Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И. Д. Путилин. В 2-х тт.

ПЕТЕРБУРГСКИЙ ДЖЕК-ПОТРОШИТЕЛЬ

Это было в шесть часов утра. Я был разбужен моим лакеем, который передал мне знакомый синий конверт. «От Ивана Дмитриевича!» Я быстро распечатал письмо. Написано оно было карандашом.

Я лихорадочно-поспешно оделся и бросился по адресу. Улицы были темны, безлюдны в этот ранний час.

— Что такое могло случиться? — бормотал я вслух, погоняя извозчика.

Мы подъехали к дому. Я ожидал встретить большую толпу, как это всегда бывает, когда происходит какая-нибудь кровавая драма, катастрофа, но ничего подобного не случилось на этот раз: перед домом, кроме городового, никого не было.

— Здесь Путилин? — соскакивая с пролетки (стояла глубокая осень), спросил я.

— Так точно. Их превосходительство здесь.

— Что случилось?

— Страшное убийство. Даму благородную нашли зарезанной на лестнице.

Я вошел в подъезд. Тут уже было много полицейских чинов.

Около швейцарской стояли: Путилин, товарищ прокурора, судебный следователь и полицейский врач.

— Иван Дмитриевич! — окликнул я моего знаменитого друга.

— А-а, это ты, доктор? Не угодно ли полюбоваться? — Он пропустил меня вперед, я взглянул и похолодел от ужаса. На каменном полу вестибюля лежал труп молодой женщины, совершенно обнаженной. Живот ее был крестообразно распорот, и из него вывалились все внутренности. Лицо, искаженное мукой, было красиво, носило отпечаток несомненной интеллигентности.

— Что это… что это? — обратился я к моему коллеге-врачу.

— Все, что хотите, но только не клиническая лапортомия[30]. Мы, доктора, производим подобную операцию более ловко, — пошутил он.

Но мне было не до шуток. Содрогаясь, я обратил взор на Путилина.

— Как ты видишь, доктор, произошло подло-зверское убийство… Посмотри и скажи, когда, по твоему мнению, оно произошло.

Я низко склонился над трупом несчастной. Мне бросились в глаза изумительной красоты и величины бриллиантовые серьги — солитеры и драгоценные кольца, которыми были унизаны пальцы ее тонких аристократических рук. После беглого осмотра я ответил:

— По-моему, убийство произошло часа два тому назад.

— Я поддерживаю определение моего коллеги, — сказал полицейский врач.

— Чем, господа, распорот живот? — спросил судебный следователь.

— Остро отточенной бритвой.

— Бритвой? Почему именно бритвой? — спросил Путилин.

— Трудно допустить, что у убийцы имелся ланцет[31], а только от бритвы или ланцета может получиться столь ровный разрез тканей. Нож все же рвет, кинжал — также. Тут же — поразительная тонкость разреза.

Ни жив, ни мертв стоял швейцар, бравый, средних лет человек с окладистой бородкой.

— Когда ты увидел это? — показывая на труп, спросил следователь.

— Около трех часов ночи, ваше высокородие. Не спалось мне что-то. Вышел я на лестницу, как взглянул — аж волосы на голове поднялись. Хочу сотворить крестное знамение — не могу. Опомнился наконец, побежал к управляющему, к старшему дворнику.

— Скажи… Как тебя зовут, кстати?

— Осип Лаврентьев.

— Так скажи, Лаврентьев, парадная дверь была заперта?

— Так точно!

— Ты никогда не видел этой дамы?

— Никогда.

— Всех своих жильцов ты, конечно, хорошо знаешь?

— Помилуйте, ваше высокородие, как не знать… Всех в лицо…

— Кто живет по этой лестнице?

Швейцар стал перечислять: генерал такой-то, граф такой-то, инженер такой-то…

— А свободная квартира есть?

— Так точно. В бельэтаже.

— Дай мне ключ. Я хочу ее посмотреть… Я скоро вернусь, господа.

— На что вам пустая квартира, Иван Дмитриевич? — тихо спросил прокурор.

— Просто так. Хочу полюбопытствовать, — уклончиво ответил Путилин и быстро поднялся по лестнице. Вдруг следователь обратился к швейцару:

— Скажи, что это у тебя с рукой? — Тот поглядел на свою руку и побледнел.

— Обрезал ее малость.

— Когда?

— Вчера-с.

— Чем?

— Ножом. Хлеб резал… нож сорвался.

Следователь многозначительно переглянулся с прокурором.

— Надо произвести у него обыск, — по-французски бросил прокурор следователю.

— Безусловно. Ну-ка, любезный, веди нас в твою комнату. Нам надо пошарить у тебя. Господин пристав, прошу следовать за нами.

— Ваше превосходительство… Господи, да неужто вы что худое про меня думаете по этому злодеянию?! Вот как перед Истинным…

— Не разговаривай! — грозно перебил пристав. Мы с трудом вошли в небольшую швейцарскую. Вдруг следователь, наступив, очевидно, на что-то, быстро нагнулся.

— Ого! Смотрите, господа! — В руке он держав кольцо с крупным бриллиантом.

— Это же что такое, любезный? А? — повернулся он к Осипу Лаврентьеву.

Швейцар стал белее полотна. Глаза широко раскрылись, и в них стоял непередаваемый ужас.

— Господи… Ей-богу… Что это… Не знаю… Наваждение…

— Нет, любезный, это не наваждение, а кольцо. Как оно могло к тебе попасть, а?

— Не знаю, видит Бог, не знаю!

— Что у вас происходит, господа? — раздался спокойный голос Путилина.

— Не угодно ли, Иван Дмитриевич, — следователь подал кольцо Путилину.

— Где вы нашли его, Вадим Петрович?

— Вот здесь, Иван Дмитриевич.

— Теперь, конечно, мы произведем тщательный обыск?

— О, разумеется, господа!

Обыск начался. Путилин подошел к швейцару, пристально-пристально поглядел на него:

— Покажи руку.

Швейцар, как автомат, исполнил приказание.

— Доктор, пойди сюда, посмотри его рану и скажи, чем она нанесена. Ножом? А может быть, бритвой?

— Не знаю, Иван Дмитриевич. Медицина в данном случае бессильна прийти на помощь правосудию.

— Конечно, ты не знаешь, как попало к тебе это кольцо, Лаврентьев?

— Видит Бог, не знаю, ваше превосходительство. Только не повинен я ни в чем худом.

— Ты спишь с открытой или закрытой дверью?

— На ключ не запираю.

— Отчего?

— Чтобы скорей выйти на звонок, дверь парадную раскрыть.

Обыск не дал никаких результатов. Но две грозные улики против швейцара были налицо: подозрительный порез и, главное, найденное в его каморке бриллиантовое кольцо.

— Именем закона я арестую тебя, Осип Лаврентьев! — сурово произнес судебный следователь.

— За что-с?..

— По подозрению в убийстве этой женщины.

Следователь ликовал. Весть о таинственно-страшном преступлении с быстротой молнии разнеслась по столице. Какой-то страх и суеверный ужас нагнало оно на жителей Петербурга. Это было как раз в то время, когда на улицах Лондона свирепствовал знаменитый таинственный Джек Потрошитель. И по Петербургу пронесся зловещий слух: «Лондонский человек-зверь появился на стогнах Северной Пальмиры!» Бульварные газеты по обыкновению подливали масла в огонь, немилосердно привирая с три короба, запугивая обывателей еще больше… Путилин был спокоен, но как-то загадочно хмур.

— Что ты думаешь об этом, Иван Дмитриевич? — спрашивал я.

— Да что же вам еще надо? Убийцу следователь обнаружил с феерической быстротой. — Еле заметная насмешливая улыбка трогала концы губ.

— Держу пари, Иван Дмитриевич, что ты другого мнения о виновнике злодеяния.

Мой гениальный друг рассмеялся.

— Не проиграй пари, смотри! Против Осипа Лаврентьева действительно грозная улика.

Прошло два дня. Я сидел у моего друга, когда к нему без доклада ворвался страшно взволнованный почтенный седой барин.

— О, какой ужас, какой ужас! Это моя жена! Я только что от нее… Какой ужас, какой ужас… Я — Аргунин…

Путилин чрезвычайно ласково стал его успокаивать.

— Возьмите себя в руки, дорогой мой. Чтоже делать… Уже не вернешь… Вы расскажите лучше все, что знаете об исчезновении вашей жены.

— Моя жена сказала, что поедет в театр.

— В какой?

— В Большой. Прошла ночь. Она не явилась. По правде, я не очень был удивлен и взволнован этим. Частенько случалось, что она после спектакля уезжала ночевать с нашими хорошими знакомыми Авериными. Но когда настал вечер, а ее все не было, я смутился и поехал к Авериным. Оказалось, что они не были в театре и жены моей не видали. Тут вдруг я узнал о страшном злодеянии на Николаевской улице… бросился к властям… и узнал мою жену…

— Скажите, господин Аргунин… Вы простите меня, но между вами большая разница в летах… Я поэтому и задаю этот вопрос, она любила вас?

— Несмотря на это, она меня любила. Но, — по-видимому, какое-то признание не шло с его уст.

— Для пользы дела я попросил бы вас быть со мной вполне откровенным.

— Вот… вот записка, которую я нашел вчера в будуаре моей жены, — хрипло проговорил Аргунин, протягивая Путилину маленький лист плотной английской бумаги. — «У второй колонны, всегдашнее черное атласное домино с постоянной красной гвоздикой».

— Гм… немного, — пробормотал Путилин. — Вот что, господин Аргунин, я должен сейчас же поехать и осмотреть будуар и гардеробную вашей убитой жены.

Мы поехали втроем. Жил Аргунин царственно-великолепно. Мой гениальный друг попросил его оставить одного в отделении красавицы миллионерши. Пробыл он там с час. Когда он вышел, лицо его было невозмутимо-спокойное.

— Ну, ваше превосходительство, нашли вы хоть что-нибудь?

— Очень мало… Но кое-что у меня в руках. Будьте уверены, что я отдам все силы раскрытию этого дела.

— Мы заедем на минутку в сыскное, а оттуда проедем в тюрьму. Путилина ожидал в его служебном кабинете агент X.

— Ну? — спросил Путилин.

— Делал все, как вы говорили, Иван Дмитриевич.

— Видели его?

— Да.

— Какое впечатление?

— Безукоризненного джентльмена.

— Где вы находились в это время?

— В швейцарской, выглядывая из нее.

— Посмотрел? Нагнулся?

— Да.

— Так, так. Это очень важно. Теперь слушайте дальнейшее, голубчик, — Путилин что-то тихо шептал своему талантливому любимому агенту.

— Ну, а теперь едем, доктор!

Вот и опять оно, это унылое, мрачное здание. Тюремный надзиратель, поставив двух конвойных у дверей камеры, ввел нас туда.

Осип Лаврентьев сидел, опустив голову на руки. При виде Путилина он вздрогнул, встал.

— Ну, Лаврентьев, ты клянешься, что это страшное убийство не дело твоих рук?

— Клянусь, ваше превосходительство. Сам не знаю, за что позор такой, муку принимаю…

— Хорошо. Надейся на меня, может быть, дело это повернется иначе.

— Ваше превосходительство! Явите Божескую милость…

— Ладно, ладно… А теперь отвечай на мои вопросы. Того инженера, который живет по вашей лестнице, хорошо знаешь?

— Знаю-с, ваше превосходительство… Барин добрый, щедрый…

— Живет один, только со своей прислугой?

— Так точно. Они женаты, а только, стало быть, с супругой не живут.

— Эта прислуга — ее ведь Машей зовут? Не балуется с барином?

Лаврентьев отрицательно покачал головой.

— Нет, ваше превосходительство, коли правду молвить, так у ней шуры-муры заведены с племянником нашего управляющего.

— Часто отлучалась она из дома?

— Частенько.

— На ночь?

— Так точно. Барин ее сам отпускал: «Сегодня можешь идти со двора к своим родственникам, потому что я не приеду ночевать». Возвращался часам к двум дня.

— В ту ночь, когда случилось убийство, была она дома?

— Не могу точно сказать, ваше превосходительство, не приметил.

— Ключа от парадной двери у инженера не было?

— Надо полагать, что нет, потому что они всегда звонили.

Путилин погрузился в раздумье.

Неслыханное кровавое злодеяние навело панику на жильцов дома на Николаевской. С той лестницы, на которой оно произошло, съехали и граф, и генерал. Они предпочли заплатить домовладельцу неустойку по контракту. Остался один инженер. Но вскоре появился новый жилец, занявший ту самую квартиру, которая пустовала. Это был высокий представительный господин, по-видимому, очень богатый. Обстановку навезли великолепную. С барином появился лакей, другой прислуги не было. Дома он бывал редко, все больше куда-то уезжал. Должно быть, барин был веселого нрава и большой охотник до смазливеньких личиков, потому что очень уж стал заглядываться на хорошенькую горничную инженера. Встретит ее будто ненароком у двери квартиры инженера — и давай шутки шутить. Та сначала робела. Видимое ли дело, чтобы такой важный барин и зарился на простую горничную?

— Ну, красавица, как прыгаешь?

Та глазки лукаво опустит, передничек перебирает.

— Благодарствуйте… Живем…

— А что у тебя сережки такие плохенькие? При такой красоте и камушки поддельные! Ай-ай-ай!

Вспыхивала Маша.

— Денег не накопила на дорогие.

И обдавала барина задорно-лучистым взглядом. А на следующий день глядь — барин футляр ей подносит.

— На, воструха, носи такие вот.

Ахнула только Маша, поглядела на сережки. Господи, красота-то какая. За сережками последовали брошь, колечко, браслетка. Дальше — больше, и Маша пригласила доброго барина к себе.

— Барина сегодня не будет. Ужо приходите.

И барин пришел. Но чудным показался он Маше: не к ней с ласками, а квартирой больше все интересовался. Несколько раз за вином ее посылал.

— Сходи, воструха, купи шампанского. Только смотри, чтоб никто не видел. Понимаешь?

— Понимаю.

— А десятку вот тебе на конфеты.

«Чудной, право, чудной! И за что только он мне подарки дает? Ничего от меня не желает…»

А в то время когда Маша ходила за вином, барин все-то высматривал в квартире, словно искал чего-то.

— В чем разгадка… Гм… Так или не так? Неужели ошибся? — бормотал он.

Однажды, услышав, что Маша вернулась, вышел из кабинета особенно радостный.

— Что это вы, барин, сегодня такой веселый? — лукаво спросила Маша.

— Тебя вижу, воструха! — усмехнулся барин.

Приехав к Путилину на службу, я застал его за странным занятием — он рисовал женскую головку.

— Где это ты пропадаешь, Иван Дмитриевич?

— Разве? — Он посмотрел на меня, улыбнулся.

— Ну, разумеется. Я несколько раз приезжал к тебе и ни разу не мог застать.

— Не сердись, мой милый доктор: я был очень занят.

— В этом, Иван Дмитриевич, я не сомневаюсь. Но не будешь ли так любезен сказать, чем именно ты был занят?

— Флиртом.

— Что? Ты?!

— Да, я.

— Ты… ты ухаживал?!

— О, и как еще! Если бы ты посмотрел мою возлюбленную — это прелесть.

— Полно меня мистифицировать. Что ты рисуешь?

— Как видишь, хорошенькую женскую головку. Впрочем, ты скоро увидишь и оригинал. — Путилин позвонил.

— Попросите, Жеребцов, нашу верную агентшу.

Вошла наша старая знакомая агентша, принимавшая выдающееся участие в целом ряде замечательных дел, раскрытых моим гениальным другом.

— Ну, голубушка, предстоит борьба, — весело произнес Путилин.

Глаза даровитой профессионалки-сыщицы загорелись огнем фанатической радости.

— В чем дело, дорогой Иван Дмитриевич? Я так рада… Я давно не принимала участия в серьезных сражениях…

— Ну вот, теперь оно у нас на носу. Ведите эту штучку? — Путилин показал свой рисунок. — Перевоплотиться можете?

— Постараюсь…

Признаюсь, я ровно ничего не понимал, а мой знаменитый друг углубился в просмотр каких-то писем. Прошло с полчаса.

— Хорошо? — раздался звучный голос агентши.

Перед нами была совсем незнакомая женщина с красивым восточного типа лицом. Черные как смоль волосы были причесаны по-модному, назад, вуаль, касторовая шляпа с загнутыми полями, с огромными перьями…

— Отлично! — воскликнул Путилин. — Я вижу, голубушка вы моя, что мои уроки грима вы усвоили превосходно. Ввиду того, что я не знаю, когда именно мне потребуется ваше участие, попрошу вас сегодня безотлучно находиться здесь.

Мы остались одни.

— Слушай, доктор, — начал Путилин, прохаживаясь по кабинету, — ты хорошо знаком со случаями «преступно-болезненной мании мести»? Такое состояние душевной прострации, патологического аффекта, длительного, существует в психиатрии?

— Безусловно. Мания преследования выражается в том, что одним больным кажется, что их преследуют, другим — что они должны преследовать.

— Так… так, — пробормотал Путилин. — Но не правда ли, какая художница моя агентша? Молодец! Живой портрет! Живой!

Высокий элегантный господин инженер поднимался по лестнице. На третьей ступеньке он столкнулся с новым жильцом, господином с черными бакенбардами.

— Простите, пожалуйста, вы, кажется, инженер Хрисанфов?

— Да, это я. Что вам угодно?

— Стало быть, соседушка мой. Очень приятно. — Барин назвал себя, и джентльмены обменялись рукопожатиями.

— Видите ли, господин Хрисанфов, швейцар — он у нас новый — по ошибке вложил в мой почтовый ящик это письмо. Не вам ли оно адресовано?

Инженер взял письмо и сильно побледнел.

— Что это? От нее?.. Благодарю вас… Да, письмо адресовано мне. — Он тут же нервно разорвал конверт и стал читать. Лицо его стало принимать все более злорадно-торжествующее выражение.

— О, как я вам благодарен, что вы вручилимне это письмо!

— Помилуйте, за что же… вы поступили бы, я не сомневаюсь, точно так же.

— Ах, этот глупый швейцар! — злобно прошептал инженер. — Хорошо, что так вышло…

— А вы, господин Хрисанфов, жили еще при старом?

— Да.

— Скажите, правда, будто в этом доме недавно случилось зверское злодеяние?

— Да. Здесь нашли убитую женщину… даму из высшего света… Разве вы не читали?

— Я мало читаю газеты… До меня доходили какие-то слухи… Где же ее нашли?

— Вот здесь… Видите, там… ниже… на площадке…

— Кто же убил ее?

— Швейцар. Он арестован и сидит в тюрьме…

— Какая же цель убийства?

— По-видимому, ограбление… У него нашли бриллиантовое кольцо с руки убитой… Вообще это очень темное дело. Я сильно сомневаюсь, чтобы правосудие пролило истинный свет на злодеяние. — Инженер сухо рассмеялся.

Я, предчувствуя, что в эту ночь должно разыграться нечто знаменательное, находился в кабинете Путилина и вел оживленный разговор с агентшей. Путилин вошел в кабинет с часами в руках, что-то черкнул на бумаге и, позвонив, отдал дежурному чиновнику.

— По назначению! — лаконически бросил он. Потом повернулся к нам.

— Ну, милая барынька, одевайтесь. Где ваше домино и маска? А вы, господин доктор, имеете желание проехать в маскарад? — Затем он стал подробно объяснять агентше, что она должна делать и говорить.

— Вы приедете в маскарад. Встаньте у третьей колонны справа. К вам подойдет высокий господин в черном домино, с красной гвоздикой в петлице. Имейте в виду — это ваш муж…

Зал Благородного собрания был битком набит веселой маскарадной публикой. От массы ярких разнообразных костюмов рябило в глазах. Пахло духами, разгоряченным потом и косметикой. Прелестные звуки томного штраусовского вальса заглушали тихий смех и оживленную болтовню масок. Я был в домино, чувствовал себя, признаться, чрезвычайно глупо. Несколько масок с веселым смехом окружили меня, стали тормошить. «Это, наверное, какой-нибудь ученый медведь!» — «Или ревнивый муж, отыскивающий свою благоверную!» — «Маска, да не будь таким букой, пойдем пить шампанское. Бокал холодненького?» Я отбивался от этих хорошеньких маскарадных пчел и вдруг услышал тихое восклицание:

— Бедный доктор!

Я живо обернулся: «Кто меня узнал?» — пронеслось в голове. Высокая дама в домино и маске прошла мимо. Я последовал за ней, расталкивая толпу. Несколько раз маска оглядывалась: «Ах, доктор, доктор!»

— Кто ты, прелестная маска, почему ты думаешь, что я — доктор?

Высокое домино рассмеялось.

— Я Аэндорская волшебница. — Что-то знакомое уловил я в голосе таинственной незнакомки. Тут я, однако, вспомнил, что явился в маскарад, чтобы наблюдать за таинственной историей, начатой Путилиным. Где-то он сам? Как найти его в этой толпе? Я взглянул на третью колонну, около нее стояла женщина в черном домино. Я подошел ближе, стараясь оставаться незамеченным. К даме подходил высокий господин в черном домино с красной гвоздикой.

— Итак, это вы, сударыня? — Сколько злобы, презрения, ненависти звучало в голосе. — Я получил ваше письмо и, как видите, явился.

— Благодарю вас.

— О, не за что! Это не будет для вас особенно приятно. Почему вы назначили мне свидание здесь?

— Потому, что я знаю, что вы часто бываете в маскараде.

— Ого! Вы следите за мной? С какой целью?

— Я — ваша жена.

— Что? И вы… вы смеете еще говорить об этом после того, как покрыли меня позором?

— Я сознаюсь… Я согрешила… но вот уже два года я искупаю вину невыносимыми страданиями. Вы вышвырнули меня с ребенком на руках, без всяких средств. Голод, холод, унижения… Мой малютка умер…

— О, лукавая тварь! Вы так умеете притворяться, что даже меняете голос, я не узнаю его…

— Два года таких страданий… Сжальтесь надо мною! Вы очень богаты…

— Никогда, ни за что! Я поклялся мстить вам страшно, и не только вам, но и всем женщинам, изменяющим своим мужьям.

Что-то зверское, фанатически-безумное зазвучало в его голосе.

— Нет, нет… вы сжалитесь… поедемте отсюда…

— Хорошо… поедемте. Очевидно, сама судьба требует этого!

— Скорее, доктор, к выходу. Нам надо ехать! — Высокая дама в домино схватила меня за руку.

Великий Боже, это был мой гениальный друг…

Мы мчались в карете с быстротой молнии. Путилин посмотрел на часы.

— Второй час. Это отличный час.

Карета остановилась у подъезда дома на Николаевской…

— Скорее, скорее! — Путилин открыл парадную дверь своим ключом. Нас встретил швейцар. — Ну, X., прячьте доктора и притворитесь спящим. А кстати, возьмите этот дурацкий балахон. — И великий сыщик, оставшись в женском платье, бросился вверх по лестнице.

Прошло несколько минут, показавшихся мне вечностью. Вдруг X. тихо прошептал:

— Тс-с, ни звука… ключ…

Дверь беззвучно распахнулась… Появились дама и господин.

— Идите тише! — господин осторожно приоткрыл дверь швейцарской. X. богатырски храпел. — Отлично, — еле слышно пробормотал он. Пропустив даму вперед, инженер стал подниматься по лестнице.

Едва горничная впустила барина с дамой, как Путилин, ловко открыв замок, как тень скользнул туда же. Расположение комнат было ему хорошо знакомо, и через несколько секунд он очутился в комнате горничной. Та при виде высокой дамы с седыми бакенбардами испуганно вскрикнула.

— Молчи, Маша, не кричи, голубка! Ведь это я!

— А зачем же вы в платье женском?

— Я в маскараде был…

— Так вы с черной бородой?!

— Я тогда красился, — улыбнулся Путилин и быстро стал снимать женское одеяние. Через несколько секунд перед Машей стоял действительно «тот самый барин», но только постаревший, с седой бородой.

— Ах, уж и затейник же вы, барин…

— Слушай, Маша, внимательно. Я — генерал, самый старший над сыскной полицией. Надо мне страшного злодея поймать, вот для чего я с тобой амурную канитель разводил.

— Злодея? Какого злодея? — обомлела Маша.

— Барина твоего… Ведь это он зарезал ту женщину, а вовсе не швейцар Осип.

— Барин убил?!

— Да, да… Ну, а теперь слушай. Я тебе дам награду, но ты сейчас должна молчать и не выходить из комнаты. Я пойду туда и буду следить…

Кабинет тонул в полуосвещении карсельской лампы, прикрытой зеленым абажуром. Инженер крупными шагами ходил по кабинету.

— …Вы помните ту ночь, когда я застал вас с любовником?

— Пощадите… Неужели вы не имеете ни капли милосердия?

— Ха-ха-ха! А вы меня тогда щадили? Ну-с, вы помните?.. Негодяй успел удрать, а вас… я не тронул и пальцем. Я дал себе клятву мстить всем женщинам, изменяющим мужьям! Мстить страшно, так, чтобы они ревели и стонали от боли, корчились в нечеловеческих муках! — Что-то животно-бешеное, сладострастно-кровожадное зазвучало вдруг в голосе инженера. Он сделался страшен. — И я… сдержал свое обещание. Я стал подло-упорно ухаживать за чужими женами с единственной целью: добившись их падения, тут же кончать с ними, вспарывая им живот. Я решил наслаждаться, упиваться их стонами… И я, — он подошел к молодой женщине, — и я уже отправил одну тварь на тот свет. Я отомстил ей за мужа, подло ею одураченного…

— Так это страшное убийство женщины… вспоротый живот… дело твоих рук?!

Безумный хохот прокатился по кабинету.

— Да, да, моих!

Охваченная паническим страхом, женщина заметалась по комнате.

— Ты не уйдешь отсюда… мстя за свой позор другим женщинам, я было совсем забыл о тебе. Но ты, незванная, сама явилась ко мне… прошлое воскресло… это перст судьбы… Ты должна кровью искупить свой проклятый грех! — Инженер выхватил большую бритву и бросился вперед. Женщина упала, сбитая сильным ударом ноги.

— Спа… спасите!

— Не кричи, проклятая… Вот так… Я раздену тебя догола и по всем правилам хирургии произведу мою страшную операцию!

Путилин вышел из засады с револьвером в руке и тихо подошел к маньяку-убийце.

— Инженер Хрисанфов, вы арестованы. — С диким криком испуга и бешенства он рванулся к Путилину. В ту же секунду агентша со смехом вскочила с ковра.

— Эх вы, бедняга. Я передал вам письмо на лестнице, а это моя агентша…

— Дьявол! — заревел маньяк, бросаясь на Путилина с бритвой. Через несколько секунд он был скручен прибежавшими на помощь швейцаром X., Путилиным и мной.

Прошло около часу, и в кабинете несчастного убийцы находился уже полный состав судебно-следственных властей. Все поздравляли Путилина. Инженер, как ни странно, совершенно успокоился.

— Вы распорядились об освобождении Лаврентьева, Вадим Петрович? — обратился Путилин к прокурору.

— Да, дорогой Иван Дмитриевич. Как удалось вам напасть на верный след?

— Я с самого начала был убежден, что швейцар не повинен в убийстве. Так простые люди не убивают. Руку он мог порезать, а кольцо могли подбросить или потерять. Осматривая комнату убитой, я нашел маскарадную маску. Узнав, кто живет на этой лестнице, я остановил свое внимание на инженере. Заведя интрижку с горничной, мне удалось проникнуть в его квартиру, где нашел письма жены и ее портрет, на обороте которого была надпись: «Каждый раз, когда я буду мстить, я буду глядеть на твое проклятое лицо». Тогда мне все стало ясно. Но у меня не было прямых, бесспорных улик. А я ведь, как вам известно, господа, люблю ясные, неопровержимые факты. Моя милая барынька чудесно сыграла роль жены. Остальное вам известно.

Путилин подошел к Хрисанфову, который стоял, закрыв лицо руками.

— Мне искренне, глубоко жаль вас, господин Хрисанфов. Вы, очевидно, страдаете нервным расстройством. Я постараюсь облегчить вашу участь своими показаниями. Я надеюсь, господа, что и вы поможете? — обратился он к следователю и прокурору.

— О, безусловно! — воскликнули оба.

И действительно, суд, приняв все во внимание, отнесся милосердно к несчастному полубезумцу. Вместо каторги он попал на излечение.

Триумф Путилина был полный.