Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И. Д. Путилин. В 2-х тт.

ПЕТЕРБУРГСКИЕ ВАМПИРЫ-КРОВОПИЙЦЫ

Несмотря на поздний ночной, вернее, ранний утренний час (было около пяти часов утра), у роскошного дома-особняка графа и графини Г. царило большое оживление.

Один из их частых и блестящих балов кончался. Начался разъезд гостей, сплошь принадлежащих к петербургскому высшему свету, к самым отборным сливкам его.

— Карета его сиятельства князя В.! — зычно кричал огромный швейцар в расшитой ливрее с булавой.

— Сани ее сиятельства графини С.!

— Карета барона Ш.!

Выкрики шли непрерывно.

К подъезду, ярко освещенному, подкатывали экипажи.

Из подъезда, закутанные в богатые собольи ротонды, шубы, шинели, выходили великосветские гости и, поддерживаемые ливрейными лакеями-гайдуками, усаживались в кареты и сани.

— Пшел! — раздавался приказ, и лошади, застоявшиеся на морозе, дружно подхватывали.

Разъезд затихал.

Все реже и реже сверкали рефлекторы каретных фонарей у подъезда роскошного особняка, и скоро их уж совсем не стало видно.

Разъезд окончился, резная, с зеркальными стеклами дверь закрылась.

В морозной зимней ночи воцарилась удивительная тишина.

Некоторое время еще из окон графского особняка вырывались волны яркого света от золоченых люстр, бра, канделябр, но мало-помалу огни стали притухать то в одном, то в другом окне.

Блестяще-феерическая «иллюминация» вечно пирующего в утонченных празднествах-оргиях российского барства погасла.

Дом-дворец погрузился во тьму.

Но там, внутри этого палаццо, жизнь еще не совсем замерла.

Еще сытые, вернее, пресыщенные, развратные лакеи в своих смешных камзолах и гамашах спешно свершали, доканчивали свою работу: крали объедки и опивки с барских столов и приводили в порядок анфиладу роскошных зал и гостиных, стараясь оставить себе поменьше труда на утро, к которому все должно было принять свой обычный вид.

— Довольно, ступайте спать… В девятьчасов утра докончите все остальное! — внушительно отдал «ордонанс» тучный, упитанный мажордом.

И все разошлись.

…Графиня встретилась со своим великолепным супругом у дверей своей половины.

— Ah, vous êtiez la reine du bal, comme toujours, Nadine! Всегда, всегда — царица бала! — восторженно поцеловал он руку жены.

— Но как я устала! Спокойной ночи, впрочем, утра? hein? — томно улыбнулась она, целуя его в лоб.

Вот и ее будуар, такой нарядный, красивый, весь пропахший запахом ее любимых духов.

— Скорей, скорей в постель! Je suis fatiguée a la mort… До смерти устала!

И, упоенная сознанием своей красоты, молодости, блестящего положения в свете, своим сегодняшним триумфом, она направилась через будуар в спальню.

Но лишь она успела сделать несколько шагов, как вдруг остановилась, вся задрожав и похолодев от ужаса.

— Боже мой… Что это?!

Она пробовала крикнуть, но голоса не было. Она пыталась броситься бежать, но ноги, ее изящные прелестные ножки в бальных туфлях, словно приросли к пушистому ковру ее будуара.

Высокие китайские ширмы, прикрытые развесистыми листьями пальмы, зашевелились, заколыхались и из-за них показался яркий свет двух огненных огромных глаз, напоминающих собой круглые фонари.

Миг — и что-то страшное, бесконечно страшное стало подыматься, расти и одним прыжком ринулось к ней.

Это «что-то» была фигура какого-то отвратительного чудовища — не то зверя, не то человеческого существа.

Обезумевшей от ужаса графине бросились в глаза черная мантия-крылья, развевающаяся вокруг чудовища. Голова — почти совершенно круглая. Но какая голова!

Широко раскрытая пасть с толстыми, красными губами, из которых высовывался красный язык, нечто вроде змеиного жала. Огромные круглые глаза чудовища горели багровым светом. Но руки, готовые вот-вот схватить ее, были как бы человеческие.

— Ни с места, графиня! Ни одного звука, ни одного движения, иначе вы погибнете, — раздался в роскошном будуаре хрипло-свистящий шепот страшного чудовища.

Какой поистине дьявольской насмешкой звучали эти слова: «Ни одного звука! Ни одного движения!»

И без предупреждения об этом несчастная великосветская красавица не могла, благодаря смертельному страху-столбняку, ни крикнуть, ни двинуться.

А страшное крылатое чудовище с лицом вампира все ближе и ближе подходило к ней.

— Я — последний гость вашего бала, но и самый страшный, графиня. Что? Вы боитесь меня? О, не бойтесь, я не страшнее тех напудренных, раздушенных лживых господ, которые с лестью на устах, но со смертельной завистью и ненавистью на сердце скользили вот сейчас по паркету вашего дворца. Я — кровопийца-вампир.

— Господи… — еле слышно слетело с побелевших уст графини.

— Да, я — вампир. Вы никогда не слыхали о существовании этих существ, которые так любят прижиматься к теплым грудям людей и медленно, с наслаждением высасывать капля по капле всю их кровь?.. Но слушайте меня. Я принадлежу к породе особых вампиров: я не щажу мужчин, но всегда щажу женщин… таких красивых, как вы, графиня.

Голос, несомненно, человеческий, несколько привел в себя великосветскую львицу.

— Я… я, кажется, сплю, брежу… или схожу с ума… Что вам надо? Пощадите меня… кто вы?

Она говорила как бы в припадке сомнамбулизма, тихо, не сводя устрашенных глаз с отвратительного призрака-чудовища.

— Кто я? Вы уже знаете. Что мне надо? Вас. Пощадить вас? Хорошо. Я пощажу вас, но с одним условием.

— С… каким… условием?..

— Вы должны принадлежать мне, или вы погибнете. К утру найдут ваш труп. Он будет белее вашего платья. Я люблю вас, вы должны быть моей. Клянусь вам, вы не знаете, что такое любовь существ особого мира, сверхчеловеческой области!

И чудовище сделало шаг по направлению к графине.

— Au non du ciel… во имя неба, спасите меня! — громко крикнула она. — Кто там… спасите…

Но крик ее был заглушен тяжелыми портьерами, мягкой мебелью, пушистым ковром…

А вампир все ближе, ближе… Уже его цепкие страшные руки-лапы касаются ее… Уже свет его багровых глаз впивается в ее искаженное ужасом лицо, уже слышно у самых щек, усамых губ его горячее, прерывистое дыхание.

— Ах! — пронесся последний вопль-крик бедной жертвы. Высоко взмахнув руками, она покачнулась, зашаталась и грянулась навзничь, во весь рост.

— Теперь вся надежда на Вас, дорогой господин Пути-лин! Вы одни только можете расследовать это непостижимое и страшное приключение ночью в будуаре моей жены.

Такими словами окончил свой рассказ сильно взволнованный граф Г., приехавший к Путилину в два часа дня, стало быть, очень скоро после злополучного бала.

Признаться откровенно, я, присутствовавший при этом объяснении графа с великим сыщиком, был поражен и озадачен немало.

— Как чувствует себя теперь графиня? — спросил Путилин.

— Теперь несколько лучше, хотя все еще в сильно нервном возбужденном состоянии. Около нее — целый консилиум докторов. Утром жеее нашли лежащей на ковре в глубоком обмороке.

— И когда графиня была приведена в чувство, она рассказала вам о страшном ночном приключении?

— Да, monsieur Путилин.

— Скажите, граф, ваша супруга не страдает нервами?

— О нет! До сих пор она не имела понятия ни об истериках, ни об обмороках. Всегда веселая, живая, полная силы, молодости.

Мой друг погрузился в раздумье.

— Конечно, вы были страшно потрясены, граф, но, однако, вы не заметили ли случайно, не произведено ли какое-нибудь хищение из будуара вашей супруги?

— Мне кажется, что нет. Все драгоценности, одетые на ней: диадема, колье, серьги, браслеты, кольца — в целости.

— Вы произвели допрос вашей прислуги — не слышали ли они какого-нибудь шума, не видели ли они кого-нибудь выходящим из дома?

— О да. Они клянутся, что ничего не слышали и ничего не видели.

— А, кстати, штат вашей прислуги весь налицо? Ни один человекне исчез сегодня поутру?

— Все налицо. Уменя у самого мелькнула мысль, не является ли это гнусной проделкой какого-нибудь своего, домашнего негодяя.

— Я сделаю все от меня зависящее, граф, чтобы пролить свет на это загадочное приключение, — с чувством проговорил Путилин. — Помилуй Бог, какие страсти завелись у нас в Петербурге — вампиры-кровопийцы!

— Спасибо, большое вам спасибо!

Граф распростился с нами и уехал. Когда мы остались одни, мой друг повернулся ко мне и быстро спросил:

— Что ты скажешь на это, доктор? Не правда ли, случай чрезвычайно интересный?

— Совершенно верно, Иван Дмитриевич, но при этом и чрезвычайно загадочный.

— Твое мнение?

— Как врачу, мне является мысль, не имеем ли мы дело с любопытным явлением, известным в медицине под определением психоневрозной галлюцинации. У барыньки от всех этих шумных балов могли скрытым, незамеченным образом разыграться нервы настолько, что ее хватил припадок молниеносного помешательства. Ну, а как не врачу, а твоему другу, другу знаменитого сыщика, мне приходит в голову такое соображение: не замешан ли во всей этой драме самый обыкновенный любовный адюльтер… Наши чопорные матроны на этот счет грешат, ей-богу, не менее чем деревенские Матрены.

— Браво, доктор! — оживленно воскликнул мой друг. — Твое последнее соображениемне нравится…

— Ваше превосходительство! — раздался голос агента в дверях кабинета. — Какой-то будочник-полицейский домогается вас видеть.

— Так впустите его, голубчик.

В кабинет в своей классически знаменитой форме былых полицейских-будочников почтительно-робко вошел саженный детина. Вошел и вытянулся, руки по швам.

— Здравия желаю, ваше превосходительство! — гаркнул он.

Путилин улыбнулся. Он сам, вышедший из маленьких полицейских чинов, любилэтих наивных, бравых «служивых» и всегда относился к ним мягко, сердечно и в высшей степени доброжелательно.

— В чем дело, голубчик? По какой надобности ко мне пожаловал?

— По необыкновенной!

— Почему же ты в квартал свой не обратился, если у тебя необыкновенный случай?

— Так точно, ваше превосходительство, мы обращались с донесением, а нам, как бы сказать, по шее накостыляли.

— Нам? — расхохотался Путилин. — Кому же «нам» — тебе и мне?

Будочник даже засопел от страха.

— Ну, ну, выкладывай, что с тобой стряслось.

— Так что, примерно, ваше превосходительство, по городу нечистая сила разъезжает! — с какой-то отчаянной решимостью выпалил он.

— Что такое? Нечистая сила?

— Так точно-с! Стою это я позавчерась у моей будки, вдруг гляжу, несется, словно вихрь какой, тройка, чуть не прямо на меня. Я, стало быть, еще ямщику крикнул: куда, дескать, дьявол, прешь? Поравнялась со мной, глянул я на седоков, кои в санях сидели, да так и присел наземь. Мать Пресвятая Богородица, страсть-то какая! Не люди в санях сидят, а нечистая сила, черти! Вот как перед Богом говорю, ваше превосходительство! Закутаны-то они в шубы человечьи, а лики-то уних сатанинские, дьявольские.

— Какие же именно?

— А так, примерно сказать: глаза круглые, навыкате, будто шары какие, и горят это они огненным огнем. Стра-а-асть, голова круглая, губищи — во какие! — оттопырены, и из них тоже будто огонь идет. Ахнул я, а тройка уж мимо меня промчалась.

— Сколько людей, то бишь, чертей сидело в ней? Один?

— Никак нет, только не один… Три будто, а то — четыре.

— А тебе все это не причудилось? Пьян ты не был?

— Никак нет, ваше превосходительство.

— И больше чем один был в санях?

— Больше.

— И тебе это не со страху в глазах утроилось?

— Никак нет-с!

— Один только раз видел заколдованную тройку?

— Вчера-с опять видел!

— Что же сказали тебе в квартале, когда ты рассказал о своем диковинном видении?

— Что будто я пьян, а потом… того… накостыляли.

— Ступай. Запишись у агента: кто ты, где твоя стоянка.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — лихо гаркнул будочник и вышел из кабинета.

— Однако, — задумчиво произнес Путилин, — надо, доктор, действовать и действовать поспешно. Помилуй Бог, первый раз в жизни мне придется иметь дело с существами из оккультических наук! Вампиры-кровопийцы… Гм… Так как я не имею удовольствия принадлежать к разряду красивых женщин, которых они, эти вампиры, милуют, то… то мне грозит смертельная опасность. Так ведь, доктор?

— Так, если тебя не вывезет твоя знаменитая «кривая»… — серьезно ответил я.

Прошли сутки, в течение которых я не видел моего друга. Под вечер я получил экстренную записку от него:

Говорить ли вам, с какой быстротой мчался я к Путилину? Скажу только, что ровно через двадцать две минуты я ураганом влетел в его кабинет.

— Что такое? — начал было я. — И… осекся. На широком диване в сильнейшей истерике билась элегантная красивая дама. Роскошная ротонда на белом тибете свесилась с ее плеч. Черный бархатный лиф был расстегнут.

— Аха-ха… xa! А-а-а! — вырывались из ее прекрасного рта спазматические выкрики.

— Доктор, скорее окажи помощь княгине! — взволнованно обратился ко мне Путилин.

«Княгине? — удивился я. — Час от часу не легче: то графиня, то княгиня…»

Лицо ее было бледно, с легким синеватым оттенком. Очевидно, это был припадок сильной истерии (histeria magna).

— Был кто-нибудь из докторов?

— Никого, никого… Скорее, доктор! — нетерпеливо прошептал мой друг.

Барынька, очевидно, была в корсете. Прежде всего надо было ее расшнуровать.

Я подошел к ней, шепнув Путилину:

— Покуда я буду оказывать помощь княгине, расскажи хоть в нескольких словах, в чем дело.

— Сейчас мне донесли, что у подъезда нашего остановилась карета, что случилось какое-то несчастье. Я, словно предчувствуя что-то недоброе, бросился вниз. Действительно, у подъезда стояла щегольская карета с гербами. Я быстро распахнул дверцу и увидел эту даму, лежавшую в глубоком обмороке. Противоположная дверца была раскрыта.

— Не подходите! Ах! Пощадите! — вдруг раздался дико испуганный крик в кабинете. — Вампир! Вампир! Кровопийца! Что вы со мной делаете?! Вы хотите высосать мою кровь! Спасите!

Путилин не докончил начатого рассказа, подошел ко мне и княгине.

— Сударыня… княгиня… Ради Бога, придите в себя, успокойтесь, — прошептал я, стараясь разорвать шнур от ее корсета. — Не бойтесь меня: я не вампир, а доктор.

— Нет, нет, вы лжете… вампир, вампир!.. Аха-ха-ха! — забилась у меня под руками бедная княгиня.

Благодарю покорно! Я — доктор, и вдруг — кровопийца-вампир!

— Иван Дмитриевич, давай скорее из моей сумки морфий и шприц, — отдал я приказ великому сыщику.

Путилин подал мне то и другое, продолжая хладнокровно рассказывать далее:

— Со слов насмерть перепуганного кучера я узнал следующее: когда карета почти поравнялась с нашим подъездом, до него, кучера, донесся из кареты подавленный крик. Он взглянул в окно кареты и увидел, как из нее быстрее молнии выскочила какая-то черная фигура. Его госпожа лежала, опрокинувшись навзничь. Предчувствуя несчастье, он круто остановил лошадей. Два дежурных агента внесли ее в мой кабинет. Узнав от кучера, кто его госпожа, я послал с ним агента за князем. Он сию минуту должен прибыть сюда.

Наполнив шприц слабой дозой морфия, я решил сделать новой жертве вампира подкожное впрыскивание, но лишь только я коснулся шприцем ее руки, как опять она вздрогнула, широко раскрыв испуганные глаза, и голосом, полным ужаса, закричала:

— Чудовище!!! Спасите!.. Выпивает кровь!

Она стала рваться с такой силой, что я — при всем моем желании — не в силах был сделать укола.

В эту минуту, к счастью, явился князь В. Узнав, в чем дело, он принялся горячо благодарить Путилина, произошла трогательная сцена с женой, приглашение-просьба «расследовать» дело, и… и, поддерживаемая своим мужем, вторая жертва вампира благополучно покинула кабинет великого сыщика.

Путилин, смеясь, развел руками.

— Вот и все, мой дорогой доктор, что даломнепредварительное следствие.

— Да, немного! Зато я попал в сонм кровопийц-вампиров. Вечно ты, Иван Дмитриевич, подведешь меня под какую-нибудь пакость! — шутливо ответил я.

Весть о таинственных приключениях с двумявысокопоставленными дамами каким-то чудом с быстротой молнии разнеслась по Петербургу.

Прошло два дня — и столица была объята паникой.

Начиная от фешенебельных гостиных и кончая «улицей», только и было разговоров, что о каких-то извергах, высасывающих кровь из грудей живых людей.

Даже огненную тройку, запряженную дьяволами, с Сатаной на козлах видели!

— И гляжу это я, матушка, и только молитву творю: несется это, матушка, огненная колесница, а в ней — не к ночи будь помянуто! — красные хари.

— Да неужто? Ахти нас, грешных! — испуганно прерывали «очевидицу» устрашенные слушатели и слушательницы.

— Хорошо! Едет эта самая колесница, вдруг — стоп! Выскакивают хари звериные — и прямо ко мне шасть. «Крови, — кричат, — крови давай, Анфиса Кузьминична!» Сомлела это я со страха…

— И что же, матушка, высосали?

— Кровь-то? Высосали, окаянные, почитай, штофа два из меня крови высосали.

— А ты как же кровь-то двумя штофами вымерила? Ась? — смеялись иные скептики.

В великосветских гостиных таких разговоров, конечно, не было, но зато там шло великолепное и тонко язвительное шушуканье о приключениях с двумя их сиятельствами. Однако вскоре, дня через два, и эти злословия прекратились, ибо… ибо за этот срок мой друг уже насчитал шесть новых жертв неведомых чудовищ, в число которых попали и некоторые из шушукающих великосветских львиц beau mondé’a.

Тогда паника приняла огромные размеры.

Немногочисленные газеты того времени захлебывались в истерично-выгодном (для розницы) негодовании.

— Ну не дураки ли, доктор? — со смехом обращался ко мне Путилин, читая эти газетные «ламентации». — Во-первых, никто из репортеров никогда и не видел «левой груди» графини, княгини, баронессы, а во-вторых… как может обыкновенный смертный поймать «таинственных», «летающих» вампиров? Экие болваны, помилуй Бог!

— Ты напал на какой-нибудь след?

— Я начинаю выводить мою «кривую»… Вчера я беседовал с некоторыми пострадавшими, но… откровенно говорю тебе, доктор: это — одно из наиболее темных дел, какие только мне приходилось раскрывать.

— Старая песня, Иван Дмитриевич! — улыбнулся я. — С этого ты всегда начинаешь, выводя свою кривую.

Часов около девяти вечера я услышал знакомый звонок.

Я отстранил лакея и сам открыл дверь. Открыл — и все-таки спросил, не доверяя своим глазам:

— Неужели это ты?

— Я… — прозвучал в передней голос Путилина.

Лакей, стоявший близ меня и отлично знавший моего гениального друга, сотворил крестное знамение, в ужасе шарахнувшись в сторону.

Перед нами стояла страшная фигура какого-то легендарного чудовища: черная мантия и — великий Боже! — какое страшное лицо… Это было именно то знаменитое лицо вампира, которым бредил до смерти напуганный Петербург.

В моей полутемной передней сверкала пара круглых огненных глаз.

— Ты, верно, не ожидал посещения к себе вампира, доктор? — тихо рассмеялся Путилин.

— Ваше превосходительство, да неужто это вы на самом деле? — почтительно-робко спросил его мой верный лакей, которого очень любил Иван Дмитриевич.

— Я, я, Игнат! Однако, доктор, нам надо торопиться. Идем в твой кабинет, мне надо побеседовать с тобой кое о чем.

И когда мы вошли в кабинет, он обратился ко мне:

— Смотри, доктор, как у тебя чадит лампа. Подверни огонь.

Покуда я нагнулся над лампой и убедился, что она вовсе не коптит, прошло не более нескольких секунд.

— Откуда ты это взял? — обернулся я к моему другу.

Обернулся и попятился от удивления: передо мной уже не было страшного вампира, а стоял совершенно мне незнакомый денди, в безукоризненном фраке, в высоких воротниках, туго стянутых черным галстуком.

Я глупо уставил глаза на это чудесное превращение.

— Что это… как же так…

Признаюсь откровенно, у меня забегали мурашки по спине. Мне мелькнула мысль: да на самом деле, кому я открыл дверь — Путилину или настоящему вампиру?

— Как же так? Очень просто. Смотри, — великий сыщик указал на скинутые мантию и страшную маску.

— Но, ради Бога, что это за маскарад?..

— А вот садись и слушай.

Я сел. На меня глядело совсем иное лицо: за исключением глаз — ничего похожего на Путилина!

— Случай, как тебе известно, играет большую роль в удачных разрешениях самых мудреных проблем. Так вот, случай дал мне в руки маленькую путеводную нить, с помощью которой, быть может, мне удастся размотать запутанный клубок дела о вампирах.

— Какая же это нить? — страшно заинтересованный, спросил я.

— Эта вот штучка. — И Путилин показал мне золотой брелок-жетон. — Что там написано, я пока тебе не объясню, ибо… ибо могу ошибиться. Скажу тебе только, что все эти дни я с мучительной страстностью отыскивал одно помещение и, кажется, его нашел. Я еду сейчас туда.

— А я? — живо вырвалось у меня.

— Увы, доктор, я не могу тебя взять туда. Кстати, ты видишь перед собой барона Ш.

И он назвал очень громкую фамилию.

— Видишь ли, в чем дело: так как я не могу тебя взять с собой, а между тем мало ли что может случиться со мною, ты должен занять известный наблюдательный пост. В случае, если бы я не вышел оттуда, из этого помещения до двух-трех часов ночи, дай знать властям. Вот тебе моя карточка с моим предписанием.

— Стало быть, тебе грозит серьезная опасность? — тревожно осведомился я.

— Опасность всегда серьезна? — отшутился Путилин.

— Но куда же ты это денешь? — спросил я, указывая на проклятую мантию и страшную личину вампира.

— Я все это оставлю в шубе? — невозмутимо ответил он.

Минут через пять мы уже ехали в карете.

Не скажу, чтобы я был покоен. Тревога за моего друга, с которым мы были неразлучны во многих делах, копошилась в моей душе.

«Один… едет неизвестно куда… Почему-то меня не берет с собой… А если он попадется в какую-нибудь дьявольскую ловушку?»

Я не удержался, чтобы не высказать своих опасений.

— Брось, доктор!.. Брось хныкать! Все обойдется. Бог даст, благополучно.

Мы проехали массу улиц, и наконец карета замедлила ход.

— Слушай, кучер, — кстати, это ведь Х., — подвезет меня к подъезду этого вот дома. Лишь только я скроюсь в подъезде, Х. поедет дальше, и вы остановитесь вот на том углу. Оттуда — ваш наблюдательный пост. Понял?

Я утвердительно кивнул.

Карета подъехала к красивому темному особняку.

Путилин быстро выскочил из кареты и постучался в дверь особняка.

Прошло несколько секунд.

— Je prends mon bien… — донесся до меня его внятно-уверенный голос.

Дверь распахнулась, и он скрылся в подъезде.

Массивная дубовая дверь захлопнулась за Путилиным.

Он очутился в великолепной прихожей — вестибюле из мрамора «дикого» цвета, украшенной высокими темно-бронзовыми канделябрами.

Путилин небрежно сбросил на руки открывшему ему дверь человеку в синем камзоле и белых гамашах свою шубу. На лице того отразилось сильнейшее удивление.

— Так рано сегодня, господин барон? — проговорил таинственный прислужник таинственного помещения.

— Еще из наших никого нет? — процедил сквозь зубы Путилин.

— Никого… — ответил синий камзол.

— Теперь слушайте меня, любезный, — протягивая ему крупную ассигнацию, сказал Путилин. — Кто бы ни приехал, вы не должны никому говорить ни слова, что я уже в клубе. Понятно? Никому!

— Слушаю-сь, господин барон… Покорнейше вас благодарю.

Путилин стал подниматься по отлогой, широкой мраморной лестнице.

«Помещение, однако, у них комфортабельное… Сейчас видно, что имеешь дело с аристократами…» — прошептал светило русского сыска, иронически усмехаясь. Стены всюду были расписаны искусной живописью, но какого-то странного характера.

Особенно бросался в глаза огромный плафон-картина декоративного письма, находящийся на стене первого зала, как раз против лестницы.

— «Гибель Содома», — прочел Путилин крупную надпись над плафоном.

На нем, на первом плане, была изображена фигура красивой женщины, заломившей в отчаянии руки. А там, далее, шла возмутительная оргия, приведшая библейский город к страшному концу — «огненному дождю». Завеса стыдливости была сорвана с самых интимных сторон содомского греха. Впечатление получалось поистине отвратительное для всякого неизвращенного человека.

Облако изумления отразилось на лице Путилина.

«Как же это совместить?» — пронеслось у него в голове.

Залы были прибраны, но пока безлюдны. Путилин с интересом осматривался по сторонам. Над некоторыми комнатами красовались надписи вроде, например, следующих: «Чистилище», «Преддверие к блаженству», «Месса Содома», «Бассейн живой воды» и т. п.

В некоторых местах ему бросилась в глаза одна и та же надпись:

«Не поддавайтесь соблазну женщины, ибо через женщину мир потерял райское блаженство».

В глубокой задумчивости присел Путилин на один из золоченых стульев гостиной, откуда ему были видны анфилады комнат и вход в них с лестницы.

— Так вот он, этот знаменитый Адамов клуб! — с дрожью в голосе прошептал он.

О, он давно уже слышал кое-что о нем! До него секретным образом доходили слухи о том, что пресыщенное, жуирующее барство в лице его представителей — аристократов-мужчин основало какой-то Орден-союз вкупе с клубом, где проводит вечера и часть ночи.

Ему доподлинно было известно, что несколько раз в неделю часов до одиннадцати-двенадцати ночи к подъезду клуба подкатывают щегольские экипажи, из которых выскакивают великосветские денди. Что именно это за клуб, он не знал, да и мало интересовался. Так, думал он, прихоть, фантазия какая-нибудь, блажь на почве или невинного масонства, или простого оригинальничанья. Правда, иногда мелькала мысль, не является ли этот клуб сколком (только в другом роде) со знаменитого Евина клуба, основанного графиней Растопчиной, известной поэтессой? Но и эта мысль его не тревожила: раз налицо не имеется подозрения о мошенническом или же о политически неблагонадежном сообществе, его роль кончается. Какое он имеет право вмешиваться в «забавы» и «развлечения» частных лиц, да притом еще таких высокопоставленных? «Пусть себе дурят», — решил он. Но теперь, когда у него мелькнуло одно серьезное подозрение, подкрепленное вещественным доказательством, он решил проникнуть в таинственный особняк. Проник — и большое недоумение тревожит теперь его душу.

«Что же это такое: неужели я ошибся? В этом отвратительном месте все кричит о ненависти к женщинам. Судя по всему, вплоть до надписей, это какой-то сектантский корабль, только не хлыстов, скопцов или иных изуверов-сектантов, а какой-то особенный… Всюду — напоминание о Содоме. Но как же из Содома могли появиться женолюбы? Ведь, по Библии, в Содоме не было ни одного праведника».

Путилин провел рукой по лбу.

— Темно… темно… — вслух прошептал он. Вдруг он вздрогнул, насторожился. До него донеслись мужские голоса, громкий смех, и в ту же секунду он увидел, как в зал вошли три лица. Один был о военной форме, два других — в бальных костюмах.

«Куда они направятся?» — прошептал Путилин. И, заметив, что они, о чем-то оживленно беседуя, идут в ту гостиную, где он находится, Путилин быстро спрятался за широкую шелковую портьеру.

— Да брось, барон, чего ты так разволновался? — мягким, насмешливым голосом грассировал один денди другому.

— Но позвольте, господа, это ведь необыкновенно. Вы слышали, что сказал сейчас наш Игнат? Вы видели ужас, который отразился на его физиономии при виде меня? «Никого еще нет?» — спросил я его. Вдруг он выпучил на меня глаза, затрясся весь и с трудом, заикаясь, пролепетал: «Никого-с… за исключением вас». — «Как за исключением меня, когда я только что приехал, болван?» — дал я на него при вас окрик. «Никак-с нет, вы… вы давно уж приехали». И в ужасе вытаращил на меня глаза, чуть не крестясь. Что вы на это скажете?

— Да, это очень странно, — взволнованно прошептал военный.

— Пустяки! Просто болвану или причудилось, илихлопнул остатки нашего шампанского. А вот что ты брелок-жетон свой потерял — это скверно, барон. И где это тебя угораздило?

Барон схватился за голову.

— Ей-богу, не знаю… Очевидно, в последний раз… тогда, с княгиней…

— Это вот посерьезнее твоего двойника.

— Я думаю, господа, что нам следует бросить эту затею. И мне, и тебе, барон, и тебе, граф, — нервно вмешался в разговор военный. — Пошутили — и баста. Во-первых, здесь на нас косятся. Мы не присутствуем на наших мессах Содома. Идет уже шушуканье. Нас могут заподозрить в ренегатстве. Во-вторых, il nya pas de cheval qui ne bronche. Конь о четырех ногах — и тот спотыкается. Можно попасться. А в-третьих, мне очень не нравится потеря тобою жетона и особенно твой двойник.

Барон побледнел.

— Ах, Жорж, ради Бога, не пугай меня этим проклятым двойником! Я боюсь, не к смерти ли это?

— Ну, как не стыдно, господа, так бабничать? — резко проговорил жизнерадостный денди. — Один-другой бокал шампанского, и ваши страхи рассеются, как дым от сигар. Впрочем… впрочем, хорошо. Я согласен на время превратиться вновь в правоверного члена нашего Ордена-клуба, но с условием, что сегодня ночью мы предпримем последнюю экскурсию в область запрещенного нам царства женщин. Идет?

— H… не знаю, — нерешительно пробормотал военный. — Как ты думаешь, барон?

— Что ж… Если в последний раз, пожалуй… Да к тому же, откровенно говоря, у меня сегодня кошки на сердце скребут. Какое-то отвратительное предчувствие.

— Allez donc, mon bon! Пустяки! Итак, через час — в путь.

— По обыкновению, мы выедем вместе, а потом разъедемся, — возбужденно проговорил тот, кого называли графом. — У вас намечены визиты?

— Да… — в один голос ответили барон и князь-военный.

— Отлично! Ну, а теперь, князенька, идем выпить бокал шампанского. Ты, барон?

— Нет, уволь, Вольдемар. Идите, я побудунемного здесь один… Мне надо прочесть письмо.

Те ушли. Барон остался один.

Портьера тихо зашевелилась, и из-за нее, скрестив руки на груди, вышел Путилин.

— Ну, барон, теперьмы можем побеседовать друг с другом без свидетелей, — по слогам отчеканил великий сыщик.

Подавленный крик ужаса вырвался из груди элегантного великосветского жуира.

Лицо его перекосилось от страха. Глаза, широко раскрытые, готовые, казалось, выскочить из орбит, были прикованы к его страшному двойнику.

— Что это… что это… привидение?! Мой двойник?.. Кто ты? — И барон простер руки вперед, словно желая защититься от зловещего призрака.

— Вы спрашиваете, кто я? Нет, я не ваш двойник, а ваша совесть, облеченная в плоть и кровь, любезный барон. Я — карающий призрак, карающая Немезида.

Со лба барона падали капли холодного пота. Он, близкий к обмороку, бессильно опустился на софу.

Путилин подошел к обеим дверям и запер их на ключ.

— Ну-с, теперь будем говорить серьезно. Прежде всего, успокойтесь, придите в себя и — Боже вас сохрани! — не кричите, ибо последствия этой тревоги могут быть роковыми для вас. Я — Путилин, начальник сыскной полиции.

— Вы? Путилин?! — вскочил, как ужаленный, барон.

— С вашего позволения. Терять времени нельзя. Я буду краток. Вы попались, любезный барон, в преступлении, которое вам должно быть известно.

— Позвольте! — пришел в себя вероломный член Адамова клуба. — Я вас не понимаю… Что значит весь этот маскарад? Какое вы имеете право…

— Потрудитесь взглянуть на это. И Путилин невозмутимо спокойно показал барону небольшой золотой жетон.

— Я нашел его… вы догадываетесь где?

— Я погиб! — прошептал жуир, закрывая лицо руками.

— Нет. Пока вы еще не погибли. Вы в моих руках, как сами понимаете, ибо я могу сию минуту вас арестовать. Но я вам предлагаю следующее: вы должны поменяться со мною ролями, и за это я обещаю вам не вмешивать вас в это некрасивое дело.

— То есть как это поменяться ролями, господин Путилин?

— Очень просто: вы останетесь здесь или можете уехать домой, но только не туда, куда вы собирались сейчас, а я вместо вас — видите, как я похож на вас? — прокачусь на вашей заколдованной тройке вместе с графом и князем — вашими приятелями. Вы согласны?

Вся краска бросилась в лицо барону.

— Вы предлагаете мне бесчестие! Это ведь предательство с моей стороны!

— Называйте, как угодно.

— Ни за что!

— Очень жаль. В таком случае я вас арестую. Завтра ваше имя прокатится по Петербургу. Вы погибнете и… ровно ничем не поможете этим вашим сообщникам по… шалостям, ибо одновременно с арестом вас я арестую и тех двух джентльменов, которые только что вышли отсюда. Выбирайте. Но скорее. Я смотрю на часы. Через две минуты — ваш ответ.

И Путилин стал смотреть на золотую луковицу. Страшная внутренняя борьба происходила, очевидно, в попавшемся бароне.

— Время прошло. Ну?

— Я… я лучше застрелюсь! — с отчаянием в голосе воскликнул барон.

— Стреляйтесь. Но тоже скорее. Или… «именем закона»…

— Постойте… погодите… Ну, хорошо, я согласен… Вы даете мне честное слово, что я не буду вмешан в эту историю?

— Даю.

— Что же вы от меня требуете? Что я должен делать?

— Слушайте внимательно. Сейчас мы спустимся вниз вместе с вами. Ваши страшные атрибуты у вас в шинели?

— Да.

— Где вы перевоплощаетесь?

— Да тут же в каморке, рядом с вестибюлем. Игнат — наш верный человек.

— Отлично. Я переоденусь в ваш плащ и маску и надену вашу шинель, вы облачитесь в мою шубу, затем вы прикажете Игнату оповестить графа и князя, что ждете их уже в санях. А сами отправляйтесь домой… нет, впрочем, лучше спрячьтесь тут же, в вашем клубе. Этим вы снимете с себя подозрение в измене. Поняли? Вы не будете виноваты ни в чем.

При виде двух баронов Ш., спускающихся по лестнице, человек в синем камзоле чуть не упал в обморок.

Время тянулось до удивитель-ности медленно.

Если вообще ожидание — вещь не из приятных, то наше ожидание было вдвойне таковым, так как мы оба — я и милейший агент Х. — тревожились за участь Путилина, скрывшегося в подъезде неведомого дома.

— Что это может быть за дом? — тихо переговаривался я с X.

— Судя по нескольким экипажам, подъехавшим к нему, я думаю, что это клуб или какое-нибудь иное общественное собрание. В такой поздний час в гости ездить не принято.

— Но что там делает Иван Дмитриевич?

— Будьте покойны, доктор, наш орел зря не прилетел бы сюда.

— Однако… один… ночью… в неизвестном помещении, — пробормотал я. Х. усмехнулся.

— Ну, за Ивана Дмитриевича особенно тревожиться не приходится.

— Однако, любезный господин X., и орлы попадаются. Смотрите, что это?

Мы ясно увидели, как из подъезда вышла фигура, закутанная в шинель, и села в поджидавшую тройку. Спустя несколько минут вышли еще две фигуры, так же быстро уселись, ямщик гикнул, и тройка, дружно подхваченная лихими конями, понеслась по направлению к нам. Я, сообразив, что она пронесется мимо нас, напряг все зрение, чтобы лучше рассмотреть таинственных ездоков. В эту секунду, когда она поравнялась с нами, у меня вырвался подавленный крик испуга.

За исключением ямщика, в санях сидели не люди, а какие-то безобразные чудовища с круглыми головами и огромными огненными глазами.

— Огненная тройка! Вампиры! — прошептал я. — Вы видели, видели, X.?

— Видел, — спокойно ответил он.

— И вы говорите это таким спокойным тоном?

— А чего же волноваться, доктор? Мы ведь получили от Ивана Дмитриевича инструкции-приказания.

— Да, да… Стало быть, там, в этом доме, обитают эти дьяволы! И там один — наш друг!

— Подождем назначенного часа. Если он не явится, ну, тогда мы начнем действовать.

Несмотря на кажущееся спокойствие X., я, однако, уловил в его голосе тревожные нотки.

Вот и этот назначенный час. Путилина не было. Путилин не являлся.

— Ну, теперь быстрым аллюром и — к властям! — отрывисто бросил X.

Мы мчались с бешеной быстротой. Вот и Управление, к начальнику которого мне дал карточку мой знаменитый друг.

Генерал еще не спал. Мой взволнованный вид и заявление, что я по важнейшему делу от Путилина, сделали то, что я немедленно был принят генералом.

— Что такое? Что случилось? — даже привскочил он.

— Путилин погиб!

Я подал ему карточку, рассказывая отрывисто, что сейчас произошло.

— И вы видели, доктор, эту заколдованную тройку с тремя вампирами-седоками?

— Видел, вот как вижу вас, генерал.

— И она отъехала от этого дома?

— Да. Ради Бога, торопитесь, генерал. Каждая секунда дорога.

— Успокойтесь, я еду сейчас туда сам. Генерал позвонил и начал отдавать целый ряд приказаний.

Через полчаса по требованию «именем закона» дверца подъезда таинственного дома открылась и в помещении Адамова клуба резко зазвенели жандармские шпоры. Переполох и смятение произошли необычайные. Изумленным властям предстали многие диковинные картины из библейской истории о грешном городе. Изумление и конфуз усугублялись еще тем обстоятельством, что участниками «шалостей» являлись высокопоставленные лица.

Путилинав клубе не оказалось.

— Не скажу, чтобы я чувствовалсебя хорошо, усевшись на эту «дьявольскую» тройку… — рассказывал нам Путилин в шесть часов утра этой памятной ночи. — Я не боялся почтенных вампиров, но боялся того, что голосом могу выдать себя и этим самым испортить эффект финального акта курьезно-мрачной трагикомедии. А ты ведь знаешь, доктор, что я люблю работать чисто, доводя дело до бесспорного конца.

Мы мчались, устрашая прохожих своей диковинной маской. Честное слово, это была забавная история! Я, Путилин, начальник сыскной полиции, — в роли пресыщенного савраса, пугающего мирных обывателей столицы! Но нечего было делать: чтобы не выдать себя, надо было поступать так же, как поступали эти титулованные идиоты.

— Ты куда, Жорж? — обратился граф к князю.

— На бал к Я-вым. Ты разве забыл пари наше? Я дал слово, что проделаю такую же историю, какую ты проделал с графиней Г., но только… может быть, успешнее…

— Смотри не попадись! Теперь все в панике…

— Увидим! — хвастливо процедил сквозь зубы князь. — А ты?

— Потом узнаешь. Стой! Ну, я покидаю вас. Bonne chance, полного успеха!

И с этими словами граф выскочил из саней. Я остался вдвоем с князем.

— А ты, барон?..

— М… м… не знаю… Я, может быть, поеду домой, — промолвил я «неопределенным» голосом.

— Нет, ты сегодня невозможен! — недовольно ответил князь.

Мы подъезжали к ярко освещенному подъезду.

— Ну, я сюда. Ты поедешь дальше? — срывая с себя маску и пряча ее в карман, спросил князь.

— Нет, я пройдусь пешком, — опять промычал я, вылезая из саней.

Князь скрылся в подъезде.

Минут через пять я входил в роскошную переднюю — вестибюль дома Я-вых.

Тут дежурили ливрейные лакеи-гайдуки в ожидании выхода своих господ.

Наскоро сбросив шинель упитанному лакею, я быстро поднялся по лестнице и стоявшему у первой площадки лестницы лакею приказал:

— Пойди и немедленно вызови ко мне господин Я-ва. Скажи, что барон Ш. просит его по экстренному делу.

Лакей посмотрел на меня с удивлением, но сейчас же бросился исполнять мое приказание.

Прошло несколько минут, и ко мне подошел элегантный господин средних лет, во фраке.

— Господин Я-ов? — спросил я.

— Да.

Облако недоумения лежало на его холодном, надменном лице.

— Я — Путилин, начальник сыскной полиции. Мне необходимо переговорить с вами по важному делу. Не найдется ли у вас уголка, где я мог бы объяснить вам причину моего приезда к вам?

— Пожалуйста… Сюда вот… — отвечал он, сильно пораженный.

Мы вошли в небольшую комнатку.

— Признаюсь, я поражен, господин Путилин… В чем дело? — начал он.

— Вы слышали про появление в Петербурге каких-то вампиров, про их жертвы?

— Как же, как же…

— Ну, так вот, я боюсь, что сегодня, через час, а может быть, и раньше один из них может смертельно напугать вашу супругу. Я приехал избавить ее и вас от этого потрясения. Предупреждаю вас, «вампир» уже в вашем доме.

— Что?! — побледнел, как полотно, Я-ов. — Вампир у меня?! В моем доме?! Вы… вы шутите, monsieur Путилин?

— Не имею этой привычки, особенно с незнакомыми мне людьми, — отрезал я. — Скажу вам более, я даже знаю, кто этот страшный «вампир». Вам угодно, чтобы он был пойман?

— О, monsieur Путилин! — взволнованно произнес Я-ов, схватывая меня за обе руки. — Спасите нас от этого ужаса! Как нам благодарить вас! Я теряю голову… Я ничего не понимаю…

В таком случае мы поступим вот так. И я начал диктовать ему мой план. Он, растерянный, пораженный, кивал головой:

— Хорошо… хорошо…

— А супругу вы предупредите, чтобы она не пугалась. Идемте, господин Я-ов.

Будуар тонул почти во тьме. Карельская лампа была почти совсем подвернута.

Дверь будуара тихо раскрылась, и в него вошла высокая фигура дамы в белом платье.

— Слава Богу, бал кончился, — послышался вздрагивающий женский голос.

В ту же секунду два ярко-огненных глаза вспыхнули во мраке будуара.

— Ни с места, сударыня, я — вампир! Вы должны быть моей, иначе вы погибнете страшной смертью.

Перед белой фигурой женщины появилась высокая, черная фигура со страшным лицом неведомого чудовища.

— Ах! — вскрикнула в испуге женщина. «Чудовище» бросилось и схватило ее в свои объятия.

— Моя! Моя!

— Разве? — вдруг загремел я, выскакивая из-за портьеры. — Вы думаете, любезный князь, что госпожа Я-ва принадлежит вам? А как же супруг госпожи Я-вой? Господин Я-ов, пожалуйте сюда!

С зажженным канделябром в будуар ворвался господин Я-ов.

— Мерзавец! Негодяй! — прохрипел он, бросаясь на князя-«вампира».

Крик ужаса вырвался из груди великосветского «шалуна».

— Ну, князь, довольно маскарада! Потрудитесь снять вашу страшную маску. Мы с вами отлично прокатились на тройке, ха-ха-ха!

Маска слетела с его лица. Он в ужасе уставился на меня.

— Что это… барон?

— Двойник его, любезный князь, Путилин к вашим услугам!

Наутро князь-«вампир» застрелился. Барона Путилин не тронул, а графу не поздоровилось. Его карьера была окончена. Ввиду многих щекотливых причин дело об Адамовом клубе было замято. Но Содом все-таки погиб, благодаря не… огненному дождю, а таланту гениального русского сыщика.