — похвалил ее Хохлов.

Нужно было расслабиться. Он не позвонит, он не назначит ей встречу, пока она сама не расслабится и не отпустит эту… как ее… свою реальность.

— Да, Олег, да. Наливайте… Я говорю, наливайте.

— Тяжелый день?

На этот раз утонченных разговоров про европейскую кухню не складывалось. Зато все пока было правильно и кучно.

Она попыталась присмотреться к нему. Присмотрелась. Он явно что-то потерял. Но сегодня она не виновата. Сегодня она точно не отняла у него ничего.

— Да, не из легких, — сказала она очередное "да" и не сдержалась: — Да и по вам не скажешь, что легкий… — И она позволила себе задать вопрос, который никогда бы раньше не позволила бы себе задать — ни "кандидату", пусть и бывшему, ни кому вообще: — Как жизнь-то, Олег?

Хохлов допил бокал шампанского, подумал, наливать ли сразу или… Или. Взял кий в руку. Потом пожал плечами так, будто сделал эдакое физкультурное упражнение с кием.

— Пытаюсь принять очередное предложение…

Он усмехнулся, ушел в себя. Ей показалось, что пожалел о сказанном.

Она догадалась:

— Ну, я вашему хэдхантеру не конкурент… Я свое дело уже сделала.

— Кто знает… — снова сделал он упражнение с кием.

— А кто знает? — откликнулась она совершенно невольно… Ясное дело, устами Moet Chandon'а.

Опять физзарядка с кием!

"Это не он, это вообще, не Хохлов", — подумала она отстраненно и сказала:

— Это не вы. Вас подменили.

— Похоже… — кивнул он. — Вам легче сличить. Вы ведь наверняка помните мое досье.

Он смотрелся ни в одном глазу. По крайней мере, на ее хмельной глаз.

"Петер, ты не один такой "штазик"! — крикнула она боссу. — Зараза распространяется".

— Вы не тот человек, который будет говорить со мной о своих проблемах, — знающе сказала она, допивая очередной бокал. — Вы не пиндос, который сразу бежит со своими проблемами к своему психоаналитику.

— Точно. Сам удивляюсь, — кивнул он, тоже допивая, а другой рукой уже беря бутылку.

"Эта последняя, — предупредила она себя. — Кончай кофе-брейк, подруга!"

— Мне — все, — тормознула она его на половине бокала. — А то шары уже разбегаются.

— Значит, за удачную охоту… — сказал он. — Пока звери не успели все разбежаться.

— Я бы предпочла сейчас за одну "очень неудачную охоту".

— Если нужно так, то — за неудачную.

Чокнулись. Сквозь "белый шум" в голове донесся сигнал — она поняла, что он имел в виду.

— Если нужно сделать такое предложение, от которого она не сможет отказаться… — нарочито сухо начала она.

Он внезапно пресек движение ее холодной мысли резким, ударом. Шар грохнул в лузу.

— Это ей хочется сделать такое предложение… Ладно. Разберусь.

Похоже, он уже злился на себя за то, что дал хмельную слабинку, которая сегодня была позволительна только ей, сменившей стиль.

"Точно-точно. Это все от того, что ты сменила стиль", — сказала она себе и еще подумала, что пора ей уходить в гражданские адвокаты по разводам и первым клиентом брать Хохлова. Пока не поздно.

И еще она изумилась.

"Надо же, до такой степени сегодня ничего не происходит!" — изумилась она сквозь шум усиливавшегося, но все еще приятного и ненавязчивого хмельного ветерка.

Она оказалась в одной компании с человеком, у которого тоже больше ничего не происходит. Ни развода, ни примирения… Еще один кандидат для поступления на работу в глобальную корпорацию, которой не существует. Настоящий кандидат. В отличие от другого, ненастоящего, несуществующего. Но от которого теперь зависело все в ее собственной жизни… Просто сама жизнь. Какую бы крутую суперохрану ни выставлял сейчас босс к дверям этого клуба или в дверям ее квартиры.

А пока не произошло фатального звонка, можно было делать все, что угодно. Надо позволить себе делать.

Надо просто подойти к нему и посочувствовать. Раз в жизни. Под предлогом хорошего шампанского.

Он нагнулся над столом. Какой-то сложный удар. Какая разница, какой. Все равно не пройдет!

Она подошла к нему и положила руку ему на затылок.

— Олег.

Он оцепенел под ее рукой.

— Слушай меня. У нас, типа, хэдхантеров, есть такой кошмар. У нас на фирме это называется "кандидат съел билет".

Он распрямился под ее рукой. Приставил кий к столу и повернулся к ней.

Она так и держала его за затылок. Сейчас он никуда не денется из-под ее руки.

— Это когда все со всеми договорились, все подтверждено, авансы, знаешь, проплачены, а кандидат просто не выходит на работу… Понимаешь? В фирму клиента. Просто не выходит и все. Он в ауте. Это наш самый страшный кошмар.

Хохлов смотрел на нее сейчас, как смотрят хорошие дикторы из телевизора на зрителей, а она, вытянув руку вверх, держала его за голову, зная, что не отпустит, пока что-то сегодня не случится.

— У нас было дело… Кандидат… это была она… отличный менеджер. Должна лететь в Европу, в головной офис. У нее на руках билет на самолет. У подъезда стоит наша машина — везти ее в аэропорт. Понимаешь, да, что произошло?

Хохлов осторожно кивнул под ее рукой:

— Съела билет, да?.. Просто не вышла из квартиры?

Она тоже кивнула в ответ, чувствуя, что так недолго уронить голову. Не его — свою.

— Типа того.

— Забаррикадировалась?

— Типа того…

— Она была твоим клиентом?

— Кандидатом. Но не моим. Не моей…

— И тебя послали к ней?

Голову Хохлова стало держать легче, его голова прекратила сопротивляться. Если приглядеться к его голове — стала немного ближе и ниже.

— Ну, я не СОБР, вообще-то… чтобы железные двери там ломать. И не федеральный розыск. Мне, вообще, самой…

Вот он кошмар! Слезы подкатили… Стой, подруга! Нажралась, дура, расслабилась.

Как-то она легко взлетела над полом и оказалась на бортике стола…

Губы у него не бледные, а оказались такими сухими. Очень сухими и очень мягкими. Странно, такие легкие губы у такого… Кого? И такая легкая рука. Она уже висела в воздухе, парила-плыла на спине над бильярдным столом, едва не касаясь затылком поверхности. Вот он, кошмар! Точный удар кием — и ее голова покатится и упадет в лузу. "Чужой"… нет, это "чужая" в дальнюю. Хорошо бы, в самую-самую дальнюю!

— Нет!

Первое "нет" за сегодня.

— Что с тобой? — Участливый, теплый шепот.

— Подними меня, пожалуйста.

Голова немного кружилась. Пол, появившись под ногами, покачивался. Хохлов и кий стояли перед ней неподвижно.

Справиться со своими губами, с языком — и сказать очень четко, с правильной дикцией:

— Это предложение я сегодня принять не могу. Извини.

Он кивнул. Все нормально. Ничего еще не происходит.

Она вспомнила.

Теперь черт с ней, с дикцией:

— Ты это… ты меня перебил. Я что хотела сказать… Знаешь, в конце концов она имела право. Такое последнее право. Ведь это мы с клиентом наехали на нее с предложением… Давили на психику. А ей просто хотелось… ну, не знаю чего.

Она посмотрела ему в глаза. Он понимал.

— У нее было это последнее право… Знаешь? Съесть билет. У каждого есть. Ты понимаешь, о чем я?

Можно было не спрашивать.

— Она, кстати, потом прислала деньги. За билет. И за это… типа, бензин… Вот такая, понимаешь…

— Я так и думал, — сказал он, соглашаясь с ней чисто по-джентльменски.

Придерживаясь за борт, она отвернулась и увидела на столике свой бокал. Почти пустой. Последний глоток.

Она оттолкнулась от борта, пошла к столику. Все нормально. Последний глоток. Так сухо во рту. После таких сухих губ.

Она потянулась к бокалу — и тогда раздался выстрел. Она отдернула руку, так и не дотянувшись.

Эсэмеска! Как бомба.

Вот он! Он как будто все видел! Он и здесь камеру поставил. Где-то здесь… Дожидался подходящего момента.

Сумка-айфон-сообщение.

ПРИВЕТ, РЕПЕЙ! ШКОЛА. НА СТАРОМ МЕСТЕ. 23-23-23.

Она прочла и повторила.

У него все в эсемеске с точками. Пунктуален.

Он первый раз назвал ее "Репьем". Это — плохой признак. Очень плохой.

— Нет. — Это не ему, а Хохлову, на какой-то вопрос.

Хохлов что-то спросил еще. Она что-то ответила.

Что это — 23-23-23?.. Ну да! Дата и время. Двадцать третье — это когда? Завтра!.. А какого числа у них был выпускной? Ну да! Чего проще! Наверно, двадцать третьего июня и был. Ленка сказала, годовщина. Пятнадцать лет.

Она глянула на часы. У нее ровно двадцать четыре часа. Он дал ей ровно двадцать четыре часа.

— Нет. — Это опять Хохлову, а не ему.

Ему она уже не может отказать.

В голове шумело, а хмель быстро улетучивался вон из мозгов и из всего тела, точно зашумела-загудела волшебная кухонная вытяжка.

О чем речь?.. Кажется, Хохлов предложил ей проводить ее домой… До дома. Он сказал именно так — "до дома"?

Можно представить, что там сейчас, у дома. Если выставленная боссом охрана примет Хохлова за ее маньяка…

— Извини. Ничего смешного.

Правильно проститься. Да-да, в щечку. Все нормально. Увидимся. Я позвоню. Нет, не надо. Нет. Я сегодня на метро. Все, пока. Извини. Все было чудесно.

Метро. Эскалатор. Вагон. Одна пересадка.

Стоп! Так не пойдет. Нужно все по-другому.

Через две станции она вышла из вагона и перешла на противоположную платформу. Никто — никакой подозрительный тип — не повторил ее маневра. Она убедилась, что наружки нет. Кого ей сейчас больше бояться? И вообще, что она делает?.. Правильно: не допускает на встречу с ним людей из "штази". Он умнее этих всяких мелких "штази". Если он увидит, что за ней тянутся эсбешники босса, ей точно конец.

А у нее что? Правильно: переговоры. Момент истины. Второй после "обезьянника". Ты хотела устроить маньяка работать в школу тихим гардеробщиком. Вот он — шанс. У тебя проколов не было. Верно? Даже в "обезьяннике"…

По плану только один звонок боссу.

Она поднялась в город. Цель — старый гостиничный комплекс на задворках Проспекта Мира. Сегодня ее не должно быть дома.

Оставалась еще одна неиспользованная симка.

— Петер.

— Это ты?.. Ты где?

— Все нормально. Мне срочно нужна информация по Вилинбахову. Очень срочно, Петер.

— Сейчас уже ночь, посчитай…

— Завтра до обеда. Самое позднее до конца рабочего дня. До восемнадцати ноль-ноль. Кровь из носу, Петер.

— "Кровь из носу"… — Босс еще не злой. — Ты не так шути с кровью, Анна, не надо. Ты звонила ему?

— Все нормально. Мы на связи. Сбрось инфу на мой ящик. Вопрос жизни… Петер.

Она не сказала"…и смерти". Босс точно принял бы это как руководство к действию и, не ровен час, позвонил бы своим друзьям, что сидят этажом выше.

— Все. Отбой.

Пусть обижается.

Номер в гостинице пятидесятых годов постройки, навечно провонявшей недавним евроремонтом.

Свет не включать, как дома.

Теперь подумать.

Завтра она как? В свой салон — к парикмахеру и все такое. Потом в бутик приодеться, пообедать в приличном месте… типа, напоследок. И на свидание… Нет уж, хрен тебе! Будет так: серенький джинсовый костюмчик, черная футболка, гладкая, без всяких принтов, на ноги кроссовки, на голову темная какая-нибудь бейсболочка с длинным козырьком — и так чтобы из-под нее волосики иголками торчали в разные стороны. И никакой косметики. Заказывал — получи!

Как сделать все правильно?

Нет, когда она его увидит, когда он скажет первое слово — она быстро сладит, дальше все ясно. А вот как правильно подготовиться?.. Сэр Корбетт, посоветуйте что-нибудь. Как бы вы поступили? Ведь это все равно что в джунгли к леопарду-людоеду идти… А?..

Она стала вспоминать книжки великого охотника — про науку джунглей. Что можно было взять на вооружение?

Стоп! Точно! Главное — правильная засада. Прийти задолго, выбрать правильное укрытие — и ждать. Ждать сколько потребуется и не шевелиться. Главное — терпение. Чем опытнее, опаснее и грознее хищник, тем дольше он умеет ждать и терпеть. Самым опасным хищником в джунглях был когда-то сам сэр Джим Корбетт. Если бы захотел… Недаром туземцы почитали его, как бога, называли "святым"… Thanks a lot, sir Corbett! Я вас тоже буду считать святым, если выживу. Как и вы тогда в джунглях.

Что еще?

Что-то мешало нормально думать. Будто зацепилась сзади за гвоздь…

Ну да. Плохо простилась с Хохловым. Плохо. И что-то еще ему сказала такое не то… Что он спрашивал, вообще?

Она похолодела. Вот дура пьяная! Она же все и сболтнула.

"Да ничего. Одного маньяка на работу тут устраиваю… Да, уже согласился".

Или так сказала, или еще хуже. Дурра! Нашла, чем похвалиться!

Где он тут?

— Олег. Это я.

— Уже добралась? Все в порядке?

Просто джентльмен. Простой хороший джентльмен.

— Все в норме. Олег, слушай… Извини. Мне действительно нужно было срочно уйти.

Еще хуже! Совсем "поплыла". Надо кончать с мужиками, а то, вообще, работать не сможешь.

Шум уже не в голове, а в "трубе". Судя по всему, Хохлов где-то в городе, не стал задерживаться в клубе после ее ухода.

— Олег, ты слышишь?

— Да-да, я тебя слушаю.

Он говорит с очень сухими губами, это понятно.

— Про маньяка я пошутила. Просто обычный кандидат.

Что ты делаешь, дура! Ты же оправдываешься!

— Анна, ты как будто оправдываешься. А в чем?.. Я не понимаю.

— Да нет, просто… Ты мог подумать…

— Ты бы себя видела, когда этот твой "обычный кандидат" сообщение прислал… Я мог подумать все что угодно, это точно.

Очень трезвый, рассудительный тон. Обиделся!.. Ладно. Не страшно. Все поправимо. Если она выживет. И вообще, зачем она звонит Хохлову? Он же не босс, взвод охраны не пришлет…

— Ладно. Просто извини за дурацкую шутку. Я тебе позвоню. Пока!

— Спокойной ночи…

Совсем обиделся… Ничего, все поправимо. Пусть пока обижается.

Блямс! Еще эсемеска! Пол-инфаркта…

От босса.

ЕСЛИ ЕЩЕ ДВА ЧАСА ТЫ НИГДЕ — ТЫ УВОЛЕНА! ((((((!

Все-таки приятно, когда о тебе заботятся столько приличных мужчин! Ну, пусть пока все обижаются…

Он изменился. Он просто очень изменился за эти пятнадцать лет. Практически до неузнаваемости. И он отлично знал, что она не опознает его. По крайней мере, в первую минуту, иначе не затеял бы эту игру.

…Такое иногда случается. Если с пухленькими, то — в юности. Были в детстве-отрочестве маленькие, пухленькие, неуклюжие, а потом вытянулись и стали неузнаваемо прекрасными… А если с худенькими, то попозже, после тридцати. Полностью неузнаваемыми становятся только бывшие худенькие юноши. Девушки, и располнев с возрастом, сохраняют фото-паспортную кондицию. А прекрасные вьюноши — да: иные до тридцати прекрасны, потом пиво, курево, то да се, и после сорока — просто крупный неопознанный объект.

Вот он и изменился. По первому варианту. Внешне — явно к лучшему.

…Она сидела в Интернет-закутке ближайшего почтового отделения, изучала файл, присланный ей прямо перед офисным обеденным перерывом: в 13.15. Славный все-таки немец, хоть и сноб. Славный. Хоть и уволил ее, негодуя за то, что сбежала от охраны, а обещанный файл-досье собрал и прислал. И все — по всем остальным каналам связи молчок!

Пускай и босс обижается. Он уверен, что виртуальный кандидат всего лишь круто, с большими затратами разыгрывает ее. Похоже, он даже зауважал этого шутника… Кина насмотрелся… Но она-то знает, что все всерьез. Она нутром чует, что это не розыгрыш и хэппи энда не жди, не будет.

Что она теперь знает о Вилинбахове? То, что у них, оказывается, много общего. Он тоже поступил в юридический, только этажом ниже: не в Универ, а в Финансово-Экономическую Академию. Адвокат по патентному праву. Успешная, судя по всему, карьера. Работа с крупными корпорациями… Еще имеются, типа, "патентные связи" со спецслужбами, которые напоследок нарыл босс.

Ну и что? А вот что в сухом остатке: короткий брак, детей нет, развод чуть больше двух лет назад, а потом спустя три месяца — автокатастрофа. Склифосовский, Бурденко, почти полгода на больничной койке. Вот где его могло переклинить… А потом он увидел-засек ее по телеку в том идиотском имидже и прикиде, что придумал ей босс. Смотрел себе неприметный, элитарный канал, интересный только для таких суперзнаек, как он, и засек. И узнал. Может, сначала пригляделся-прищурился, а может, сразу… И тут уж никто не виноват: ни босс, затеявший тогда эту мелкую телеигру, ни, тем более, Ленка. Это называется "трагическое стечение обстоятельств"… Уже для нее, Анны Репиной, Репья, нанесшей ему, Вилинбахову-Винику, когда-то неизлечимую травму, сравнимую с этим ДТП и разводом, вместе взятыми. В начальных классах ее кликали "Репой", она тоже была пухленькой, но уже к четырнадцати вытянулась, а потом кто-то назвал "Репьем" — и пошло. Значит, было за что!.. Вот где истина, которая еще недавно была где-то рядом.

Он все про нее узнал и купил себе такую же, как у нее, машину… Для начала. Да?!

У него немалые возможности. Он — тоже маленькое такое "штази".

Босс мог оказаться прав насчет розыгрыша, если бы не… Если бы бывший Виник-Ростик, а ныне серьезный человек с нешуточной фамилией Вилинбахов не начинал бы игру так давно и основательно… и если бы Вилинбахов не подбрасывал ей какие-то странные подсказки. Ведь он подбрасывал ей подсказки… Что означает этот фрак, эта новенькая белая "копейка"? Наверняка было еще что-то, что она, вообще, не заметила. Она не помнила какие-то мелочи-детали, которые было очень важными для него и которые она явно видела, должна была видеть в его присутствии и в те времена сама. Но не отметила и поэтому забыла напрочь. А если бы не забыла, то, наверно, могла бы догадаться, кто перед ней и кого она устраивает в подозрительную фирму за сумасшедший гонорар. Вот если бы тогда в загородном особняке она выскочила из шкафа и бросилась на шею "магистру" с криком "Виник! Это ты! Прости меня, дуру!", вот тогда бы, может быть, все обошлось… А теперь нет, не обойдется.

Что значат отпиленные и приклеенные обратно головы тиранов, догадаться легко. Нет, теперь ничего не обойдется… Культовые мелочи, детали — типичный признак параноидального смакования сверхцели. Он строит свою сверхреальность. И в ней…

Нет никаких "старых мест"!

И нет никакой школы, в которой они вместе учились…

Она пробиралась к "старому месту" окружными путями, придумывая хитрые азимуты и вспоминая хитрости сэра Корбетта.

И когда вышла к цели, в первый момент подумала, что просто перемудрила, позабыв даже то, что нормальный человек не может забыть. Ошиблась кварталом. Не было никакой школы и никакого школьного двора к ней в придачу. Это место занимала обширная, глухо огороженная стройплощадка, и за оградой громоздились какие-то железобетонные фортификации.

Она поймала себя на том, что стоит и держится за угол дома. Дом был знакомый. И другие старые проспектмирские дома, окружавшие площадку, были ей знакомы. Школа постройки начала 50-х годов была здесь. Просто теперь на ее месте строят новую…

Нет, это он — он все разрушил до основанья, а затем взялся строить ловушку. Для нее. Он знал, с кем имеет дело. Еще с того — будь он проклят! — выпускного вечера.

Стройка жила, стрела крана двигалась, как стрелка огромного компаса…

Он посмотрела на часы: 15. 41.

Плохо ее дело или не очень, она с кондачка не могла понять. Вдруг представила себе смешную картину: сэр Джим Корбетт выбрал себе в глубине джунглей лучшее место для засады на хищника-людоеда, приходит на другой день, подготовившись, а там — ба! — все огорожено и уже строят новорусский такой особнячок.

Одно было понятно: пока рабочий день на стройке не кончится, подыскать подходящее место не удастся. Не исключено, что и он уже стоит где-то поблизости и думает примерно о том же.

Она установила себе первое контрольное время — 18.00. - и пошла "водить козу". Так у них в студенческой юности называлось хождение по барам. Такое, когда в каждом полагается сидеть не больше часа. Сегодня алкоголь исключался. Только кофе. Значит, как? "Водить козленка"? Ну да, козленка отпущения.

Только кофе. И только латте — вроде анаболика для нагрузок… а напоследок — прямая инъекция стимулятора в мозг: глоток суперкрепкого ристретто.

В шесть стройка не замерла.

Она взяла еще полтора часа — и на втором ристретто у нее случилось прозрение!

Эта мощная, глухая, капитальная ограда… Скорее всего придется перелезать. Опять преодоление препятствий. Она засветит себя! В течение нескольких секунд ее будет видно отовсюду. Так зачем ей играть в охотника?! Все равно до сэра Корбетта ей далеко. Нет уж, она и есть тот самый, страшный леопард-людоед, которому бросил вызов охотник. Ну, тоже не Джим Корбетт, это факт!

Пусть она сама станет тем жутким леопардом-людоедом! Вилинбахов внушал ей мистический ужас. Но она отнимет у него этот страх прямо сейчас и присвоит его себе. Это она должна внушать ему мистический ужас…

Она помнила впечатляющее признание сэра Корбетта. Он писал на склоне лет, что в жизни ему доводилось слышать много пугающих звуков, в том числе свист пуль и разрывы бомб неподалеку, но ничто не могло вызвать у него такого всеохватного, бездонного страха, какой однажды вызвал крик затравленного и бросившегося в отчаянную атаку леопарда… и это будет ее крик… Просто пара правильных слов. И точный взгляд. Он, безумный охотник, захотел момента истины — будет ему момент истины!

В семь-тридцать она, как и делает настоящий хищник, обошла кругом место роковой встречи — с трех сторон ограда была глухой, а с третьей, взъездной, была решетчатой — и выбрала азимут. Осмотрелась, разбежалась — и прыгнула. Отжаться на кромке ограды и — полукувырок вниз. Чем она не леопард?

Старое здание школы было пятиэтажным. Новое — трехэтажным, но — гораздо более обширным, а по форме П-образным… Весь архитектурный каркас был уже возведен.

Почему-то была полная уверенность в том, что на встречу Виник придет один, без сподручных. И где он сейчас? Может быть, уже здесь?..

Она осторожно, медленно обошла здание вплотную к стене, где это было возможно, и приметила подходящее, на первый взгляд, место укрытия. Главное было проверить, не "мешок" ли это для большой такой кошки, и как это место соотносится с тем самым "старым местом", где была та самая клумба, будь она тоже проклята во веки веков!

Круг бывшей клумбы теперь неопределенно вписывался во внутренний дворик нового здания. На месте клумбы расстилалась ровная, как стол, уложенная бетонными плитами площадка. Ну и что он думает с этим делать?.. Успокойся, подруга, он уже все продумал! И сам все тут укатал!

Сколько лет она пыталась так же забетонировать свою память…

Вместо тюльпанов на краю площадки торчали теперь кое-где штыри ребристой арматуры.

Площадка отлично просматривалась… иным словом, простреливалась практически в упор отовсюду — и внизу, и сверху, со всех ярусов-этажей железобетонного каркаса новой школы. Одно вроде как радовало — стрелять он точно не будет… Он не станет швырять в нее бумеранг и плеваться из трубки отравленными индейскими стрелами. Нет. Он появится как-нибудь эдак… в белом фраке… Теперь он придумает что-нибудь особенное, уже придумал. В духе фокусника Дэвида Копперфильда. Он постарается произвести впечатление. Прежде чем… И никакие Эркюли Пуаро и Шерлоки Холмсы вместе взятые потом не подкопаются, даже если он грохнет ее прямо здесь, у забетонированной клумбы. Но ты подожди, подруга, не заказывай похоронный марш, подожди. Ты тоже знаешь, что делать. Поэтому нет того страха, что погнал бы тебя отсюда во Владик, в глухую тайгу. Ты всегда идешь на боль. И ты знаешь, что делать. Ты готова была помериться силами с маньяком. Ты хотела устроить его в школу гардеробщиком. Если ты справишься, если ты сделаешь это, ты сможешь переманивать президентов из одной страны в другую… По крайней мере, ты будешь знать, что сможешь!

"Нора" оказалась что надо: длинная, сквозная, с выходом куда-то внутрь здания. В обширном помещении стояли симметричные поперечные перегородки, причем одна пара не была сведена со продольными стенами, и в самих стенах, в местах несведения, были оставлены узкие проемы. В чем заключалась архитектурная польза этих проемов, она так и не догадалась, но лично для нее их польза была неоценима. В случае опасности она могла боком, практически без усилий, — по счастью, у нее был не пятый и даже не четвертый размер — проскользнуть в любой из этих проемов в некое темное пространство, находившееся за ними. То неясное пространство заведомо было не страшным, а даже наоборот, спасительным: в проем явно бы не пролез, следом за ней, взрослый мужчина… Разве что какой-нибудь компьютерный дистрофик или изможденный растаман, но — уж никак не серьезный мужчина. Нынешний Виник точно не пролезет… да и тогдашний — пухленький такой, образца прошлого века — тоже не пролез бы.

Здесь, у этого проема можно было заночевать…

Она обругала себя: не догадалась прихватить с собой подстилочку — ждать-то еще сколько! Пришлось снять новую джинсовую куртку, сложить ее у стены. По счастью, вечер выдался ясный и теплый. Как тогда.

Уже через несколько минут она так прижилась на новом месте, что мелькнула мысль позвать официанта и заказать, для разнообразия, каппучино… Термос тоже, конечно, не мешало бы прихватить.

Оставалось теперь дождаться момента истины, не чихая на всю школу и не засыпая.

Она положила себе раз в пятнадцать минут ложиться на спину и крутить велосипедик, чтобы не затекали ноги. Они могут еще пригодиться, ох как пригодиться!

Что бы ты подумала, подруга, если бы тебе тогда, пятнадцать лет назад сказали, что ты вот так, в подвале да с велосипедиком, будешь снова дожидаться свидания, заказанного Виником-Ростиком?

Какой черт тебя тогда дернул так опустить его? Ты еще не знала, что за все в жизни придется платить.

Тогда было уже почти так же темно, как сейчас здесь… Нет, еще не в школьном садике, а в актовом зале, где уже начались танцы.

…"Пленка" старая, какие-то кадры уже выпали… что-то склеивалось обрывками. Виник пригласил ее, он казался в тот момент, как никогда смел. Это потом он вымахал, а тогда — ростом едва ли выше ее. Глаза ясные, голос вдруг глуховатый: "Можно тебя?.." Нет, тогда еще не выйти в садик поговорить наедине, а просто — на танец в общей толпе. Ну, допустим, можно… Прижал так к себе сразу — она даже удивилась, но толкаться не стала. Ну да, они все уже немножко приняли, кто где. Выпускной вечер, — конечно же, ни-ни. На столах одна "Фанта" и, как ее… по тем временам почти нецензурная "Херши-кола". Но уж пацаны-то, ясное дело, тайников заранее наделали. Все уже ученые были: никакой водяры, конечно, никакого пива — чтобы выхлопа не было и чтобы не скосило раньше срока, а то все, кранты — закроют "лавочку" и всех по домам разгонят. Вино в пакетах… кажется, тогда такое только-только начало появляться. Виник явно не отстал от других. Явно для храбрости. Чтобы вот так запросто подвалить к ней и пригласить. Чтобы вот так вот первый раз запросто прижать и не краснеть.

"Чего со своими пацанами пил?" — поинтересовалась она про вкусы параллельного. "Божоле", — совсем не хвалясь, будто про ту же "Фанту" ответил Виник. Ни фига себе! Божоле! Им кавалеры какую-то кислятину наливали, а у Виника божоле! "В пакете?!" — поразившись, не нашлась она. "Я бутылку принес", — опять не хвалясь, девственно признался Виник. "А чего молчал?! Угостил бы уже!" Тут-то он и скис… и сразу как-то ниже ростом стал. "Ань…" Надо отдать ему должное, он никогда ее "Репьем" не кликал. "Ну…" "У пацанов не отнять было… Они сразу все выжрали… Знал бы, две принес. Из отцова запаса. Одну бы прикопал". Тут начала скисать она: "Чего ж сразу не прикопал?" Хватка Виника совсем ослабла. "Извини. Хочешь, сейчас домой сбегаю… Божоле нет. Но чего-нибудь из бара стырю…" Что-то ей стало жарко и скучно, она стала слегка отпихивать его. "Не, не надо… В другой раз". Другого раза быть не могло. Музыкальный трек уже заканчивался, въезжая в последние романтические аккорды. Виник чуял, что его последний шанс уходит. "Ань, ну… что хочешь для тебя сейчас сделаю…"

Тут ее и сорвало.

Ну, в общем-то, понятно, с какого бодуна. Оправдания нет, а объяснение есть. С ее проклятой безотцовщины — вот с какого бодуна! А у Виника-троечника мама-красавица, а к ней в придачу папа-генерал. Высокий. Приходил в школу, рассказывал про подвиги в Афгане…Божоле в баре… Единственный шанс опустить. Ну, разочек в жизни…

Вот тебе, Виник — клумба, время свидания, единственный тебе шанс признаться во всех, блин, чувствах… чтоб больше не таскался. Вот тебе шанс. А я послушаю, посмотрю, подумаю…

Еще через три танца — не с Виником, конечно — все заинтересованные лица были тайно оповещены и приглашены на представление…

Дальше в памяти — подборка отдельных кадров.

Вокруг — сплошная тьма, а на клумбе — светло. Откуда свет-то был? Наверно, от фонаря за кустами.

Виник на клумбе.

"Ну, вставай, как надо. На одно колено… Как Ромео… Не, давай на оба два". Пусть дорогие брючки немножко попачкает.

Хруст тюльпанов. Это в конце июня? Какой-то поздний сорт был…

"Говори. Давай. Как Ромео".

Божоле еще не выветрилось из Виника. Он и вправду заговорил…

Смех в кустах. Аплодисменты.

Хруст тюльпанов. В кулаках Виника.

Ленка сказала потом, на трезвую голову: "Анька, знаешь. А все-таки перебор был, по-моему".

Две кобылы из параллельного пытались отделать ее. Хорошо, что уже тогда она с короткой прической ходила.

Потянулись за ней в туалет. Одна схватила за волосы. Другая пыталась бить. В лицо. В один рывок она выскочила мимо неумелого удара и двинула второй под колено носком новой бально-выпускной туфельки. Она уже тогда знала, выучила несколько правильных, нужных ударов. Эта так завизжала, что первая шарахнулась и прижалась к стене.

Виника в ту, выпускную ночь она больше не видела… Или не помнила.

Сегодня, на годовщину выпуска он имеет полное право прикончить ее. Сегодня она ответит за все. И за выпускной, и за его развод, и за автокатастрофу.

За пять минут до контрольного времени она подумала: а может, вообще не выходить из наступившей тьмы, а просто послушать, что он будет делать. Можно будет понять, знает ли он, что она сама уже давно сидит тут в засаде… Да какая разница!..

За три минуты "до" она поднялась, сделала несколько приседаний и догадалась, что надо сделать напоследок — надо помолиться.

Господи, если Ты есть, спаси и помоги! Я — дура. Я во всем виновата. Но просто я прошу, оставь меня живой и не изуродованной… Остальное — ерунда. Пусть опустит меня, как хочет. Я обещаю — я не обижусь и все прощу… Я клянусь, если будет не хуже, чем тогда, в "обезьяннике", то…

Она запнулась… и решилась: мелочиться не надо, нельзя!

Господи, я — всё, я покаюсь во всех своих грехах… Я пойду прямо завтра к святому отцу…

Она вдруг вспомнила, что у нее с собой, в ее маленьком портмоне, хранится визитка того батюшки. На душе сразу потеплело. Чуть-чуть. И она поняла, что всего этого мало. Еще мало.

И еще, Господи, я клянусь, я брошу эту работу и пойду… ну, еще не знаю куда. Право, там, преподавать… да хоть в школе! Только спаси меня. Пожалуйста… Всё!

Она включила подсветку часов: 23.21. Пора! Еще надо выбраться из этой тьмы и не сломать себе шею по дороге.

Слабый городской свет проникал в бездверное цокольное помещение с разных сторон, и выбралась она без проблем — даже не нужно было освещать себе дорогу айфоном. И практически бесшумно. Как леопард.

Через минуту она встала на том самом "старом месте", надеясь, что память не подвела.

Козырек бейсболки загораживал обзор верхних этажей. Она, не снимая бейсболку, перевернула ее на затылок. Самое то — для позднего свидания.

Она невольно оглянулась назад — и сразу шею свело! Позади, за решетчатой стороной ограды, стояла новенькая белая "копейка"!

Она отвернулась от нее — есть "копейка", нет "копейки", теперь уже не важно. Она скорее догадалась, чем вспомнила: тогда, за оградой садика, тоже стояла новенькая белая "копейка". Наверно, она оказалась к ней спиной, а Виник, стоя на клумбе, видел в пространственной перспективе эту "копейку" прямо над ее головой. Он к психоаналитику ходил, что ли?.. Чтобы так скрупулезно реконструировать обстановку психологической травмы…

Все! Время!

Она подождала еще несколько секунд — и решила, что раз так, раз тихо, как в гробу, надо начинать самой. Все правильно. Должна начинать она.

В глаза вдруг бросились торчавшая из бетона арматура… Как шампуры.

"Шашлык из последнего леопарда", — пришло ей в голову. Напоследок.

— Виник! Я зато никогда не опаздывала! — сказала она в меру громко, но поразилась силе своего голоса. Леопард не леопард, но…

Реверберация была, как в театре. Ну, правильно, она стоит на сцене, а этажи школы — это, как и тогда, зрительный зал с балконами.

— А ты опять опаздываешь! Как тогда! Ровно на сорок секунд.

Неясный шум донесся из тьмы второго этажа. Что-то плотное и темное выдвинулось из темноты.

Вниз упала секция переносного ограждения. Ударилась о бетон, оглушив ее металлическим дребезгом… Потом будто послышался глухой разговор… Вывалился вдруг "солдатиком" продолговатый тяжелый мешок и ударился глухо… Что-то темное и бесформенное задвигалось у самого края — и вдруг тоже вывалилось наружу, вниз. Еще два мешка…

Время вдруг остановилось — и она все увидела еще раз в рапиде. Словно кадры, только что запечатленные памятью, выдавились наружу, в реальность…

Был только один мешок… Потом со второго этажа вывалились, вернее неловко спрыгнули двое мужчин. Причем второй, что был чуть позади, держал за одежду первого. Они приземлились на площадку почти так же глухо, как тот мешок с чем-то сыпучим… с сухим раствором, что ли… И так же оба, словно мешок, вдавились в бетон.

Второй попал одной ногой в трубчатую решетку переносного ограждения, вскрикнул-выругался.

Первый рванулся вперед, прямо к ней.

Второй, зацепившись за ограждение, стал падать, не отпуская короткой ветровки первого, другой рукой схватил первого за щиколотку и дернул к себе.

Первый, сорванный назад, тоже начал медленно-медленно падать. Он дернулся торсом, вырвал-таки куртку — и стал невольно разворачиваться к ней спиной.

Он медленно-медленно падал навзничь. Прямо на… нет, мимо!.. нет, прямо на торчавшие вверх стебли-шампуры арматуры… Он падал как-то косо… Значит, все-таки мимо. Раздался хруст… Стон и хрип.

Все это время, пока шел фильм, она не дышала. Крик атакующего леопарда застрял в гортани… Ее крик, вытянулся в ней струной от самого живота до горла.

Второй вскочил на ноги — и тут же сам вскрикнул от боли. Он выдернул ногу из решетки лежащего ограждения и, ритмично-хрипло матерясь, запрыгал на одной ноге к первому.

Второй был Хохлов.

Первый был Виник.

Виник лежал на спине и хрипел-стонал. Из плеча у него или чуть ниже плеча торчал арматурный шампур, пробивший мягкие ткани насквозь.

Хохлов вприпрыжку достиг его, резко опустился на колено, отвернул борт ветровки и нажал руками у места, проткнутого "шампуром".

Виник застонал и дернулся.

— Не дергайся! У тебя сосуд пробило. Я держу.

Это Хохлов спокойно и властно сказал Виннику.

— Зависла, твою мать… "Скорую"! "Скорую" давай!

Это Хохлов злобно и хрипло крикнул ей.

— Сейчас, сейчас! — услышала она свой голос и не узнала его.

— Да не сама! — злобно буркнул в ее сторону Хохлов, когда она набрала 03 и прижала мобильник к уху. — Мне давай! Держи у моего уха!

Ноги как окаменели. Она заставила себя сдвинуться с места.

Прижала мобильник к уху Хохлова.

Спину вдруг заломило. Она опустилась рядом с ним на колени.

Виник повернул голову, посмотрел ей в глаза и улыбнулся.

У него сзади, из-под плеча, раздвигалось по плите в стороны темное выпуклое пятно…

Из нее тоже все живое выходило куда-то наружу, оставляя место пустому и сквозному, как тот цоколь-подвал, бесчувствию.

Нет, он не собирался прикончить ее.

Что это было?

Что это, вообще, было?!

…Память вдруг вытолкнула вверх, со дна пустоты и бесчувствия, холодный ком. Как старую морскую мину. Мина поднялась и бесшумно, пусто рванула, на миг осветив взрывом тьму. Не снаружи, а внутри.

Ну да, все ясно! Пьяная дура, она тогда, в клубе, прочла эсэмэску Виника вслух. И сама того не заметила. Хохлов еще что-то спрашивал, она отвечала… Там было слово "ШКОЛА". Что стоило Хохлову "пробить", какую школу она кончила? Все мы тут — маленькие "штази". Дату и время встречи она тоже спьяну прочла вслух. Насчет маньяка Хохлов подумал всерьез: "Ты бы видела себя…" Дальше было дело техники. Его техники. Что стоило ему, доктору, заядлому охотнику и вояке…

Хохлов говорил с диспетчером "скорой". Что-то про паркур, тяжелую травму, разрыв сосуда, еще что-то про Службу спасения и какую-то болгарку… и еще про "возможный перелом голеностопа"… Чей перелом?.. Дура! Его перелом. Его собственный… Хохлова…

— Все, убирай "трубу"! И иди отсюда домой. — Это ей приказ. — Мы тут сами разберемся. Они могут вызвать ментов — до кучи. Тебе это не надо…

Это ей — злобно так.

"Я не могу", — хотела сказать она, но не решилась.

— Можно, она еще немного побудет? — Это Виник тихо спросил Хохлова.

Спасибо Винику.

Хохлов выматерился.

— На хрена ты прыгал оттуда сразу? — Это он Винику. — Мы бы разобрались…

— Извиняюсь… — Это опять Виник Хохлову.

Он, Виник, снова посмотрел на нее и поморщился. Ну, не от ее внешнего вида, понадеялась она. Ну, конечно, в таком прикиде на свидания не ходят…

— Я тоже. — Это решилась она.

Винику. И Хохлову — тоже.

— Я не думал, что ты позовешь кого-то на помощь. — Это Виник ей.

— Она не звала. Успокойся. — Это Хохлов Винику.

Похоже, она тут уже и вправду была лишней. Они теперь могли отлично поладить между собой, эти мужчины.

Еще один взрыв глубинной бомбы. Она вспомнила. Был школьный театр. Была какая-то постановка у них в девятом классе. Про войну 1812 года… Или про декабристов? Там Виник играл какого-то человека во фраке. Костюмы были как настоящие, театральные, взяты напрокат. Виник, кажется, весело смотрелся. Он был такой весь из себя пухло-романтический.

— Я не звала, магистр. Я пришла одна. — Это она Винику.

Он вдруг задвигал правой рукой, поднял ее и двинул, словно пытаясь помочь Хохлову и прижать то место, которое прижал тот. И застонал от боли.

— Не дергайся… Кровь уходит. — Это Хохлов Винику. — Говори, только не дергайся.

— Там. В кармане. Достань, пожалуйста. — Это Виник Хохлову.

Хохлов осторожно порылся во внутреннем кармане ветровки Виника, прямо у самого штыря, проткнувшего ее, что-то нащупал, опять глухо выматерился и достал. Какой-то маленький предмет.

— Это ей. Отдай, — попросил Виник Хохлова.

Хохлов, не глядя на нее, подал ей на ладони, запачканной темным…

Это было кольцо. Бриллиантик сверкнул…

В глубине что-то оторвалось от дна. Огромное. Оно начало подниматься. Оно так рванет, что ей — конец! Надо остановить это, чтобы поднялось не сразу… Хотя бы до приезда "скорой".

— Бери. Тебе же… — Это Хохлов ей.

Она взяла.

Огромная бомба стала подниматься быстрее. Она затаила дыхание. Бомба-мина замедлила подъем.

— Извини. — Это Виник ей. — Я подумал, что до тебя по-другому не добраться… Я… — Голос Виника становился тише и слабее, она невольно подалась ближе к нему. — Я просто хотел предложить тебе новое место работы… Ну, я… я думал, что так ты поймешь, что это хорошее место…

Бомба снова стала подниматься быстрее…

Теперь она знала, как ее остановить… Она готова была ее остановить. На всю оставшуюся жизнь.

— Виник. — Это она Винику. — Я знаю. Это — хорошее место. Я принимаю твое предложение. — И шутка вдобавок, кажется, к месту: — Оклад и бонусы можем не обсуждать.

Хохлов снова выматерился. Глухо, как бы чтобы не слышно было…

— Это ты дала мне волю к жизни. — Это Виник снова ей. — Тогда.

— Я знаю. — Это она снова ему.

Хохлов стал материться не громче, но страшнее. Это был рык разъяренного леопарда, который решил не выходить их кустов — слишком много чести для этих долбанных охотников. Это был другой Хохлов. Наверно, тот, который поехал в Сербскую Краину с медикаментами… И еще, может, с чем-то… и в стороне от окоп навряд ли держался…

— Знает она… Тут нормальные пацаны ломают друг друга из-за этой… ядрена мать… а она "знает". — Это Хохлов никому, в сторону.

Пацаны! Точное слово! Хохлов понимал, что все они тут сейчас пацаны-выпускники-школьники. Заигрались, как мальчишки-девчонки, и доигрались!

Он, Хохлов, ее сейчас ненавидел. Были бы руки свободны, пристрелил бы, наверно… Не Виник, а он, Хохлов, пришедший ей на помощь, решивший нейтрализовать маньяка собственноручно… Имел полное право.

Виник закрыл глаза — и вдруг стал сильно бледнеть… Или ей показалось.

— Эй! Стоять! Не уходить! — в голос крикнул Хохлов прямо в бледное лицо Виника. — Открой глаза, живо! Говори что-нибудь! Глаза не закрывать, слышишь!.. Когда скажу, бей его по щекам. — Это уже ей.

Виник открыл глаза. Посмотрел на нее и тихо сказал:

— Бей…

— Обязательно, — сказала она, уже не боясь быстро тонувшей, уходившей обратно в глубину бомбы, но боясь, что сейчас разревется…

— Однако… — Виник вздохнул и поморщился. — Мне бы сейчас священника. — А то… не знаю… хреново что-то…

— Нам всем бы сейчас священника, — вдруг согласно вздохнул и Хохлов. — Это точно…

Маленькая такая бомба — сразу на поверхность и бах!

У нее же есть! Вот она, визитка в кармане, в кошельке! Сейчас, сейчас!

— Сейчас, сейчас! — Этот она всем. И себе тоже. — У меня есть телефон…

Она вынула свой маленький дорогой портмоне, сразу нашла визитку того батюшки.

Света не хватало. Она поднялась с колен и повернулась поудобнее — к свету ближайшего фонаря стройплощадки.

Вот он, телефон отца Вячеслава.

Она стала набирать номер…

Поздно! Уже почти полночь! Она звонит практически незнакомому человеку. Господи, помоги!

Вот сейчас, если отец Вячеслав ответит, она найдет правильные слова. Он приедет… Если не сюда, так хоть в больницу… Отсюда наверняка повезут в Склиф… Она добьется, чтобы именно в Склиф.

Вот сейчас если отец Вячеслав ответит, все снова будет у нее под контролем. Под полным контролем.

Только бы отец Вячеслав ответил!

Она стала слушать гудки… Один… другой…

Хохлов с Виником о чем-то тихо, по-дружески говорили. Хохлов больше не матерился.

Она сделала шаг в сторону. Не стоило мешать их мужскому разговору.

…

Больше книг на сайте — Knigoed.net